1.
— Ты меня любишь? – в голове у меня сразу возникают кадры из фильмов, где допрашиваемому на следствии прямо в глаза бьет яркий свет лампы. Слова ничего не значат, все врут, когда говорят про любовь… Но мне нужно знать правду. Иначе – всё зазря. Я не хочу, чтобы всё, что я сделала, было бы просто так, и не имело никакого смысла.
— Люблю, — говорит он, и в глазах его стоят слезы.
Все врут, когда говорят про любовь, но плачут лишь те, кто действительно любит.
Я уже и раньше знала, что он не просто так со мной. Просыпаясь, я видела, как он не спит, и внимательно смотрит на меня, любящими глазами, как будто боясь, что я исчезну, и удивляясь, радуясь тому, что ему, в его 52 года, досталась двадцатилетняя, красивая девушка.
— Я твоя… твоя навсегда, — успокаивала я его посреди ночи и клялась, что никогда не уйду, не оставлю. И он засыпал счастливый. Да, я не ошиблась. Он меня любит. Наконец-то я всё вернула себе. Я дождалась.
— Юра…прости, нам надо расстаться, — он даже отшатывается, услышав эти мои слова, — только что, секунду назад я смотрела на него глазами преданной собаки, спрашивала о любви, и вдруг…Он ничего не понимает. Я хочу быть жестокой, сказать ему, что он старый, что он скоро умрет, и что у меня уже есть другой…любовник…жених…всё равно, лишь бы ему было больнее. Но я не могу ничего этого сказать.
Оказывается, я не могу делать ему слишком больно. Ведь сейчас, в эти дни, он не причинил мне ничего плохого…он был очень нежен со мной, подарив столько тепла и заботы, что я…Боже! Ради этого тепла я, кажется, могла предать всё…
— Мы больше не увидимся, — говорю я, — у меня своя жизнь. У тебя – своя.
Он сидит на кровати, обхватив голову руками, кажется, наконец поняв, что 52 летний мужчина совсем не может быть парой 20-летней девушке. Он раздавлен. Он чувствует себя совсем старым. Уходя, я проверяю его аптечку – есть ли там корвалол. Я не хочу, чтобы он умер.
2.
Завтра – его день рожденья. И я рада, я счастлива, что в этот день он будет мучиться, набирать без конца мой номер телефона, и слышать в ответ: «абонент недоступен». Пускай его пытает собственное воображение, ревность, пусть он ищет меня, плачет, ждёт, пусть сходит с ума…Ведь он меня любит. У меня всё получилось. Я выслеживала его, как в шпионских фильмах, целый год почти. Я узнавала его вкусы, привычки, желания. Чтобы стать для него не случайной связью, а Любимой женщиной. Такой, которая, если оставит, то замрет дыхание, остановится сердце. Я несколько раз смотрела фильм, где английский король, переспав с простой фрейлиной, обратил внимание на её сестру. Та сделала свои выводы. То, что дается мужчинам легко, быстро становится им неинтересно, Мужчине нужно чувствовать себя победителем, чем труднее было завоевание, тем сильнее бережешь то, что получил, как символ своей победы. Она, Анна Болейн, не отдалась королю сразу, как её сестра, она манила, обещала, заставляла терпеть, добиваться, и стала королевой, ради которой Генрих Восьмой низвергнул законную свою супругу. Я училась у этой женщины, у Анны Болейн. Поэтому когда мы наконец оказались в постели, Юрий уже сходил с ума от желания. Он, 52 летний человек, стал похож на одержимого подростка. Я добилась того, чего так сильно хотела. У меня всё получилось.
3.
Завтра его день рожденья. Первый раз в этот день мама не будет сидеть у его фотографии и ставить перед нею торт со свечками. Она праздновала его день рожденья каждый год, с одной и той же фотографией. Она ни разу не обвинила его в том, что он бросил её, одну, с годовалым ребенком на руках, и за 20 лет не вспомнил о нас. Ни разу.
Мама во всём винила себя.
— Он очень хотел сына. Это всё я…надо было что-то придумать…я не знаю…обследования…таблетки…режим…что-то предпринять…нет, нет, ты прости, я счастлива, что родилась ты, именно ты, но твоего отца можно понять…и ещё ему не понравилось, что я растолстела. Это я виновата. Я. Он мог подумать, что я слишком много думаю о себе, что меня можно любить всякой, даже с растрепанными волосами и без косметики…я слишком многое о себе возомнила. И понятно, что это его оттолкнуло.
У неё ни разу не было ни одного мужчины. За все 20 лет, с тех пор, как он бросил нас. Она праздновала все его дни рождения, праздники, даже 23 февраля, зажигала свечи на именинном торте, и когда один раз фотография упала на пол, она, бесконечно счастливая, стала исступленно благодарить его:
— спасибо…спасибо тебе…мой хороший, что ты не молчишь, что ты разговариваешь со мной…
Все эти годы моя мама, моя добрая, моя хорошая, ласковая, любимая моя мама, сходила с ума, унижалась. Всё это убивало её. Легко, когда обвиняешь другого. Но если во всем винишь только себя – это форма самоубийства. И стоя у её гроба, я поклялась, что найду его, её мужа, и моего отца, что он полюбит меня, ляжет в постель, не зная, что ложится с собственной дочерью. Я поклялась, что сделаю всё, чтобы он полюбил меня. И потом уйду, резко, внезапно, ничего не объясняя, чтобы ему стало также больно, как моей маме, чтобы он ползал на коленях, выл, и не мог ничего понять, почему вдруг вот только что была любовь…и вдруг всё исчезло…обратилось в ничто.
4.
Осталось всего несколько мгновений, и все стрелки сойдутся на цифре три. Мама, ровно в ту минуту, когда он родился, зажигала свечки. Первый день рожденья без мамы, в пустой квартире. А он почему-то до сих пор не звонит. Он так и не позвонил. Ни разу.
5.
Одержимые живут в ослеплении. Я выбежала на улицу, не в силах больше бороться с тяжестью стен. Я вдруг поняла, что сделала совсем не то. Как я не думала об этом раньше… Мне казалось, что делаю это во имя её боли. Но ведь узнай она, как больно было бы ей, как больно…. А он так и не звонит. Ни одного звонка. Он не ищет меня, не хочет объяснений, не хочет хоть просто услышать мой голос. Он ни разу не набрал мой номер. Может быть, он что-то сделал с собой…может, он понял, что у 52-летнего человека нет никаких шансов удержать 20-летнюю девушку, и он сейчас валяется в ванной, с перерезанными венами….
6.
Папа…пожалуйста…не умирай…прости…папа….
7.
Снег падал тяжелыми, редкими хлопьями, как будто от плохо побеленного неба отваливалась штукатурка. Фонари горели, как глаза хищника в темноте. Впереди меня шел мужчина с девочкой, отец с маленькой дочерью.
— папа…папа….я ножку натерла, — сказала она, и он взял её на руки, ласково, осторожно.
— но я же тяжелая, папочка.
— Для меня ты самая легкая в мире.
— папочка, я знаю, тебе тяжело.
— Ни капельки, — смеясь, ответил он.
— а ты…ты меня любишь, — вдруг спросила она, — больше всех на свете?
— Если бы мне пришлось нести тебя на руках всю жизнь, не останавливаясь ни на минуту, просто идти и идти…и ничего бы больше не было в моей жизни, я и то считал бы себя самым счастливым человеком на свете, — сказал он, как будто перед ним была взрослая, любимая женщина, а не маленькая дочь, которую он нес на руках.
И мне так сильно захотелось такого же отцовского тепла, хоть немножко, что я уже бежала со всех ног…к отцу…чтобы броситься перед ним на колени…и во всем признаться…умолять простить….чтобы хоть на секунду отошла невыносимая тяжесть от сердца, чтобы не было бы так тяжело дышать.
8.
Дверь мне открыла какая-то женщина.
— Па..папа…, — выдохнула я.
— Вам кого? — спросила она, и только теперь я рассмотрела, что халат на ней надет на голое тело.
— Ю…Юрия Владимировича. Я его дочь! – выкрикнула я.
— Я прекрасно знаю, что у него нет никакой дочери, — и она захлопнула передо мной дверь.
Нет…нет…у него нет никакой дочери… Конечно. Разве я дочь ему?!
9.
Гадко, когда врут, говоря о любви, невыносимо слышать «нет», если спрашиваешь: «а ты меня любишь?»…но страшнее всего, если тебе совершенно некому задать этот вопрос. Но вдруг я просто врала себе…что если с самого начала я хотела не мести, а только отцовского тепла, хоть немножко …того, чего совсем не было у меня в детстве…когда других девочек забирали из садика папы, катали на санках, гуляли с ними за ручку….
Что, если я ради этого перешагнула через умершую маму, зная что только так, в постели, я могу получить хоть немного нежности от собственного отца, и стать для него Любимой?
Но сейчас, стоя, под его окнами, я знаю, что он там, дома, опять отдает свое тепло и заботу кому-то другому.