Никого не жалко, никого
Ни тебя, ни меня, ни его
С. Шнуров
Металлический, лязгающий звук разрывает сон, похожий на липкую горькую жижу темноты, которой покрыто тело. Еще не успев открыть глаза, начинаю чувствовать подкатывающую тошноту и горечь бессилия, одиночества в сонме таких же, как я обреченных людей, от которых, кажется, уже отвернулся весь мир. Проходит еще пара минут, прежде чем начинают проступать стены больничной палаты, чуть посеревшие от зарождающегося рассвета окна.
- Подъем! На уколы! Берем таблетки! – тележка, развозящая лекарства давно вызывает в больных только тошноту и ненависть. Этот мерзкий звук стучащих металлических колес по кафельному полу и равнодушные глаза медсестры, которая презирает нас даже больше своей мало оплачиваемой работы. Ей плевать, что пять утра, что заснувшие после изнуряющих болей люди увидели, быть может, только второй сон. У нее «распорядок».
-Заправляйте постели и можете потом сверху лечь!
Пью таблетки, стелю одеяло и захлебываюсь от отвращения. В один миг моя жизнь, надежды, мечты вдруг обернулись Адом.
Вы бывали на самом дне? Во мраке? Лишь где-то наверху проблескивает свет, как лучик последней надежды и мы все держимся зубами за него.
Поднимается солнце. День морозный. Синицы на деревце у окна моей палаты зябко топорщат перышки. Мы с ними переглядываемся через стекло – играем в «гляделки». Один день похож на другой. Бесконечная череда.
К вечеру самые сильные из нас выползают в коридор – играть в карты или нарды. Даже смеются. Тошно слушать.
Внезапно поток горестных мыслей прерывает робкий стук в дверь. Входит мужчина. Бледный, худой, над впавшими щеками лихорадочно блестят глаза.
- Пойдемте, поиграем в шахматы?!
Непонимающе смотрю на него. Почему он решил, что я умею? Зачем меня позвал? Хочется отказаться, но я вижу, с каким трудом далось ему это приглашение. Испытывая жалость, соглашаюсь.
В столовой у замерзшего окна стоит доска. Кони, ладьи, ферзи смотрят на меня ободряюще.
- Черными или белыми? – голос его звучит насмешливо, хоть и очень слаб.
- Белыми, - улыбаюсь я.
Постукивают фигуры о доску. Мы молчим.
Минут через пятнадцать:
- Как Вас зовут?
- Марина. А Вас?
- Марат.
- Даже имена начинаются одинаково, - пытаюсь я шутить. – Шах! – Мой партнер удивленно вскидывает глаза, становится ясно, что он не ожидал таких талантов в моем тщедушном теле.
- Эдак Вы меня обставите, как ребенка! – грустно улыбается он.
- Нельзя недооценивать противника, - иронизирую в ответ.
Почему-то мне совсем не хочется его обыгрывать, но он слишком рассеян. С доски одна за другой пропадают его фигуры. Пара наших «коллег» по несчастью периодически подходят, ободряюще похлопывая его по плечу.
- Ты же никогда не проигрываешь! Ну-ка соберись!
Он внимательно рассматривает меня.
- Вы такая странная! На улице мороз, а у Вас на носу куча веснушек… Вы замужем?
- Разведена. А Вы?- зачем спрашиваю? Для меня это не имеет никакого значения. Марат вызывает во мне лишь материнские чувства, хотя он намного старше.
- Разведен. Жена бросила меня, когда узнала, что я болен, что мне нужен уход. Быстро собрала чемодан и ушла. – Он меняет тему - Сколько Вам лет?
- Тридцать пять.
Он удивленно распахивает глаза, - Вам не дашь больше двадцати одного.
Улыбаюсь. Вот уж где не ожидала встретить галантное обращение.
Странная штука жизнь. Мы играем в шахматы, но передвигая их по доске, я словно хозяйка судьбы, играющая со смертью, переставляю события и людей в желанном для меня порядке. Вот пешки – это моя юность, простая и понятная для меня: только вперед, ни шагу назад, все мне подвластно. А конь – так это ж мое студенчество. Прекрасная пора. Вечно хотелось сделать эдакий «зигзаг»: парни, гитары, праздники, «от сессии до сессии живут студенты весело». А королева – это моя семейная жизнь. Наконец-то я взрослая и сама все решаю… И тут, в одно мгновение потеряв ее я становлюсь королем. Слабой фигурой, больной, покинутой теми, кого привлекали во мне моя сила и независимость. Да, шахматы обнажают мой мир перед этим почти незнакомым, но таким родным мне сейчас мужчиной.
На стене тикают часы, в столовой пусто. Даже те пациенты, которые всегда шумно играют в карты, подевались куда-то.
- Мат. – бросаю на него пристальный взгляд. Он бледен, только лихорадочный румянец на щеках. Запустив пальцы в свою шевелюру, растерянно качает головой.
- Вам просто повезло!
- Вот мужчины, - думаю, - никогда не умеют проигрывать женщинам.
Он немного покачнулся.
- Спасибо! Я устал. Пойду, прилягу. До свидания.
Легко кивнув ему, возвращаюсь в палату на свою жесткую скрипучую кровать.
- Отбой!
Гаснет свет, но сон все не идет. Как это все глупо. Понимаю, что жалость для мужчин – это самое оскорбительное чувство, но этот человек, словно потерявшийся ребенок. Грустно…
На следующий день я не вижу Марата. Ни на завтраке, ни на обеде.
Вечером же в мою дверь стучат. В палату входит молодой парень, руки в карманах. Некоторое время он мнется у входа, словно раздумывая, потом достает из кармана плитку черного шоколада.
- Вот. Это Вам Марат передал.
- А почему он сам не пришел?
- Он болеет.
- Передай ему спасибо, пусть поправляется. – Голос мой вполне спокоен, даже где-то насмешлив. Ах, если бы знать наперед… Но человеку этого не дано.
***
Прошло несколько дней, но мой партнер по шахматам так и не появился.
Как-то утром в коридоре стала вдруг наблюдаться необычная активность мед. персонала. Все ныряли в одну и ту же палату, вереницей несли туда стойки с капельницами. Случайно в полураскрытую дверь я увидела бледное лицо Марата.
Несколько часов не было никакой возможности зайти к нему. Постоянно дежурила медсестра, ходили врачи, сменяя друг друга, лишь после обеда случилось затишье.
Постучав в дверь, я вошла. Он лежал белый, почти невесомый в куче одеял, рядом стоял огромный таз с чем-то слизеобразным, игла в вене. Его соседи по палате сразу вышли.
- Вам очень плохо…- я говорила тихо, губы не слушались, все внутри онемело.
- Я Вас не слышу, - он зашелся в кашле, переходящем в рвоту. Я подошла ближе. Через несколько минут его отпустило, он опять лег на подушки.
- Держитесь! – как можно более бодро сказала я, - Такая у нас у всех здесь судьба.
- Да, Вы правы, - он вдохнул. В его глазах погас огонь, я поняла, что он сдался. Вдруг, словно какая сила проснулось в нем, он приподнялся.
- Прошу Вас, дайте мне руку, хоть на несколько минут!
Мне стало страшно и больно за него. Я взяла его за руку. Кожа его была сухая, желтовато-бледная, чуть прохладная. Мы молчали. Несколько минут и его пальцы разжались.
- Я пойду. Все будет хорошо! – Господи, зачем я обманываю? Кого? Его или себя? – Проносилось вихрем в голове.
- Спасибо, что Вы пришли! Большое спасибо!
- Не за что! Надо верить! Держитесь, Марат!
Я вышла, испытывая глубокое чувство сочувствия к нему и отвращения к себе…
На следующее утро его кровать была уже пуста. Так завершилась его последняя партия. Он проиграл.