Сегодня я печален. Печаль сгущается и тяжко повисает у меня в глазах, и в носу, и в руках, и в животе. Неуклюжей сонной бабочкой порхает вокруг макушки. Я не люблю её и ухожу от неё гулять. Надеваю печальную куртку, тоскливенький шарфик, очень чёрные перчатки и выхожу на улицу.
Там становится полегче, но не сразу. Сначала каждая собака, увидев меня, тоже делает печальные брови и вздыхает. А я киваю в ответ и иду дальше, и за мной стайкой летят собачьи взодохи – прозрачные с виду, но синие внутри.
Дохожу до трансформаторной будки и слушаю, как она гудит. На будке железная дверь, на двери - белый череп, а под ним нацарапано: «Лиза! Я тебя люблю!» Череп глядит на меня равнодушно, я ему неинтересен. Он любит Лизу, а я нет. Я не знаю никакой Лизы, и знать не хочу. Хотя, если бы узнал, может, тоже полюбил бы. Но нет, не хочу...
За будкой стоит старая ива. Очень старая, уже мёртвая почти. Прошлой весной на ней зазеленела только одна тонкая ветка. А в этом году ива может совсем не проснуться…
Я снимаю перчатку и кладу руку на ствол. Он корявый, но мягкий на ощупь и даже немножко тёплый, хотя кругом холодно.
– Ну как ты? Жива ещё?
Она не отвечает. Только что-то тихонько бормочет про себя. Прикладывасюь ухом, чтоб лучше слышать.
- Идёт ветер к югу - шепчет ива. - Идет ветер к югу и переходит к северу…
И я вдруг чувствую ветер за спиной. Он пахнет дымом, землёй и собаками, и немножко ивовой горечью.
- И кружится, кружится.. – шепчет ива, а я понимаю, что это только самый краешек ветра. Самый-самый краешек, лёгкий такой. А главный ветер – высоко в небе, и он там идёт к югу и переходит к северу, и кружится, кружится на ходу своём, и возвращается на круги своя.
Перед такими солидными, многозначительными событиями печаль моя тушуется, вянет и с хрустким шелестом осыпается, везде вокруг появляются люди, которых я раньше не замечал. А в голове возникают всякие мысли.
«Лиза...» - думаю я – «Что ж, Лиза – это хорошо. Но, кстати, почему именно Лиза? А не Катя? Или, ещё лучше, Маруся? Да, Маруся!»