из "Испытание любви нанотехнологией. Повесть Непрощенный"
Последнее время какая-то резкая, неоткуда возникающая боль сковывала возможность хватить полные легкие воздуха. Он словно подавился и машинально прислонился к стене – не хватало вывалиться за ажурную стальную решетку перил – прямо на мчащиеся в радужных брызгах сверкающие машины. Париж, как водится, не приглушил из-за не погоды свой ритм ни на минуту. Монотонный дождевой занавес расписывался иллюминацией могущего себе позволить быть манящим города. Глаз, наэлектризованный воображением, неожиданно среди хаоса загорающихся и тухнущих надписей зацепился за бегающие буквы: Фердинанд. Третий за сегодня символ был изумрудного цвета. Невольно, начав присматриваться к окружающему пространству из символов и знаков, взгляд стал вести поиск второго знакового для постояльца слова – Эсмиральда. Но нет – такой надписи не удалось распознать в висящей над столицей мгле.
Он был мало суеверен, но обычно это имя приносило удачу, и хотя дел в ближайшем будущем не планировалось собственно ни каких – удача никогда не бывает лишней. Эсмиральда ассоциировалась с Зое. А та девушка, как никакая другая, приносила ему фарт. Фарт исчез вместе с ней за коваными воротами какого-то местного замка, переоборудовано под психиатрическую клинику. Когда у него не стало денег – платить за невинные мужские радости, его девушку отключили от сервера, поддерживающего функциональную жизнедеятельность. Зое так и не поняла – что собственно говоря произошло. Но может быть неведение лучшее из возможного – меньшее из зол. Вначале, расстроенный произошедшим, он хотел вернуть всё назад. Чувство вины не давало покоя, – хотя кто знает о его вине? Фортуна даже будто бы улыбнулась на первых порах. Врачи ему пообещали оказать содействие – только требовались опять же деньги. Можно подумать, будь у него требуемая сумма, Зое они бы довели до клинического срыва. Он попробовал еще раз найти компромисс с хозяевами – но тема в их понимании была закрыта. Единственное, что могло помочь – взаимовыгодный обмен. Требовалось предоставить три чистых экземпляра, желательно из итальянок, но могли подойти и югославки. Теперь, когда условие было выполнено – оказалось слишком поздно. Зое пошла гулять «по рукам», ни о каком восстановлении речи уже не могло идти. Это насмерть перепуганное, мало сообразующееся с реальностью существо было глубоко погружено в потусторонний беспредел. Лучше бы они её повесили на Гревской площади, о которой когда-то рассказывала далекая от реалий сегодняшнего мира ветреная француженка.
Это только ради неё он пошел в Нотр-дам: где-то есть их французский бог, может быть, ему захочется решить этот вопрос по-человечески. Но, видимо, бога озадачивали дела местных Фердинандов больше чем местных Эсмиральд – последнее посещение Зое ничего не дало. Чем они только обрабатывают эти доставшиеся даром экземпляры? Однако предъявить претензий было некому. Когда начался Гаагский трибунал, он абсолютно далекий от всех этих Карл дель Понте, неожиданно для себя решил, что разверни они компанию «милосердия» - Зое смогут вернуть к жизни, как ни как она свидетель. А уж довести дело до конца – он не робкого десятка. Откуда взялась уверенность, теперь не вспомнить, но тогда, выудив в интернете её охоту: «Я и военные преступники», он несколько раз прочитал всё – чтобы запомнить. Я и моя борьба. Майн кампф наоборот.
Однако Франция, как и все, больше озабоченная спасением грузинских воротил, чем тех, кем они воротят – осталась глухой к понтийской истории Косова. А, следовательно, и его Зое. Надо полагать, девственную плёву её сознания уже не сшить самому искусному хирургу. Холод ночного Парижа, в конце концов, пробрался в самую душу – захотелось под клетчатое овечье одеяло – и забыть всё и всех.