Ефрейтор Петр Лабуш ждал очередного ночного дежурства по котельной, гревшей казармы гарнизона, с предчувствием блаженства и с возрастающим нетерпением. В его потайном кармане на обмундировании была аккуратно свернута в виде рулончика небольшая заначка, прощупать которую на поясе мог только тот, кто знал ее точное местоположение. Эти конспиративные приемы ему пришлось применить, имея на то веские основания: переводы от родителей нещадно ощипывались сержантами, а прапорщиком роты, иногда сразу ополовинивались, оставшаяся скудная часть по широте его благодушной натуры испарялась, как дым, при дружеском общении. Иногда предки присылали в письмах небольшие купюры по три или пять рублей. Однако два письма в минувшем месяце почтальон вручил ему уже в распечатанном виде без денежного содержимого, а в январе весточек из дома вообще не было. Но то, что с трудом копилось в заначке, было только его собственностью - и никого больше. Оно предназначалось к использованию в моменты острой жизненной необходимости. Петр неплохо играл на гитаре. До службы в армии даже пробовал себя в молодежном струнном квартете. До битлов их ансамбль не дотягивал, поэтому популярность сотворенных ими музыкальных попурри сумела распространиться лишь на часть городского квартала и несколько подворий в частном секторе, то есть на район проживания их самих и группы поддержки. В свободное время сослуживцы любили послушать вечерние концерты Петра. «Кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда», - эта и другие, большей частью грустные, мелодии звучали в его импровизации.
Работу котельной обеспечивали гражданские специалисты. Солдаты из числа кочегаров подвозили уголь к топкам на специальных тележках или тачках, выгребали шлак и высыпали его неподалеку от котельной. Горка шлака за период отопления вырастала в объеме и весной уже свысока посматривала на близлежащие сопки.
- А, вот и ты, Петр! Молодец, что не опаздываешь! Уголек заканчивается. Давай-ка бери тачку и за работу, чтобы на всю ночь хватило! – сразу озадачил Петра Дробышев Трофим Павлович.
- Павлыч! – так к Дробышеву обращались служивые. - А ты не забыл о моей просьбе?
- Не забыл!- ответил Трофим Павлович. – В тумбочке стоит.
Петр улыбнулся, возникшему призраку счастья, схватил за рукоятки тачку, в которой уже лежала шухля, так на кочегарке называли большую совковую лопату, и поехал за антрацитом. Он трудился до тех пор, пока Дробышев не сказал:
- Пожалуй, достаточно! Самое время поужинать.
Лабуш достал из кармана заранее приготовленные два рубля восемьдесят семь копеек и протянул их Трофиму Павловичу.
- Не надо! – возразил тот и оградился своей широкой мозолистой ладонью от протянутой худощавой руки солдата. – Я сегодня угощаю.
Петр ощутил, как внутри его возбудилось теплое чувство благодарности к своему работодателю. Он спрятал деньги обратно в карман, затем провел рукой по обмундированию, чтобы проверить местоположение своих финансов и с нескрываемой интонацией радости проговорил:
- Спасибо, Павлыч! Должником буду.
- Я неимущим людям в долг не даю, я им помогаю, - прокомментировал свою жизненную позицию Дробышев. – А что у солдата!? Все казенное. Жизнь токи своя.
Трофим Павлович достал из сумки узелок со снедью, развязал его и аккуратно начал все размещать на столе. От сала шел аромат чеснока и тмина, ломти еще не остывшего свежего черного хлеба парили, огурчики легли ровными колечками, а домашняя колбаса обжаренными цилиндриками. Петр следил за действиями Павлыча горящими глазами, давя в себе желание, схватить что-нибудь со стола, так как знал, что Дробышев терпеть не мог такую самодеятельность.
- Возьми на полке две рюмашки, ополосни их и поставь на стол!
Петр вымытые стограммовые ребристые стаканчики разместил рядом с поллитровкой.
- А Валюша заглянет к тебе нынче?
- Нет, она сегодня дежурит.
- Понятно. Значит оба при делах.
Петр представил, как в душе кочегарки моется Валентина. По ее лицу, по длинным волосам, по спине и ягодицам, по ногам текут струйки воды. Он подходит ближе, его возлюбленная поворачивается, смотрит своими небесными глазами, улыбается и говорит: «Иди ко мне!»
- Ты чего задумался?
- Да так…
- Ну, что? Давай за стол!
За разговором, периодически подбрасывая уголек в топки, под хорошую домашнюю закуску они распили бутылку водки.
- Пойду, подышу свежим воздухом, - сказал Петр и встал с табуретки.
Он надел ватный бушлат, ушанку и направился к двери.
- Не вздумай, выпивши к своей телефонистке идти. Минут через десять надо будет топки подкормить, - услышал он вслед.
Было морозно. На небе светился млечный путь. От горы шлака шло легкое тепло. Петр прошелся вдоль шлаковой насыпи, в одном месте было небольшое углубление. «Сяду здесь», - решил он и мягко расположился в выемке, как в кресле. Посидев несколько минут, прилег и неожиданно для себя уснул.
- Вставай! Просыпайся! Ты же дымишься! Вставай! Ты меня слышишь? – возбужденно кричал Трофим Павлович и тормошил лежащего Петра.
Лабуш открыл глаза.
- Живой! Слава Богу! Я тебя уже минут двадцать ищу, на коммутатор звонил. Подняться сможешь?
Петр попытался встать, но застонал от боли. Тогда Дробышев подхватил его на руки и принес в кочегарку. Бушлат на спине дымился и тлел. Трофим Павлович снял его и затушил. Затем позвонил в медсанбат, который был по соседству. Пришли санитары с носилками, но Лабуш отказался на них ложиться и пошел пешком.
Пострадавшего госпитализировали в хирургическое отделение. Площадь ожога третьей степени составила около восемнадцати процентов. Петру пояснили, что предстоит длительное лечение, чреватое осложнениями в результате интоксикации и гнойно-септических проявлений. Ему вводили обезболивающие препараты, производили капельные вливания растворов, применяли антибиотики, пересаживали кожу. Врачи делали все, что могли. Из терапевтов за ним наблюдала Тайская Елена Александровна. При электрокардиографическом исследовании и по результатам анализов крови она выявила у обожженного солдата воспаление сердечной мышцы или по медицинской терминологии миокардит.
- Петр, то, что я скажу, ты должен хорошенько осмыслить. Такие ожоги редко протекают гладко. У тебя на травму среагировало сердце, поэтому категорически нельзя курить, выпивать спиртное и физически себя нагружать, пока полностью не выздоровеешь. Ты меня понял?
- А как долго? – вопрошал он Елену Александровну.
- Не менее года.
- Что так все серьезно.
- Да, очень серьезно. Я уже договариваюсь о переводе тебя в окружной госпиталь.
Его периодически навещали друзья по службе, приносила передачи телефонистка Валентина, а он им иногда давал маленькие концерты под гитару.
Как то к нему вечером заглянул сослуживец.
- Так ты говоришь, что тебя переводят в госпиталь?
- Да, на следующей неделе.
- А чего тут не лечат?
- Ожог дал осложнение на сердце.
- А как ты себя чувствуешь?
- Нормально.
- Может быть, доктора сказали, чтоб тебя припугнуть.
- Нет, я им верю.
- Теперь тебя комиссуют.
- Не знаю.
- А нас уже по другим частям распределяют. Прощай, учебка! Слушай, у меня вот тут, - и его товарищ постучал пальцем по фляжке, - кое-что имеется. Может по чуть-чуть? А? Чистейший…
- Нет мне нельзя.
В коридоре за столом сидел дежурный фельдшер и просматривал истории болезни.
- Он не догадается, - кивнув в сторону дежурного, сказал однокашник, - подумает, что водичку хлебаем.
Затем отвинтил пробку на фляжке, сделал глоток и заморгал, сдерживая слезы: - Ух, хорошо! У меня тут пара бутербродов есть.
- Дай-ка попробовать! – не выдержал Лабуш.
Так они по очереди приложились к фляжке по нескольку раз, затем на улице покурили и расстались. Петр вернулся в палату и заснул. Когда фельдшер пришел делать укол, то обнаружил бездыханное тело. Реанимационные мероприятия были безуспешными.