Конкурс Копирайта -К2
2 место в читательском голосовании ТРУДного конкурса
3 место в судейском голосовании Трудного конкурса
***
Участник 4
Имя – Тифон
Название - Гидра
Объем 30 196 зн.
1.
- Атас! Менты вернулись!
Резкий свист, словно нож, вспорол зловещую тишину огромного цеха, заметался между колонами и внезапно оборвался. Лицо стоящего перед Пашей человека побелело, он судорожно повернулся и заорал рабочему на пульте:
- Запускай гидру! Живо!
Тот стоял, занеся руку над рычагом, вглядываясь сквозь грязное окно пультовой в огромный полутёмный цех, словно капитан «Титаника» в приближающийся айсберг, и едва слышно шептал:
- Ну, ребята, давайте же…
Паша, прижатый к стене, смотрел, как мокрые люди, словно обезьяны, карабкаются по узкой лестнице из гигантского чана наверх. Вот последний из них споро подтянулся и перебросил ногу через ограждение. В этот момент скользкая рука сорвалась и в судорожном поиске опоры вцепилась в рукав стоящей на площадке девушки. От сильного рывка девушка не удержала равновесие, душераздирающе взвизгнула и полетела вниз, невольно спасая мужчину, который все-таки умудрился перевалиться через ограждение.
Онемев от ужаса, люди наблюдали за происходящим, когда дверь в дальнем углу цеха открылась, и в проёме показался автоматчик.
Обезумевший начальник бросился к пульту, оттолкнул рабочего и резко двинул рычаг. Сейчас же в утробе цеха ухнуло, зашевелилось, словно проснулся большой зверь, и окна глухо вздрогнули от пущенного в действие мощного механизма.
Заглушая все, в цеху раздался высокий тоскливый крик смертельно раненного животного. Это кричал Паша.
2.
- Эй, корешок!
Мокрый от пота Паша судорожно вскочил, и при неровном свете ночной лампы долго вглядывался в лицо склонившегося над ним человека.
- Ты чего, корешок?
Паша мучительно приходил в себя от ужасного сна и постепенно узнавал своего сокамерника Васю по кличке Джин.
- Опять орёшь, блаженный. Людям спать мешаешь, - вкрадчиво продолжал Вася. - Может тебе, падле, язык вырвать?
На нижних нарах послышалось шевеление, и хриплый голос произнёс:
- Джин, отвянь от него.
- Ну, Михалыч, я же не просто кипишую! Чего он кажну ночь, как резаный? – залебезил Джин.
- А я сказал: отвянь!
Джин недовольно сплюнул и вернулся на своё место. Паша, едва отошедший от кошмара, прислонился горячим лбом к холодной шершавой стене и услышал снизу:
- Ничего, паря, перемелется. Главное – не сломайся.
Паша устало закрыл глаза. Как всё изменилось в его жизни! Неужели ещё каких-то полгода назад он, молодой и красивый выпускник харьковского политеха, стоял перед огромным зданием заводской проходной, разглядывая высоченные дымящиеся трубы комбината с уважением и лёгким волнением…
3.
Молодой и красивый выпускник харьковского политеха Павел Меркулов стоял перед огромным зданием заводской проходной и с уважением разглядывал высоченные дымящиеся трубы комбината.
Два дня назад он покинул родной, утопающий в весенней капели Харьков, будучи одетым лишь в лёгкую курточку, а сейчас уже стоял две тысячи километров севернее, перед стенами Архангельского ЛПК, поражаясь масштабам просторов и цехов, испытывая щенячий восторг и немалое волнение. Отец, завкафедрой, убеждал сына остаться в родном городе, пророча комфортную учёную стезю, но Паша впервые в жизни взбунтовался. Он твердо решил начать самостоятельную жизнь вдали от родственной опеки, и был железобетонно непреклонен. Как ни странно, после долгих уговоров, криков и «последних» предупреждений, отец, прощаясь, обнял Пашу и тихо сказал: «Я горжусь тобой!» Услышать от своего строгого, не склонного к сантиментам отца такую похвалу – дорогого стоило, и Паша по дороге на север поклялся себе, что не подведёт.
И сейчас, пританцовывая на пятнадцатиградусном морозе перед зданием проходной, он с любопытством разглядывал идущих на смену девушек, одетых в светлые меховые шапочки.
Немного погодя, когда Паша уже изрядно замёрз, он внезапно ощутил призывное похлопывание по плечу, оглянулся и увидел высокого худощавого человека лет сорока, одетого в серый костюм с накинутой поверх фуфайкой.
- Насколько понимаю, это вы к нам по распределению? – поинтересовался незнакомец.
- Я, - подтвердил Паша. – А откуда вы узнали?
- В отделе кадров сказали, что вы где-то тут. И потом, сумасшедших, обутых в летние туфли, кроме вас, здесь больше нет.
- Ага, - ответил Паша неопределенно.
- Галов Лев Николаевич, - представился мужчина.
- Меркулов Павел, – ответил молодой человек, и немного подумав, добавил: - Эдуардович.
- Ишь ты, Эдуардович! – коротко засмеялся Галов, и Паша порозовел от злости на самого себя: ну, к чему был этот «Эдуардович»? Только на насмешку нарвался.
Но через секунду новый знакомец был уже серьёзным:
- Я – начальник картонного цеха. Твой непосредственный начальник с этой минуты. Уразумел?
Паша кивнул.
- А теперь пошли смотреть на то, что с сегодняшнего дня будет называться твоей любимой работой.
Путь от проходной вглубь комбината получился длинным. Галов шагал мерно, не глядя по сторонам, думая о своём. Паша же, словно пудель на прогулке, взвизгивал от восторга, разглядывая многочисленные здания цехов, открытые склады окорённой древесины, гигантские, исторгающие дым и смрад, котлы щелочной регенерации, мостовые краны, фуры, вагоны, которые пыхтящий тепловозик медленно водил по территории комбината. Примерно через пятнадцать минут довольно быстрой ходьбы они обогнули, наконец, здание цеха, открыли массивную дверь и вошли. Тут Паша услышал глухой, утробный рык, идущий изнутри. Будто огромный дракон недовольно ворчит во сне, ворочаясь и стеная.
Затем долго шли по внутренним запутанным коридорам, поднимаясь по лестницам вверх, опускаясь вниз, петляя и сворачивая. Наконец, когда Паша уже потерял всякую надежду, Галов подвёл его к обшитой металлом двери, иронично сказал: «Добро пожаловать, Павел Эдуардович!», и с усилием распахнул.
Мощная волна липкого жара ударила в лицо, отбросив к задней стенке. На секунду Паше показалось, что он теряет сознание.
Конечно же, будучи студентом, Паша не единожды бывал на бумажных производствах, но он и подумать не мог, что существуют такие ошеломляющие масштабы! Как только Паша опасливо заглянул в цех, сразу же увидел его, дракона, двухсотметровую бумагоделательную машину, грохочущего зверя, исторгающего жар и специфический, звериный запах. Проходя мимо сушильной части, где валы, каждый диаметром в два человеческих роста, вращались с сумасшедшей скоростью, Паша сквозь завесу водяного тумана ошарашено наблюдал за полуголыми людьми, выскакивающими прямо перед ним, словно черти из пекла. Рабочие отсутствующим взглядом окидывали молодого человека, отчаянно матерились, и тут же вновь исчезали, оставляя после себя лишь терпкий запах пота.
- Самая большая в Союзе! 218 валов! – орал Галов в ухо Паше и тот возбуждённо кивал. – Сейчас ещё хорошо! Летом возле валов градусов 60! Сдохнуть можно!
Галов так отчаянно вопил, стараясь перекричать грохочущую машину, что когда, наконец, цех закончился, и они попали в другой, тоже здоровенный, но гораздо более холодный и тихий, крик его показался просто душераздирающим:
- А здесь у нас – размольно-подготовительный цех! - надрывался Галов, напрягая связки. – РПЦ! Учил?!
Сбитый с толку, Паша кивал, как болванчик.
Затем они сделали круг, шагая по металлической лестнице, устроенной на самой верхотуре цеха, спустились на первый этаж и подошли к огромному, как озеро, ржавому чану, в котором бесновалась грязная вода, образовывая омуты и воронки.
- Иди сюда, не боись, - позвал Галов.
По скользкой лестнице Паша осторожно спустился прямо к клокочущему жерлу и встал рядом с Львом Николаевичем на платформе, с опаской глядя вниз. В этот миг на конвейере показался огромный тюк макулатуры. Спрессованный куб застыл перед прыжком в верхней точке, затем тяжело, со стоном, рухнул, обдав находящихся на узкой платформе людей фонтаном брызг. Как пушинку, понесло полутонный тюк бурлящим потоком, он утонул, послышался чавкающий звук, и утопленник вновь появился на поверхности, но уже не целиком. Огромный кусок был срезан, словно бритвой.
Минут через пять на сигнальном столе конвейера зажглась зелёная лампочка. Это означало, что бумага размолота до волокон, и можно запускать следующий тюк.
- Наша гидра, - с удовольствием сообщил Галов, внимательно наблюдая за процессом. – Гидроразбиватель вертикальный, двенадцать ножей. Танк перемолоть может, такая дура, ей один хрен… Учил?
- Учил, - тихо ответил Паша, которого процесс проглатывания огромных тюков явно впечатлил. Но не ожидал, что оно такое…
- Какое? - спросил Галов механически и неожиданно добавил: «Кормилица наша!»
- В каком смысле? – удивился Паша.
- Узнаешь со временем. В общежитие уже устроился? Так какого черта ты тут прохлаждаешься?!
4.
На свою первую смену Паша едва не опоздал. Весь вечер за грязным столом в убогой комнатёнке он сочинял приветственную речь, изобилующую яркими фразами, общий смысл которых заключался в надежде на длительную и успешную службу под его справедливым руководством. На словах: «таким образом, учитывая все вышесказанное…» Паша уснул. Уснул как ребёнок, положив голову на руки, прямо на столе, мирно посапывая. Так что явился на проходную лишь за 5 минут до полуночи, а остаток пути до цеха и вовсе бежал, на ходу повторяя речь.
Однако никакого торжественного собрания по поводу вхождения в новую должность Паша так и не дождался. Робко, бочком он зашёл в пультовую, где трое рабочих курили, тихо переговариваясь, а один в стороне читал газету.
- Здравствуйте, - сказал Паша, смущенно покашливая. – Я – новый начальник смены, Павел Меркулов.
Рабочие даже не взглянули на него. Только тот, кто читал газету, громко вздохнул и сказал: «Так-так-так…» Относилась ли эта фраза к Пашиным словам, или к тому, что в этот момент было вычитано в газете, – осталось неизвестным.
Паша стоял у стены, совершенно не представляя, каким образом продолжить мучительную сцену, когда грохот машины за стеной вдруг превратился в рыдающий вой, пол завибрировал, на пультах замигали красные лампы и раздался истошный, режущий сознание вой сирены. Трое мужиков мигом сорвались с места и исчезли в полумраке цеха. И только последний, здоровый как медведь, спокойно докурил, и только потом неспешно поднялся со стула.
- Что это? – в ужасе пролепетал Паша после того, как сирена отвыла. – Пожар?
- Пожар? – удивлённо переспросил медведь. – Нет, паря, это – не пожар. Это – много хуже. Обрыв на машине.
Медведь напялил на ручищи огромные перчатки и, проходя к выходу, хлопнул Пашу по плечу так, что тот присел:
- Пойдём, Павел Меркулов, буду тебя жизни учить. Можешь звать меня дядя Кока.
Впоследствии, как ни старался, Паша так и не смог восстановить в хронологическом порядке события той, первой смены. Грохот механизмов, крики рабочих, ад сушильных цилиндров, холод огромных, как стадионы, складов, бесконечные перебежки по каким-то тёмным, запутанным лестницам вверх-вниз. При этом Паша всюду прибегал последним, когда проблема была уже устранена, и требовалось немедленно бежать в совершенно другое место, за километр от этого. И снова лестницы, и снова вверх-вниз…
Утро застало Пашу, сидящего на стуле в пультовой безо всяких сил. Он бесцельно смотрел на весело мигающие лампочки центрального пульта, и руки его заметно дрожали.
- Ну, паря, шабаш, - устало сказал вошедший дядя Кока. - Переодевайся – и домой. Спать сегодня крепко будешь.
Дядя Кока не ошибся. Измождённый Паша едва добрался до общаговской койки, рухнул не раздеваясь и уснул мертвецким сном.
5.
Потянулись дни чередой, утренние смены догоняли ночные, трудовые будни разбавлялись совещаниями, а прохладный апрель сменил морозный март. Постепенно Паша стал привыкать к грохочущим машинам, к вязкой жаре, к банной влажности цехов, начал разбираться в сложнейшей технологии производства; всех работников своей смены знал в лицо и помнил по именам. Галов его, в основном, хвалил, подсказывая и направляя, и каждый раз завершал производственное совещание практически одинаково:
- Будет из тебя толк, я чувствую. Только старайся!
И Паша честно старался. Когда выдавалась свободная минутка, он повторял изученное в институте по привезённым из дома учебникам. Теперь то, что когда-то он видел лишь на маленьких картинках, оживало перед ним, громыхало в мозгу и производило грозное, внушительное впечатление.
Он показывал эти картинки Зое, рассказывал, как это на самом деле устроено, но та лишь смеялась чарующим смехом-колокольчиком, смотрела на Пашу восторженно и ни черта, видимо, не понимала.
Зоя…
Однажды, на самой заре Пашиных трудовых будней, в пультовую зашла девчушка лет девятнадцати и тихо спросила, на какой участок ей выходить. Начальник смены застыл на месте: еще ни разу в своей жизни он не встречал такое открытое, милое женское лицо. Зоя тоже заметила незнакомого молодого человека и зарделась. Так они молчали почти минуту, исподволь разглядывая друг друга, пока дядя Кока не оторвал нос от газеты:
- О, здорово, красавица! Вычухалась?
Девушка кивнула.
- Ну, тогда хватит сачковать, за работу! Наша упаковщица, - пояснил машинист, обращаясь уже к Паше. Смотри, не балуй. Я тебе за эту девку лично!..
- Да ну тебя, дядь Коль, - вмиг стушевалась девушка, - ты как скажешь…
Но дядя Кока, видимо, что-то знал.
Через несколько дней Паша набрал воздуха в грудь и пригласил Зою на прогулку. Это был самый счастливый день в его жизни! По морозному, нелюдимому посёлку они гуляли вдоль длинной улицы, Паша рассказывал о жизни в южных городах, Зоя удивлялась, ахала и держала Пашу под ручку. И не было в её поведении ничего жеманного, притворного. Была Зойка настоящей, свежей и неимоверно красивой, как эта северная природа. Незаметно промелькнули три часа, Паша проводил замёрзшую девушку до дому. Прощаясь, Зоя быстро поцеловала его в щеку и исчезла в подъезде. А Паша ещё долго стоял, как истукан, не замечая мороза, зачарованно прижимая руку к месту, куда только что дотронулись тёплые девичьи губы.
Всю ночь после этого Паша не спал, ворочался, несколько раз вставал курить. И к утру понял, что влюблён по уши.
6.
Так когда это началось? Когда вдруг все полетело вверх тормашками? Паша помнил этот день так ясно, будто случилось вчера.
Закончилась третья ночная смена. Ещё одна - и он уйдёт на длинные выходные. Два дня! Целых два дня он сможет видеть Зою не мельком, в сизом тумане полутёмного цеха, а любоваться ею при дневном свете, при свежих ветрах пробуждающейся ото сна северной природы, сможет держать её за руку, чувствовать влекущее тепло, наслаждаться чарующим смехом…
Паша пришёл в общежитие после смены, устало переоделся, пожарил картошку и стал завтракать, поддевая жирные золотистые куски прямо из сковороды трёхпалой вилкой. В эту минуту в дверь постучали.
Паша, не отрываясь от завтрака, ртом, полным горячей картошки, замычал:
- Файтите!
В комнату вошёл Галов.
- Сиди-сиди! - отечески похлопал Пашу по плечу. - Ешь спокойно. Мне просто нужно тебе пару слов сказать.
Паша недоумённо взглянул на Галова.
Тот не присел на предложенный стул, а продолжал расхаживать по комнате.
- Ты, Павел, - начал Лев Николаевич, и слова вылетали из него, как дробь, - мужик что надо! Внимательно слежу за тобой. Я на комбинате уже 20 лет, всякого видал. Бывают нормальные мужики, а бывают - хуже бабы. Понимаешь?
- Да, - промямлил Паша, хотя не понимал ровным счетом ничего.
- Так вот, - продолжил начальник, - ты, паря, меня держись. Я здесь все входы и выходы знаю. Будешь меня слушаться, - выбьешься в люди. А не будешь…
- Я буду, Лев Николаевич! – Паша даже приподнялся, преисполненный решимости.
- Сядь! – недовольно скомандовал Галов и Паша вновь уселся. – Сегодня у тебя на смене будет…хм…ситуация.
- Как…какая ситуация?
- Слушай и не перебивай! Около 2-3 часов ночи к тебе в цех явится здоровый такой, рыжий мужик. Он – майор, но форму не носит. Как только заявится, ты должен всех людей вывести из РПЦ в раздевалки. После этого в цех зайдут охранники в бронежилетах, с автоматами. Ты меня слушаешь?
Паша лишь судорожно сглотнул и продолжал глядеть на Галова широко открытыми глазами.
- Так вот, - продолжил начальник. – Вслед за этим на склад макулатуры заедет фура. Ее содержимое выгружают прямо на конвейер специальные люди. Пока весь груз в гидру не пустят, автоматчики не уходят. По инструкции, они должны ещё 15 минут ждать, пока последний тюк полностью не распустится, но обычно охрана уходит сразу, как только снизу крикнут, что фура разгружена. Всё это длится минут 40-50, в цеху находятся только автоматчики и ты, для поддержания, так сказать, технологического процесса.
Галов набрал воздух в лёгкие.
- А теперь слушай главное: как только последний охранник покинет цех, ты ждёшь ещё секунд пять и вырубаешь гидроразбиватель. Понял?
Паша не понял. Он отчаянно замотал головой и чуть не перевернул стоящую на столе горячую сковородку.
Галов присел перед Пашей на корточки и положил руки на его колени.
- В тюках – деньги, - тихо, но очень внятно произнёс он. – Списанные из банка деньги. Их сюда привозят под охраной, сваливают в гидроразбиватель, тот их перемалывает, и получаем дополнительное сырьё для производства.
- А зачем тогда вырубать? – так же тихо спросил Паша.
Галов выпрямился во весь рост.
- А затем, паря, что когда последний охранник покидает цех, в гидре находится ещё тысяч тридцать-сорок рублей. Уже списанных, но кое-где ещё вполне платёжеспособных. Сечёшь?
Паша начинал понимать. И понимание входило в его мозг острым гвоздём.
- Но это же – подсудное дело, - пробормотал Паша, глядя в пол. Если, не приведи господи…
- Не приведи господи – в общаге этой жить! – резко оборвал Галов. – Не приведи господи жрать одну картошку, сидеть на облезлом стуле и спать на этом вонючем матрасе!
- Слушай меня, - продолжил Лев Николаевич, поборов раздражение. – Ты – разумный парень, молодой, подающий надежды. Зеленый еще, но это пройдет. Я помогу тебе. Машину купишь, квартиру приличную найдешь, девчонку свою подарками осыплешь. Или думаешь, она тебя, голожопого, за красивые глаза любить станет?
Паша молчал.
Не дождавшись ответа, Галов направился к выходу.
- Надеюсь, ты меня понял, – бросил он напоследок. – И не болтай языком!
После ухода начальника Паша медленно встал со стула и подошёл к окну. Северная природа заметно просыпалась ото сна.
7.
На смену Паша пришёл взвинченным. Рабочие тоже нервничали, работа не клеилась, несколько раз случались обрывы на машине. За беготней Паша почти забыл о своих тревогах, как вдруг в третьем часу ночи возле него возник незнакомый мужчина, высокий, крепкий, рыжеволосый.
Живот Паши предательски заурчал.
- Майор Хлоев, - представился мужчина, протягивая руку. – Отойдём?
Через 15 минут люди дружно покинули рабочие места и обосновались в раздевалках. В опустевший цех вошли шесть бойцов в камуфляжах и автоматами на плечах. Охрана небрежно разошлась по диаметру бурлящей внизу гидры, старший перегнулся через ограждение и гаркнул в темный провал:
- Начали!
Паша из пультовой с волнением наблюдал за происходящим. С конвейера в ненасытную пасть периодически падали огромные короба, грохочущий механизм перемалывал их безо всякого труда, методично превращая вчерашние деньги в микроскопические волокна. Бойцы откровенно скучали, выкуривая одну сигарету за другой. Было очевидно, что все происходящее для них – не впервой и никаких напастей не ожидается . Наконец, снизу раздался крик: «Последняя!» - и Паша вздрогнул.
Автоматчики быстро снялись с наблюдательных постов и весело заторопились к выходу.
Паша, словно в тумане, наблюдал, как последний охранник исчез в проёме огромной двери. Затем до хруста сжал кулаки и начал считать про себя: «раз, два, три»…
Когда люди решились выйти из раздевалок, они застали своего мастера в пультовой. Паша стоял прямо, никого не замечая, и нервно шевелил губами. К этому моменту он досчитал уже до тысячи.
- Сука! – в отчаянии заорал дядя Кока.
Гидра грохотала вхолостую. Вся партия списанных денег была перемолота, и она требовала новую жертву.
8
На следующее утро Галов, узнав о случившемся, был в ярости. Такого Галова Паше ещё не доводилось видеть…
…В камере началась возня. Принесли завтрак, и мужики жадно тянулись за горячим варевом в окошко.
- Поешь, паря, сдохнешь ведь!
Паша не пошевелился.
- Тогда его пайку - мне! – отозвался Джин.
Но Паша не слышал. Он вспоминал…
Для него началась иная, чёрная страница жизни на комбинате. Подчинённые перестали слушаться и откровенно хамили в лицо. Во всех поломках, простоях, нарушениях технологического процесса был виноват лишь он один, и никто даже пальцем не шевелил, чтобы подсобить. Более того, Паше стало казаться, что частенько оборудование выходит из строя не по своей вине. Производительность смены упала втрое, и Галов на планёрках крыл Пашу матом почем зря, благо, повод всегда находился. Молодой мастер вкалывал по 14 часов в сутки, до изнеможения, до судорог в ногах, засыпая на ходу. Единственное, что поддерживало дух, была клятва, данная им по дороге сюда. Паша не имел права так непростительно быстро сломаться. Иначе как он посмотрит в глаза отцу?
Всё это время Зоя тихо страдала, глядя, как Паша тает на глазах. Теперь они очень редко выходили на прогулку, невзирая на то, что в северных краях запахло весной. На работе, когда никто не мог видеть, Паша подходил к Зое, брал её маленькие ручки в свои, и вымученно улыбался. Зоя всё понимала, но помочь, увы, ничем не могла. И только плакалась ночами старому плюшевому мишке о своих первых взрослых невзгодах.
В один из таких ветреных весенних деньков девушка простудилась и слегла. Когда Паша докладывал Галову об отсутствующих на смене и дошёл до Зои, тот ядовито ухмыльнулся:
- Доигрался? Залетела девка?
Паша побледнел и резко вскочил:
- Вы не имеете права так говорить! – едва сдерживая гнев, прохрипел молодой человек.
- Да ты что? – деланно удивился Галов. – Я права не имею?
Начальник встал, приблизился к Паше вплотную, отчётливо и медленно произнёс:
- Я тут на всё право имею. А ты – никто. Я тебя перееду и не замечу. Приехал, сучонок, новые порядки наводить? Сгною, как вошь в керосине!
- Ни черта вы мне не сделаете, Лев Николаевич, - сказал Паша вдруг, удивляясь самому себе. – Тот закон, по которому вы живёте – поганый закон. А в мире существуют и порядочность, и честность, никто их не отменял, и уж, тем более, вы сделать это не в состоянии.
Галов удивлённо присвистнул:
- А ты революционер, оказывается? Декабрист?
Паша молчал.
- Пшёл работать! – отрезал начальник, потирая набухшую жилу на виске.
9.
Вечером Паша пошёл проведать Зою. На стук открыла плотная невысокая женщина, видимо, мать. Едва завидев молодого человека, она шустро выбежала на площадку, плотно прикрыв за собою дверь.
- Что ты сюда ходишь? – враждебно зашипела она. – Что тебе здесь нужно?
- Я к Зое, - начал Паша несмело.
- Понятно, что не к Барсику, - отрезала мамаша. – Перестань ее донимать! Тут тебе не столицы ваши, где любую можно. Она – хорошая девушка, порядочная. А ты присосался, как пиявка.
- Да я люблю ее! – неожиданно признался Паша. Но на мамашу это не произвело ни малейшего впечатления:
- Иди-иди, ищи себе чего попроще!
И практически вытолкала Пашу на лестницу, ведущую вниз.
Окончательно подавленный, он медленно вышел во двор, закурил, и тут его окликнули. Паша оглянулся и увидел незнакомого, интеллигентного вида мужчину лет 45.
- Чего вам? – нехотя спросил Паша. Он не был склонен к беседе.
Мужчина подошёл, взял молодого человека за локоть и дружелюбно сказал:
- Так вот вы какой! Похоже, Зоя от вас без ума! То, что рассказывает о вас моя дочь, достойно уважения, молодой человек. Только…
- Что – только? – Паша понял, кто перед ним, но не мог скрыть раздражение.
- Спокойнее, молодой человек. Вы слыхали легенду о гидре?
- О гидре? – удивился Паша.
- Да, многоглавая ядовитая тварь, которую нельзя было одолеть. На месте срубленной головы в одночасье вырастали две новые.
- И что? Она жива до сих пор?
- Почему же… Ее победил Геракл. Один из его славных подвигов. Но вы ведь не Геракл, молодой человек? – неожиданно спросил мужчина. – Зачем же геройствовать?
Паша угрюмо молчал.
- Не трогайте гидру, послушайте старшего. Она сожрет вас, перемолов косточки. А если не сумеет, то смрад от срубленных голов отравит вам душу и выест глаза. Вы не победите, даже победив…
- Всего доброго! – оборвал разговор Паша и, резко повернувшись на каблуке, быстро
зашагал в сторону общежития.
10
Спустя три дня, после совещания, где Паша вновь схлопотал по полной, Галов приказал ему остаться.
- Ну что, Меркулов, как жизнь? – неожиданно вкрадчиво начал начальник.
- Спасибо, хорошо. – Паша осторожно гадал, откуда прилетит.
- Вот как? – удивился Лев Николаевич. – Революция непобедима?
Паша помалкивал.
- Слушай сюда, буревестник, - продолжил Галов после паузы. - Завтра у тебя будет последний шанс. Сделаешь всё правильно – помилую. Баб будешь пачками тискать, хочешь – Зойку, хочешь – Маньку, всё равно. Смена на тебя молиться будет. Одно неподчинение – выговор, второе – расстрел.
Галов умолк и посмотрел на свои большие жилистые руки.
Ну, а если дурить не перестанешь, – с этими словами начальник взял со стола карандаш и без видимых усилий сломал его пополам, - вот так будет. Понял?
Паша не шевелился.
Галов кивком головы указал на дверь.
Чья-то тень метнулась к Паше из-за угла. Он замер, узнав Зою. Та стояла перед ним, красивая, светлая, такая близкая, что Паша не удержался, притянул девушку к себе и поцеловал в губы. Это был их первый взрослый поцелуй.
- Он снова приказал тебе, да? – в глазах девушки стояли слёзы.
Паша попытался улыбнуться.
- Сделай, как он говорит! Я прошу тебя! – Зоя говорила порывисто, взволновано. – Я боюсь его до смерти. У него такие глаза, он убить может. Сделаешь?
Паша притянул девушку к себе и обнял.
11.
Ночная смена началась нервно. Подчинённые вели себя смирно, в глаза мастеру не глядели, все указания исполняли молча, но напряжение витало в воздухе. За привычной беготнёй минуло полночи, время близилось к четырем. И вот, когда Паша уже решил, что на этот раз пронесло, перед ним вновь вырос майор.
Всё было, как в прошлый раз. Работники покинули цех, и спустя минуту появились автоматчики. Фуру разгружали быстро, гидра довольно урчала, глотая короба, и уже через 40 минут снизу крикнули:
- Последняя!
Охрана снялась с поста и живенько покинула цех, испарившись во мраке.
Как только последний охранник исчез, перед Пашей вырос огромный дядя Кока.
- Вырубай! – хрипло сказал он.
Однако Паша внезапно выпрямился во весь рост, посмотрел машинисту прямо в глаза и громко приказал:
- Выйти из пультовой! Немедленно!
От неожиданности огромный рабочий попятился в открытую дверь, за которой уже собралась вся смена. Внезапно из-за спин в помещение ворвался Галов, спешно подошёл к пульту и вырубил гидроразбиватель.
- Что, мужики, труханули, пацана испугались? – повернулся к двери начальник.
Рабочие испуганно притихли. Вскоре умолкла и усыплённая гидра, воцарилась зловещая тишина.
- Я так и знал, сучонок, - обратился Галов к Паше почти весело. – Видишь, приходится из-за тебя теперь и по ночам на работу ходить. Мигом нырять, четыре человека, - крикнул он раздраженно в открытую дверь. – А девчонку – где она? – на площадку, деньги принимать, быстро! Пусть покажет ему, как работать надо.
- Гадина! – взвился обезумевший Паша и бросился на Галова. Но сейчас же был скручен и прижат к стене двумя дюжими рабочими, без малейшей надежды вырваться.
Начальник презрительно глянул на распятого Пашу.
- Надоел ты мне, паря. Ехал бы отсюда, пока цел.
Полузадушенный Паша яростно пытался вырваться из крепких рук, выкручиваясь, как уж:
- Тебе это так не сойдёт!
- Ага, угрозы! – довольно заурчал Галов. – А что ты мне сделаешь? Расскажешь об этом? – Галов махнул рукой в сторону цеха, и Паша увидел, как четверо полуголых рабочих ныряют в гидроразбивателе, собирая банкноты, а Зоя, стоя на коленях над жуткой пропастью, принимает их. – Так у меня есть пятьдесят свидетелей того, что это ты занимаешься подобным промыслом, а меня экстренно вызывали на завод как раз из-за твоей преступной деятельности.
- Ничего, сволочь, - сипел Паша, тщетно вырываясь из цепких объятий, - В тюрьме это расскажешь!
Галов взвился, лицо его стало страшным, он быстрым шагом подошёл к Паше и наотмашь ударил по лицу.
- Атас, мужики! Менты вернулись!
Пронзительный свист разрезал цех, отскочил эхом от подвальных проёмов, взмыл вверх и внезапно оборвался.
Галов внезапно побелел, повернулся и страшно закричал:
- Врубай гидру! Мигом!
Рабочий занес руку над рычагом и в оцепенении наблюдал, как перепуганные рабочие выскакивают из огромной чаши, отчаянно цепляясь за скользкие ручки. Казалось, они успеют. И вот уже последний схватился за ограждение, но тут рука его соскользнула, и он судорожно вцепился в Зою, которая, окаменев от страха, стояла на маленькой платформе над самой пастью гидры. От сильного рывка девушка не удержала равновесие, нога её зацепилась за нижний порожек, Зоя пронзительно крикнула и полетела вниз, разбросав руки, словно раненая птица.
В это время в дальнем углу цеха открылась дверь, и в проёме показался охранник.
Галов, не помня себя от ужаса, бросился к пульту, оттолкнул рабочего и с силой двинул рычаг запуска гидроразбивателя. Механизм ухнул, качнулся, застучал, оживая; цех наполнился мощным гулом набирающей ход гидры.
Заглушая все, в цеху раздался высокий тоскливый крик смертельно раненного животного. Это кричал Паша.
13.
Перед огромным зданием заводской проходной стоял болезненного вида молодой человек. Он угрюмо разглядывал высоченные дымящиеся трубы комбината. Накрапывал мелкий дождь, быстро темнело. Где-то там, за серыми стенами, крутились механизмы, издавая адский грохот, нещадно испепеляя жаром, отравляя атмосферу зловонием. Где-то там, в темных углах огромного завода, притаилась раненная гидра, уползла во мрак, ожидая лучших деньков.
Молодой человек еще несколько минут постоял, тоскливо глядя перед собой, затем развернулся и быстрым шагом стал удаляться прочь от страшной стены, задыхаясь и отчаянно колотя воздух слабыми руками.
Холодная северная ночь стремительно опускалась на поселок.
*******
По факту уголовного дела, восемь должностных лиц комбината, втянутых в денежные махинации, приговорили к длительным тюремным срокам.
Галов Лев Николаевич был осуждён на 12 лет. На пятом году заключения он умер от туберкулёза.
Меркулов Павел Эдуардович был оправдан за недостатком улик и отпущен прямо из зала суда.
После освобождения Меркулов сразу же написал заявление по собственному желанию, и отбыл на родину. Дальнейшая его судьба неизвестна.
Останки Зои хоронили в закрытом гробу. Вскоре установленная на могиле надгробная плита была украшена странным рисунком: многоглавая змея обвивает нераскрывшийся цветок. Значение этого символа так и осталось неразгаданным.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2013
Свидетельство о публикации №213120302040
обсуждение
http://www.proza.ru/comments.html?2013/12/03/2040