Фото: Экипаж Вити Михальцова в одной из шивер Кызыл-Хема.
Хорошо иметь в группе представителя АЭРОФЛОТА!
У кассы толпа: всем нужны билеты на Кызыл, народ зачем-то устремился в Туву. Мы знаем зачем: большая часть народа – свой брат, туристы-водники, а август – лучший месяц для сплава по Саянским рекам.
Женя-Беня, радиоинженер аэропорта Кольцово, – наша палочка-выручалочка. Он заходит к дежурному по аэропорту и выходит от него в форменном кителе и фуражке этого славного ведомства. Преобразился! Толпа почтительно расступается перед представителем ГВФ и первые билеты – наши.
Первыми, через служебный выход идём и на посадку. Но наш вылет едва не срывается, ещё и не начавшись.
Посадка в Як-40 производится через дверцу в хвостовой части этой маленькой реактивной игрушки. Согнувшись под тяжестью объёмных упаковок, лезем на трап. Первым в салон протискиваюсь я, за мной – согнувшийся под рюкзаком Толя, третьим на борт вступает Беня. Едва он переносит тяжесть с трапа на борт, самолёт начинает плавненько опускаться на хвост, носовая стойка отрывается от бетонки.
Мгновения критические…. По наклоняющемуся и ускользающему из-под ног полу бросаюсь вперёд в носовую часть, увлекая за собой Толю. Женя тем временем пытается откинуться на трап, но тот уже выше пола кабины и о его площадку опирается только упаковка байдарки.
Наши усилия дают результат: центровка восстановлена и машина плюхается носовой стойкой на полотно стоянки.
Следом за нами в салон с матом врывается второй пилот. А чего материться? Сам виноват. Обязан стоять на трапе и руководить загрузкой. Хорошо, что обошлось одним клевком, и машина не грохнулась на бетон хвостом.
Впрочем, особых повреждений случиться не могло, разве что смяло бы стальную бобышку. Есть такая нашлёпка внизу хвостовой части; видимо, и предусмотрена для случаев касания земли. Такое может случиться не только на стоянке, как в нашем случае, но и на посадке.
В порту Кызыла застряло более десятка групп: неделю на горных перевалах лежат облака, «Аннушки» не летают. Среди прочих и группа свердловчан Игоря Дю-Вернуа («Дюши»), – уже неделю «загорают». Ждём «у моря погоды» пару дней и мы.
На заросшем пучками перекати-поле песчаном кусочке, невесть откуда взявшейся пустыни, ставим палатку, натягиваем тент, сооружаем малый очажок.
Собрали и ремонтируем байдарки – как всегда, дома на это времени не хватило. Люда и Толя укатили в Кызыл за покупками; она докупила лекарств, он тоже отоварился лекарством – парой «огнетушителей» портвейна.
Неподалёку бивак группы из Москвы. На штормовках москвичей (позже увидим это и на мотошлёмах) гордая надпись: «Чирка – Кемь». Москвичи разбежались, в их лагере осталась только девица в очках. Ей скучно и она кругами бродит вокруг лагеря, приближаясь к нам.
Когда мы обращаем на неё внимание, достаёт из кармана рогатку и поочерёдно прицеливается в каждого из нас. Изображаем испуг: кто прикрывает руками голову, кто поднимает руки – сдаюсь.
Затем Майя, так зовут эту особу семитского типа, приглашает нас на свой бивак и кормит манной кашей, почему-то забракованной её группой. Каша вполне съедобна и даже без комков, обычных при неумелой варке в котелках на костре.
Во второй половине дня аврал: открылись перевалы, весь авиаотряд в работе. Только в сумерки в небе затихает.
Улетели группы в Кунгуртук, Эрзин, Сыстыг-Хем, другие отдалённые пункты. Больше всего вылетов в Уш-Белдир. И не столько из-за туристов, сколько для вывоза застрявших по нелётной погоде курортников в бальнеологической лечебнице «Сев. Аршан».
Улетели москвичи, улетела группа Дюши завода "Калининец" , ряд других. Мы постеснялись пролезть «по-блату», пожалуй, это и не могло получиться – очерёдность контролировалась руководителями групп, все уже перезнакомились.
За все дни бдений в порту я так и не вырвался в Кызыл, не осмотрел его примечательностей. Особенно сожалею об этом потому, что и на обратном пути посмотреть город не удалось: по какой-то причине отменили рейсы на Красноярск, выбирались автобусом. Набились так плотно, что интереснейший путь по единственной автомагистрали, связывающей Туву с Россией, разглядеть не удалось. В памяти осталось: духота, теснота, скрип и тряска старенького ЛиАЗа, забитого под потолок байдарками и рюкзаками.
Впрочем, впечатлений от похода и без Кызыла будет предостаточно. Кто знал, что спортивный сплав превратится в спасательные работы.
С утра снова задержка – в горах облака. Улетаем только в 16-00, полёт продолжается более часа. Внизу просматриваются пороги Каа-Хема, хорошо видим стрелку на слиянии и первые пороги Кызыл-Хема. А дальше пошла облачность, хорошо, что не сплошная.
Самолёт круто ныряет в «окно» и оказывается в узкой долине на слиянии 3-х рек, образующих Кызыл-Хем. Под нами Уш-Белдир; облачность почти лежит на окружающих хребтах.
Как решился пилот нырять сквозь неё в эту узкую долину – уму непостижимо. Впрочем, мы в бытность военными лётчиками вытворяли и не такое. Правда, мы и не были отягчены грузом ответственности за пассажиров.
Признаюсь, пренебрежение к штатским летунам вцепилось в меня с армейских времён, не отпускает до сих пор.
Аэродром, как гордо называют эту кочковатую посадочную площадку и пилоты и единственный её блюститель – начальник, диспетчер и радист в одном лице, расположен рядом с тихой протокой реки.
Вокруг елово-лиственный лес, за ним поросший лесом кряж со скалами по склонам и на гребне.
У воды, на границе «аэродрома» палаточный лагерь. Кроме нас здесь группа Дюши, москвичи-байдарочники Игоря Басманова, плотовики из Киева (Дима Мирошниченко?) и ярославльцы, тоже плотовики, руководитель которых раньше ходил в группе Вити Ковальского, моего давнего знакомого.
Будучи на учёбе в ИПК в Ярославле, я консультировал Витю и его команду по сборке, усилению и оклейке байдарок. Но с плотов на байды он так и не пересел.
Мне не терпится проверить наличие рыбы в Саянских реках. Срочно излаживаю «кораблик» и отправляюсь на слияние рек.
Поднимаюсь по Шишхид-Голу, провожу кораблик через сливы; улов складываю в прорезиненный мешок за спиной. Поток несётся по галечному ложу с завидной скоростью, чем выше поднимаюсь, тем круче его падение.
Кораблик постоянно переворачивается, много времени теряю на его перенастройку. Понимаю: моя снасть не для этой реки. Выбираюсь с галечника на берег, нахожу тропку и иду назад, ругая себя, что взял кораблик, а не спиннинг с «болванчиком».
На повороте реки замираю в испуге: передо мной у тропы полосатый столб с гербом СССР. Граница! Ожидаю оклика и лязганья затвора автомата. Но вокруг тихо и мирно.
Чудеса! Есть пограничный столб на тропе, такой же виден на другом берегу речушки, просматривается в лесу пограничная визирка – граница есть, а охраны – нет!
Позже я узнал, что граница с Монголией не охраняется, есть только КПП на дорогах. Хотя мог поинтересоваться и ранее: год назад в Мондах перед переходом в истоки саянской Оки, мы ночевали за мостом через Иркут на монгольской стороне.
Вечером в беседе с Дюшей и Михальцовым получаю предложение идти вместе, параллельными группами.
Я с радостью соглашаюсь: Витя, как водник-байдарочник, для меня авторитет. Видел его на соревнованиях, по его протекции попал на Оку – мою первую саянскую реку, по его материалам готовил и этот поход.
Решаем, что хотя бы первую половину, до «стрелки», идём вместе. Там моя группа отстанет, чтобы без спешки всласть порыбачить, а Жене и поохотиться – мечтает загнать в горах марала, добыть трофей – маральи рога. Пока что в трофеях у нас с ним только рога северного оленя и косули.
В день отплытия зарядил нудный дождь. Негоже начинать сплав в непогоду – отложили на завтра. Пользуясь ненастьем, идём на курорт принимать целебные ванны. Источник – сероводородный.
Водолечебница – деревянный барак, разгороженный на ванные комнаты. Из-под земли вода идёт с температурой 100 градусов, для ванны разбавляется холодной. Что там остаётся целебного – не знаю, но несколько дней после купания меня преследовал запах тухлых яиц.
Задача наша – помыться в горячей воде, поэтому прихватили с собой мочало и мыло. Нам выделили всего две ванны, приходится мыться по очереди.
Уже первая пара излишне задержалась: не могли избавиться от мыла – вода его не смывала. Выходят в закуток для отдыха скользкие как лягушки.
Санитарка со смехом объясняет невежам, что мылом пользоваться не рекомендуется: оно, в общем-то, смывается, просто кожа остаётся скользкой. Узнаём и ещё кое-какие детали. Лечат на курорте радикулит и кожные болезни. При слове «кожные» у меня начинается зуд во всех частях тела.
Курорт до 40-х принадлежал МНР и перешёл к нам при присоединении ТНР к Союзу, в результате демаркации границы между Тувой и Монголией.
Впрочем, и в старые времена монголы ездили на свой курорт, как и сейчас, через Иркутск, – через горы не пробраться; только редкие охотники идут по тропам из МНР напрямую.
Спасибо за информацию, бежать через горы в Монголию мы не намерены, но границу ребятам я покажу.
Расслабившись в горячих ваннах, идём на границу. Захотели попозировать на фоне полосатого столбика. Мой ФЭД заряжен обратимой плёнкой «Орвохром», из-за серой дождливой погоды слайды оказались тусклыми. Несколько хороших кадров сделал Беня своей зеркалкой.
Начало сплава. Задача – пройти в первый день немного, только до 4-го порога. Первой должна идти группа Дюши.
Мы давно уложились и ждём, когда они уложатся. Но у них – «чёс», – так Игорь окрестил медленную подготовку своей группы к отчаливанию.
Чёс этот будет повторяться перед отплытием с каждого бивака. Может это специальный тактический приём? Не знаю. Но вскоре мы к этому привыкнем и уясним, что назначаемая часовая готовность растянется, как минимум, на полтора часа. И сами начнём «чесаться».
Выходим из протоки в реку. Её мощь и скорость впечатляет: это не привычные для многих из нас реки Приполярного Урала, сплав по которым обычно начинался с маловодных верховьев. Здесь сразу могучий поток бьётся в шиверах.
Дневной «урок» не выполнен – встаём на ночёвку за первой ступенью порога №3. Вторую ступень и четвёртый проходим после тщательной разведки на следующий день.
Вечером на противоположном берегу за пятым порогом видим костёр. А утром наблюдаем, как со скального неудобного берега спускают и загружают байдарку. Экипаж садится, и одинокое судно уходит вниз за поворот в шестой порог.
После чего начинают спуск на воду второй байдарки. Странная тактика – прохождение порогов поодиночке. Это москвичи, они ушли из Уш-Бельдира раньше нас на несколько часов.
Позже мы узнаем, что эта тактика, как и ночёвка в неудобном месте были вынужденными: две перевернувшиеся байдарки занесло в улово под скалу, туда же приневолены были чалиться и остальные.
Опыт карельских рек недостаточен для Саян. Так же как оснастка байдарок и тактика выхода из оверкиля. После оверкиля экипаж не мог поставить байду на плав – фартуки у них с вшитыми обручами, съёмная юбочка крепится на гребце.
Считалось, что надо вцепиться в байдарку и ждать, когда вынесет на тихий плёс или в улово. А на саянских реках плёсы и участки с ровным течением, где можно прибиваться к берегу, практически отсутствуют. Тут нужна или помощь страхующих экипажей или посадка в поставленное на плав судно и выход к берегу на вёслах.
У свердловских байдарочников основным принципом стала шутливая поговорка спасателей на воде: «спасение утопающих – есть дело рук самих утопающих». И фартук на наших байдах с вшитыми юбочками гребцов позволял многократно переворачивать её.
Я не пошёл на разведку шестого порога, просмотрел только вход в пятый. На что Володя отреагировал: «В шестом перевернёмся». И накликал: мы вошли в плохо просматриваемый с воды слив у правого берега и были накрыты косым отбойным валом, перевернувшим байду как бумажный кораблик.
Вынырнув, рывком ставим её на киль и забираемся верхом. Причём байда оказывается кормой вперёд. Я, повернув голову на 180 градусов, пытаюсь ввести её кормой в очередной слив, но нас снова переворачивает. Поторопились с самоспасением, начали его исполнять ещё в валах порога. А чуть ниже начинается шивера, с камнями, но без больших валов.
Снова ставим на киль, я забираюсь ногами в кокпит, Володя цепляется за обвязку, и на одном весле спокойно причаливаем к берегу.
Подходит замыкающий экипаж и помогает нам вылить воду, не разгружая байдарки.
За два переворота мы набрали не очень много воды, вёдер 5 – 6. Можно и не выливать, но она будет болтаться внутри и затруднять манёвр.
В это время мимо проносит перевёрнутую байдарку москвичей. Бросаю вертушку со спасательным концом, но она не долетает. Алик и Толя прыгают в байду и устремляются в погоню. Пока мы поправляем свой фартук, отстёгнутый при сливе воды, они скрываются за поворотом. Садимся и идём следом.
За шиверой порог № 8, имеющий и собственное имя: «Интеграл». На этом участке он считается самым сложным, и мы заранее условились собраться двумя группами для разведки. Все уже причалили, ждут нас, замыкающих. Успели выловить москвичей, а ЛАС-3 ушёл в «Интеграл» за их байдаркой. О передовой байде москвичей сведений пока нет.
Со скалы перед порогом просматриваем только вход, сливы и камни до поворота; дальше ползать по скалам, терять время нельзя – неизвестно, что там с ЛАСом и унесённой байдой. И неизвестно, где находится первым отчаливший руководитель москвичей.
Входим в порог «по-готовности». Я оказываюсь за Михальцовым и, пройдя порог, причаливаю, как и он к правому берегу. Остальные причалили к левому, машут нам руками.
Приходится пересекать мощный поток и на входе в «стоячку» у левого берега, я едва не переворачиваюсь - не разглядел границы потоков и влетел на скорости в противоток. Едва удерживаю байдарку, выбросившись корпусом чуть ли не за борт. С берега посчитали, что байда ударилась о скалу – так это выглядело из-за поворота.
На берегу нас ожидает пугающая новость. От находящегося почти в бредовом состоянии Игоря Басманова – руководителя москвичей, узнаём, что его байдарку перевернуло задолго до «Интеграла».
Оторвало от байдарки и порознь несло через все пороги. Только здесь он смог уцепиться за берег и почти выползти из воды.
Байду и второго члена экипажа – Майю – унесло дальше. Впрочем, он не знает, может байдарка застряла где-то и выше.
На мели затопленная байдарка. Это та, за которой бросились Игорь и Саня на ЛАСе. Прибили её на мель и обнаружили лежащего по пояс в воде Басманова. Чистая случайность, они могли пристать и ниже.
Узнав про Майю, они устремились вниз. Майя – это дама, кормившая нас манкой в Кызыле. Куда её унесло? И жива ли ещё? И где их байдарка?
Тем временем оттираем переохлаждённого Игоря, поим его чаем. Он трудно выходит из шока – путает события, плохо владеет телом и конечностями.
Ближе к вечеру подходят оставшиеся два экипажа москвичей. Вначале вылавливаем экипаж Володей. Это те, у которых чуть ли не на каждом предмете одежды и на касках вызывающе кричит надпись: «Чирка – Кемь». Гордость за пройденный маршрут по Карельским рекам.
Лучше бы, готовясь в этот поход, намалевали «Кызыл-Хем», и не переворачивались бы здесь в каждом пороге. Их вылавливаем мы с Шелеметом – наши экипажи оказались ближе всех к воде.
Вторым причаливает экипаж Толика. Узнают, что прошли «Интеграл» и радости их нет предела: «Без разведки! Такой сложный порог!». Они, пожалуй, не совсем понимают, что в их группе назревает трагедия.
Вытащив на берег байду пристают с вопросом: «Кто из вашей группы выполнял в 6-м пороге «эскимосский переворот?» Все отмахиваются, убеждают что на «Салюте» такое невозможно, но парни наседают, утверждают, что видели со скалы, как один из экипажей дважды переворачивался и дважды за счёт вёсел вставал на плав.
Правда, во время второго подъёма один из гребцов выпал из байды и держался за корму, пока второй грёб к берегу.
Я молчу, понимая, что они издалека разглядели только чёрное днище перевернувшейся байдарки и нас, через мгновения сидящих, якобы, в байдарке. Ни наших голов у днища, ни как мы крутили лодку на киль, ни как выскакивали из воды и садились верхом через нос и корму, они не разглядели, а может и не поняли, что происходит. В их представлении это был настоящий «эскимосский переворот», причём двойной.
Михальцов подозрительно смотрит на меня. Боюсь, у него зародилась мысль, что я тренировал в пороге этот сложный, доступный пока только в гребном слаломе на пластиковых каяках, технический приём.
О моём двойном оверкиле ни кто не знает, считают, что мой экипаж идёт без осечек. И чтобы никого не разочаровывать я скромно исчезаю по своим делам. К счастью, внимание всех привлекает другое.
В наступающей темноте по безлесому косогору к стоянке спускаются трое. Это Игорь, Саня и прихрамывающая Майя. Облегчение и радость испытывают не только москвичи, но и мы – случайные попутчики и организаторы их спасения. Оказались в нужное время и в нужном месте.
Уйди мы раньше москвичей из С. Аршана, не будь ежедневного утреннего «чёса», кто собрал бы, разбросанную на большом отрезке реки, терпящую бедствие группу?
Саня Стихотворцев рассказывает, как разыскали Майю, Игорь вставляет сочные примечания. Оказалось, что и её спасение было делом случая.
Примерно в 3-х километрах ниже Майю выбросило из потока в улово под скалу и кружило там, как ей показалось, целую вечность. Она практически была уже в беспамятстве, периодически кричала. Её мерещилось, что по скале спускаются её ребята, но её не видят; вот им-то она и кричала.
Этот, едва различимый в шуме волн крик, почти стон, и услыхали Игорь с Саней, проходя по узкому сливу между двух гряд валов. Подумали, что почудилось, но на всякий случай чуть ниже причалили. И только с берега увидали улово и кружащегося в нём человека.
Подход к улову был только через скалу, пришлось связывать чальные и страховочные концы и по верёвке спускаться к воде. Майю выловили и с громадным трудом вытащили в распадок скал, сама подниматься она не могла – обессилила и переохладилась.
Трое москвичей останутся ждать плоты киевлян, остальные на трёх двойках пойдут с нами. Уже ни кто не помышляет о разделе наших групп: мы понимаем – москвичам одним отсюда не выбраться.
Пропала моя рыбалка и Женина охота! И уже не до любования дикими пейзажами и ландшафтами горных долин – все заботы и мысли подчинены одному – страховке и спасению, по недомыслию сунувшихся на эту реку, заведомо слабых экипажей группы Басманова.
Поход превращается в заурядные спасательные работы.
Руководство этой большой группой само собой переходит к Михальцову. Из нас он самый опытный и авторитетный водник. Он и определяет порядок следования в колонне, порядок страховки с воды.
Обычно экипажи его и Шелемета проходят порог первыми и в первой же тишинке встают на страховку, в арьергарде Дюша на ЛАСе и мой экипаж. Конечно, порядок этот после одного-двух оверкилей нарушается, и замыкают колонну уже экипажи, оказывавшие помощь перевернувшимся.
С утра обычный «чёс». Мы к этому уже привыкли и, хотя наши три байды загружены, зачехлены фартуками и готовы к отплытию, занимаемся разными делами.
Женя возится со съёмными объективами своего аппарата – протирает оптику спиртом, я ремонтирую сломанный катамаран «кораблика», Альберт исправил замок спальника и лёг его опробовать.
У остальных групп царит энтузиазм безделья: внеплановая инвентаризация, переупаковка, перераспределение упаковок по судам.
Эти хлопоты нам непонятны: у нас каждый предмет снаряжения «приписан» к экипажу на весь поход, многие упаковки даже не извлекаются из байд на стоянках, всё в герметичных прорезиненных мешках.
Бивачное снаряжение в такой же упаковке служит сиденьями капитанов, только оно и отвязывается на стоянке. Да ещё завхоз – Вова Федулов скомандует, из какого судна доставать суточный набор продуктов.
Наконец отчаливаем. Впереди, согласно лоции, несложные пороги. Идём до 15-го без разведки. Успешно проходим 9-й, 10-й, 11-й, 12-й и первую ступень 13-го.
И тут неожиданность: вторая ступень за крутым поворотом встречает мощным сливом и трёхметровыми валами за ним. По описанию такого быть не должно.
Загремело сразу несколько экипажей, в основном, стремившиеся уйти от больших валов и попадающие в боковые, косые.
Но было и по-другому: на моих глазах идущий впереди ЛАС-3 переворачивает валом с носа на корму – видимо носовик Саня не успевает ухватиться веслом за гребень вала. Выходят они к берегу самостоятельно, на вёслах, поставив лодку на плав.
Я помогаю затолкать в тишинку байду Вовиков, наших Толю с Альбертом, ещё кого-то вытаскиваю на мель.
В это время кружившуюся в улове байду Басманова вновь «засосало» в поток и понесло вниз. Его матроса уже вытащили на мель, сам же он намертво ухватился за обвязку.
Понимал, что за человеком бросятся в любом случае, за пустой байдаркой – по обстоятельствам. А он уже потерял одно судно из четырёх.
Свободной в этот момент оказывается только моя байдарка, остальные бьются в потоках, вытаскивая, кто перевернутые байды, кто людей.
Мы догоняем Игоря, я хватаю болтающийся в воде страховочный фал его судна, и наискосок идём к берегу. Гребёт только Володя, я держу репшнур. Сил одолеть поток у Володи не хватает, нас сносит вниз.
Обматываю фал вокруг пояса поверх юбки фартука и хватаюсь за весло. И только тут ощущаю мощь воды – меня начинает вытаскивать из кокпита. Немудрено: поток не обтекает перевёрнутую байду, а давит внутрь её через окна в фартуке, да ещё человек в потоке, вцепившийся в обвязку.
Я упираюсь коленями в привальные брусья, пятками стискиваю жерди усиления, но тщетно! Ломается спинной упор, трещит, отрываясь от фартука юбка, меня вытаскивает на деку. Держусь только, ногами сжав жерди.
Не выгрести! Разворачиваемся и бросаемся по потоку, но также наискосок к берегу. Успеваю закрепиться на сиденье и на двух вёслах влетаем на мель за галечниковым мысом. Игоря с байдаркой маятником прибиваем сюда же.
Игорь бледен, учащённо дышит, не держится на ногах – это его второе за последние три дня переохлаждение. Выдержит ли сердце? Массируем все участки тела – только быстрый разогрев может его спасти. Знаю по себе – попадал в такую историю.
Пока Володя продолжает массаж, я развожу из плавника костёр. Кроме груд плавника других дров нет. Оказывается мы на галечном острове, между ним и берегом мчит поток. Ниже он сливается с основным.
Куда бы нас унесло, если бы не причалили в «тень» за этим островком?
Далеко вверху, на сливающемся с водой таком же острове, букашками ползают остальные. Видим отходящий от островка ЛАС. Через пару минут причаливают Дюша с Саней.
Нас на острове сверху не разглядели, посчитали, что унесло и бросились в погоню.
Сообща приводим Игоря в норму. Облачаем его в мой шерстяной комплект, свои шмотки он потерял ещё в первом оверкиле вместе с байдаркой.
В это время сверху одна за другой подходят остальные байды – заметили дым костра, на их острове дров не оказалось. А ещё сбежали от змей. Ковырнули камень, а под ним – сплетшийся клубок пресмыкающихся.
Плавника хватает на громадный костёр, все обсушились и уплыли к 15-му порогу. Мы с Володей остаёмся у костра – решаем здесь отремонтировать разорванный фартук и спинку сиденья.
Не устрашились оказаться на воде в одиночку, да ещё в сумерки. Обнаглели спасатели!
На воде нас прихватывает дождь, позже разразилась гроза, но мы уже причалили к биваку. Наш непромокаемый тент из плотной безворсовой ткани ливень пробивает, приходится натягивать под ним навес из полиэтиленовой плёнки.
Мы с Петровым из принципа спим под тентом от самого Кызыла, ещё там забраковав палатку из-за духоты. После грозы ночь темна как никогда; периодически на другом берегу грохочут обвалы.
В лагере тишина – этот день умотал всех.
Не люблю я переправы через горные реки, особенно наспех подготовленные. На Кавказе в плановом походе инструктор организовал переход вброд через бурную речушку Заромаг.
Мы, трое мужиков стояли в самых глубоких местах, придерживая за руки входящих в воду девиц. Ледяная вода достигала бёдер, её напор грозил свалить с ног.
Я стоял ближним к берегу и одна из девиц, храбро шагнув и взвизгнув от обжигающей воды, повисла на мне. С такой тяжестью устоять в потоке я не мог и начал падать вместе с девицей.
Спас нас Володя Брагинский, ухвативший мою руку. Его страховал вцепившийся в надводный камень инструктор Казбек.
Обошлось, но инструктор дал себе клятву никогда больше не приближаться к воде с группами «путёвочников».
Вторую, такую же дикую переправу организовал уже я сам, через горный поток на Тянь-Шане. Поленились сделать пятикилометровый крюк до моста.
Сам перешел с опорой на вагу, натянул репшнур для страховки, дал команду переправляться остальным. Репшнур после каждого перешедшего провисал, приходилось подтягивать.
И только в середине переправы я понял, что делаю что-то беспредельно безграмотное и опасное. И пока переходят остальные, я взмокаю от напряжения и страха. Поскользнись кто и упади, разве спасла бы его эта страховка?
Идём на разведку порога № 15. Путь преграждает река Сарыг-Чазы, левый приток Кызыл-Хема. В узком месте свалена громадная ель, её вершина опирается о гальку у другого берега. Ближе к вершине вода перехлёстывает через ствол, бьётся пеной в ветвях.
Перебираемся поодиночке, осторожно ступая по осклизлому стволу и держась за ветви. Кто-то предлагает натянуть над стволом страховку, чтобы на обратном пути держаться не за ветки, а за репшнур.
Я представляю, как буду идти по прыгающему под ногами стволу, опираться на болтающийся вправо и влево репшнур и, неожиданно для себя, взрываюсь.
Ребята не понимают причин моей вспышки, но предложение о перилах снимается.
Разведали только один, 15-й порог, но вдоволь налазились по косогорам, скалам и колючим кустарникам.
На обратном пути я собираю грибы, лакомлюсь чёрной смородиной и неожиданно натыкаюсь на останки растерзанного марала. Клочья гниющей шкуры, обглоданные кости, череп, но без рогов. Самка.
Утро великолепно: ясно, свежо и полное безветрие. Идём двумя группами. В замыкающей я, Толя, Женя и "Дюша" на ЛАС.
Я иду по выбранному вчера пути по узким сливам и длинным дорожкам «стояков» между гряд камней у правого берега. Остальные пошли по центру, где Игорь влетел в бочку за обливным камнем, но всё обошлось. На этом камне в первой группе перевернулись Вовики.
Это мы узнаём, настигнув передовую группу у 16-го порога.
Снова ползаем по осыпям, нащупываем оптимальные пути прохода. Проходим поэтапно, причаливая за каждой ступенью. Страховка с воды надёжная. Вариантов прохода порога несколько, я выбираю те, которые считаю более правильными.
Где ещё поучиться выбору линии пути как не в группе с таким количеством опытных водников? Ведь это первая пятёрка, где я сам должен был выбирать линию движения. Но, повезло, иду в группе с ребятами, опыт которых превышает мой; есть у кого и чему поучиться.
Впервые за последние дни встаём на привал рано. Рядом с биваком охотничья изба и лабаз.
Налаживаю кораблик и начинаю таскать крупных «харюзов». Поймал аж 18 штук. Головы, хвосты, плавники – в уху, тушки идут на жаренье. Вчера рыбы совсем не было, позавчера около десятка.
Беня пытается спининговать тайменя, но ему не везёт, а вот Толя Шелемет успел уже подсечь и таймешонка и нескольких ленков.
Сегодня в плане сплав до Хадына. Это с 17-го по 20-й порог. На 17-м запланированы кино и фото съёмки. Уж очень интересное и опасное место: река на правом повороте бьёт всей массой в скальный прижим; чтобы не влететь в него надо пересекать валы поперёк потока, не успеешь – ударит в скалу. Гиблое место для неопытных плотовиков.
Байдаркам, оказывается, проще – все, даже москвичи, проходят без оверкиля. Возможно, помогло и то, что пришлось «красоваться» – на берегу стрекотали две кинокамеры и щёлкали все фотоаппараты.
Перед 18-м две шиверы, вторая заканчивается на входе в порог. Но причалить за ней в небольшую заводь у левого берега обязательно – планируется просмотр порога со скал.
Я притыкаюсь к берегу, рядом причаливает Михальцов. За ним должны причалить москвичи.
Мы замыкающие: причалившие ранее вытащили байдарки на берег и уже поднимаются на скальный обрыв для просмотра порога.
Это один из сложнейших порогов, зажатый между скальных стен, с множеством камней, сливов и валами на протяжении около километра. Имеет и собственное имя – «Узкий».
Мы с Федулом выскакиваем из байдарки, чтобы вытащить её на берег и освободить место для причаливания последнего экипажа.
В это время со скалы доносится крик: «Вовиков унесло!» Оборачиваюсь и вижу днище байды и разукрашенные шлемы прилипшего к ней экипажа.
«На воду!» – командует Михальцов и отталкивается от берега. Я залезаю на сиденье, поправляю юбку и собираюсь отчаливать. А Володя стоит у носа, и садиться не собирается. И глаза его, тоскливые и недоумённые, как будто говорят: «Почему именно мы должны лезть без разведки в это пекло?»
Я своего лица не вижу: может и у меня такое же выражение? «Садись!» – уже кричу я и начинаю отталкиваться. Володя снимает нос с мели, плюхается на сиденье и хватается за весло. «Поддуй жилет и натяни выше фартук, я пока один поработаю» – уже примирительно говорю другу и бросаю лодку из тишинки в центр потока.
Как пролетели этот узкий коридор между каменными стенками, в памяти не осталось. Всё внимание приковано к воде и удержанию байдарки в створе дорожки самых высоких валов. С высоты каждого вала бросаю взгляд по сторонам – не прибило ли где экипаж к скалам.
Потом, после разведки прошедшие порог ребята говорили о каменных плитах у стен, о падунах и уловах под скалами. Я ничего этого не запомнил. В нижней трети этого извилистого коридора Витя выловил одного Вовика, я – другого и байду.
Пристал чуть ниже. Пришлось подняться вдоль берега, чтобы стать на страховку рядом с Михальцовым. Вовка поработал бурлаком – на вёслах не подняться.
Из каменного жерла начали выскакивать остальные экипажи. К счастью, все прошли нормально. Кроме Юры с Таней, перевернувшихся в самом начале «Узкого». В перевёрнутом состоянии их забивало под скалы, наваливало на камни, трепало в валах. Чудом избежали травм, неизбежных при таком преодолении длинного порога. Но потеряли весло и порвали днище.
Таню и лодку выловили мы с Витей, Юра застрял где-то выше на камне и был снят одним из идущих сзади экипажей.
Все ушли вниз. Остался экипаж Юры чинить байду, мой и Толи – для последующего сплава группой, т.е. сопровождения. Зашили прореху в днище, но клеить резину на мокрые швы не стали. Просто, по совету Шелемета, проклеили их слоями липкой ленты, которую Толя почему-то называет «соплями».
Этими «соплями» залеплены все повреждения оболочки его байды, он вообще не клеится резиной – долго сушить. Мы тоже при появлении порезов и разрывов не клеимся, просто затыкаем дыру тряпкой и идём до ночёвки. А уж там, просушив байду над костерком, сшиваем разрывы и клеим резину с двух сторон, капитально. Толя и этого не делает и собирается пройти весь маршрут «на соплях».
Когда солнце уже село на дальние хребты и ущелье реки охватили сумерки, мы причаливаем у устья Хадына, проскочив сходу 19-й и 20-й пороги. Хватаю кораблик и пытаюсь рыбачить, но тщетно, клёва нет. Опять пюре с паштетом и жареные грибы.
Утром снова солнце и безбрежная синь безоблачного неба. Идём смотреть водопады Хадына. Поднимаемся по крутому косогору – самый мощный водопад где-то вверху. На мой взгляд, весь Хадын – сплошной водопад, 5 – 10-ти метровые участки круто падающей реки начинаются в сотне метрах от устья.
Косогор задернован, но встречаются и глиняные проплешины, поскользнувшись на которых будешь катиться вниз десятки метров.
Кто-то находит невзрачный цветок и заявляет, что это эдельвейс. Ему не верят, в представлении многих эдельвейс – красивый, яркий цветок, иначе, почему он так известен? А тут какая-то крохотулька с пятью непонятно какого цвета лепестками.
Смотрю: точно эдельвейс, невзрачный символ горных стрелков Вермахта. Мне уже показывали этот цветок на Кавказе. Не знал, что он растёт и в Саянах.
Водопад – это несущийся по крутому каменному ложу пенный поток, падающий местами и вертикально. Но не то, что я предполагал, я видел и вертикально падающие потоки, не касающиеся скальной стены. Правда, не столь многоводные.
Внизу у нашей стоянки оживление, причалило сразу два плота. Москвичи и киевляне. Лихие ребята: идут по Кызыл-Хему без просмотра порогов, да ещё и везут на своих плотиках 8-х казанцев, потерявших свой плот на Белине.
Впрочем, зачем им разведка, если они здесь не впервой, в этот раз добавили покорение Белина и пеший подход к нему. В разговоре выясняется, что у меня с москвичами общий знакомый: они были с Витей Ковальским на Казыре, сплавлялись параллельными группами. В тех труднодоступных краях когда-то бывал и я, но не туристом, а в группе военных охотников.
Узнаём и радостную весть: ребят и Майю подобрала какая-то группа у второго порога – шли назад в Аршан. Теперь они плывут на плоту сзади: те плотовики не торопятся, «смакуют» каждый порог.
Мы тоже «смакуем» почти каждое препятствие. Но не просмотром красот, а тщательной разведкой на предмет организации страховки с воды и вылова перевернувшихся.
Михальцов усовершенствует тактику. Ставит в авангард наиболее сильные (на его взгляд) экипажи. В ближайшей тишинке за препятствием парочка из них встаёт на страховку и отчаливает после прохождения последнего экипажа. В очередном подпорожье страхуют уже другие из авангарда. Так удаётся пройти подряд два – три, а то и четыре порога без долгих остановок, даже если случаются оверкили.
На 23-м у москвичей снова оверкиль. Шелемет выбрасывает страховку и тащит байду с вцепившимися в неё ребятами к берегу. Понимаю, какая тяжесть взвалилась на его совсем не богатырские плечи. На короткой, не более двухсотметровой быстрине надо успеть причалить. Но байдарка отрывается, её уносит в очередной водослив.
Бросаюсь за ними, не сообразив, что бедолаг уносит в очень сложную часть порога, где, судя по схеме, нет прохода – главная струя у другого берега. Соображаю это и вспоминаю схему, когда вижу как впереди вода, облизав плиту, не вспухает за ней валами, а бурлит котлом пенного месива. Бочка!
Байдарка проскальзывает над плитой и входит носом в вертикально крутящуюся «белую» воду.
Сколько мы находимся под водой? Кажется, многие минуты. Впрочем, это только кажется, я не успеваю даже почувствовать удушья от разрывающего лёгкие воздуха. Выдохни под водой, тут же последует вдох, воды – не воздуха.
Слава богу, бочка нас отвергает – выбрасывает из воды метрах в пяти ниже. Восстанавливаем потерянное под водой равновесие, точнее: из положения «на боку» встаём «на киль». Обходим несколько камней и порог кончается.
На быстрине поочерёдно настигаем Вовиков. Они виснут на нашей корме, и мы под косым углом идём по потоку к берегу. Разворачиваться не рискую, слишком свежо воспоминание о подводных секундах. Да и какая разница, высадим мы ребят на берег здесь или в ста метрах ниже?
Байдарку Вовиков поймал Михальцов и передал её нам, вышедшим в поток ему на помощь. Ему в одиночку сложно маневрировать своей байдой, да ещё тянуть за верёвочку полузатопленую чужую.
Его матрос, как водник, по существу – чистая фикция с нулевым опытом. Короче: в носу его жена, впервые, на мой взгляд, севшая в байдарку. Но ничего, он и один великолепно справляется.
Но ему проще таскать ребят, чем байды – спасаемые сами держатся за корму.
Десятый день сплава. Боже, как быстро они летят, эти дни! И каждый наполнен незабываемыми событиями, всплесками разных эмоций.
Давно потерян счёт оверкилям и спасработам, потерян счёт пройденным препятствиям. В памяти не осталось ни красивых ландшафтов речного ущелья, ни чудесных изваяний кудесницы-природы – береговых скал.
Топография порогов, их вид с берега запомнились только разведанных, а их всего-то два – три. Остальные, волею обстоятельств, проходил с ходу.
При очередной разведке ловлю себя на том, что не выбираю оптимальную линию своего движения, а отмечаю места, где могут перевернуться подопечные. И выбираю точки, где мне встать на страховку, где перехватывать и куда затем тащить потерпевшую неудачу байдарку или экипаж.
«Бахаревский порог» разведываем по правому берегу. Будет фото и киносъёмка. Хроникёры выбирают точки съёмки и остаются на скалах, остальные возвращаются для прохождения.
Первым Дюша на ЛАСе, за ним Шелемет и я. Мы же должны и обеспечить страховку, пристав в подпорожье. Идём с интервалами около сотни метров – для удобства киносъёмки.
Первые идут по краю «стоячих» валов, как и наметили при просмотре. Я же иду в главной струе, удерживая байду в створе высших точек валов.
Уже давно это стало моим тактическим приёмом. Ведь ровная дорожка валов всегда катится по сглаженному желобу дна реки, обходя подводные плиты. А вал, даже высокий, – не страшен, главное не идти на большой скорости, не «протыкать» его. Поэтому ещё на языке слива я уравниваю скорость байды со скоростью потока, и первый вал плавно поднимает байду до гребня, завихрение которого только и обрушивается на деку. Управляю лодкой только подтяжками и обратными гребками. Идти же по краю валов опасно – может накрыть гребнем бокового отбойного вала.
Моя байдарка прыгает по валам, показывая на гребнях почти половину днища. Ещё не дождавшись затухания валов, ухожу из них вправо, поперёк пересекаю быстрину, ещё одну дорожку невысоких «стояков» и чалюсь к берегу практически в нижней трети порога в тишинке, облюбованной на разведке для отстоя на страховке.
На удивление порог проходят успешно все экипажи. Но два экипажа москвичей мешкают с посадкой в байдарки; Вовики вообще бледны – так напугало их наше прыганье по валам.
Шелемет предлагает перегнать через порог их байды, они не возражают. В одну байду москвичей садится Толя, в другую плюхаюсь я с Вовкой, даже забыв надеть их съёмные юбочки. Снова прыгаем по волнам, доказывая, что избежать попадания воды внутрь можно даже при открытых окнах сидений гребцов.
Сходу проходим 26-й, проплываем мимо Янзелей и встаём на бивак, чуть-чуть не доходя «Стрелки». Я так и не понял: жилой посёлок Янзели, или от него осталось только название на картосхеме?
«Стрелка» – это высокий выступ прилавка на слиянии с Каа-Хемом. Смотрится как прямой нос корабля. Но мне больше напоминают старинные корабли два скальных острова, омываемые Кызыл-Хемом. Над ними, как паруса, взметнулись вверх рощицы медноствольных сосен.
На правом берегу реки над песчаными пляжами ровные терраски – великолепное место для биваков. Выше тянется косогор поросший кустарником и редкими деревьями; кое-где из земли выступают камни. За кустарниками травянистый склон с выступающими из земли скалами, а дальше – перегиб и что за ним – не видно.
Причаливаем в начале песчаного пляжа, полого уходящего в воду. Байдарка садится днищем на мель в полутора-двух метрах до сухого песка. Жаль, так не хотелось выходить в воду и мочить ботинки.
Наблюдаю, как эту проблему решает Беня. Он загнал байду носом к берегу, и теперь Людмила, выйдя в воду, подтаскивает её до сухого песка. Сам Женя, прихватив ружьё, по деке перебирается на нос и сходит на пляж, не замочив кед. Затем извлекает из прорезиненного чехла ружьё с припасом, бросает Людмиле: «Разгружай!» - и шествует через пляж и террасу в гору.
«Беня пошёл на охоту!» — это свято. Он не принимает участия в разгрузке, полагает это обязанностью матроса. Равным образом, как и обустройство бивака. Широкова терпит «барское» поведение капитана, мы – не вмешиваемся, каждый экипаж вправе строить свои внутренние взаимоотношения самостоятельно. Зато наш рацион порой пополняется дичью.
Тороплюсь с разгрузкой байд, их осмотром и подъёмом на террасу. Мне тоже не терпится подняться вверх по склону и осмотреть окрестности сверху, уже десять дней видел только ущелье реки. А как там, наверху? Но в это время прибегает Альберт, хватает два котелка и устремляется в кустарник. «Ты куда?» – кричу вдогонку. «Грибы!» – успевает он ответить и исчезает.
Беру третий котелок и иду следом.
На песчаной поляне среди редкой травы, дразня яркими шляпками, стоят десятки, нет, – сотни подосиновиков. Между ними прижавшиеся друг к другу семейками расположились боровики.
Чудо из чудес! Такого я никогда в своей жизни не видел. А уж я любитель грибной охоты. Быстро нарезаем два котелка, я уношу. А когда возвращаюсь, застаю Альберта на карачках ползущего по поляне – он устал нагибаться. «Знаешь, – восторженно произносит он, – я впервые не ищу грибы, а с-о-б-и-р-а-ю!»
Грибная охота, а затем обработка добычи заставила позабыть о желании подняться на гору. А когда хватился, солнце уже село на прилавок противоположного берега, близился вечер.
Сегодня предстоит занос байд поверху к началу «Щёк» Каа-Хема и их прохождение.
В недавние времена группы, идущие по Каа-Хему, обносили «Щёки», считавшиеся непроходимыми. А сейчас, для придания необходимой для пятёрки сложности нашему маршруту, к нему надо добавить их прохождение.
Сплавили суда до стрелки, начинаем переправлять участников вылазки. В это время из «щёк» выскакивают три ЛАСа, видят нас и причаливают.
Московская группа, руководит Красников. Я что-то слышал об этом воднике. Кажется, он даже член ЦМКК. Лодки у них полны воды – нахлестало в порогах. Они не применяют фартуков, считают их лишними на надувных судах. Они что, не понимают, что заполненное водой судно полностью теряет маневренность?
Не хотят понимать! Как и большинство московских групп, они не признают ни опыта, ни новинок в тактике и технике, применяемых «провинциалами». Как же! Ведь они – законодатели мод во всех видах туризма. Уважают мнение только своих «корифеев».
Ладно, пусть чванятся; я уже доволен тем, что выцыганил у Красникова лоцию «Щёк» – она несколько отличается от наших схем.
Поднимаемся на прилавок правого берега «Щёк» в нескольких сотнях метров от стрелки. Здесь единственный выход наверх из ущелья. Крупноглыбовая осыпь даёт возможность подняться к карнизу прилавка и по расселине вылезти на плато.
Байдарки тащим в собранном виде, даже не отвязали тяжёлые ваги – усиление кильсона. Кто знает, будет ли время на новое оснащение, и найдём ли там подходящие жерди?
Что междуречье представляет собой ровное плато, мы замечаем, только выбравшись наверх. Здесь хорошо заметная тропа. Она раздваивается: одна приводит к осыпи, по которой мы поднялись, другая поворачивает вдоль обрыва Кызыл-Хема; видимо, где-то выше по реке есть ещё один спуск вниз. Нам предстоит пройти над ущельем до ручья Хурунук, где оно начинается.
У нас целая экспедиция: все, даже москвичи взялись помочь в заброске байдарок. Байдарки несём по двое, носильщики постоянно меняются. Получается нечто вроде прогулки. Дело в том, что несём мы всего две байдарки и ЛАС-3, – так решено было на «совете старейшин».
Москвичи и не помышляют о «Щёках», Дюша и Михальцов решают идти байдаркой и ЛАСом, я предлагаю Бене пройти одним экипажем. Нам не нужно срабатываться: в прошлом году мы прошли в одном экипаже саянскую Оку, а в апреле того же года выиграли первенство по ТВТ на Амате под Ригой.
Остальные члены моей группы, да видимо и группы «калининцев», на отрешение от прохождения «Щёк», недовольства не высказывают.
Сейчас байдарку несём мы с Могилёвым, всё оснащение в отдельной упаковке тащит без смены Женя. Федул и Альберт, наши сменщики, идут в стороне. Федул на каком-то бугорке раскопал гнездо диких пчёл, полакомился мёдом и сейчас они вдвоём осматривают каждую кочку.
Через некоторое время они проносятся мимо нас. Вовка мчит впереди. Чуть поотстав бежит Альберт, хлопает по спине плашмя топориком и орёт: «Ой, всаживают! Ой, всаживают!»
Оказывается, вместо пчёл они разворошили осиноё гнездо. Туча рассерженных ос атаковала браконьеров. Досталось больше всего Алику, Вовка оказался проворней и успел сбежать раньше.
Все хохотали до колик, но пострадавшему было не до смеха – осы так отделали ему спину и затылок, что по возвращении на базу пришлось прибегать к спиртовым компрессам.
Вот и Хурунук. Прилавок у ручья возвышается над ущельем отдельными фрагментами, чередуясь с глиняными обрывами. К одному из них и подходит тропа. Спуск крутой, тропка падает с обрыва вниз и пропадает в кустах.
Рядом с тропкой другой спуск – по поваленному дереву. Оно лежит на кромке обрыва, опираясь комлем в землю где-то внизу, вершина и сучья обрублены. Настоящий мостик для подъема от реки наверх. И хотя дерево толстое, спускаться по нему с байдой на плечах проблематично. Но Могилёв смело встаёт на него и мы, аккуратно переступая, идём вниз.
Доходим до середины бревна и Толя останавливается. Вижу только его ноги и слышу бормотание. «Что такое?» – кричу. Балансировать с байдой на плечах на высоте более трёх метров неприятно. «Змеи, змеи под ногами!» – хриплым голосом отвечает переминающийся с ноги на ногу Могилёв. Это даже не голос, а сиплый шёпот.
Я не совсем понимаю, о чём речь, но топаю ботинками по бревну. И вижу, как почти из-под кед Толи вниз по бревну скользнули две маслянистые струйки. Ниже с бревна срывается ещё одна и шлёпается на крону кустарника.
Чёрт возьми, у них здесь целое лежбище! Нежились на прогретой коре лиственницы под солнышком.
Опускаем байду на береговые камни и Толя рассказывает, как едва не наступил на свернувшуюся змею, как она ускользнула, а впереди лежало ещё несколько. Убеждает, что было их не менее десятка. Может, двоилось в глазах? Я-то заметил только трёх. Впрочем, обзор переднего сектора закрывала байда, видел только бревно под ногами и ноги впереди идущего.
К реке спускаются остальные участники заброски. «Шерпы» быстренько прощаются и торопятся назад, чтобы встречать нас у «стрелки». Я смотрю на давно миновавшее зенит солнце и начинаю подозревать, что сегодня нам не встретиться. Нам ведь ещё предстоит надуть лодку и подготовить суда к сплаву. На это нужно время, и не малое.
Когда суда уже готовы к отплытию, понимаем, что до темноты нам не одолеть и части ущелья. Решаем заночевать. Хорошо, что есть и котелок, и топорик и кружки и даже остатки сухого пайка, оставшегося от перекусов. Ужин ограничивается чаем на смородиновом листе, остатками сухарей и сахара.
А вот с ночёвкой сложней: нет ни укрытия, ни спальников. От потянувшего в ущелье холодного воздуха загораживаемся надутой лодкой, спасжилеты защищают от земли. Ночь холодная; кажется, в летнее время я ещё никогда так не замерзал. Как не прижимался спиной к Бене, как не перетягивал штормовку с ног на плечи и обратно, за ночь так и не поспал. Какие-то получасовые забытья между приступами колотуна. Не холодоустойчив я, это точно.
Утром только чаёк. Идём на разведку и в нескольких сотнях метров натыкаемся на зачаленный плот. Мужики примерно моего возраста в камуфляжных костюмах. По разговору, в котором не скрыть армейского чинопочитания, сразу узнаю вояк. Точно. Офицеры из штаба Киевского ВО.
А руководитель – штатский, известный киевский турист Дорошенко. (Если я не ошибаюсь – его позывные сразу не записал и вспоминал уже по возвращению). Впрочем, руководитель – это громко сказано, он у них просто вместо лоцмана.
Они идут с верховьев Каа-Хема, охотятся, рыбачат. Народ в отпуске, отдыхает. Их нисколько не тревожат ни заявка маршрута, ни защита его в МКК, ни последующий отчёт.
Возможно, обо всех этих перипетиях спортивного туризма они и не подозревают – всем этим занимается их формальный руководитель.
Угостили нас копчёным балыком ленка. В контакт не вступают – сказывается особая отчужденность высшей офицерской элиты. Для них мы обычные «шпаки». Ближе мы познакомимся, только догнав их в Усть-Ужепе. Будет даже совместная выпивка.
Кто-то в нашем кругу приклеивает им прозвище: «чёрные полковники». Видимо, по аналогии с путчистами в Греции. Каким-то образом это прозвище к ним прилипло: спустя годы я и мои знакомые слышали об этой группе в посёлках Северобайкальского нагорья, Алтая и Станового хребта именно под этим прозвищем. Может они стали сами себя так называть?
«Щёки Каа-Хема». Прохождение этого дикого ущелья несравнимо не с чем. Скальные глыбы, разделяющие поток на водопадные сливы, мощь валов, бочки за обливными плитами и водовороты под скалами – всё разнообразие препятствий горной реки сосредоточилось в этом каньоне.
И сложность разведки: ползаем без троп по кустарникам, языкам осыпей, обрывающимся в воду скалам. Отдельные пороги проходим в несколько приёмов, притыкаясь в крохотные тишинки в середине порога для просмотра его продолжения.
Тщательно просматриваем пороги № 5, 7, 8, 9. Остальные берём сходу. День на исходе и впереди порог № 10. Пытаемся его осмотреть, но преградой встаёт крутая скала у берега и обтекающая её «живая» осыпь. А над осыпью взметнулись отвесные стены прилавка.
Можно пробраться по осыпям, но на это уйдёт несколько часов, ведь общая длина порога – несколько сот метров.
Идём без разведки, хотя топография порога очень сложная. Масса скальных гряд с узкими сливами, беспорядочных «стояков», обливных плит и бочек. В одном месте мы с Женей едва не влетаем в скальный прижим, но вовремя шарахаемся от него через узкий слив в гряде камней. Результат – пара порезов днища, которые затыкаем тряпками. Обыденная мелочь, уже привыкли.
Всё, каньон пройден.Причаливаем напротив стрелки. Нас не ждут и не встречают овациями: ребята накануне добрались в лагерь к часу ночи. Ведём байды по пляжным мелям к лагерю, ЛАС оставляем на месте, подняв от воды.
В лагере суета, требуют охотника: неподалёку обнаружили лежбище зайца. Юра прибежал за ружьём, а Саня остался караулить. Беня берёт свою пушку и нехотя идёт за Юрой: «Как же, будет заяц нас дожидаться!». Вскоре они возвращаются с тушкой несчастного русака. На вопрос, почему заяц сидел и не пытался убежать, Саня отвечает: «А я ему сказочки рассказывал». Про братца-кролика, вероятно. Чудеса!
После слияния двух Хемов река преобразилась. Это уже большая водная артерия, текущая в широкой долине. Исчезли прилавки, сгладились взгорья. Преобразились и пороги: они поражают мощью воды и протяженностью. И между ними продолжительные участки относительно спокойной воды.
Пороги уже не обозначены на лоции порядковым числом, а носят имена собственные: «Панфиловский», «Васильевский», «Черепаха», «Быки», «Москва», «Байбальский» и др.
На берегах встречаются признаки освоения долины человеком. Кое-где сохранились остатки жердяных изгородей – загонов для скота. Замечаю и сглаженные участки косогоров, знавшие когда-то плуг или соху. У ручьёв прореженные рощицы с сохранившими следы топора и пилы догнивающими пнями.
На карте-лоции я насчитываю более десятка названий посёлков. На деле же полное безлюдье. На местах бывших поселений нет даже развалин, только чертополох.
На высоком берегу пологой луки видим две избы, одна по виду жилая. Первые люди. Нас встречает сухой столетний дед. Сколь стар, столь и молчалив. Или надоели расспросы нахальных туристов, или смолоду привык к односложным ответам. Но я потихоньку его разговариваю. Прежде всего, меня интересует история этого края, по признакам некогда обжитого.
Рассказанное дедом меня слегка шокирует. Он называет несколько посёлков, которых нет даже на нашей лоции, скопированной со старых карт. Названия этих посёлков сохранилось только в названиях рядом расположенных порогов.
Почему поселения привязывались к порогам? Куда и когда они исчезли? Мор был, что ли? Какая эпидемия обезлюдила край? Ответы деда короткие, осторожные, но всеобъемлющие.
Край заселён русскими так давно, что те времена путал даже его дед. Или во времена раскола или столетие спустя. Привязка селений к порогам объясняется просто: зимой по реке санный путь, а пороги долго не замерзают, вот и строились избы для путников в местах объезда по берегу. А потом приюты разрастались в поселения. Добыча рыбы тоже играла определённую роль: в ямах под порогами зимовали таймени, коих в те времена было множество.
Жили здесь старообрядцы. Хорошо, богато жили. А потом пришли Советы. Под этим словом дед понимает всё, что несла с собой советская власть: школы, радио, кино, борьбу с религией.
Зачем школы, если все были грамотны, все умели писать и читать. Обучали родители по старопечатным книгам. Церквей в сёлах не было – молебны проводили в больших домах. На религиозные притеснения отвечали уходом с обжитых мест и, зачастую, самосожжением. Целыми семьями, а порой и посёлками. Тем же отвечали и на попытки коллективизации.
Кстати, создание колхозов и совхозов закончилось к середине пятидесятых, когда край практически обезлюдел. К этому же времени относится и последнее самосожжение целого посёлка.
Всё это я узнаю из скупых ответов деда. Чему верить, чему не верить? Тува вошла в Союз в 44-м году. Шла война, властям было не до староверов. Хотя данью их не могли не обложить, не могли не изымать, как и по всему Союзу, излишки продовольствия. Армию и голодающие города надо было кормить.
Но кончилась война и стали принуждать к коллективному труду с поставкой всего выращенного государству. Как это можно было объяснить свободным единоличникам, хотя и знавшим общинные работы. Общинную работу они понимали, умели помогать друг другу, но трудится «на дядю» посчитали грабежом со стороны властей.
Но более всего их затронули религиозные притеснения. Они выстояли во времена Никона, сбежали от нового православия, сохранили старые обряды и книги, а вот новую волну богоборчества вынести не смогли. Признав во время страшной войны роль православной церкви, власть вкупе с нею набросилась на «секты», причислив к ним и раскольников, последователей Аввакума.
Историю раскольничества и сектантства я хорошо знаю – готовил по этой теме лекцию, когда меня в конце 50-х зачислили лектором общества «Знание». Тогда эта тема была очень популярной на фоне возобновившейся борьбы с «религиозными предрассудками».
После сокращения из ВС СА я утаил свой членский билет этой организации, выбыв таким образом из рядов проповедников «знаний», почерпнутых из брошюрок идеологов. Проповедовать можно только то, что прочувствовал своей шкурой. И только то, что неспешно продумал и сравнил с десятками других мнений и взглядов.
Причаливаем у села Усть-Ужеп. Рядом чалят свой дредноут «чёрные полковники», и сразу же командируют своего представителя в сельпо. Мы тоже посылаем: намечается общая пирушка.
Гонцы приносят «энное» количество «белых головок». На удивление, по цене уже не существующей – 2р 87коп. В чём дело? Оказывается, всё это было завезено ещё в начале прошедшей зимы и в силу этого торгуется по старым ценам. Как и весь ассортимент товаров, водку завозят один раз в году – санным поездом, когда встаёт река.
Нам приятно ощутить себя чуть ли не полярниками Крайнего Севера, живущими от навигации до навигации. Северный завоз! Это непонятное для жителей страны словосочетание мы только сейчас понимаем и даже ощущаем на вкус.
В разгар пиршества из села прискакивают бородатые верховые и присоединяются к нам. Кто-то из «полковников» шутит: «Вам ведь нельзя из чужой посуды, свои кружки прихватили?» «Нет, не прихватили, – парируют бородачи. – Но водку можно и из чужих кружек, особенно если и она чужая».
Носители окладистых бород в пиджаках и шляпах оказываются молодыми парнями. Кто год, кто два-три года назад ещё служили в армии, причём в обычных войсках. Трещит по швам моё убеждение, что старообрядцы убеждённые религиозные пацифисты и не берут в руки оружие.
Один из «полковников» решил вспомнить, что когда-то владел верховой ездой. Вспрыгнул в седло, но лошадь понесла, почувствовав чужого ездока. «Только не в зеленя, только не в зеленя!» – хором кричали мужики. Но лошадь, не слушая удил, скакала галопом именно по зелёному овсяному полю.
Так и не усмирил её всадник, пришлось мужикам вскочить на коней и вытеснять военную кавалерию на дорогу. «Лет двадцать в седло не садился!» – отмахнулся от насмешек служака. А ведь он моего возраста. Значит, сидел на лошади только в юности, в родной деревне.
Я уже понял по разговорам, что служба в отдалённых гарнизонах их миновала, все после училищ оказались штабистами. Как можно после общевойскового училища, миновать ступеньки служебной лесенки: взводного, ротного, и т. д. уровня и оказаться ещё лейтенантами в штабах? Значит можно, значит, есть какие-то другие пути, кроме мне известных. Да, мал мой армейский опыт и стаж, чтобы разбираться в хитросплетениях армейской карьеры.
Солнечным утром идём к началу Байбальского порога. На левобережной террасе под осыпным склоном проложена гужевая дорога. Начало её перед первой грядой, конец – в конце подпорожной километровой шиверы. Летом по дороге перетаскивают моторки, зимой – санный путь.
На реке оживление: от села идут моторки до предела загруженные людом, высаживают его на левый берег и идут вверх за следующей партией. Мы знаем, почему такой переполох: сегодня официальное открытие сезона сбора брусники. До этого не один житель не мог показаться в левобережных брусничных борах. Сегодня в брусничники устремились и стар и млад, в селе остаются только немощные. Таковы традиции и общинные правила. Такой же порядок и при сборе других дикоросов и битье шишки.
Мы разгружаем байдарки и в две ходки переносим их и снаряжение за порог к началу шиверы. Обнос предусмотрен записью МКК. Просматриваемая с левого берега треть порога для байдарок непроходима; возможно, здесь не пройти и на плоту.
Наблюдаем, как проходят Байбал на плоту киевляне. Они идут ближе к правому берегу, постоянно маневрируют, прилипнув всей командой к гребям. Возможно, там могли бы пройти и байдарки, но путь для них отсюда не разглядишь, разведку надо вести правым берегом.
Нижележащие пороги мы берём с ходу, без разведок. Причаливаем в посёлке Эржей и грузимся на водомётный катер. Красная и Малая реки покорены.
Через полгода мы встречаемся на квартире Шелеметьевых. Повод: москвичи прислали отснятый фильм. Много бытового, но много отснятого и на порогах. Впечатляют съёмки на Бахаревском. Но особо хороши кадры моего прохода по его стоячим валам. Взлетая на гребень, байдарка почти отрывается от воды, показывает днище, и ухает вниз, пропадая на секунду в ложбине, чтобы снова взлететь на очередной вал.
В своём письме Басманов восторженно отзывается об этих кадрах, полагая, что я ради съёмки залезал в эти валы. Ошибается, о киносъёмке я тогда и не вспоминал, лез в валы, считая такой проход порога самым безобидным. И сейчас считаю самым безопасным местом в пороге дорожку стоячих валов. Такую линию движения, надеюсь, буду предпочитать и в порогах других рек. Думаю, их впереди ещё много.
Август – Сентябрь 1970г.
Очерк «Красная река» (Кызыл-Хем) был написан сразу по возвращению. Но перечитав его, я не увидел путешествия, а лишь подробное изложение спасательных работ. Одни описания порогов, мест страховок, оверкилей и их устранений. Это могло быть приложением к лоции реки, руководством по организации спасательных работ и страховок. Но не материалом, увлекающим в «дальние дали» и «неизведанные маршруты».
Пришлось снова «потрошить» блокнот и выуживать из лаконичных пометок бытовые детали, штрихи взаимоотношений, приметы ландшафтов. И из готового очерка убрать описания аварий и их ликвидаций. Незачем пугать начинающих туристов в газетной публикации. Кроме того редакция просила убрать из очерка тему старообрядцев – это не для газеты. Тему я не убрал, просто сгладил и смягчил жуткие подробности. В этом вот виде, сырой, он и попал в редакцию.
Отредактировать окончательно не успел – навалились другие заботы. Только и успел закончить технический отчёт для МКК. Время летело неумолимо, и было уже не до очерка: началась подготовка к новому путешествию. На этот раз в Заполярье на реку Кара, где предстоял и длительный подход по горной тундре, и сплав по ещё не освоенной байдарочниками реке, зародившейся в горах Полярного Урала и пробивающейся по каньонам в Карское море.
Очерк газета поместила в шести подвалах и без моего редактирования. Просто вырезали "сомнительные" места.
Я давно мечтал пройти на байдарке по рекам всего Урала, от Южного до Заполярья. Правда, поход на Кару в тот раз не состоялся и ещё много раз откладывался. Осуществил я его уже в следующем десятилетии.
1972 г.