Каждый раз, летом, где-то в июле, когда начинается самая жара, когда начинает колоситься рожь, и набирать свой неповторимый вкус и аромат земляника, я, стоя посреди этой посаженной пшеницы, отливающей тёплым золотом, разглядываю свои руки. Не то, чтобы они были очень красивыми, даже наоборот – они просто ужасны. Линия жизни на них ещё короче, чем линия жизни этой самой пшеницы – и она вся пересечена порезами и небольшими шрамами. Даже самый опытный хиромант ужаснулся бы, глядя на мою линию жизни. Вероятно, на ней слишком много поворотов, несколько раз она даже пресекается в нескольких местах, но…
Это всего лишь внешние причины, внешние факторы.
Всего лишь порезы от самых разнообразных вещей – от травы, от бумаги, от ножей…
Очень странно видеть на золотой пшенице странную жидкость, цвета бордо, не правда ли?
Каждый раз, когда я, улыбаясь, стою в этом поле, расположенном на крутых холмах, я гляжу вниз, чтобы понять, насколько долго может простираться это твёрдое золото, золото, которое так давно не ценится людьми.
И в такие моменты мне кажется, что это – и есть смысл жизни. Смотреть, как колосится рожь (или пшеница), смотреть и понимать, даже если тебе всё равно, что тебе больно. И не в душе, нет, ни в коем случае. Больно босым ногам, ведь ты стоишь в лёгком летнем платьице.
Те, кто снимают фильмы и представляют людей в лёгкой одежде в полях – никогда не были в полях.
Когда я выхожу с этого поля, то понимаю, что на мне нет этого лёгкого платья, что вся боль – это только отголосок души, которая хотела сделать всё, как лучше. В плотных джинсах и кедах, я возвращаюсь домой.
Дом мой лежит там, где я не знаю и сама. Его нет. Того дома, в который хочется всегда вернуться. Он другой, мой дом – это и есть такие места, в которые обычный человек сегодня никогда не зайдёт.
Мой дом – это всё это жаркое лето.
Это и пересохшая холодная река летом, которая спускается с ледников совсем в другой стране, не в стране степей, а в стране гор, хребтов и льда. Это даже и одиноко стоящая юрта алтайца, который уже давно не имеет семьи, но каждое утро, на рассвете, выходит на едва заметную тропу и смотрит, как всё окружающее нас – прекрасно, но безумно печально.
Это и золотое поле, и мелкое озеро, это и стада, которые пасутся на заливных лугах рек, это и сами реки, которые в начале июня кажутся такими холодными глубокими, а через месяц предстают перед нами очень тёплыми и мелкими. Это и ледоходы, попасть на который очень сложно – ведь они бывают только два дня, пока весь лёд на перевернётся и не расколется на несколько более мелких частей.
Прямо, как душа.
Она рассыпается на тысячи частей, становится мельче самого мелкого и белого песка на всём Земном шаре.
А голубое небо – это, что невозможно передать словами. Ни одна картина, ни один фильм не может передать того, что мы можем увидеть своими собственными глазами.
Небо – подобно матери. Оно обволакивает весь мир своей синевой, заставляя самый отважных мечтателей часами лежать на траве и смотреть в него, даже не подозревая о том, что это всего лишь озон.
Озон.
Страшно, правда?
Иногда мне кажется, что лучше всего этого не видеть вовсе. Ведь те, кто понимает всю прелесть того чувства, когда мы просто лежим и ничего не делаем… Даже не мечтаем – это занимает слишком много мыслей, а то чувство…
… как будто бы свежий ветер насквозь продувает хмельную летнюю голову, когда мы слышим колокольный звон, когда просто улыбаемся и чувствуем дрожание земли под собой из-за того, что приближается стадо…
И о чём я?
Люди, понимающие красоту и неординарность всего этого чуда, вы прекрасны.
Но гармония – рифма к слову меланхолия.
Только вы быстро выгораете.
Я хочу вас спасти.
Сильно.
Очень.
Люблю.