Подыхали почти мальчишками.
Помирали
еще девчонками.
Но уже погуляли шишками,
Покомандовали
и ЧОНами.
Не страшась,
уцелеют сами ли,
мчась по самому краю
гибели…
Ах, как славно
покомиссарили!
Всех вражин
из России
вымели...
А у гидры голов -
устает рука.
Закалялась сталь,
и булат крепчал.
На скаку
развали пополам
казака,
чтобы сгиб в глуши
адмирал Колчак.
Им казалось,
главное - не остыть,
и казалось,
кровью
пахнут дожди.
И пускали в расход,
отойдя в кусты,
именем Революции
волостные вожди.
А врагов,
а врагов немеряно:
Врангель с тифом,
Юденич с голодом...
Но стояли
звездой немеркнущей
вера в правду
и злая молодость.
За товарищем Троцким
с песнею
шло в огонь и смерть
поколение,
и смотрело на вещи
весело
по наказу товарища Ленина.
Надо
несколько суток
выстоять,
а потом
удастся
кому-нибудь
на костях мироедов
выстроить
мировую чудо-коммунию.
Лишь бы выжечь
контру
да кулачье,
вере-грамоте обучить
дурачье,
с генеральным идти
непреклонно,
отбиваясь
от всех уклонов...
Нервы
стука ждут по ночам.
Этот стук
где-то рядом,
близко...
Но пока
стучат
к другим палачам.
Ищут маузеры,
ордена
и, конечно,
вождя записки.
Догорает
огонек
на свечном огарке,
пешку сбросила с доски
Сталина рука...
Не на Новодевичьем,
а на Коммунарке.
Не на Красной площади,
а на Соловках.
…Но над нарами
красное зарево
мирового пожара чудится.
В металлических мисках
варево
из очисток свекольных студится.
Палачи им дробили
косточки.
Из слюны
шепот плыл непонятый.
Не стоят
над комбригами звездочки,
Имена из грязи
не подняты.