Саломэя 3

Ольга Сафарова
продолжение

 2. Оптические обманы и их последствия
  В  номере  было не жарко, тихо  и  одиноко,  когда же,  наконец, прилетит Антон…
 Ну, надо  заняться собой, - она вымыла  голову,  завернула волосы полотенцем  в виде тюрбана, намазала лицо  кремом. Интересно,  куда подевалось  кошачье семейство? И как кошка  тогда  с одним, а  потом  со  вторым  котёнком  в  зубах  впрыгнула  через  форточку, и что,  интересно,  там  за окном?  Мея  надела очки  и  выглянула  из  окна, там  был узкий  карниз, по стене вился негустой плющ,  на земле под   окном вдоль  стены – отмостка  из  керамической  плитки, за ней – кусты, дальше – платан. Ей показалась,  что в кустах  мелькает котёнок, она  высунулась из окна дальше, нагнулась и – аххх!!! – очки  соскользнули с её скользкого от  жирного  крема  носа… Секунду они качались на ветке  плюща,  она  протянула  руку  и -   схватила пустоту, а очки – увы и ах! – сорвались, грохнулись  на  плитки  отмостки и,  судя по  звуку,  разбились! Ну да, вон  осколки на солнце  блестят…
    Какой кошмар! Какая невосполнимая потеря! Вряд ли здесь, в  Сочи  ей удастся  заказать такие модные «капли» на тонкой металлической верхней  планке, и в Питере-то  ей сделали их  по  великому  блату. Ужасно! Во-первых, потеряна  защита от солнца с диоптриями минус 9, - по её близорукому зрению;  во-вторых, она  ведь без очков ничего не видит! Или видит нечто несуществующее, искажённый, иллюзорный мир! Не узнаёт знакомых,  путается,  куда идти,  особенно в незнакомом  месте,  не видит  мимику, обмен  взглядами и выражение лиц…Значит,  она будет  вынуждена   носить обычные прозрачные  очки,  которые визуально уменьшают её глаза,… ну днём, по  необходимости в кино, в своей комнате – ладно,  сойдёт. Но прилюдно, на выходе, особенно  вечером, когда надо выглядеть  красиво и стильно, -   она так  и  выглядит,…выглядела в стильных дымчатых  очках, так как  сквозь затемнённые стёкла не видно её уменьшенных сильной оптикой  до размера … - горошины! -  глаз. Ну,  пусть  не горошины, а…- арбузного  семечка, -  какое уродство!
    И Антона до сих пор нет,  он  взял  бы её под  руку,  привёл бы на банкет, и пусть  бы  ОНА  видела всё смутно,  зато ВСЕ видели  бы,  какие у неё большие, красивые,   зелёные  глаза….
   Она надела обычные прозрачные очки, которые  только  в  кино  надевала  - фу, как училка  какая-то, глазёнки – как булавочные головки…
    Ладно,  она сейчас  накрасится, оденется,  вызовет такси через портье, дойдёт  до  него  в  прозрачных  очках, чтобы не споткнуться на шпильках обо что-то без  них  ей невидимое; такси  доставит  её к главному входу    «Фрегата», а  там  эти  жуткие  очки - в  сумочку. Она и так всё  помнит, что  говорила  Полина – лифт, 4-ый этаж, направо за портьерой – холл, дверь, как штофная  панель, надпись -  «Коралловая лагуна»…А там она почти  всех  знает, её встретят, усадят,  сосед по столу  будет  ухаживать…Ну и пусть не
будет  она видеть  обмена взглядами, ужимок женщин и мимики мужчин – это её образ – отрешённая, загадочная  русалка северных  озёр…
     А подарит она Полине духи  «Мисс Диор», что  гипотетически предназначались  замдиректору по расселению гостиницы «Приморской»…

                *****************************
   
    Почти  ровно в восемь (она  никогда не  опаздывала)  по лощёному полу вестибюля  отеля «Фрегат»  шла на шпильках  стройная  девушка в длинной прямой юбке тёмного серебра  с  высоким  боковым  разрезом, в  тунике светлого серебра  с драпированным  декольте, через плечо                -  палантин из  полярной лисы на белой атласной  подкладке. Светло-русые волосы  лежали на затылке низким тяжёлым  узлом, сверкали  хризолиты украшений  в белом  золоте, в  руках -  сумочка на серебряной  цепочке и небольшая  коробка с белым бантом. Окинув туманную  действительность рассеянным взглядом, она подошла к  лифту, который  как раз спустился  и распахнул светящееся нутро,    шагнула  в него, и, пальцем отсчитав 4-ю кнопку снизу, нажала, дверь начала медленно  закрываться.
   В это время  Марк Тучинский  входил  в гостиницу  (он тоже никогда не  опаздывал),  он  увидел  сверкающую  Мею в закрывающимся лифте и  направился  ко второму,  в другом конце вестибюля, от которого на  4 -м этаже и надо  было – направо;  Полина не сказала про  два лифта, а  от того,  в котором  поднималась  Мея – надо  было   налево.  Мея, опережая  Марка  буквально  на минуту, вышла,  повернула  направо -  вот драпировка.  А сзади,  метрах в 10-ти  по  диагонали,  была точно  такая же  портьера у другого лифта, из  которого уже  выходил  Марк.  Он  увидел, что  Мея пошла не туда – серебристый  подол мелькнул за портьеру.  Он приостановился, сказал вдогонку:  -  «…Мея, не туда…». Она  не  услышала,  будучи  уже за  портьерой в маленькой  прихожей; громко  окликать -  неприлично  и нелепо, и он  направился следом,  чтобы  препроводить её в нужном направлении. В  это время Мея уже открывала дверь  в виде штофной панели, на которой,   близоруко  прищурившись на секунду,  разглядела  буквы:  «К о р а…» -  дальше буквы сливались  с узорами штофа,… ну да, правильно, Полина говорила  «Кора…лловая…  что- то там такое…»
      На самом деле  на  дверях   было написано  - « Корабельный уют», но Мея, не разглядев, горделиво шагнула в дверь,  сверкая  красотой  и нарядом.
    В кабинете пахло кожей, импортными  сигаретами  и  одеколоном, за овальным столом сидело  несколько  человек,  звучал вразнобой  возмущённый гомон нескольких мужских голосов и возгласы  одного  женского: - «…я против,…нет-нет…»  Человек,  сидящий к  Мее спиной,  пытался всех перекричать: - «…да  послушайте  же,…сокрытие  доходов,…сепаратизм…»  Сидящие лицом к двери   воззрились на нарядную девушку  с роскошным мехом на плече   и замолчали – да и было на что посмотреть!   Мея  же, всё ещё  не понимая,  что попала не туда,  искала близорукими  глазами  яркую  чёрную  Полину,  но наткнулась взглядом  на гигантский   одуванчик -  пышную  седую  шевелюру,  где она это видела?  - да- да,… утром на пляже,… так значит,  он  знаком  с Полиной? 
    А это  был   Павел Бута  он  же  Паша Седой,  и  он  тоже узнал  русалочью  девушку, приятельницу карточного  манипулятора.   Не понимая причин её явления, он, как и все остальные, молча,  в изумлении смотрел.  Дальше произошло одновременно следующее -  сидящий  спиной мужчина в наступившей тишине, не  рассчитав голоса,  рявкнул:  -  «…а я  настаиваю,  да  и   Хозяин  согласен – Тучу  надо  сливать прокуратуре…», -  именно на этих  словах   за спиной  серебряной сверкающей  девушки  возник упомянутый   Туча ( Марк  Тучинский )  собственной персоной,  все  выпучили  глаза и  открыли рты.    Говоривший  наконец оглянулся  и  остолбенел. А  в  дверях в это же  время официант  вкатывал  тележку  с   напитками  и  остановился, -  путь загораживали мужчина - вылитый Аркадий Райкин и девушка в роскошных мехах…   
    Мея  же стала  подозревать  что-то   неладное и  сказала  в мёртвой тишине  хрустальным  голосом:  -  «…кажется,  я  не туда попала!...мне – на   банкет,,,»,   официант  подскочил: -  «…банкет тут рядом,  позвольте,  я  провожу…»   Мея, минуя  Марка, успела полюбоваться с  близкого расстояния,  как он  с каменным  лицом принял  позу крайней агрессии – ноги  расставлены,  подбородок  поднят, одна рука  в кармане брюк, большой палец наружу,  другая  рука указующим  перстом  направлена  на всех, -   и  прогремел  его скрипучий от злости,  но  грозный  голос: -    « А  я  вот  попал  как раз туда, куда  надо и,  главное, - вовремя!!!» -  немая сцена…
     Официант вёл Мею  через холл по диагонали  к  другому  лифту, на  ходу удивляясь:  -  «…и как  это  вы перепутали, в  «Корабельном  уюте»  у нас иллюминаторы,  карты морские старинные,  глобус-бар,  компас, и другие  приборы морские всякие, кожаная  мебель,  коллекция трубок  курительных… А в  «Коралловой лагуне»,  где банкет – ну, где день рождения  дамы, -  там панно морских   видов по  стенам, коралловый грот,  аквариум  с рыбками  и  кораллами, пальмы, потолок - расписан небом  с  облаками,…вот - пришли…» - он,  откинув  портьеру, пропустил   Мею вперёд  в маленькую панельно-штофную прихожую, распахнул такую же  дверь с  надписью «Коралловая лагуна»:  -   «…прошу  вас…»
   Мею радостно встретил  хор  знакомых  голосов, Полина   приобняла  её – «…как я  тебе рада, сейчас Марк  придёт, тогда сядем за  стол,  а  пока – аперетивчик…» - и подвела её  к сервировочному  столику,  где ей уже 
протягивал  бокал  Саша Серебров.  Мея взяла бокал, уселась на банкетку  рядом  с  аквариумом  и  уставилась  на его  разноцветных  обитателей.  Она
не стала говорить  Полине,  что Марк случайно попал в  гадюшник единомышленников  и подельников.  Сейчас  она  уже примерно  представляла   себе весь  расклад -  передел  доходов,  борьба  авторитетов,  сложные   отношения  с   властями,   групповщина.   И  эта  случайная  встреча заклятых   друзей произошла  по её вине!? -  Нет,  полно  себя корить!  Она  просто  ошиблась дверью, кто  знал,  что он  пойдёт  за  ней, это  просто  случайное совпадение….
   Совпадение,  случайность, как проявление  закономерности,  сказал  бы  философ, -  а с какими фатальными  последствиями, -  Мея даже не представляла.
    Скинув палантин на  банкетку, она  положила подарок на стоящий  рядом  «Geschencktisch» (по-немецки -  стол для подарков ): Полина родилась  в  Риге и  была не  чужда европейским  обычаем.
   Вошёл  Марк,  и все стали рассаживаться  за  большой   овальный стол,  согласно  именным  карточкам у каждого  куверта (Европа!);  Марк, отодвигая стул для Меи, наклонился к ней и приложил палец к губам,  Мея  кивнула.
   Начались  поздравления,  тосты, сплетни, анекдоты  -  всё как  всегда, подумала Мея, - вот Саша  встал  с бокалом, ещё не  открыл рот, а  она уже  заранее  знает,  что  он  скажет;  нет, не будет  она переезжать в «Приморскую», надоели  все! 
    Напротив неё сидела Люся Крупицина, известный логопед,  и её патологически  ревнивый муж;  вот  и сейчас  он, злобно  шипя, – «…не приставай   к  моей  жене…»  спихивал  руку Сереброва  со  спинки  стула  своей пышной, румяной, желтоволосой  Люси.  Ах, да - вот, кстати, Мея же обещала  Пейсашкину познакомить  его  с  Люсей на предмет  лечения его сынка - «немножко гунявого»,  но  очень  перспективного  будущего  модельера.
  Зазвучал  магнитофон   бархатным  голосом  Джо  Дассена, задвигались  стулья, гости  затанцевали,  разбились  на  группы.   Переговорив с Люсей и заручившись  разрешением дать её телефон Пейсашкину,  Мея  подсела  к  Саше  и  поведала ему горестное  происшествие  с  очками.  Он,  сам  близорукий очкарик,  понял её как никто другой, - ведь он  даже не видит дирижёра  со сцены и  вынужден постоянно  считать  такты, чтобы вовремя  вступить со своей партией в  опере, -   не петь же Рамсеса  и Риголетто  в  очках!
Они пошли танцевать  под  медлительного Демиса Русиса, и  Сашу вдруг осенило: 
-  «Слушай, у мня  двое  дымчатых  очков, я тебе одолжу  одни,  здесь  ведь  заказать  невозможно. Правда, они немного послабее  твоих - минус 6, расстояние  64, - подойдёт? Не чётко,  но  будешь  видеть.  Я же  понимаю,  что  ты бродишь,  как  в  тумане…»
  «Ой, спасибо тебе  большое! Конечно,  подойдёт.»
  « Тогда завтра, - ммм…   с утра у меня репетиция,  потом  дневной концерт  в Пицунде,… а вот  как сделаем -  вечером  приходи на  праздник Симхастойра в  ресторан  «Приморской»,  я тебя  приглашаю,  на входе  скажешь – гостья Зильбера.  Что ты смотришь  удивлённо, я ведь – Зильбер,  Серебров - это  сценический  псевдоним…А Антон когда приедет? Ждёшь  сегодня? – Прекрасно,  вот и приходите  завтра  вдвоём…»
    «Спасибо, обязательно,… тем более,  мы уже  приглашены  неким  Пейсашкиным».
Праздник  набирал  обороты, все  дружно  прыгали  под  заводную  мелодию  «Баккара» - Sorry, I am a Lady…
   На Мею  вдруг накатило  чувство  острого  одиночества  и тоска  по  Антону, вдруг он уже  прилетел  и ждёт её в номере – она ведь  -  в расстройстве  чувств из-за  разбитых  очков,  даже не оставила ему записки,  где её  искать.   Она  подхватила   палантин и сумочку и  под  шумок  выскользнула из  кабинета, Марк  опять  заметил промельк  её серебряного  подола,  догнал, проводил на  ночную улицу,  поймал  такси,  усадил и только  тогда распрощался.  Джентльмен!
   Ночной Курортный проспект светился огнями, подсвеченные листья платанов  отливали золотом  ( Мея надела обычные очки и всё-всё видела!), в открытое окно машины вело осенней свежестью – конец сентября…
    Кутаясь в меха, Мея в состоянии «чётковидения», а потому  без приключений  добралась до номера – Антона не было. Минуты  через три зазвонил  телефон – междугородняя…  Далёкий голос  мужа: - «Ты  где  ходишь? Я тебе весь вечер  названиваю,…я из Москвы,  из гостиницы, пришлось  заехать в  Министерство,…прости,  киска-лапка моя,  что  задерживаюсь.…Ну, не моя же  вина, - государева  служба,…Вырвусь, как только  смогу…Целую в затылочек, в шейку,  в ямочку над ключицей,  соскучился страшно…»  -  связь  прервалась….
  Ну вот, она тут одна, вся в волнениях,  приключениях,  вся в истоме – а ну, как к ней в окно залетит Огненный змей, который, по поверьям,  прилетает  утешать тоскующих по мужу  молодиц!  Она, на ходу раздеваясь, перешагивая через юбку, подошла закрыть окно на всякий случай… Фу,  глупость какая! – какой Змей, -  разве что кошка заскочит…Так и той  нет…
   Лёгкий хмель и сегодняшние  треволнения бродили в голове,  Мея то задрёмывала, то вздрагивая, просыпалась – ей казалось,  что что-то царапается в окно,…да полно,  ветка платана,  наверное,… она  включила  прикроватное бра в розовом  колпачке,… уткнулась  в подушку,…снова накатила  дрёма…  Вот  двухголовый дракон с оранжевой грудью, - или это  Огненный змей?....Вот -  карты рассыпаются веерами, а из их  круговерти вырастает  гигантский  одуванчик – чья-то  лохматая седая голова… Вот Антон как будто  рядом, светло-русый, сероглазый,  стройная шея,  высокие скулы,  родной   запах…
   И – вот  уже  омут  сна  без  сновидений  поглотил  Мею… 
                *****************
  А в это время разворачивались последствия внезапного нежелательного  появления Марка Тучинского на секретном  сепаратном совещании накануне  большой ежегодной сходке теневиков,  должной состояться завтра вечером в «Пицунде».
  В нескольких разных  городах и в Сочи  дребезжали телефоны,  срочно  собирались некие группировки,  шли  сложные  переговоры и подковёрные игры,  намечались  кадровые перестановки.   Не  один  месяц потом  эхом отзывалось  это  событие  по  городам  и весям:  Марк Туча тоже  был не лыком  шит, -   двинул  свои  связи и уцелел,  даже  утвердился,  «слили  прокуратуре»  кое-кого  другого, прошли номенклатурные  подвижки, аресты,  внезапные  смерти в тюремных камерах.   А инженеры, сталевары, колхозники и многие другие  непричастные  -   продолжали верить в  ценности социализма,….хотя некоторые  уже  начинали  сомневаться.
                ******************
И в это же позднее время в Сочинском цирке  в небольшой гримёрке  старый карточный фокусник втолковывал Андрею:
 - « …Ну, ты  смотри там, не переборщи с ухаживаниями  за мадам Лео,  чтобы САМ  не заревновал. Значит,  на послезавтра  назначена  игра в номере Лео, договорились – деберц на троих: Лео, Паша Седой и ты… Приглашали Марка Тучу – он весь в делах, не может…Договорились  без секундантов и стрелочников, только  втроём, ну, как бы пробный шар тебе будет. Ты там особо не фартись - проиграй Лео  помалу,  Седого прощупай,  он  левша,  но и правой передёргивает ловко… Ну, ты и сам знаешь,  что  делать… Седой, кстати,  тоже в «Камелии»  живёт…»
 - «  Да знаю я,  видел  его там…» - буркнул  Андрей,  отрабатывая ложную  тасовку.
 - «  С горничной поговори ненароком, чем он там, в номере заряжен.  Хотя, она вряд ли  что заметит: у ней глаз на  нужное не намётан. А через  пару дней по-крупному  назначим, Лео в долю возьмём,  может быть, в слепую  попользуем – после пробной игры видно  будет – да и возьмём сазана…» 
    И они ещё долго  обговаривали  стратегию и тактику игры и строили свои  шулерские планы…
                *************************


    На следующий день   поздним  утром Мея проснулась  в дурном  настроении, не торопясь приняла душ,  привела  себя  в порядок.  Хорошо, хоть  нерегулярные  регулы прекратились – можно  будет  купаться, а кофе можно будет выпить в пляжном  баре. Она взяла пляжную сумку и вышла из  номера;  одновременно  с ней из  соседнего номер  выходила  горничная, пятясь  задом, катя за шланг пылесос и  продолжая  елозить насадкой по ковролину в дверном проёме.
  -  « Извините, скажите, пожалуйста, вы не знаете, куда кошка с котятами  из моего  номера делась?»  - обратилась к её спине Мея,  стараясь перекричать  гудение  пылесоса.
  - « Что?»  -  горничная обернулась, выключила пылесос,   захлопнула  дверь,  -  «…что вы спрашиваете?   Ах, кошка…» - и она стала словоохотливо  и подробно рассказывать,  кто уже забрал домой котят, где обретается  гостиничная кошка и как она их рожала.  Дверь же  соседнего номера от  руки горничной ударилась  о застрявший петлёй на пороге резиновый шланг,   отскочила и приоткрылась  наполовину.  Мея, слушая  про котят,  смутно видела  гигантский одуванчик  в глубине номера, -   ну да, она узнала -  это    тот   мужчина  с пышной  седой шевелюрой   оказался её соседом,…а что он  там делает? Что-то делает со своей  правой рукой, массирует, что ли, отряхивает?...а вот как-то дёрнулся и пропал из поля зрения, -  из её неверного  туманного  поля зрения…
 - «…а кошка эта очень умная и давно уже при нижнем буфете  живёт.  У вас сейчас можно убираться?» - закончила свою сагу горничная, дёрнула  шланг,  дверь бесшумно закрылась  прежде, чем её закрыл  изнутри Павел Бута, поймавший  своим острым глазом рассеянный (а ему показалось – пристальный) взгляд русалочьей девушки в большом настенном зеркале своей прихожей. 
   Да, так получилась, что  Мея  смутно видела  не самого Павла, а его  отражение  в зеркале, не понимая этого. И делал он что-то  не  с правой рукой,  а  с левой. Ну, всем известно – зеркальное отражение, -  левое мы видим правым  и наоборот. И  не массировал  он левую руку и не отряхивал, а тренировался с шулерской машинерией, приспособлением, известным как «лестница Джекоба».  Штука эта позволяет подавать нужную карту  прямо  в руку из двойного рукава и гораздо  удобнее шулерского кольца с зажимом.
    Павел, он  же Паша Седой готовился к завтрашней  игре, а эту русалку он видел в компании  своего будущего партнёра Андрея,  да и в «Корабельном уюте»  вчера она как-то подозрительно и необъяснимо  возникла;  и сейчас у его двери  обреталась и видела его  в зеркале  (он, сам остроглазый, полагал,
что она поняла про зеркало).  И  он решил  перенести « лестницу Джекоба» на правую руку:  а вдруг она у Андрея – сигнальщица. *) Перестановка требовала другой рубашки  и некой переделки крепежа, чем он и занялся.
    Мея же, ни о чём таком и не подозревая, пила кофе в баре на гостиничном  пляже  как-раз в компании  симпатичного ясноглазого Андрея,  который  посетовал в разговоре, что море после вчерашнего шторма грязное, и ветром полчища медуз нагнало - просто в воду войти противно, и он предложил:
 - « Можно пойти поплавать в  бассейн  в  «Жемчужину», туда и мой цирковой приятель придёт, потом можно будет в цирк на дневное представление с ним пойти».
 - « Да я не очень цирк люблю, мне  дрессированных животных жалко…»
 - «  А мы их не станем смотреть, акробатов и силовых жонглёров посмотрим,  там мой приятель Ивар выступает, - и уйдём,  можем в баре  «Театральный»  потом  посидеть». 
    Почему бы и нет, подумала Мея, -  ах, ну когда же, наконец,  Антон появится…  В баре появился Пейсашкин,  подошёл поздороваться,  поцеловал Мее пальцы:
 - « Что, Саломея Александровна, супруг ещё не приехал? Ах, как жаль…Напоминаю вам  - вы моя гостья сегодня вечером, в «Приморской» -   весёлый праздник Симхастойра, помните?...за вами зайти -  или…?»
 - « Спасибо, Абрам Львович, я не знаю, муж может любым рейсом прилететь,  как освободиться, - он в Москве, в Министерстве застрял. Да, кстати, я вчера  поговорила о вашей просьбе с логопедом, знаменитой Крупицыной, вот её  местный гостиничный и питерский телефоны…» -  она протянула листок с телефонами, Абрам рассыпался в благодарностях,  комплиментах  и  любезностях и в конце своей тирады  повторил:
-  «  Так вечером, на входе скажите, что вы гости Пейсашкина,… с супругом или… ( он стрельнул своими глазами- маслинами в Андрея) – с приятелем, я вас лично встречу, Мея, за моим столом для вас – почётные места…»
      Среди  цветущих магнолий мелькнула пышная седая шевелюра – гигантский одуванчик  в глазах  Меи;  она, думая о своём, о девичьем – об отсутствующем муже, -  медленно пробормотала:  - «… а вот мой сосед  мелькает, вчера  в «Корабельном уюте» - тоже …»
     Андрей, проследив  её взгляд, промолвил: - «.. так он ваш сосед, Мея?... да, – заметный мужчина, видный, бравый такой,.. седой, но не старый, плавает хорошо. Вчера,  я видел, - под  большую волну подныривал…»
 - « Да?  -  удивилась Мея, -  плавает хорошо? У него, я заметила в
приоткрытую дверь, что-то с правой рукой, так,  может, - он вчера и повредил, ныряя. Вот и массировал, или мазал чем-то,… кажется…»
 - « С правой рукой… - повторил Андрей – ну, наверное, ударило камнями, что в прибое  крутятся в шторм…» - а сам подумал – вот хитрый левша, правую руку заряжает…  А как  удачно разговор зашёл, однако…
--------------------
*) сигнальщик – так шулера называют своих помощников.
                *****************
   Мея с наслаждением плыла в подсвеченной голубой воде бассейна,  закрыв глаза, - так возникала иллюзия невесомости, и ей это  очень нравилось. Доплыв до края бассейна, она встала в мелкой части, оглянулась, ища неверным  взглядом Андрея,  -  а вот и он,  выходит из  мужской раздевалки в компании высокого светловолосого атлета, наверное, встретил приятеля. Мея медленно поплыла в обратную сторону, опять закрыв глаза – дорожка была пуста, и не было риска с кем-либо столкнуться.  Вот – снова  возникло чувство невесомости, какой кайф!...прохладные струи нежно щекочут  кожу… И вдруг левую  руку почти ободрало грубое шершавое прикосновение – это она вслепую отклонилась от середины дорожки и наткнулась на  толстый колючий канат. От неожиданности Мея окунулась с головой, чего страшно не любила и избегала; глотнув воды, забилась, как пойманная рыбка,  отталкиваясь от противного каната,…и… чья-то  рука  уверенно поддержала и помогла ей  выровняться. Проморгавшись и отдышавшись, она увидела  близко-близко узкие светлые глаза цвета голубого глетчерного льда и белозубую улыбку незнакомого мужчины, рядом маячила голова Андрея,  которая  сказала: - «…познакомьтесь Мея, это мой приятель Ивар спас вас от  ужасного  каната,  который вдруг напал на вас…»
   Ивар,  возразил глубоким баритоном: -  «…это Мея напала на канат, - она плыла с закрытыми глазами…» - и подал ей руку,  помогая встать на лесенку  из воды. И  сам стал подниматься  по ступенькам близко следом за ней, любуясь непередаваемо красивой линией её шеи и стройной спины в низком вырезе  чёрного купальника, ему хотелось  провести рукой вдоль  ложбинки на её спине и дальше, по обтекаемым бёдрам. У  неё побежали мурашки по спине – то ли из-за нелепости ситуации с канатом, то ли от его  взгляда, - она пока не разобралась. Она  сняла  затейливою  купальную  шапочку,  -  светло-русая  недлинная  пышная коса упала на  плечо,  ему хотелось  погладить её затылок и шею под косой. Она  почувствовала его  взгляд,  оглянулась  -  капли воды  на гладкой загорелой коже,  рельеф мышц, глаза -  горячий лёд.
    Андрей  шёл по борту бассейна рядом и что-то говорил,  а эти двое,  остро чувствуя друг друга,  эти  влекущие  токи,  флюиды,  ферамоны,  -  или как это там  называется – ни слова  не  слышали  из его  болтовни.
    Потом они втроём пили кофе с рижским бальзамом в баре  при  бассейне и Мея, удивляясь себе, разоткровенничалась про «невесомость» на вопрос Ивара, почему она плавает с закрытыми глазами.
 -  «…хотелось бы мне показать вам невесомость…» -  пробормотал Ивар, и зрачки его  расширились; она  не  вполне поняла,  о чём он,  но опустила глаза,  скрывая непонятное ей самой смущение.
Холодная сдержанная северянка, она с изумлением  прислушивалась к своим ощущениям мурашек по спине и по плечам, когда Ивар, подавая  креманку с мороженым, случайно   коснулся её пальцев. И сейчас вся её воля и знание языка мимики и жестов  были направлены на то,  чтобы ни проницательный Андрей,  ни кажущийся простодушным Ивар не заметили её смятения. И, кажется,  ей это пока удавалось…Ах, пускай Антон, наконец  появится…
   Ивар с трудом отвёл от неё взгляд, взглянул на часы, - пора было в цирк, и они отправились, поймав такси.
    Полчаса спустя,  Мея с Андреем, сидя на служебных местах, любовались на лихое выступление наездников на  прекрасных крутошеих  лошадях, потом на арену выбежали акробаты. Мея плохо  различала  быстрые перемещения и кульбиты, проницательный Андрей протянул ей  бинокль. Вот – стройный в блестящем трико Ивар с косичкой матадора на затылке  взлетает на трапецию, переворот… ах! летит по воздуху… - она плохо в этом разбирается, но здОрово, -  вот – он мелькает сверкающим вихрем… - «…тройное сальто…» - объясняет Андрей.
    Однако, ей нужно в гостиницу, подготовится  к вечеру в «Приморской». Да и вдруг Антон прилетел,…Ну, хоть бы, хоть бы  уже прилетел…

                ******************
   Вечером вокруг гостиничного комплекса «Пицунда»  теснились машины, солидные мужчины  и буквально 2-3 невзрачные женщины собирались  в отдельном зале на большую ежегодную сходку теневиков. Павел Бута и Марк Тучинский  тоже приехали, - порознь, разумеется.  Собрание обещало быть бурным и непредсказуемым в результате вчерашнего внезапного     явления Марка на предварительной  секретной   встрече дельцов….
   В это же время  Андрей с мадам Лео сидели в баре «Театральный», а сам знаменитый иллюзионист  в кулуарах цирка  разбирался с доставленной наконец аппаратурой, готовил реквизит к началу  своих выступлений  через день,  нервничал,  орал на помощников и мечтал о завтрашней игре  в деберц – он был заядлым и азартным игроком…
   Мея,  отдохнув,  собиралась на весёлый праздник Симхастойра, наводила красоту и нервничала, что Антона до сих пор нет, и не позвонит даже….
    А Антон в гостинице в Москве  нервничал, и в сотый  раз  названивал в междугороднюю, и сотый раз слышал: - линия занята…
    Ивар, отработав свой номер на вечернем представлении, в клубном пиджаке и светлых брюках то нервно прохаживался под платанами у входа в «Камелию», то заходил в вестибюль  – боялся пропустить Мею. Он ни о чём не думал, что он скажет, как всё получится, он просто хотел её увидеть – и будь, что будет… Он присел на диван  в холле, встал, прошёлся до лифта, и… -  вот его  мощное сердце пропустило  удар: она спускалась по широкой лестнице, светясь и переливаясь шёлковым платьем цвета сизаль.  Внешне спокойный и уверенный, он с замиранием сердца  подошёл  и на последней ступеньке подал ей руку…
   Мея, переждав мурашки по спине, по возможности равнодушно взглянула и сказала хрустальным голосом: - «…я в «Приморскую», на праздник…»
 -  « Можно я с вами…»
 - « Да…»
     Он махнул проходящей машине, открыл ей заднюю дверцу,  сам сел рядом с водителем. У входа в «Приморскую» Ивар помог ей выйти – у неё закружилась голова,… и вот они у ресторанных дверей, на них табличка « закрытое мероприятие» и дородный страж в униформе рядом.
  Мея начала говорить «пароль» - мы гости… – она поколебалась: Зильбера или Пейсашкина  назвать, выбрала Зильбера, подумав, что Абрам примет Ивара за мужа, - возникнет неловкость -  сразу не скажешь, потом объясняй,… а Саша приятель Антона, поймёт, что тот ещё не приехал   и говорить ничего не надо…или надо?... Итак – « мы гости Зильбера» – швейцар распахнул дверь с полупоклоном.
    Знаменитый  полукруглый белоколонный  зал ресторана был полон, гремела музыка – «…тумбала-тумбала-тум-балалайка…». Где же тут  Саша Серебров, то-есть – Зильбер?  А вот и Пейсашкин поспешает навстречу с гостеприимно  простёртыми руками: - « Саломея Александровна, счастлив вас приветствовать, заждался вас! А это…» - он вопросительно переводил взгляд с Меи на Ивара и обратно.
 - « А это мой хороший знакомый – Ивар…» - поспешила вставить Мея.
  Абрам окинул его оценивающим взглядом, - швед или эстонец? -   пожал руку: - «…очень, очень рад знакомству, пойдёмте, дорогие друзья…» –  усадил их, сам уселся,  познакомил с двумя солидными  парами  за своим столом, захлопотал,  наливая  рюмки-бокалы, пододвигая  закуски  и модулируя своим масляным голосом – вам что, Ивар, водочки, коньячка,…Мея, вам мартини, вина? Наконец он угомонился, завязался общий разговор ни о чём.
    Кончилась тумбалалайка и заиграли «…фрейлакс или весёлый танец семь-сорок…» -  как провозгласил с эстрады дирижёр оркестра. Все пошли танцевать. Мея и Ивар остались за столом одни. Он наклонился к ней, его светлые глаза цвета горячего льда  были так близко, зрачки расширились и он прошептал: - «…непостижимая девушка Саломея, которая плавает с закрытыми глазами…»
 Мея боялась пошевелиться,…Боже, что это со мной, что за наваждение – подумала она,  -  что отвечать, что говорить, какие банальности, да и  надо ли говорить…
   Компания вернулась за стол, оркестр ушёл на перерыв, и  Абрам рассказал, что уже дозвонился, встретился, познакомился  и договорился с  очаровательным логопедом Люсей Крупицыной и снова рассыпался в благодарностях.
 - «  Я очень рада, что сумела выполнить вашу просьбу»  - вставила Мея, глядя в свой бокал с мартини. Её уже утомила велеречивость Пейсашкина, надо бы переместиться к Саше, подумала она, взглянув искоса на Ивара, тот беседовал с соседом  и его визави, - речь шла о спорте, о каком-то судействе.
Из реплик собеседников Мея узнала, что Ивар – мастер спорта по спортивной гимнастике.
    Вернулся оркестр и заиграл  что-то  медленно-танцевальное,  Мея и Ивар, взглянув друг на друга, встали и пошли  на танцпол, - Мея шла впереди, он -  близко за ней,  и  она чувствовала  его всем телом,…и вот  она повернулась,   он обнял её и  всё у неё внутри облилось мёдом, а ног она вообще не чувствовала, просто плыла в его руках, как в невесомости,   и она закрыла глаза… Но тут же опомнилась и открыла их, -  на неё ведь смотрит множество  людей, среди них могут быть знакомые, -  Саша, бдительный Пейсашкин, да мало ли кто ещё… Полина, кажется, мелькнула… А Пейсашкин – вот он рядом совсем, танцует с дебелой дамой в громадных бриллиантах.
Мея собрала всё своё присутствие духа  и любезно сказала  Пейсашкину: - « Абрам Львович, вы не обидитесь, - мы подойдём поздороваемся с  ещё одним моим другом, -  известным  певцом  Сашей Серебровым-Зильбером…»
 - «…да-да, разумеется, он там, видите, - вооон за той колонной его столик…»
И они пошли, лавируя  между танцующими, Ивар вёл её под руку, оберегая от столкновений, и ей хотелось к нему прижаться; а вот и сам Саша встаёт  ей навстречу, сочувствует, что Антон всё ещё не приехал,  знакомится с Иваром, знакомит  их с друзьями за столом, усаживает.   За столом идёт разговор, что, мол, окончательно надоела «Софья Васильевна» (условное обозначение советской власти ) и что надо делать «Свал Иваныч» ( то-есть  - надо сваливать из совдепии) – такой вот еврейско-эзоповский язык. Мея понимающе улыбалась, не вслушиваясь, все свои силы направив на поддержание равнодушно-отрешённого выражения лица и сокрытие нервной дрожи, когда Ивар близко наклонялся к ней, наливая её рюмку или подавая  салфетку. А он пользовался этими предлогами  чтобы   дотронуться до неё и заглянуть в глаза.
     Дааа,  из огня да в полымя – от подозрительных взглядов Пейсашкина, да под  пристальный взгляд Сереброва!  И Мея приняла совсем неприступный  вид: сложила руки в замок под подбородком и смотрела в сторону – поза закрытости и недоступности.
    Саша вспомнил: - « Да, я ведь тебе, Мея, очки принёс, -  вот  возьми «на поношение».
 - « Спасибо, в Питере отдам…» - конец её фразы потонул в возгласе дирижера: – «Музыка Бориса Потёмкина, слова  аидише-народные»,  и хор голосов с оркестром грянул на мотив « в нашем доме поселился замечательный сосед»:

Чудный лес под солнцем зреет в среднерусской полосе,
Все медведи там евреи, барсуки - евреи все,
Чудный праздник "Симхастойра", бреют пейсы старики,
Все доярки пляшут "фрейлакс" у излучины реки.
Пап, пап...папа-ра-па
         Мея надела Сашины дымчатые очки, посмотрела, как весь зал радостно прыгает и подпевает, разглядела несколько знакомых лиц, Саша с друзьями тоже отплясывал  в середине зала. 
   Они  опять остались за столом одни, и  Ивар  молча, взял её за руку –  и всё вокруг поплыло, невзирая на очки…Он, похоже, тоже не замечал ничего вокруг, кроме неё…
Хор продолжал греметь:
Тетка Двойра варит пиво, пьянка тут же у ворот,
И сбегается счастливый весь аидешен народ.
Ну-ка солнце, ярче брызни, всюду кипеш, всюду хай,
- Мы стремимся к коммунизму! - шепчет Резник Мордехай, па-па…
      Радостный  рёв припева и  топот  пробились  сквозь кокон отрешённости, окруживший их двоих.  Мея огляделась: - «…похоже,  во всём зале только мы  двое здесь русские…»
 - «…я из семьи давно обрусевших шведов…» - прошептал он, целуя её ладонь, - «…может быть,  уйдём отсюда…», -  она  кивнула.
  Топот и хор затихли, зазвучало  танго, и она снова поплыла в его руках;   он, усердно соблюдая  допустимое приличиями расстояние,  еле сдерживался, чтобы не прижать,  не вобрать  в  себя  эту  вожделенную   недотрогу.   Она же,  стараясь  выглядеть  равнодушной,  нашла  в себе силы  сказать смотревшему  ей вслед Саше: - «…мне надо  в гостиницу, наверное, Антон, приехал…», - и у неё запершило в горле от фальши этих слов…
     Танцуя, они приблизились к дверям и ускользнули,  не оглядываясь.
  - «…мне действительно  надо в свою гостиницу…  - повторила Мея  неуверенно, снимая затемнённые Сашины очки, – и так темно, южная ночь вокруг.  Озноб гулял по её спине под шёлковым шарфом - то ли от холода,  то ли  от его  близости. Они спускались от «Приморской»  на набережную по широкой лестнице,  она споткнулась на своих шпильках, и он подхватил её на руки: - «…холодная, как русалка-недотрога…» - прошептал он ей в   прядь волос над ушком.
   Слева от средней площадки  лестницы  сквозь вьющийся виноград светились огни кафешки, Ивар свернул на дорожку и через пару шагов поставил её на порог маленького зальчика, – пластиковые столики,  шаткие стульчики, маленькая стойка, раскалённый песок в поддоне, уставленном турками с кофе. Играла тихая музыка – пел  Стив Вандер: …I just call how much I care…( я звоню просто сказать как ты много  для меня значишь…)
    Они  присели в уголке, Ивар показал два пальца человеку за стойкой, тот принёс раскалённый кофе и что-то очень крепкое в рюмках – Чача?... – да
какая разница… Мея залпом выпила, пригубила кофе. Он сидел рядом, положив руку на спинку её стула, они, молча,  смотрели друг на друга, о чём можно было говорить? – или рассказывать о себе, начав с раннего детства и дальше строить  совместные общие планы  или надо просто молчать – примерно так думали они оба, но разными словами.
 Я циркач,  малообразованный бродяга  гастрольной жизни, могу ли я что-нибудь изменить… - думал Ивар, целуя её ладонь…
Я  успешная замужняя дама советского истеблишмента,  я люблю  (люблю ли? – да наверное, люблю!)  мужа,  свой налаженный быт и работу… - думала Мея,  чувствуя  медовую  истому и  тепло  в полукольце его руки,… и положила голову ему на плечо…
   Магнитофон  пел: - Words don't come easy to me…It’s the only way how to say - I Love … Words don't come easy… -  знаменитый хит Дэвида.   Как в тему, подумала Мея, мысленно переводя -  «слова, не приходите ко мне с  лёгкостью, чтобы сказать – я люблю…», - как в тему…
   Так что? -  курортный роман? Короткая связь  впопыхах украдкой: -  не сегодня-завтра муж прилетит,  банальная интрижка?…нет, нет и нет,… а почему – нет?...  -   текли вялые мысли  в её хмельной  голове… Его губы легонько касались её прикрытых век…
 Так что? -  взять,  сломать, залюбить, зацеловать,… а там -  будь, что будет?… -  так думал Ивар,  удивляясь себе…
    Strangers in the night –   щемящее запел Фрэнк Синатра - странники в ночи…  « Мы – странники в ночи… - сказала Мея  и поцеловала его  лёгким  скользящим поцелуем, -  мы  странные странники, сторонние-посторонние  друг  другу  странники   в ночи…»
« Нет! – он прижал её к себе, - нет, не посторонние…» - и зашептал ей в ушко  бессвязно и горячо что-то непроизносимое, запретное,  заповедное…
   Они выпили   ещё обжигающей  чачи, и он на руках  снёс её вниз по лестнице  к   морю, чтобы она не спотыкалась опять  на своих шпильках,   и  они пошли,  держась за руки  по вечернему  променаду меж  фланирующей  курортной толпы,   среди  говора,  смеха  и  обрывков  музыки.  У  них оказались общие музыкальные предпочтения -   тяжёлый рок и Вагнер.   Говорили они о  музыке,   вспоминали  полу запретные  рок-фестивали,   а думали  об одном:   ему хотелось снова взять  её на руки  и унести в ближайшие  заросли кустов…  Ей хотелось, чтобы он на руках  унёс её куда угодно…
   Так по набережной  он проводил её до «Камелии»… Она приложила визитку  к стеклу двери, ночной швейцар открыл, и, надев Сашины очки,  она гордо и независимо мимо сонного портье за стойкой  прошла по лестнице к себе в бельэтаж.  Он  смотрел сквозь  стеклянные  двери, как она  пропала за  поворотом  лестницы.
       В  номере, раздеваясь,  она смеялась  сквозь слёзы,  под душем пела – «…странники в ночи…» ,  и перед тем, как лечь, -  открыла окно – а пусть прилетает  Волк-Огненный  Змей… И заснула в слезах и улыбаясь, и снилось ей, что она летает над развалинами какого-то города.
                ****************

продолжение следует
журнальный вариант, опубликовано в журнале"Золотое слово" дек.2013г.