КОРОВЬЯ ЛЮБОВЬ
Мы с трудом привыкали к нашему новому дому. Хоть и говорят, что к хорошему привыкают быстро, к нам это не относилось. Чистое белье и одежда, вкусная еда, просторный светлый дом и множество новых впечатлений оглушили нас, завертев в круговороте нового и непривычного.
В новой жизни мне нравилось всё: тихая, ласковая, но не очень разговорчивая Каис, быстрый, сильный, вездесущий Мет и совершенно новый радостный Октис. Он с удовольствием помогал по хозяйству Мету и Каис, возился с домашним скотом, и копался в огороде. Вот только в лес ходил с неохотой.
На мою долю достались цветы в маленьком садике и кормежка кур и уток. Так что при желании я могла завести себе подружек в деревне, но, к моему удивлению, со мной никто не хотел общаться. Деревенские девочки сторонились меня, мальчишки дразнили рыжей, а взрослые делали вид, что меня не видят. Их поведение было весьма странным, тем более, что, с моей точки зрения, я им ничего плохого не сделала. Но такое же отношение было ко всем обитателям нашего дома. Правда, от этого никто не страдал. Октис даже не замечал устремленные на него печальные взгляды местных девушек, а Мет и Каис вели себя так, словно деревенских здесь и вовсе нет. Но если случалось, что кто-то из соседей просил о помощи, никогда не отказывали. Особенно старались помочь соседке Лали, матери шестерых вечно ободранных и голодных детей, отец которых куда-то исчез. Со временем я тоже перестала обращать на все это внимание.
Во дворе у нас был вырыт колодец, так никакой необходимости ходить за водой на деревенскую площадь, где собирались местные кумушки и перемывали косточки всем и каждому. Мы могли жить совершенно изолированно, и при этом ни в чем не нуждаться.
Об ученичестве пока никто не заговаривал. Да и мы с Тисом, захваченные домашними делами, почти забыли, зачем, собственно, поселились в этом гостеприимном доме.
Я очень привязалась к нашей живности. Особенно любила черного пушистого кота по кличке Мартус, животное на редкость блудливое и шкодливое. Не было и дня, что бы он не зацепил какую-нибудь соседскую дворнягу или не стащил у кого-нибудь цыпленка. И вовсе не из того, что был голоден, а скорей чтобы не потерять форму и доставить неприятности ближнему своему, причем наш двор для него был неприкосновенной святыней: здесь он превращался в ласково урчащее существо, нежное и доверчивое. Вот только разодранное ухо и ехидный блеск в глазах с трудом сочетались с личиной домашнего любимца. Но мышей он ловил исправно и претензий к нему не было.
Домашняя птица казалась одинаково тупой, за исключением петуха Гераса. Этот венценосный куриный владыка каждое утро изводил Мета, горланя именно под его окном, и успокаивался только тогда, когда Каис, разбуженная воплем мужа, обещала сварить из Гераса бульон. Тогда этот бандит с чувством выполненного долга умолкал и занимался своими петушиными делами вплоть до следующего утра, а потом все повторялось.
На днях умерла наша корова Минка. Да и сколько ей жить-то можно было? Уже и сено жевать было нечем, зубы стерлись, и Мет варил ей какую-то бурду. Но доилась, надо признать, до последнего. Рожала она исключительно телков, так что замену себе не оставила. Соседи предлагали зарезать Минку, чтобы хоть мясо было, и не раз Мет брался за топор, но, видя, как наполняются слезами глаза Каис, бросал его, сам тайком утирая предательскую влагу. Ведь жалко ее, кормилицу. В последнее время Минка уже ничего не ела и перестала ходить. Умерла она тихо.
Ну, повздыхали немного, но жизнь-то продолжалась дальше. Вот Мет и извлек мешочек с деньгами из своих тайников, где лежали и наши изумруды, и отправился в соседнюю деревню за новой коровой.
Октис всё удивлялся, чем ему местные буренки не по нраву, но Каис заметила, что у них и без того сложные отношения с деревенскими, чтобы еще и коров у них покупать.
Вернулся Мет без коровы, но очень довольный. О покупке он договорился, и корова ему очень понравилась, да и тех денег, что за нее запросили, она явно стоила. Вот только с собой нужной суммы не было. А значит, нам с Октисом завтра нужно будет сходить за нашим приобретением.
Но с утра навалилась разнообразная работа по хозяйству, и за коровой мы смогли пойти только вечером. Каис сунула мне хлеба с солью для нового члена семьи. Дорога в соседнее село пролегала по кромке леса, где росло множество диких яблонь. Как раз был плодоносный год, и ветки сгибались от душистых крутобоких плодов. Ароматный запах напоил собой всю округу. Я, конечно же, забыла взять с собой воду, за что Тис не преминул мне попенять. Но у меня свой метод борьбы с ним. Чуть закусить губу, бросить виновато-печальный взгляд из-под опущенных ресниц, испустить глубокий вздох, полный раскаяния, и чуть нараспев нежным голосом промурлыкать: «Ну, Тис, ну извини…», - капитуляция безоговорочная.
Вот и теперь он лишь вздохнул и молча нарвал диких яблок, которые и сложил мне в заплечный мешок. Наверное, в качестве наказания. Когда мы пришли в деревню, где ждала нас наша буренка, уже начинало темнеть. Бывший хозяин двухлетней телушки, наскоро пересчитав деньги, сунул цепок в руки Октису, и пожелал счастливого пути. Телушку звали Шима. Она была рыжая и круторогая. Октис еще что-то пробормотал насчет одномастности его спутниц и высказал опасение по поводу схожести характеров. Но корова вела себя вполне прилично. С удовольствием слопала кусок хлеба с солью и смотрела на нас огромными, влажными глазами нежно и преданно.
Домой возвращаться пришлось в полной темноте. Октис вел меня за руку, а в другой руке держал цепок Шимы. Мы лениво обменивались впечатлениями о событиях прошедшей недели и не особенно торопились, поскольку вечер был просто прекрасным. Впрочем, мне все вечера теперь казались прекрасными, когда не было рядом этого ужасного старика, Хранителя.
Внезапно я поняла, что совершенно не слышу шагов нашей буренки. Я слышала позвякивание цепка, но, кроме шороха наших шагов и шепота листьев, в мире царила тишина. Сердце замерло. Неужели цепок порвался и Шима потерялась? И где же ее искать, ночью-то?!
Я резко остановилась, собираясь сообщить Тису, какой он растяпа, что даже не почувствовал, как пропала корова. Но не успела…
Никуда это подлое животное не делось! Все это время она спокойно шествовало за мной, а когда я резко тормознула и обернулась, по инерции ткнулась мордой мне в грудь.
Толчок был ощутимым и я упала, закричав скорей от неожиданности, чем от страха. Шима, нацелившись на меня рогами, опускала свою голову все ниже и ниже. Октис пытался оттащить от меня внезапно взбесившуюся буренку, поминая всех ее родственников до седьмого колена, но рога неумолимо приближалась, а я прощалась с жизнью.
В лицо пахнуло теплое дыхание и шершавый язык нежно облизнул мне лицо. Пожалуй, это было слишком! Увернувшись от коровьих нежностей, я рванула к сверкавшим вдали огням нашей деревни. Сзади раздавался мерный топот Шимы, словно это бежала не обычная корова, а хорошо тренированный конь. Вслед неслись проклятия Октиса и его мольбы, что бы хоть кто-нибудь из нас двоих остановился. Видимо, он был прав насчет схожести характеров, и его опасения полностью подтвердились. Мы обе не вняли его словам. Меня подгоняло воспоминание о коровьей ласке, а что гнало за мной Шиму, я не знаю.
Так мы и влетели в деревню. Впереди я, запыхавшаяся и встрепанная, за мной Шима, а за Шимой - вцепившийся в цепок и безобразно ругающийся Октис. Я ринулась к спасительной двери нашего дома. В один миг взлетела по ступеням и захлопнула за собой дверь, навалившись для полной надежности на нее спиной и тяжело дыша. Но дверь в доме Мета была тонкая, а рога молодой коровы - острые и крепкие. Они прошили преграду, как хорошо заточенные вилы - гнилое полотно. За дверью раздалось мычание, в котором воплотилась вся мировая скорбь человечества. Ее голос был полон муки, отчаяния и жалобы на несправедливость этой жизни. Но я не вняла ее мычанию и продолжала подпирать двери, постепенно приходя в себя.
За дверью раздались голоса Мета и Октиса. Тис что-то пояснял Мету сквозь смех. Дверь начала сотрясаться. Это они освобождали несчастную, по их мнению, буренку из дверного плена. Когда все успокоились и накормленная душистым клевером Шима была отправлена в стойло, мы сели ужинать.
-Это была любовь с первого взгляда! – повествовал довольный Октис. – Еще когда Фей кормила ее хлебом я понял, что Шима к ней неравнодушна. Такой взгляд! Но столь бурного проявления страсти я не ожидал.
Теперь, когда он рассказывал, это было смешно, а тогда мне было не до смеха. Оказывается, домой мы примчались за сорок минут, хотя до соседней деревни идти два с половиной часа. В пылу гонки мы даже не заметили вышедшего встречать нас Мета.
А разгадку внезапного приступа коровьей любви принесла Каис. Она вошла со двора в дом и споткнулась о брошенный мной у порога дорожный мешок. Он раскрылся и из него выкатились дикие яблоки, заполнив своим ароматом всю кухню. Корова четко уловила источник соблазнительного запаха и после хлеба явно рассчитывала на фруктовый десерт.
Прижилась Шима в хозяйстве легко, доилась исправно и обильно, но на меня всегда смотрела грустно и с легким укором. Еще бы! Ведь яблок ей так и не досталось.
Мари Клима
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ