Если рана перестала кровоточить, то это не значит, что она совсем
затянулась.
Я прекратила истязать себя бесполезными страданиями, но это не означало,
что я забыла Марка. Все напоминало о нем: фотографии, на которых он всегда
улыбался, вещи, до сих пор хранившие его запах, квартира, в которой мы жили,
улицы, по которым мы гуляли… Чем бы я ни занималась, я не переставала о
нем думать.
Ленка была права, сказав, что не одна я такая несчастная на белом свете. Я
вспомнила, что лично знаю еще такого же человека, потерявшего всех близких
людей - Марию, хозяйку отеля в Венеции. Несмотря на ужасную потерю, она не
озлобилась, не замкнулась в своем горе, а нашла в себе силы жить дальше, и
делать приятное людям. Да, хотя бы торговать бесподобно вкусной выпечкой.
Ведь она не нуждалась в этом занятии как в источнике доходов - гостиница
приносила вполне приличную прибыль, позволявшую ей вести достойный
образ жизни. И если управляться с гостиницей ей помогала служанка, то в
булочную Мария больше никого не допускала. Сама пекла, сама торговала, сама
убирала. И делала это с большой любовью - наверно, поэтому все получалось у
нее так вкусно, и покупатели чувствовали хорошую энергетику и
выстраивались в очередь.
Но я пока не готова была делать какое-то полезное дело. Я согласилась с
Ленкой, что могу заниматься благотворительностью, и у меня же работал фонд
помощи детям - сиротам, который мы организовали с Марком, но сейчас мне не
хотелось вникать в его работу. Пока я просто училась жить без Марка.
Я забрала собаку обратно в квартиру, вновь стала рисовать и общалась с
Любомиром, хотя не так часто, как раньше, потому что он уже женился на той
девушке, которая от него забеременела.
А я вновь стала думать о своем погибшем ребенке. Может быть, все - таки
зря я отказалась от возможности проведения эксгумации? И надо было идти в
этом деле до конца? И выяснить, жив на самом деле мой сын или нет, права
была или нет Иванна? Ведь она никогда не приходила ко мне во сне раньше.
Может быть, ее приход не простая случайность и не плод моего больного
воображения, а подсказка к действиям?
Я опять поговорила с Любомиром на эту тему. Он сказал, что нужно
собраться, и окончательно решить, сказав «да» или «нет«, это будет лучше, чем
всю жизнь мучиться, разгадывая ребусы.
И когда я, наконец, решилась и сказала «да», то не в первый раз убедилась в
том, что какие все-таки хорошие люди меня окружают: Любомир все это время
был рядом со мной, сопровождал меня повсюду и даже первый вскрыл конверт
с результатом экспертизы, хотя это должна была делать я. Но я не
могла: при его виде, и при мысли о том, что сейчас все, наконец, станет
известно, куда - то испарилась моя стойкость и решительность, уступив место
ужасному испугу. Меня просто колотило. Несмотря на то, что я прошла такой
трудный путь с момента принятия решения об эксгумации до сегодняшнего
момента, живя в постоянном напряженном ожидании, я не в силах была сделать
последний шаг. Тогда Любомир сам сделал его за меня. И, вскрыв конверт,
зачитал вердикт: на 99,9% методом путем взятия анализа ДНК было
установлено, что ребенок, покой которого мы потревожили, был не наш с
Марком сын.
На меня нашло какое- то сумасшествие: я обливалась слезами, но не от горя,
а от счастья, целуя то бумагу, то Любомира.
- Наш Сережа жив! Жив! - радовалась я. Мой муж умер, но частичка его где-то
жила на белом свете! Как жаль, что он не узнал об этом… И, наверно, ради
этого Бог позволил мне уцелеть при взрыве. Теперь оставалось только найти
нашего малыша и прижать его к себе. Как бы мне хотелось, чтобы он был похож
на Марка!
- Что мне делать дальше? - спросила я потом Любомира.
- Я думаю - обращаться в полицию.
- А ты мне сможешь помогать дальше и в этом?
- Конечно. Я буду с тобой. Нужно узнать, куда исчез твой ребенок, где он сейчас
и кто в этом виноват.
Было начато официальное расследование, и теперь уже полицейские, а не я с
директором клиники, в которой рожала, допросили весь персонал, работавший
в тот день. Теперь стало ясно, что быстрое увольнение доктора Пьера Роше и
исчезновение всех документов, содержащих информацию о нем, так же, как и
исчезновение моей медицинской карты - не просто случайное совпадение. И оно
связано с пропажей моего сына. Роше замешан в этой истории. И вряд ли он
мог действовать один.
Выяснилось, что когда я ушла из клиники, ничего не узнав, кроме имени
врача и его довольно уединенном образе жизни, директору клиники открылись
новые подробности того дня, с которыми он не посчитал нужным поделиться со
мной. С Пьером Роше работала медсестра, но, несмотря на это, она ничего не
могла рассказать о моих родах. Перед тем, как привезли меня, она внезапно
почувствовала себя плохо. Проще говоря, у нее расстроился желудок. Но она
решила никому об этом не говорить и приступила к работе, выпила таблетку,
надеясь, что все обойдется. А потом очень пожалела, что не нашла себе замену:
лекарство не помогло, она была не в состоянии работать, а другой свободной
медсестры не было, и получилось, что мною занимался один Роше. Медсестра
же слезно упросила Пьера не докладывать об этом директору, ведь за подобную
беспечность ее могли уволить, а она одна воспитывала троих детей.
Когда директор все это выяснил, первым его порывом было, действительно,
выгнать медсестру, но потом, подумав, он оставил ее, приказав держать язык за
зубами. Ведь вполне возможно, Роше не смог спасти ребенка, потому что ему
никто не помогал. Если бы эта история стала бы кому - либо известна, клинику
вполне могли закрыть и лишить лицензии, а этого директору, конечно, хотелось
меньше всего.
Как говорят: тайное всегда становится явным, и неприятности, которых
опасался директор, все равно наступили. Ведь теперь его подозревали в сговоре
с Пьером Роше, а так же в подмене и похищении ребенка. И кто был
родителями ребенка, которого Марку предъявили, как нашего? Директор
клялся, что никакого сговора не было, и он ни о чем не знает. Так это или нет-
мог подтвердить только доктор Роше. Его же место нахождения пока было
неизвестно.
Через месяц в полицию обратилась некая мадам Бриджит Пьюдеба. Она
заявила, что Пьер Роше, портрет которого она увидела в полицейских новостях,
два года назад арендовал у нее квартиру. А потом очень быстро съехал, хотя по
договору аренды должен был проживать еще три месяца, и они были им
оплачены. Мужчина не производил впечатления состоятельного человека, но он
не стал требовать от нее возврата денег - и это показалось мадам очень
странным, хотя она и не собиралась их возвращать. При уборке квартиры,
горничная обнаружила кое-какие забытые им вещи - так, ничего особенного:
носки, полотенце и рубашка, но может быть, они все же пригодятся господам
полицейским?
И действительно, они пригодились: в кармане рубашки обнаружился
видавший виды, измятый, выцветший клочок бумажки с еле различимым
цифрами- телефонным номером.
По адресу, на котором числился этот номер, проживала женщина,
оказавшаяся матерью Пьера Роше, но у нее была не такая, как у сына, фамилия.
Она очень удивилась, узнав, что Пьера ищет полиция - ведь он очень
порядочный человек, доктор. Он даже бросил хорошо оплачиваемую работу в
клинике и уехал в республику Того, чтобы трудиться там в волонтерской
организации. Хотел приносить пользу бедным людям. Правда, он не звонил ей
уже месяца два - но такое бывало и раньше, ведь Пьер находился в стране,
далекой от цивилизации, она и не беспокоилась. Что ж он мог такого
натворить? - мать недоуменно развела руками.
Эту информацию проверили - и оказалось, что порядочный человек и доктор
Пьер Роше не числился ни в одной из волонтерских организаций, работавших в
Того. Так же, как и в других африканских республиках - ведь мать могла
перепутать название страны. За ней и ее домом установили наблюдение,
которое пока результатов не приносило.