1. Аспидова ночь
Извиваясь, он прополз под широкими листьями хайги, осыпав с неё пару сизо-голубых ягод, и углубился в по-вечернему влажную траву. С какой-то былинки упал на язык очумелый муравей и, не успев ничего сообразить, оказался во рту. Брезгливо выплюнув его колючее твёрдое тело, аспид лизнул стебелёк кукуры, чтобы избавиться от мерзкого привкуса муравьиной кислоты. Его длинное тело замерло на мгновение, а потом быстрыми извивами зашуршало в палой листве росшего неподалёку опушённого мелкими иссохшими цветками куста роки. Осень уже выкрасила его в свой любимый красно-жёлтый цвет. Он знал это, хотя и не видел этого сейчас. Мир представал перед ним огненно-серым.
Часовой конечно же спал, свесив голову на грудь, навалясь на древко пики, упёртое в землю. Вместе с храпом исходил из его рта кислый запах пивной отрыжки. Набрался воин...
Одна створка Врат распахнута настежь — входи и выходи кто хочешь. Знали бы в долине, как здесь несётся служба!
Осторожно приблизившись к часовому, он обхватил его шею предплечьем, потянул на себя, прижимая затылком к груди. Сползший на глаза воину островерхий шлем свалился от этого движения, брякнул о какой-то камешек, открыв чернеющему небу выбритую на голове руну сохранения. Солдат проснулся, дёрнулся, всхрапнул.
Обручь на предплечье, сжавшем горло часового, была выкована в Каззате — серебристая змейка, обвивала руку тугими витками чешуйчатого тела. У запястья она поднимала изящную смертоносную головку с мизерными бусинками глаз, выточенными из зелёного гаггата. Если нажать на эту головку посильнее, внутри сработает пружинка, которая вытолкнет вперёд жало — полую иглу, в которую из внутренней капсулы поступит яд.
Когда часовой задёргался, он вдавил эту змеиную головку ему в шею у подбородка, поверх ворота кольчуги. Сухо и еле слышно щёлкнула пружинка. Укол.
Проснувшийся и ничего не понимающий воин отпустил бесполезную пику, зашарил рукой по поясу, нащупывая кинжал.
- Тише, - прошептал он ему на ухо. - Ты отравлен и через минуту умрёшь. Обратись к богам с молитвой.
Но часовой не послушал его — выдернул из ножен кинжал, попытался ударить назад, через плечо и тут же — снизу, за спину. Отравитель небрежно отвёл от первого удара лицо, отдёрнул от второго ногу.
- Скажи хотя бы твоё имя, - попросил он, - чтобы я мог принести жертву искупления.
Наверное, часовой уже что-то почувствовал, потому что вдруг замер, словно прислушиваясь к биению своего сердца, которое дало сейчас первый сбой.
- Ну, скорее же! - поторопил убийца почти в голос. - Ты умираешь.
- Даэд, - успел прошептать воин, прежде чем перестал дышать.
- Спи, Даэд, - сказал убийца, мягко опуская спину мертвеца на землю.
Шатёр десятника найти было легко, очень легко. Потому что шатров было всего три, а у десятника — самый большой и стоящий на небольшом взгорке, в стороне от Врат. Кроме того, в отряде была всего одна женщина. И эта женщина принадлежала десятнику. И это её стоны доносились из шатра.
Когда убийца чуть отодвинул полог и заглянул внутрь, то прежде всего увидел тускло догоравший на низком столе жировик. Чуть в стороне примостилась стойка для оружия, в которой торчали пика и дротик. Сбоку прислонился боевой молот.
Десятник пыхтел на топчане, поверх своей любовницы, чьи грязные пятки примостились на его бёдрах. Она постанывала и всхлипывала под ним как самая настоящая женщина, хотя это был воин — два с половиной аршина мускулистой сухой плоти, имеющей очень слабое представление о талии и не имевшей ничего общего с трепетной хрупкостью грациозной девы.
Они не услышали ни тяжёлого шороха кожаного полога, ни шагов, когда он вошёл. Они приближались к вершине того, что в других обстоятельствах назвали бы плотской любовью.
- Бодр! - позвал он десятника.
Тот прекратил двигаться, недовольно оглянулся.
В одно мгновение соскочил со своей напрягшейся подруги. Первым его движением было метнуться к стойке с оружием, но получше разглядев незваного гостя, он быстро сообразил, сколь ничтожны его шансы успеть. Поэтому с перекошенным от гнева и недоумения лицом замер перед незваным гостем. Из чёрных зарослей между его ног дыбился несоразмерно большой уд, который теперь стремительно опадал.
Убийца бросил невольный взгляд на чёрную кляксу влажно слипшихся волос между ног мощной рыжеволосой варварши, покривился от густого душного запаха пота и похоти, повисшего в шатре. У него так давно не было женщины! А воительница неторопливо смежила бёдра и села на ложе, обхватив руками колени. Он видел, как перекатывались под кожей при каждом движении железные мускулы, как колыхнулись уже не юные, но всё ещё налитые груди с большими тёмными пятнами вокруг сосков.
- Гайн! - выдохнул десятник, покривив губы то ли в попытке усмехнуться, то ли в бессилии сдержать ярость.
- Да, Бодр, это я. Пришёл убить тебя.
- Убить... Вот оно что... - покивал десятник. Глаза его покосились в сторону пики. - А как ты вышел из клетки?
- Глупец, - усмехнулся пришедший. - Ты совсем забыл о службе. Распустились вы тут за четыре месяца.
Десятник скрипнул зубами. Он конечно был готов порвать пришельца. Но знал, что в кулачной драке ему не будет удачи, а добраться до оружия ему не позволят.
- Глупец, - повторил убийца, на всякий случай делая шаг ближе, смакуя бессильную ярость противника и собственное превосходство. - Сегодня Аспидова ночь. Забыл?
- Сегодня? - задумчиво и ошарашенно повторил десятник. - А разве она не открывает третью декаду?
- Нет, Бодр, - покачал головой тот, кого назвали гайном, продолжая улыбаться. - Она закрывает вторую.
- Хм...
- Твой часовой спал. Если бы ты потакал службе, а не уду, ты мог бы сегодня остаться живым.
- Говоришь так, будто я обречён, - криво усмехнулся десятник.
- Ты обречён, - кивнул гайн и небрежно нажал секретный виток змеиного тела на правой обручи.
Звякнув, из-под неё высунулось узкое отточенное лезвие и бледно замерцало в тусклом свете жирника.
- Мы ещё можем договориться, - произнёс Бодр, не в силах оторвать взгляда от жала клинка. - Чего ты хочешь за мою жизнь?
Убийца покачал головой.
- Призыв крови не имеет цены в золоте, десятник.
- Свою цену имеет всё, Эверн, - усмехнулся десятник, под страхом смерти снизойдя до имени своего врага. Потом недоуменно поднял брови и покачал головой: - У меня нет кровников.
- Есть, - произнёс гайн и взмахнул рукой.
Бодр успел увернуться от удара. Это был опытный воин, сокрушивший своим молотом не одну жизнь. Если бы он сейчас добрался до своего оружия... Гайн видел, как эти ужасные кувалды ломают колени, дробят тазовые кости, превращают в месиво грудные клетки врагов. А если десятник нанесёт удар в голову, голова противника разлетится подобно брошенному в стену сырому яйцу.
Но Бодр не добрался до цели — гайн сделал длинный прыжок к стойке и взмахнул рукой ещё раз, вынудив воина отскочить. Жаждущие пальцы десятника так и не коснулись гладкой отполированной рукояти верного друга, а на шее появилась полоска лёгкого пореза.
Убийца улыбнулся гневному взгляду противника и пожал плечами:
- Тебе не повезло родиться низким. Мой шаг шире.
Это было так. Рост десятника, при всей его мощи, не превышал двух аршинов и пяди [160 см].
- Лови! - воскликнула вдруг женщина.
Гайн увидел, как тонкой тенью метнулся через шатёр дротик, оставленный, наверное, воительницей подле топчана. Рука Бодра уверенным хватом приняла древко и, продолжая движение оружия, не остановив его ни на миг, направила остриё в грудь противника. Обнажённая женщина вскочила с ложа и метнулась к своему поясу, брошенному у стола — за мечом.
Чуть уклонясь влево и подняв локоть так, чтобы дротик скользнул под мышкой, гайн сделал выпад и нанёс удар. Кинжал легко и уверенно вошёл в горло десятника, взрезав кадык. Дротик, выпущенный ослабевшими руками, остался у гайна под мышкой, когда Бодр, захрапев, повалился на утоптанную солому.
Перехватив дротик в руку, не теряя времени, убийца выскочил из шатра и метнулся к Вратам.
Воительница бросала пику вслепую, на звук шагов, поэтому многое зависело от богини удачи. Богиня была на стороне гайна: пика пробила кожаную стенку шатра и лишь оцарапала убийце бок, прежде чем обессиленно ткнуться в землю.
Часовой у Врат тоже спал. Он сидел на земле, прислонясь к закрытой створке, свесив голову, и пускал на кольчугу слюни. Не было ни причин, ни желания убивать его — смертей на сегодня уже достаточно. Но он проснулся совершенно не вовремя. Пришлось на бегу всадить дротик ему в шею.
Вторая створка была бесхозяйственно открыта. Если её захлопнуть, две половинки руны «сар» соединятся, запечатав врата магической силой, которая крепче любого замка и неподвластна никому, кроме знающего заклинание.
Последний караван прошёл через Врата два дня назад — десятка три вооружённых до зубов солдат и две упряжки по паре лошадей, тянущих за собой крытые повозки обоза. Десятник даже не утруждал себя особой щепетильностью в проверке документов: бросил быстрый взгляд на свиток с болтающейся на нём печатью, кивнул и махнул рукой — «проходи».
Гайн не знал, куда его выведут эти Врата. Ему важно было побыстрей уйти с места преступления, а опять плестись, ночью, по узкой тропе среди скал, по которой он пришёл сюда четыре дня назад, совершенно не хотелось. Да и стража, которая вот-вот — усилиями десятниковой любовницы — поднимется, не даст ему далеко уйти.
В подтверждение этого, разрывая сгущающуюся тьму, раздался истошный женский вопль:
- Тревога!
Не было времени ни предаваться раздумьям, ни рассчитывать шансы в возможной потасовке. Гайн одним движением перерезал пояс на часовом, сдёрнул с него ножны с коротким мечом, скользнул за Врата.
Хотел толкнуть за собой створку, чтобы хоть ненадолго отсрочить возможную погоню. Но никаких ворот за спиной не было.
Щелчком кнопки спрятав кинжал, осмотрелся. Дорога, посреди которой он очутился, вела с запада на восток, туда, где за высоким отрогом громадных гор вот-вот разгорится восход, завершая Аспидову ночь. Местность была ему совершенно незнакома, он даже не представлял куда бросили его эти ворота — приблизили они его к цели или отшвырнули на много дней пути назад. Он никогда ранее не видел этих гор. Они напомнили ему Лысые отроги, но все горы так или иначе похожи друг на друга, особенно в ночной тьме.
Не было времени стоять здесь и раздумывать, потому что в любой миг из ниоткуда могла возникнуть погоня. Он повесил на пояс меч стражника и метнулся в сторону от дороги, туда, где в слабом лунном свете вставали заросли неведомого леса. Пока длится Аспидова ночь, любой лес примет его как родного, никакая опасность, кроме уж самого дикого зверя, не ждёт его в кущах.
Эверн был илодом. Илод - это наёмный убийца. Причём не простой наёмный убийца из того грязного и вечно полупьяного отребья, которое вы можете встретить в любом порту или таверне и нанять за пару серебряных монет и бочонок пива. И даже не элита, представителя которой можно нанять только через астролога или специального агента, заплатив за работу не меньше дюжины золотых. Илоды — это каста мстителей, убивающих только по требованию крови.
Кроме того, он был гайном. Нет во всём мире никого равного гайнам в искусстве рукопашной схватки, потому что гайны ловки и молниеносны как кошки, гибки и хладнокровны как змеи, обладают отменной реакцией и звериным чутьём. Но это не главное. Главное — это то, что гайны соединяют в себе человека, кошку и аспида. Сотни и сотни лет назад основным занятием гайнов стала профессия илода.
Если вы встретили гайна, можете быть уверены почти наверняка, что это илод.
Если у вас есть кровник, будьте уверены: рано или поздно явится илод и заберёт вашу жизнь.
Продираясь в зарослях, обдиравших его кожу, прикрытую только короткой кожаной рубахой без рукавов, он старался двигаться вдоль дороги, на восток. Сейчас это было нетрудно, благодаря животному чутью, не позволявшему сбиться с дороги и хранить выбранное направление. Глубже в лес колючие заросли поредели, и теперь он мог двигаться быстро и совершенно бесшумно по мягкому мху и палой листве между нечастых древесных стволов, источавших смолистый запах.
Не прошло и десяти минут, как он почуял погоню. Не услышал, не увидел, а именно почуял. Притаился за ближним стволом, под жидким кустом роки, замерев, сдерживая дыхание.
Дорога оставалась в тридцати шагах севернее, он не мог видеть её за стволами деревьев и кустарником, наросшим по краю леса, однако ему и не нужно было видеть — он не сомневался, что это погоня. Стражники не должны были покидать своего поста, но он не сомневался, что они покинут — потерянная жизнь десятника обернулась бы для всех их бедой, если бы стало известно, при каких обстоятельствах эта жизнь была утеряна. А если бы ещё оказалось, что они не приняли никаких мер к поиску убийцы, им пришлось бы и совсем солоно. Поэтому гайн не сомневался ни минуты, что погоня будет. И у преследователей было одно преимущество — в отличие от илода они знали, куда их выведут Врата.
Несколько минут он прислушивался, пытаясь по шагам определить, сколько человек отправилось за ним. Или слух его обманывал, или выходило, что… Да нет, они не настолько глупы, чтобы отправить за опасным убийцей, за гайном, всего одного стражника. Если только, тот не знает наверняка, что по эту сторону очень быстро найдёт людей, способных схватить беглеца.
Да, вероятно, где-то неподалёку есть какой-нибудь городишко, или форт, или, на худой конец, деревня, которых не миновать беглецу. Ну что ж, даже если всё это так, со стороны стражи очень неосмотрительно послать только одного. Неужели они не догадываются, что отправили его на верную смерть? Неужели сам преследователь не понимает этого?
Он поднялся и бесшумно двинулся дальше, прислушиваясь к дороге, понемногу забирая влево, к оторочке из кустарника, чтобы в просвете осенней листвы разглядеть идущего по дороге. Лунный свет, проливавшийся с неба мутью сильно разбавленного водой молока, позволил ему разглядеть гигантскую тень, ползущую по дороге, но чтобы разглядеть того, кто эту тень отбрасывал, надо было раздвинуть колючие ветви.
Он присел на корточки, протянул руку, бесшумно отвёл в сторону тугие колючие стебли и выглянул на дорогу.
Проторённый путь змеился, уводя к узкой ложбине между лесом и холмами, встающими к отрогу. Поблёскивали в лунном свете редкие камни, маячила вдалеке, у распутья, веха. И никого на дороге видно не было.
Чутьё обмануло его?
Нет. Какой-то неясный запах примешивался к свежему аромату ночи, трав, древесной смолы. Это был не животный, человеческий запах.
Тогда он медленно опустился на землю и пополз.
Палая листва под его гибким чёрным телом шуршала настолько неслышно, что не всякий зверь услышал бы этот звук. Гайн змеился среди низкорослой колючей травы, усеявшей влажную землю под кустарником — наверное, здесь, не так давно прошёл дождь. Он полз быстро, уставясь немигающим взглядом глазок-бусинок вдоль кромки дороги. Лунный свет мягко дрожал в его блестящих чешуйках. Его раздвоенный язычок чутко улавливал любое движение, любой звук и очень скоро уловил тепло — живое тепло.
Неслышно обогнул массивные корни пахучего эттела и замер.
Человек стоял на коленях у обочины и неотрывно глядел на вершины гор. Ладони его были сложены перед грудью, а губы шептали что-то неразличимое — змеи глухи, Эверн при всём желании не разобрал бы слов.
Человек не был воином стражи. Его чёрные волосы с затерявшимися в них нитями седины поблёскивали в лунном свете, а подбородок и щёки скрывались под густой бородой. Длинная одежда цвета бычьей крови, до самых пят подобно женскому платью, была перехвачена верёвкой; тут и там в прорехи проглядывало голое тело.
Человек неотрывно смотрел на горные вершины и не видел длинной, чёрной с золотисто-жёлтыми полосками змеи — убийственно красивого аспида, неслышно подползавшего к его ногам.
2. Королева грёз
В замке было холодно, но только не им. По носу Илэда Баргаса Учтивого стекла капля пота и повисла на самом кончике, грозя вот-вот упасть на лицо женщины, лежащей под ним. Опираясь локтями на перину, мужчина тяжело дышал, его неотрывный взгляд блуждал по перекошенному страстью лику партнёрши — по её раскрасневшимся щекам, складке меж бровей, покрытому испариной лбу, влажным губам. Он двигался всё чаще и чаще, предчувствуя близость конца; она отвечала его движениям лёгкими грудными стонами и всхлипываниями. Между ног у неё то и дело громко хлюпало, но ей не было до этого дела — она вся растворилась в наслаждении.
Через минуту его протяжные стоны примешались к женским вскрикам, настолько несдержанным, что мужчине пришлось припасть губами ко рту партнёрши, чтобы заглушить их. Она жадно отвечала на его поцелуи, извиваясь под ним, царапая длинными ногтями его спину и ягодицы, прося ещё и ещё. Но он обессилел и на минуту замерев на ней, расслабившись, придавив своей массой, наконец скатился с прекрасного женского тела и вытянулся рядом, утомлённо закрыв глаза, целуя её плечо. Она приподнялась, положила голову ему на грудь, блаженно вздохнула.
Двадцатилетняя Лайра Дэрлахи, урождённая Раннахан, дочь короля Фэрли Раннаха принимала у себя Илэда Баргаса Учтивого, наследного франа [лорда] и владетеля замка Эбелхолф каждый четвёртый день седмицы, когда отец её, король Западного Ивердона, отправлялся с утра на охоту, а вечером, после буйного пира, весь замок Иверхолф погружался в пьяный беспробудный сон. В другие дни они могли встречаться лишь на королевских приёмах, на которых даже не смотрели в сторону друг друга, чтобы случайно не выдать своего знакомства. Принцессе и замужней женщине не пристало знаться с представителем увядшего рода изгнанников Баргасов. Конечно, сын за отца не ответчик, и молодому Илэду, в отличие от его отца, не отказывали в милости находиться при дворе короля, но при каждом удобном случае давали понять, как многим он обязан двору за эту малость. Супруга же Баргаса Учтивого, франи Мэд Баргасси, урождённая Агруин проживала в супружеском замке, где нянчила рождённую два месяца тому назад вторую дочь.
- Устал, - нежно прошептала Лайра, отирая пот со лба своего любовника.
- Битва не была лёгкой, - улыбнулся он.
- Мой воин!
- Моя принцесса.
Она поморщилась, заелозила задом, почувствовав под ягодицей холодную влагу на простыне.
- Когда-нибудь у моего воина хватит отваги пролиться в меня, а не на перину? - спросила она, и в голосе её прозвучало если не презрение, то некоторое разочарование, которого, впрочем, её блаженствующий любовник по простоте своей не уловил.
- Ты же знаешь, любовь моя…
- Ненавижу эти слова, - перебила она. - Если кто-то начинает говорить мне «Ты же знаешь, дорогая…», за этим обязательно воспоследует какой-нибудь ничего не значащий лепет. «Ты же знаешь, дорогая, - говорит мне король-отец, - фран Дэрлах очень ценен для королевства — у него сорок тысяч воинов и много золота». И это сулит мне прожить остаток жизни со стариком, которому интересны только вонючие лошади, вшивая солдатня и кровопролитие. «Вы же знаете, моя великолепная супруга, - говорит мне этот невозможный старик, - у меня уже есть продолжатель рода. Зачем мне ещё один? Чтобы они предались братоубийству, когда настанет пора делить наследство?» И это значит, что я никогда не почувствую себя настоящей женщиной и матерью.
- Но он же твой муж, - вставил Учтивый. - У него есть определённый долг перед тобой.
- Муж… - горько усмехнулась она. - Долг… Что значат эти слова? Старика я совершенно не интересую.
Это было правдой. Вот уже четыре года фран Пол Дэрлах Грубый, пятидесятилетний человек-скала, обладал чудесным цветком из королевского сада, но единожды сорвав его, он больше уже им не интересовался — его гораздо более влекли охота, стычки с варварами окраинных земель и расширение пределов Ивердона. Род его продолжался в сыне от первой жены, в Илоне Дэрлахе, так что увядание старинному клану не грозило, и это сделало брак с королевской дочерью более или менее формальным. Жалобы Лайры на мужа перед отцом были бесполезны: короля мало волновало, будут ли в Ивердоне престолонаследники третьей очереди. Её мать, надменная королева Она Раннахи, могла лишь высокомерно и по-женски пожурить франа Дэрлаха. В общем, Лайра Дэрлахи, и ранее-то особо не интересовавшая свою семью, с выходом замуж вообще стала тем самым «отрезанным ломтём», о котором королевская семья лишь смутно вспоминает, когда кто-нибудь произнесёт «наш клан».
- Меня даже некому защитить, - продолжала принцесса. - Когда этот неотёсанный фран Дэод Гиллор Медный с мерзкой улыбкой на губах наступил на мой шлейф и порвал мне платье… Это ли не оскорбление?! Даже тогда король сказал: «Ты же знаешь, милая моя дочь, королевство сейчас не в том положении, когда его правитель может поссориться с одним из сильнейших кланов из-за бабской тряпки. В конце концов, у тебя есть муж, защищать тебя — его прямая обязанность». А Дэрлах Грубый вместо того, чтобы пойти и срубить наглецу голову, пьёт с ним пиво и заставляет меня подать ему на поцелуй руку в знак прощения его «медвежьей неуклюжести».
- У тебя есть брат, - напомнил Учтивый.
Лайра поднялась, спустилась с ложа; быстро перебирая голыми подошвами по холодному каменному полу, отошла к ночному горшку, присела. Испущенные ветры гулко отдались в красной меди. Илэд Баргас улыбнулся, прислушался к звонкому журчанью.
- Мой братец фран Коэл Раннахан не способен никого убить, - наконец ответила она на его слова.
Журчание оборвалось, упали несколько последних капель.
- Он слишком труслив, - продолжала она. - Конечно, никто не говорит ему этого прямо, кроме меня. Другие называют это скромностью, мягкосердечием или как-нибудь ещё, но… - она поднялась, шмыгнула обратно к ложу. - Но как ни назови трусость, она не перестанет ею быть.
Вытянулась рядом с Илэдом, снова положила голову ему на грудь.
- Ты так прямо и говоришь ему, что он трус? - удивился он.
- Ну да. Это же мой брат.
- Вряд ли мужчине понравится, если его назвать в глаза трусом. Даже если он и в самом деле трус. Скорей всего, трусу это понравится даже ещё меньше, чем человеку отважному.
Она улыбнулась, жадно поцеловала его, уселась сверху.
- Ты королева, Лайра, - прошептал он, пожирая взглядом её высокую грудь, припухлые губы, тонкую стройную шею, большие зелёные глаза в густой опушке длинных ресниц и чувствуя новый прилив желания.
- Королева… - горько улыбнулась она. - Королева без короны.
- Ты королева моих грёз.
- Корона из грёз тесна мне, фран Илэд Баргас Учтивый. А настоящую ты, к сожалению, предложить мне не сможешь.
- Когда-нибудь… - начал было он.
- Ни-ког-да, - перебила она, наклонясь и покусывая его подбородок.
Он вздрогнул, выгнулся под ней, когда она принялась едва ощутимыми поцелуями ласкать его шею.
- У тебя ведь родилась вторая дочь, - прошептала принцесса.
- Да, - поморщился он.
- А тебе хотелось бы наследника.
- Как всякому мужчине, продолжателю рода.
Она задумчиво улыбнулась.
- Но-о… - он открыл глаза, уставился на неё. - Но ты же не думаешь, что…
- Нет конечно, - со смехом перебила она. - Как тебе могло прийти в голову подобное!
- Тогда… тогда зачем ты…
Она не дала ему договорить — задвигала тазом, улавливая в себя его восставшую мужественность. Он застонал, когда почувствовал мягкие влажные объятия, увлекающие его похотливый отросток в тёплые глубины её жадного до любви тела.
- Лайра… - прошептал он, стискивая её нежные бёдра.
Застонав, она принялась раскачиваться на нём, вбирая всего, без остатка. Она была страстной и похотливой в расцвете своих двадцати лет, принцесса Лайра Дэрлахи урождённая Раннахан.
Он хотел бы вырваться из-под неё в последний момент, но ему не хватило ни сил, ни желания, а она так крепко прижала его к перине, пожирая его, впитывая в себя истекающее семя, что он только зарычал от накала похоти, до боли сдавливая пальцами её грудь.
Потом она быстро скатилась с любовника, легла на спину, смежив бёдра, дабы не утерять ни капли драгоценной жидкости. А он, тяжело дыша, покрывал поцелуями её живот и груди и клялся своей королеве грёз в вечной любви.
Через какое-то время она взяла его за волосы и отвела голову от своего влажного лобка, который Баргас Учтивый покрывал поцелуями, устремляясь всё ниже. Она спрыгнула с ложа, чувствуя, как его семя истекает из неё и скользит по бёдрам, подошла к секретеру, выдвинула один из ящичков. Там, между свитками писем её мужа и отточенным лезвием кинжала мессийской стали, стояла древняя медная шкатулка, подаренная королевой-матерью в день свадьбы. В той шкатулке, посреди десятка колец, кулонов и брошей, способных сделать состояние какому-нибудь не очень богатому франу, лежал золотой перстень. Золотая змейка, являвшаяся продолжением кольца, обвивала своим телом большой зелёный гаггат, добытый в южных копях и искусно огранённый мастерами вольного города Медоны. Дядя, поднесший ей в дар этот перстень, говорил, что история его теряется во мраке истории за столетия до образования самого королевства Ивердон.
С драгоценностью, заигравшей зелёными искрами в тусклом свете свечей, она вернулась на ложе, присела возле лежащего любовника, который, кажется, совсем обессилел и готов был погрузиться в дремоту.
- Этот перстень принадлежал моему дяде, Граэду Раннаху Неудержимому, - сказала она, положив на грудь Баргаса холодную тяжесть. - Возьми его. Быть может, он поможет тебе обрести то, чего ты не имеешь. А ты поможешь мне.
- Я не могу, любовь моя, - сказал он, не отводя взгляда от золотой змейки. - Это слишком дорогой подарок.
- Скажи лучше, что боишься принять его от меня.
- Боюсь? - нервно улыбнулся Илэд. - Почему ты решила, моя милая?
- Потому что… - она подняла лицо улыбнулась его взгляду, провела ноготком по его подбородку, по шее. - Потому что… давай будем говорить правду, мой любезный Илэд, ты… ты трус.
Он беспечно, со всхрапом, хохотнул, перебирая её длинные, до пояса, белокурые волосы.
- Послушать тебя, так все кругом трусы, - сказал он.
- Так и есть, - кивнула она, и прикусила его сосок.
Он зашипел, втягивая воздух сквозь напрягшиеся губы.
- Ты такой же трус, как и мой братец, - продолжала она сквозь зубы, не выпуская сосок, обжигая его горячими толчками своего дыхания.
- Зачем же ты связалась со мной? - спросил он, закрывая глаза.
- Не зачем, а почему, - поправила она.
- Почему же?.. А-а-ах!..
- Потому что я влюблена в тебя, - отвечала она, спускаясь поцелуями по его животу вниз. - Ты красив. Ты силён и любвеобилен. Ты… учтив, о да!
- Меня же недаром зовут Учтивым, - простонал он.
- Угу. Держись меня, фран Илэд Баргас Учтивый, делай то, о чём я тебя попрошу, и ты никогда об этом не пожалеешь.
Он открыл блаженно смеженные веки, внимательно и с интересом посмотрел на любовницу. Она улыбнулась ему, лаская языком его флах.
- Где ты научилась всему этому? - спросил он, чувствуя, как она втягивает в рот мошонку и вздрагивая от удовольствия.
- Принцессе приходится до всего доходить своим умом, - пожала плечами она, не поняв его вопроса, - если эта принцесса лелеет надежду однажды стать королевой.
- Ты и в самом деле питаешь такие надежды? - спросил он заинтересованно.
Она поцеловала наконечник его ещё влажного и липкого от их смешавшихся соков жезла, ответила коротко и с деланным равнодушием:
- Да.
Фран Илэд Баргас Учтивый остановился в гулкой темноте перехода, ведущего через малые покои и храмовый зал во двор замка, вставил факел в держатель, прижался спиной к холодной стене. Глубоко вдохнул прохладный ночной воздух, в котором запахи близкой осени смешались с вонью сточного желоба, идущего вдоль стены. Пьяный замок спал и смотрел свои жестокие, жалостливые, похотливые, кошмарные или завистливые сны. Учтивый ненадивел его. Ненавидел всех здесь живущих и с лёгким сердцем пожелал бы смерти любому, сопящему сейчас в его многочисленных покоях. Любому, кроме…
Он сдёрнул с пальца подарок Лайры и долго рассматривал перстень в свете факела. Зелёный гаггат поблёскивал тёмным и холодным, как морские глубины, нутром, посверкивал бесчисленными гранями. Равнодушно глядела в лицо зелёными глазками маленькая золотая змейка.
- Красивая штучка! - прошептал Баргас. - Работа древняя и добротная. Стоит не одну сотню золотых.
«Неужели эта дура и в самом деле не понимает, какой опасный подарок мне сделала? - подумал он затем. - Опасный в первую очередь для неё самой… Но, демоны и проклятье, как быстро эта девка сошла от меня с ума!»
Он понимал и всю прелесть подарка и всю его опасность. Он был способен прикинуть те выгоды, которые мог бы извлечь из перстня в своё время. Потом, когда страсти улягутся, или Лайра вдруг решит взбрыкнуть, или ему понадобится от неё что-нибудь этакое… Тогда этот перстень позволит ему легко управлять этой похотливой сучкой, она тысячу раз пожалеет о минуте безудержной страсти…
Да, всё это так. Но до возможного получения выгод следовало ещё дожить, а сверкая этим камнем на пальце, вряд ли он пробудет живым больше двух-трёх дней.
«Глупая, глупая Лайра, дочь Раннаха Угрюмого, принцесса Ивердона! Влюблена в меня, как сто тысяч похотливых кошек. И надо признать, я тоже готов сойти от неё с ума… Да, пожалуй, готов… Но не сойду. Я слишком люблю жить».
Он ещё раз взвесил на ладони драгоценность, любуясь безукоризненной работой ювелира. Можно было бы его продать, но в этом городе он не знал ни одного скупщика, которому мог бы довериться, в молчании которого был бы уверен. Держать подарок при себе, а тем более носить его… это была бы величайшая глупость, которую он только мог совершить. Попробовать вывезти его в Эбелхолф, спрятать до поры до времени где-нибудь в библиотеке? Это можно было бы сделать, но замок слишком далеко — в двух неделях пути. Он не может отсутствовать при дворе целый месяц даже под предлогом того, что хочет навестить супругу и новорожденную дочь, которую ещё не видел. Самый ненужный при дворе человек, он, тем не менее, тут же вызовет толки и кривотолки и вряд ли будет отпущен. А соглядатаи министра-исполнителя, как гончие псы, тут же возьмут след — ведь министра-исполнителя не сможет не заинтересовать его внезапное желание уехать, и это после того, как он не отлучался из столицы почти уже полгода и был непременным участником всех дворцовых собраний, тенью двора.
И всё же…
И всё же, ценность этого перстня слишком велика во всех смыслах, чтобы вот так запросто взять и отказаться от неразумного в своей щедрости подарка принцессы Ивердонской!
Баргас Учтивый подбросил перстень на ладони, улыбнулся и, вздохнув, сунул его в обшлаг рукава.
Но прежде чем пальцы его выпустили драгоценный подарок, из-за поворота в малые покои, в свете факелов явился чей-то силуэт, сопровождаемый лязганием кольчуги двух стражников.
Учтивый вздрогнул и замер от неожиданности — увлечённый своими мыслями, он не услышал топота трёх пар ног по гулким коридорам.
Шедший впереди, завидев Илэда Баргаса, остановился. Характерный стук его шагов Учтивый сразу узнал — вместо одной ноги по каменному полу постукивал деревянный протез. Стражники тут же вышли вперёд, повыше поднимая факелы и кладя руки на рукояти мечей.
- Кто здесь? - спросил один из них. - Именем короля, назовись!
- О, это всего лишь я, - задрожав произнёс любовник принцессы Лайры Ивердонской. - Я, фран Илэд Баргас по прозвищу Учтивый.
Лоб его покрылся испариной, ладонь, сжимавшая перстень, вспотела. Он осторожно вынул пальцы вместе с перстнем из обшлага, отвёл руку за спину.
- Вы-то мне и нужны, фран Баргас, - произнёс голос хромого.
- Я? - изумился ловелас, холодея. - Но, фран Галлоф…
- Вернее, вы нужны не мне, - поправился министр-исполнитель, не слушая лепета Баргаса. - Зачем мне может понадобиться такой как вы… До поры до времени — незачем.
Баргас Учтивый молча пропустил это пренебрежительную тираду мимо ушей. Он не сомневался, что министр-распорядитель пронюхал о его связи с принцессой и направлялся сейчас в её покои, чтобы застать любовников на месте и в разгар их преступной связи.
- Да, фран Баргас, - проскрипел министр-исполнитель и, наверное, рот его перекосила хорошо знакомая всему двору мерзкая усмешка, - мне вы пока не нужны. Вы нужны королю.
- Королю? - пролепетал Учтивый, окончательно предаваясь ужасу.
- А что вы там прячете за спиной, фран?
- Ничего, - вздрогнул Баргас. - Уверяю вас, ничего такого, что могло бы оказаться вам интересным.
- Мне интересно всё, фран, - усмехнулся Тайн Галлоф, министр-исполнитель при короле Раннахе. - Всё, что происходит в этом дворце. И почему, например, вы находитесь здесь в столь поздний час мне тоже интересно. Насколько я помню, фран Баргас, вы не живёте при дворце.
- Нет… Я…
- Впрочем, не сейчас об этом, - спохватился министр с деланной суетливостью. - Как я уже сказал, вы нужны королю, а он не любит ждать.
- Зачем я нужен королю, позвольте узнать? - как можно учтивей вопросил Баргас.
- А кто вам сказал, что вы ему нужны? - усмехнулся министр-исполнитель. - Сто лет вы ему без надобности, фран.
- Но вы же только что… - Учтивый попытался улыбнуться. - Ах, это была шутка!
- Какие шутки в три часа ночи! - уже с холодом стали в голосе произнёс Галлоф по прозвищу Хромой. - И вообще, фран, мне кажется, вы забываетесь. Забываете с кем говорите. Я никогда не шучу, не та у меня должность.
- Да, фран министр, простите, - Баргас склонил голову.
- В общем, королю нужны не вы, - сказал хромой, сопровождая слова тихим трескучим хохотом. - Ему нужен любой, кто в этом дворце не спит и в состоянии, после минувшего пира, дойти до его покоев.
- Вот как…
- Следуйте за мной, - бросил министр, поворачиваясь. - Да, но сначала покажите мне вашу руку, ту, что за спиной. Не прячете ли вы там кинжал, замышляя убийство?
- Руку? - Баргас почувствовал, как разом ослабели его ноги, в которые отлила кровь, как покрылись холодной испариной лоб и щёки.
Не говоря больше ни слова, министр-исполнитель сделал знак стражникам. Те быстро приблизились к Учтивому. Он едва успел разжать пальцы, выпуская перстень, в течение многих веков бывший свидетелем любви, гнева, предательства, смертей и рождений, свидетелем истории многих кланов, в канализационный желоб. И только одна мысль сверлила мозг Учтивого: не промахнулся ли он, не брякнет ли сейчас золото, упав на каменный пол за его спиной, не сверкнёт ли в свете факелов зелёный глаз гаггата.
Стражник дерзко выдернул из-за спины руку Учтивого. Тот разжал пальцы, показывая пустую ладонь. Второй гвардеец заглянул ему за спину. Баргас надеялся, что он не услышит тихого шороха и постукивания, с которым перстень скатился по уходящему вниз, в стену, каменному желобу.
- Ну, что там? - вопросил министр.
- Ничего, фран министр-исполнитель, - отвечал стражник. - Если что-то и было, то он успел бросить это в сток.
- Вот как… - пожевал губами Галлоф. - Хм… Что вы бросили в сток, фран Илэд Баргас по прозвищу Учтивый?
- Ничего, фран, - как можно твёрже отвечал любовник принцессы. - Просто мне на мгновение стало плохо и я прислонился к стене, чтобы не упасть.
- Стало плохо… - задумчиво повторил министр. - Хм… Стало плохо… А что-то я не припомню вас на пиру… Ведь вы не были там, фран?
- Был.
- Были?
- Да, фран министр Галлоф.
- Хм… Я чувствую, фран Баргас, настала пора нам хорошенько поговорить. Побеседовать за кружечкой пива в моём кабинете… М-да… Но не сейчас, нет, конечно, не сейчас. Сейчас вас ждёт король. Идёмте.
Королева грёз, - думала Лайра Дэрлахи, засыпая на ещё горячей после любовных утех перине. - Королева грёз… Мило. Но какая глупость! Он прекрасен, мой Баргас Учтивый. Он замечательный любовник. Боги наделили его мужской красотой, силой и страстью, но обделили кое-чем другим: умом, смелостью и предусмотрительностью.
Ну что ж, иногда бывает, что это не самые необходимые для мужчины качества. Да, иногда от сообразительности и отваги больше беспокойства, чем пользы. В конце концов, имеем то, что имеем.
Она провела рукой по животу, прислушалась, словно надеялась тут же услышать, как вызревает в ней семя Баргасов. Только бы оно прижилось, пошло в рост и однажды распустилось! Уж Лайра Дэрлахи, урождённая Раннахан, принцесса Ивердона, найдёт применение этому цветку.
С блаженной улыбкой, нагая и прекрасная в своей цветущей молодости, разметавшись под тёплым шерстяным одеялом, принцесса уснула с трепетной улыбкой на губах.
3. Огонь и сталь
Постукивали о глиняные тарелки деревянные ложки, торопливо чавкали голодные рты, громко сопел разбитый нос Иглафа — отец хорошо наподдал ему сегодня за гуся, которого мальчишка проворонил. Гусь принадлежал толстяку Модэру, за него с отца будет спрошено. А чем старый плотник Лод сможет возместить утрату? Не деньгами же, которых у него нет. Понятное дело, платить за всё будет — он, Талед. Это ему, как самому младшему и бесполезному, придётся идти батрачить у Модэра две, а то и три недели. А батрачить у Модэра — это не хлебы в мёд обмакивать: нет более жадного, грубого, жестокого и скорого на расправу хозяина, чем Модэр Сухой.
- Жри, малохольный! - прикрикнул сердитый отец.
Талед спохватился, вышел из задумчивости, заторопился вычерпывать гороховую жижу. Иглаф под столом пнул его по колену, не отрываясь от своей миски, выуживая последние горошины. Было больно, но Талед даже не пикнул, чтобы лишний раз не дразнить отца.
Мать собрала пустые тарелки, принесла и положила на стол два куриных яйца — отцу и старшему Иглафу. Ей самой и сопляку Таледу добавки не полагалось. Талед остался сидеть на скамье, наблюдая, как отец очищает яйцо, макает его в крупную соль, откусывает сразу половину. Иглаф нарочито громко чавкал, ехидно поглядывая на младшего брата, всем своим видом передавая наслаждение от вкуснятины. Во рту Таледа накопилась слюна, он громко сглотнул. Отец перестал жевать, покосился на младшего. Потом, прежде чем Талед успел почувствовать грозящую опасность и исчезнуть под столом, отвесил ему тяжелую затрещину.
- Пошёл отсюда, ненасытное отродье! - прикрикнул он, яростно глядя в затуманившиеся глаза мальчика.
Талед, пошатываясь, поднялся, неуверенно поковылял к своему лежаку. Стены перед глазами плыли, пол под ногами качался и норовил сбросить с себя. Каково же пришлось Иглафу — к его-то голове отец приложился покрепче и не один раз. Впрочем, Иглафу уже четырнадцать, он мальчишка плотно сбитый, в отца, и почти уже взрослый. А Таледу ещё только одиннадцать. Были дети и помладше его, но Раган — его семилетняя сестра — умерла прошлой голодной зимой. Вместе с пятилетним Фодилом.
Талед добрался до лежака, присел. Голова была тяжёлой и звонкой, тянула к полу.
- Эй, - окликнул отец, - ты что это, уже в кровать завалился? Не рано ли?
- Я сейчас встану, отец, - вяло отвечал Талед, падая на лежак. - Полежу только совсем чуть-чуть. У меня в глазах всё плывёт.
- Сейчас у тебя ещё не так поплывёт, дармоед, если сию же минуту не поднимешься и не пойдёшь колоть дрова! - пригрозил отец. - И не забывай, что завтра с утра тебе отправляться к Модэру Сухому.
Талед вспомнил, как один раз уже довелось ему батрачить у Сухого. Когда он просил у скупца кусок хлеба, тот отвечал: «Ещё я должен и кормить тебя, дрянь? Жрать будешь дома, а здесь ты для того, чтобы работать!» Приходя домой, Талед просил у матери еды, но отец говорил: «Ты что же это, поганец, у хозяина, небось, нажрался, ещё и дома хочешь кусок у брата изо рта вырвать? Брат хоть что-то домой приносит, а с тебя какая польза?» При этом он даже не вспоминал, за чьи грешки расплачивается перед Модэром Сухим Талед.
Держась за деревянную стойку мальчик поднялся, но не мог отпустить свою опору и сделять хотя бы шаг — его мутило. Тем не менее, он торопливо отпустил стойку, когда отец быстро поднялся с лавки, разъярённо глядя на сына. Иглаф улыбался.
- Я уже иду, отец, - пробормотал Талед, направляясь к двери. - Уже иду, не бейте меня больше.
- Слабак! - насмешливо бросил ему в спину Иглаф. - Обжора и слабак.
- А ты заткнись, сукин сын! - обратил отец свой гнев на него. - С тобой я тоже ещё не закончил. Или ты думаешь, что можешь…
Окончания фразы Талед уже не слышал — он вывалился за дверь и пошёл через двор, к навесу, под которым готовились к долгой зиме дрова. На полпути он подскользнулся на мокрой глинистой земле, упал, ткнулся лицом в лужу. Холодная вода, пахнущая прелой листвой, освежила его лоб, в голове прояснело. Он окунулся лицом в лужу ещё раз, помотал звенящей головой. Потом поднялся, зашёл под навес и взялся за топор.
Около получаса прошло в непрерывной работе — взять полено, несколькими ударами разрубить, собрать, сложить в поленницу, — прежде чем на сторожевой башне у дома старшины ударил колокол. Ударил ровно один раз. Напрягшийся Талед ждал новых ударов, но их не было. Это показалось ему страшным. Если бы где-то, в тесноте хибар, разгорался пожар, колокол молотил бы не умолкая. Если бы вблизи деревни появились варвары, колокол бил бы размеренно, раз за разом, по два коротких удара в раз. Если бы проезжали купцы или посланники франа Белдора Гилла Смуглого, которому принадлежала деревня, то колокол…
Талед не успел додумать свою мысль, потому что откуда-то с окраин донёсся неразборчивый галдёж и крики. Мальчик отбросил новое полено, перехватил топор двумя руками, прислушался, воображая себя витязем, заслышавшим приближение врага. Однако в следующую минуту, прежде чем он успел широким шагом дойти до ограды и приложить ладонь козырьком к глазам, всматриваясь в невидимый горизонт, над деревней вдруг взвился долгий и тонкий одинокий женский крик. От этого визга по спине Таледа пробежали мурашки — столько было в крике неизбывной тоски и смертной муки. Он замер перед воротами, размышляя, слышали в доме этот вопль, или нужно пойти и позвать отца.
Однако отец сам выглянул из дома. За его спиной маячило любопытное лицо Иглафа. Кажется, разговор с отцом закончился парой новых зуботычин, потому из разбитых губ старшего брата сочилась кровь.
- Что это было? - обратился Лод к Таледу.
- Кричал кто-то, - пожал плечами мальчик. - А сначала ударили в колокол. Один раз.
- Один раз?
- Один, отец.
- Что ты мелешь, сукин сын! - рассердился плотник и вышел во двор, направляясь к воротам. - Колокол не бьёт один раз. Должно быть ты спал, вместо того, чтобы колоть дрова, и ни беса не слышал, разрази тебя гром!
- Я не спал, дорогой отец, - Талед на всякий случай отступил подальше. - И всё слышал. Колокол у дома старшины ударил один раз. А потом был крик.
Отец вышел за ворота, направился к сторожевой башне, откуда всё громче и громче доносились крики. За ним, подражая неторопливой походке взрослого, отправился Иглаф. Мать испуганно застыла у двери. Талед посмотрел на неё, на удаляющихся отца и брата, потом, не выпуская из рук топор, бросился следом за ними.
- Талед, вернись! - окликнула мать, но он только прибавил прыти. - Вернись, паршивец, или я тебе все волосы выдеру!
Мальчик, не оглядываясь догнал брата, пошёл рядом.
- А ты куда направился, щенок? - бросил Иглаф, сплёвывая кровь из разбитой губы. - А ну бегом под юбку к матери!
Талед посторонился, отстал на пару шагов, но настырно следовал за старшими.
- Пошёл домой, щенок! - не унимался старший брат.
- Заткнись! - прикрикнул на него отец, когда они завернули за дом горшечника Смарла и могли видеть небольшую площадь перед домом старшины, на углу которой высилась деревянная сторожевая башня. Там, наверху, свисал из своей клети смотрящий. Из груди и лица его торчали стрелы. Как раз в тот момент, когда они втроём вывернули из-за дома горшечника, брошенный кем-то факел запалил башню. Тут же полыхнули два дома в стороне, у рва, окружавшего деревню. Снова закричали на разные голоса женщины. Талед увидел, как левее, со стороны Слёзного ручья взмыли над деревней несколько горящих стрел и посыпались вниз, на соломенные крыши домов. Солома занималась моментально — успела, должно быть, просохнуть после вчерашнего дождя.
- Домой! - крикнул отец, обернувшись к Иглафу. - Берите мать и — за реку.
Иглаф остановился, испытующе глядя на лицо отца: допустимо ли будет ослушаться. В конце поперечной улицы, появились двое всадников, в кольчугах, в простых воинских шлемах.
- Я тебе что сказал! - взревел отец, хватая Иглафа за грудки. - Бери сопляка и бегом отсюда за матерью!
Он отбросил старшего сына, тот попятился, не удержался на ногах, повалился в грязь. Всадники заметили их — повернули лошадей. Передний скалился редкозубой улыбкой и держал наготове пику.
Иглаф поднялся и, оглядываясь на отца, побежал обратно к дому. Отец вырвал у Таледа топор, толкнул его вслед за братом, повернулся к всадникам. Оборачиваясь на бегу, они видели, как первый всадник на скаку ударил отца пикой, но тот увернулся, нырнул под шею коню, рубанул оттуда всадника по колену. Плохой хозяйственный топор не мог причинить серьёзного увечья, он даже не прорубил кожаные штаны, однако конный заорал от боли, беспорядочно тыча в отца пикой. Подскакал второй.
В это время из-за дома слепого Фарлама появился деревенский дурачок Нарил. Здоровенный бугай, он раскрутил над головой пращу. Уж что-что, уж каким дураком он ни был, но в умении пускать из пращи камни отказать ему было нельзя. Увесистый голыш, который он метнул, со скобяным звуком ударил в шлем второго всадника, выбил его из седла. Воин мешком грохнулся на землю, замотал головой, разгоняя звенящих в голове мух. Его конь отбежал на соседнюю улицу, потянулся к чахлой траве. Нарил радостно завопил, хлопая себя по бокам, принялся плясать нелепый медвежий танец. Между тем первый всадник пытался вырвать поводья из руки плотника Лода. Конь гарцевал на месте. Пика раз за разом пронзала воздух. Но отец каждый раз успевал спрятаться под шеей коня и не отставал от него ни на шаг.
- Эй, Нарил, - крикнул он дурачку, нанося новый удар топором по ноге воина, от которого тот заорал, - а ну, давай, спешь-ка этого, чтобы я мог дотянуться до его башки!
Нарил радостно закивал, подобрал с земли грязный камень, вложил в пращу.
- Нарил может! - крикнул он. - Нарил ба-бах! Ух!
Камень просвистел, покидая раскрученную пращу. Но покинул он её, кажется, раньше времени — грязный, выскользнул из верёвок и взял неверное направление, пролетев возле лошадиной морды и едва не размозжив голову отцу.
- Дурак! - выругался плотник. - Флах тебе в бороду, Нарил, проклятый дурачина! Ты чуть не убил меня!
Из левой улочки, ведущей к дому старшины, вывернули ещё трое конных. Один из них заторопился на помощь тому, с которым схватился отец, двое других направились к удивлённому своей неудачей Нарилу. Отец, завидев пришедшую ко всадникам подмогу, бросил топор, отпустил конский повод и бросился бежать вслед за сыновьями. Не успел он сделать и пяти шагов, брошенная вслед пика ткнула его в спину, сбила с ног, повалила в грязь.
Иглаф дёрнул Таледа за рукав:
- Бежим отсюда!
- Отец! - возразил Талед. - Ему надо помочь.
- Дурак! - старший саданул мальчика по щеке. - Бегом к матери, он сказал. Давай, дёру, пока нас не проткнули!
Талед в последний раз оглянулся, увидел, как меч одного из всадников раскроил череп Нарила. Тот, с удивлённо раскрытым ртом, повалился под плетень пасечника Хоггола. Изо всех улиц выбегали вперемешку испуганные крестьяне или визжащие женщины и окольчуженные солдаты с окровавленными мечами и пиками.
Когда они добежали до дома, крыша его уже занималась огнём от упавшей на солому горящей стрелы. Во дворе лежала мать. Одна большая отвислая грудь вывалилась из-под разорванной и окровавленной рубахи. Другую прибила к рёбрам стрела с жёлтым опереньем и чёрной полосой вдоль древка.
Из сарая вышел солдат в кольчуге, без шлема. Меч болтался в ножнах, в руках он держал двух куриц — всю живность, которая водилась в семействе плотника Лода. Куры были обезглавлены, из открытых шей стекала на землю кровь.
- Эй, пацаны, - окликнул солдат Иглафа с Таледом, - а ну, идите-ка сюда.
- Зачем это? - спросил Иглаф, отступая, и отталкивая за спину себе Таледа.
Талед разглядел зелёную перевязь на груди воина. На выцветшей поредевшей материи ещё можно было различить ощерившуюся кабанью голову с длинными клыками — герб Далага Коллена по прозвищу Кабан. Фран Коллен обитал в замке дюжиной миль южнее и был давним врагом франа Белдора Гилла Смуглого, которому и принадлежала деревня.
- Ре-е-ежь! - пронёсся крик откуда-то от реки.
Тут и там вспыхивали новые хибары, и, кажется, уже не оставалось в деревне дома, который бы не горел.
- Режь всех! - донёсся крик от конца улицы, где лежал с пикой в спине их отец. - Не оставлять никого!
Солдат у сарая бросил куриц, выдернул из ножен меч, пошёл к мальчикам. Не долго думая, Иглаф бросился бежать. Таледу не нужно было говорить, что делать — он, ни слова не говоря, бросился следом.
- Эй, пацаны, стой! - крикнул солдат, но в погоню не бросился, опасаясь, видимо, оставить без надзора своих куриц. Он только свистнул всадникам в конце улицы и показал на убегавших мальчишек. Всадники ринулись было в погоню, но к счастью кто-то позвал их от дома кузнеца Бардила, у которого было две дочери на выданье. Девичьи визги подтвердили всадникам, что лучше направиться туда и провести время в утехе, чем гоняться за двумя несмышлёнышами.
В одну минуту братья обогнули усадьбу богача Дрила, проскочили между рук двух пьяных солдат, оторвавшихся от визжащей девки, которую они насиловали, проскочили мост через Слёзный ручей и бросились в кусты рока. Там, ободравшись о цепкие колючки, они залегли между прохладных корневищ, едва переводя дыхание.
Деревня полыхала. Со всех сторон доносились крики боли, вопли ужаса и предсмертные стоны. Тут и там рубили, насаживали на пики, рвали и жгли, забивали и травили собаками.
- Славная вышла нынче охота, - хохотнул кто-то совсем рядом.
- Да уж, - подтвердил другой голос, - фран Коллен добр к нам: не оставляет без развлечения и возможности немного заработать.
По берегу ручья, мимо кустов, в которых залегли мальчики, прошли двое в окровавленных кольчугах. Один нёс на плече мешок до половины полный награбленным добром, другой, с забрызганным кровью лицом, то и дело отпивал из бурдюка и громко отрыгивал.
- Говорят, они уложили Лахана и Вилда, - задумчиво сказал первый.
- Ну что ж, значит им не повезло, - отозвался второй. И рассмеялся: - Ну а нам — больше достанется.
- Это да, - хохотнул первый, кивая.
Они ушли по мосту, на ту сторону Слёзного ручья.
- Отца убили, - всхлипнул Талед.
- Без тебя знаю, щенок, - огрызнулся Иглаф.
- И мать.
- Заткнись.
- Что мы теперь будем делать?
- Отведу тебя к дяде Илмору, за Чёрные Камни.
- Отведёшь? А сам?
Иглаф сплюнул, посмотрел на кровавый плевок, повисший на листе рока.
- Не твоё дело, - проворчал, облизывая разбитые губы, старательно изображая из себя взрослого.
Через четверть часа крики стали стихать. Наверное, живых оставалось всё меньше. Деревня догорала. Поднявшийся ветер разгонял по полям и уносил за реку пепел.
- Ладно, - вздохнул Иглар, - надо уходить.
- Бросим отца? И мать?
- Ну ты и болван! - поморщился старший. - Ты, наверное, волшебник, да? Можешь пойти и оживить их?
- А вдруг они не умерли?
- Щенок! - Иглар презрительно сплюнул и треснул Таледа по уху. - Хватит болтать, шагай за мной.
Они выбрались из кустов рока. Иглар огляделся и направился обратно к мостку. Они перешли ручей и двинулись вдоль догорающих изб, к реке. Вышли на расхлябанную дорогу, захлюпали по ней худыми обутками, удаляясь от умирающей деревни.
- Эй, мелкота! - окликнул их хриплый и гнусавый голос.
Они обернулись. Под голым стволом дрона стоял лучник. Лет семнадцати, плосколицый, с наполовину срубленным носом.
- Куда бежите, детки? - криво улыбнулся он. Голос его гундел и булькал и срывался на свист и шёпот — видимо, из-за срубленного носа и покалеченной губы. Над остатками ноздрей, пока он говорил, то и дело вздувались пузыри. Талед подумал, что встреться этот лучник им в их деревне в другое время и без оружия, Иглаф хорошо бы над ним посмеялся — над уродливой мордой стрелка и этими пузырями соплей, которые при каждом слове выдувались из обрубка носа.
- Вы чьи? - вопросил лучник. - А ну, пойдите сюда.
Талед было послушно сделал шаг в его сторону, но Иглаф дёрнул его за рукав рубахи, чуть не порвав; крикнул:
- Дёру!
Талед замер в растерянности. Посмотрел на брата, чьи пятки уже мелькали, оскальзываясь, по дороге. Взглянул на горящую деревню. Потом на лучника, который, криво улыбаясь, снимал с плеча длинный лук.
- Быстро бежит! - подмигнул он Таледу, выдёргивая из колчана за спиной стрелу. - Спорим, попаду с первого раза? В шею.
- Это мой брат, - пролепетал Талед.
- Что говоришь, малец? - усмехнулся лучник. - Не слышу. Подойди ближе и скажи громко и отчётливо, как подобает мужчине!
- Это мой брат! - крикнул Талед. - Его зовут Иглаф.
Иглаф, услыхав голос брата, замедлил бег, остановился.
- Иглаф, говоришь, - кивнул лучник, накладывая стрелу.
- Талед! - окрикнул старший брат. - Беги скорей!
- Стой, где стоишь! - рявкнул Таледу стрелок, натягивая лук, целясь в старшего.
Глаза Иглафа широко раскрылись, он закричал, повернулся бежать. Тетива звякнула. Стрела со свистом и шорохом рассекла воздух, ударила мальчика в шею, оборвала крик. Ноги Иглафа подломились, и он повалился в грязь. Талед увидел, как заскребли по бурой жиже руки его брата, как быстро образовалось и росло под его горлом пятно крови. Он, кажется, сумел проползти пару шагов, прежде чем ноги его мелко задрожали, а потом он захрипел и замер.
- Вот, - довольно прогнусавил лучник. - Как и говорил — в шею.
- Отпустите меня, - молвил Талед.
- Чего? - переспросил воин, доставая из колчана стрелу. Неторопливо он наложил её на тетиву, улыбнулся Таледу, весело бросил: - Спорим, попаду прямо в сердце?
- Я не хочу спорить, - замотал головой Талед. Из глаз его потекли слёзы.
- Не хочешь? - как будто опешил стрелок. - Но так нечестно, малец! Я уже приготовил стрелу, так что тебе придётся поспорить со мной.
- Не надо, пожалуйста! - Талед опустился на колени, в грязь.
Лучник быстро поднял лук, прицелился.
Талед закрыл глаза, всхлипнул, ожидая немедленной боли и, наверное, смерти, которая придёт следом.
Но время шло, а боли не было. Он только слышал какую-то возню и сдавленные выкрики.
Тогда мальчик открыл глаза.
Его отец уже успел сбить лучника с ног и теперь, навалившись сверху, душил. Из отцовой спины, посреди большого кровавого пятна торчала пика. Лод Поджарый на всю деревню славился своим здоровьем и силой, и Талед радостно улыбнулся, нисколько не сомневаясь, что пика в спине — это для отца всё равно что комариный укус для него самого. Сейчас отец расправится с убийцей его брата, попросит Таледа выдернуть из спины пику и поведёт его домой, где уже валяется куча убитых разъярённым плотником воинов. Говорил же, говорил же Талед Иглафу, что отец жив! Не поверил…
Мать, наверное, тоже уже поднялась, выдернула из груди пустячную стрелу и оплакивает кормилец-курочек, вымешивая тесто на лепёшки. Хотя, нет, это — вряд ли. Дом-то сгорел, так что муки у них теперь нет. Ничего, отец что-нибудь придумает…
Лучник пытался кричать, но из горла его, сдавленного отцовыми пальцами вырывался только глухой хрип. Рука его металась по поясу и всё никак не могла нащупать кинжал. А ослабевший отец всё никак не мог его задушить.
Наконец солдат нащупал оружие, одним рывком выдернул кинжал из ножен и всадил отцу в бок.
- Беги, сукин сын! - крикнул тот Таледу. - Какого флаха глазеешь?! Беги, а не то я сам тебя убью!
Пальцы его не выпускали горла солдата, а тот, уже теряя сознание, раз за разом бил и бил отца в бок, в руку, в бедро, в щёку — куда смог дотянуться.
- Отец! - хотел крикнуть Талед, но с губ его слетел только едва слышный шёпот.
Рука лучника в очередной раз взметнулась для удара, но удара уже не получилось. Слабеющий отец, испуская изо рта яростный рёв и кровавую пену, всем телом навалился на свою жертву, вдавливая задохнувшегося лучника в грязь. Изо рта его хлынула кровь.
Тогда Талед повернулся и бросился бежать. На минуту он остановился возле брата, чтобы, повернув его, отразиться в мёртвых зрачках. Потом оглянулся на отца, без движения лежащего на трупе воина, и побежал дальше, забирая в сторону, к холмам, на боках которых выросла небольшая дроновая роща. Нужно было только перейти через Галлу по мосту, взять влево и затеряться в редких и голых, но таких желанных стволах.
Мальчик не представлял себе, что будет делать дальше. Он понимал и желал сейчас только одного: оказаться подальше от мёртвой деревни, где ещё хозяйничали убийцы с головой кабана на груди. Да, за Чёрными Камнями жил брат отца — дядя Илмор, гончар. Но где эти Чёрные Камни и как за ними отыскать дядю Илмора, Талед не представлял. Придётся идти от деревни к деревне, от хутора к хутору и спрашивать дорогу. Рано или поздно он найдёт дядину деревню.
Старший брат знал отцова брата, но Талед ни разу с ним не виделся и не представлял, найдёт ли родственника и как тот его примет, если вообще примет. Кажется, два брата не очень-то дружили.
Он добежал до реки и промчался по бревенчатому мосту на ту сторону. Оглянувшись на деревню, увидел кучку солдат возле трупов лучника и отца. Кажется, они смотрели вслед Таледу и обсуждали, не устроить ли на него охоту. К счастью, рядом не было видно всадников, так что у мальчика был шанс скрыться в роще.
- Эй, Талед! - окликнули его, едва он углубился в кусты, наросшие меж редких пахучих стволов дрона. Он вздрогнул от неожиданности и оглянулся.
У одного из деревьев сидел на земле лохматый и грязный человек, лицо которого показалось Таледу смутно знакомым. Из бедра мужчины торчал обломок стрелы.
- Бесова стрела! - покривился мужчина. - Знал бы ты, как мне больно… И не могу вытащить — наконечник, наверное, зазубрен.
Талед пожал плечами. Он ничем не мог помочь, но лицом постарался выразить молчаливое сочувствие.
- Ты что, не узнаёшь меня? - покосился на него мужчина. - Я Хвалаф. Помнишь? Я батрачил у Сухого Модэра, когда ты отрабатывал там за своего брата.
Да, точно, теперь Талед его вспомнил. Молчаливый, хмурый батрак, от которого он за всё время работы у Модэра так и не услышал ни единого слова. Правда, что само по себе уже хорошо, и не получил ни одного тычка.
- Я узнал тебя, - сказал он.
- Узнал, - улыбнулся раненый. - Это хорошо. Тогда ты, наверное, поможешь мне идти, а?
- Помогу, - отозвался Талед, немного подумав.
- Я только стану опираться на твоё плечо,- торопливо заговорил батрак, чтобы мальчишка не передумал и не сбежал. - Тебе не будет тяжело, обещаю. Я буду только немного опираться. У меня есть кусок ветчины и немного денег. Не пропадём.
Талед ещё никогда не пробовал ветчины.
- Ветчина?! - восторженно произнёс он. - А можно попробовать?
- Можно, конечно можно, малыш, - улыбнулся Хвалаф. - Ты обязательно попробуешь её, когда мы выйдем из рощи. Сначала нам нужно уйти подальше от деревни.
- А вы знаете, где Чёрные Камни?
- Чёрные Камни? - батрак огляделся, бросил взгляд на клубы дыма над догорающей деревней. - Знаю, малыш. Давай же поторопимся теперь, нам не стоит здесь задерживаться. Те люди видели, как ты убегал и могут отправиться в погоню.
Кряхтя, он протянул Таледу руку:
- Помоги мне подняться.
Талед подошёл, подал батраку руку. Тот стиснул его ладонь своей ручищей словно клешней, заглянул мальчику в глаза, улыбнулся.
- Молодец, хороший мальчик. Ты поможешь Хвалафу, а Хвалаф отблагодарит тебя. Давай же, тяни.
Талед напрягся и через минуту батрак, кряхтя и постанывая от боли, поднялся, подхватил с земли свою котомку, забросил на плечо. Из старой потёртой сумки действительно вкусно пахнуло мясом. Мужчина перехватил руку мальчика левой своей клешнёй, а правой обнял за плечи.
Идти Таледу, и правда, было совсем не тяжело — батрак почти не опирался на него и довольно споро пошагал вперёд. Кажется, рана не так уж сильно беспокоила его.
- Поторопись, поторопись малыш, - повторял он то и дело. - Уйдём от этого проклятого места.
«И совсем оно не проклятое, - думал Талед. - Прокляты те, кто пришли сюда с огнём и сталью».
Они шли молча, лишь иногда батрак то постанывал от боли, неудачно оскользнувшись на влажном корневище дрона, то поторапливал мальчика.
- Кажется, стрела раздробила мне кость, - жаловался он. - Надо быстрей добраться до какой-нибудь деревни и найти лекарку, пока рана не загнила. Не мог бы ты идти поживей?
Талед молча прибавлял шагу. Он запыхался и хотел есть. Он вспоминал последние минуты брата и отца, перед глазами являлась мать, пробитая стрелой, лежащая на земле с вывалившейся из-под рубахи грудью. Глаза щипало, хотелось плакать.
- Ничего, малыш, ничего, - успокаивал Хвалаф, замечая состояние мальчика. - Придёт время, и каждый из них получит своё. Поторопимся!
За край рощи они вышли уже к вечеру, когда в тихих сумерках зашуршал в дроновых кронах мелкий дождь.
Прежде чем выйти на дорогу, они некоторое время внимательно осматривались по сторонам. Наконец, Хвалаф решил, что можно идти — кабаньих голов поблизости, кажется, не было.
Они ступили на дорогу и повернули направо, на восток — в той стороне, милях в трёх-четырёх отсюда есть небольшая деревня, сказал батрак.
Но эти три или четыре мили пройти им не удалось.
Всадники появились неожиданно — вывернули из сгустившихся сумерек, из-за ближайшего холма. Деваться было некуда, бежать было поздно. Да и куда убежал бы раненый Хвалаф…
Их было четверо, все в дорогих пластинчатых кольчугах и шлемах с забралами — не те простые вояки, что вырезали деревню. Приблизившись, они окружили путников. В топоте гарцующих коней, в звоне кольчуги и бряцанье ножен Талед моментально растерялся, ему стало страшно. А Хвалаф, не выпуская руки мальчика, стиснув её ещё крепче, униженно кланялся и подобострастно улыбался.
На плащах и нагрудниках воинов Талед с ужасом рассмотрел ощерившиеся кабаньи головы.
- Кто вы? - обратился к ним один из воинов. Талед увидел бледное тонкое лицо юноши лет восемнадцати или чуть более.
- Мы батраки, сударь, - поклонился его спутник. - Меня зовут Хвалаф, а это — мой сынишка, Талед. Идём искать приработок в ближайшей деревне. Наверняка, какому-нибудь бочару или кожевеннику пригодятся две пары лишних рук.
Воин даже не взглянул на Таледа и, кажется, не очень-то слушал болтовню Хвалафа.
- Я смотрю, ты ранен, батрак по имени Хвалаф, - произнёс он. - Это обломок стрелы торчит из твоего бедра, не иначе.
- Э… - смутился Хвалаф. - Да, фран, не знаю вашего благородного имени, это так. Мы едва спаслись от разбойников, встретивших нас в роще.
- Разбойники в роще? - усмехнулся витязь. - Что за глупости мелет этот батрак!
- А стрела-то — с чёрной полосой, да ослепнут мои глаза, если они меня обманывают! - произнёс другой воин. - Не жёлтое ли у неё было оперение, батрак?
- И правда! С полосой, - подтвердил третий. - Будь я проклят, если эти стрелы оперял не Диллан!
- Так ты лжёшь, батрак по имени Хвалаф! - усмехнулся первый. - Из какой деревни вы идёте? Не подданные ли вы франа Белдора Гилла Смуглого?
- Нет-нет, ваша милость, - замотал головой Хвалаф, - мы совсем из других краёв, из дальних.
- Настолько дальних, что ты даже не вспомнишь имени вашего франа?
- Отчего же, ваша милость, вспомню, - кашлянул батрак. - Его зовут… его зовут фран Модэр Сухой.
- Модэр Сухой… - повторил воин, поворачиваясь к остальным. - Никогда не слышал о таком.
- И я тоже… И я… Не знаю такого, - отозвались трое его спутников.
Тогда первый тяжело спешился и встал перед Хвалафом, строго глядя ему в глаза.
- А вот, купите у меня мальчишку, милостивый фран, - пробормотал Хвалаф, старательно и суетливо кланяясь. - За два медных солнца отдам. Пригодится в услужении.
- Он врёт, он не мой отец! - взвизгнул Талед, пытаясь вырваться из цепких пальцев батрака.
- Не твой отец? - повторил воин и обратился к Хвалафу: - Проклятье, так ты вздумал обмануть меня, вонючее отродье?! Решил подзаработать на чужом мальчишке?!
- Не слушайте его, - отозвался испуганный батрак и хотел ещё что-то добавить, но воин вдруг наклонился и вырвал из его ноги обломок стрелы. Хвалаф заорал, из образовавшейся дыры в его бедре хлынула по грязной штанине кровь. Наконечник действительно оказался зазубренным, видны были на зубцах прилипшие к ним волокна мяса.
- Как вам эти зубья? - воин показал обломок остальным.
- Диллана работа, я сразу сказал, - мрачно отозвался один из них.
- Простите, сударь! - батрак повалился на колени, но руку Таледа по-прежнему не выпустил, так что тому волей не волей тоже пришлось повалиться в грязь.
Воин забрался обратно на коня, многозначительно глянул на своих спутников.
- Угу, - отозвался тот, что сразу признал стрелу. - Мальчишку тоже?
Первый обернулся на Таледа, задумался на минуту, придерживая коня. Потом сделал неопределённый жест рукой и стиснул бока животного, понуждая его двинуться по дороге дальше.
- Помилуйте! - закричал Хвалаф, который всё понял. - Помилуйте, драгоценный фран! Позвольте служить вам! Я даже медного гроша не попрошу за свою службу, даже миски похлёбки, которой вы кормите своих собак! Проси их, Талед, умоляй господ о милости!
- Помилуйте, добрые господа! - запричитал Талед, в ужасе закрывая глаза и кланяясь до самой земли.
За собственным криком он не услышал, как звякнул извлекаемый из ножен меч. В следующий миг что-то тёплое и липкое брызнуло ему на щёку и на руку. Запахло как в сарае Бода Кривого, куда Талед с Игларом ходили смотреть, как старый медянщик режет свинью. Голос батрака оборвался. Талед ощутил, как задрожала и враз ослабела рука Хвалафа, сжимавшая его руку.
Потом он почувствовал, как всадник приблизился к нему, услышал топот копыт возле самой своей головы. Зажмурился ещё крепче, приготовившись к железному холоду боли внутри своего тела.
- Встанешь ты или нет, быдлово отродье?! - услышал он над собой разъярённый голос. И в следующий миг могучая рука схватила его за волосы и оторвала от земли. Взвизгнув от боли, открыв глаза, мальчик увидел батрака Хвалафа, который так и стоял на коленях в дорожной грязи. Только головы на нём не было, а из осиротевшей шеи угасающими толчками истекала кровь.
- Смотри на меня, щенок! - велел воин.
Талед скосил на него глаза, боясь морщиться и шипеть от боли — казалось что всадник снимает с его головы кожу. Лицо его было сурово и страшно, от уха до подбородка его рассекал багровый шрам, один глаз был наполовину закрыт, а рыжие усы и борода так топорщились вперёд, будто в своём росте пытались уподобиться щетинистой траве.
- Будешь бежать за моей лошадью, - произнёс воин. - И не дай тебе боги или демоны отстать или попробовать скрыться! Я найду тебя и в ночи, догоню и… Знаешь ли ты, что я с тобой сделаю?
- Нет ваша милость, - простонал Талед, чувствуя, как текут из глаз слёзы.
- Сначала мой конь растопчет тебе ноги и живот, чтобы переломать кости и выпустить наружу твои тухлые кишки. А потом уже я раскрою твою дубовую башку, щенок. Но так, чтобы ты не сдох сразу, а чтобы только череп твой лопнул. И оставлю валяться на месте. За ночь в твою голову наползёт целая тьма муравьёв — то-то славный у них будет пир, если окажется, что в твоей пустой голове есть хоть капля мозга!
- Ты понял меня?! - рявкнул он, помолчав, чтобы у мальчика было время представить себе свою смерть.
- Я понял, ваша милость, - пролепетал Талед.
Витязь бросил его на землю и ударил бока своей лошади, отправляясь догонять остальных.
Талед метнулся было следом, но остановился и бегом вернулся к обезглавленному батраку, стоявшему на коленях посреди дороги. Стараясь не глядеть на мертвеца, он быстрым движением сдёрнул с его плеча так вкусно пахнущую котомку и только тогда, оскальзываясь на грязи, бросился догонять всадников.
4. Кабаны и лоси
- Мама! - испуганно выдохнул побледневший карлик-шут, когда на дороге впереди появилась из сумерек группа всадников.
- Где ты увидел маму, болван?! - рыкнул на него один из его спутников — мощный широкоплечий всадник со спутавшейся чёрной бородой. - Это всадники.
- И будь я проклят, если это не всадники Кабана, - добавил другой, щурясь в вечерний полумрак.
- И их пятеро против нас троих, - добавил третий.
- Четверых, - поправил бородатый.
- Кого ты посчитал четвёртым, фран Майд? - уставился на него шут снизу вверх со своего пони. - Уж не меня ли?
- Тьфу ты, демоны и боги! - выругался названный Майдом. - И правда, я посчитал тебя как воина. Прости меня, дурак.
Сидящий на пони шут пожал плечами.
- Но их тоже не пятеро, - сказал он. - Я вижу, что пятый двигается пешим, и это мальчишка.
- У тебя острое зрение, - похвалил один из стоящих позади.
- Да, я далеко вижу, - кивнул шут. - Потому и жив до сих пор.
- Думаю, что это уже не надолго, - заржал Майд, ощерив большие и ровные, но заметно нездоровые зубы.
Он выдернул из ножен меч и выехал на несколько шагов вперёд. Лязгнуло железо — его соратники обнажили мечи вслед за своим командиром.
Ридик, шут, подумал, не отторочить ли от седла свою игрушечную булаву, но решил, что оружие в руках только ускорит его гибель и сделает её неминуемой, а потому лишь с грустью наблюдал за приближавшимися всадниками.
Все в округе знали о жестокости и воинственности франа Далага Коллена по прозвищу Кабан. Он перессорился со всеми своими соседями. Его люди держали в страхе всю округу, хозяйничали в лесах и на дорогах, убивали за неверно сказанное слово или нечаянно брошенный взгляд, показавшийся им недобрым. Франы неоднократно жаловались на Кабана королю, но тот вряд ли мог, да и не хотел, что-нибудь поделать. Фран Коллен Кабан был дальним родственником королевы Оны Раннахи урождённой Фарлаг; в жилах его текла кровь Фарлагов, хоть и изрядно разбавленная низкородными примесями. Поговаривали, что во дни далёкой юности, тогда ещё далеко не королева, франи Она Фарлаган весьма благоволила к своему родственнику и любила оставаться с ним наедине, чем приводила в ярость своего отца Брана Фарлага Громкого. Впрочем, честь будущей королевы осталась ненарушенной в тех редких и быстротечных свиданиях, а остальное мало беспокоило короля Раннаха, с которым Она была вскоре обручена.
Двигавшиеся вначале быстро, всадники, на которых уже можно было различить зелёные плащи с кабаньими головами, замедлили бег лошадей, а вскоре и вовсе остановились — видимо, чтобы посовещаться. Похоже, не смотря на всю самоуверенную спесь, свойственную вассалам Кабана, мощные силуэты встречного всадника и его спутников навели их на размышления. У бежавшего за кабанами мальчика хватило сил отойти подальше от дороги, где он и рухнул в траву, как подкошенный — силы оставили его.
- Демоны и проклятье! - радостно зарычал выехавший вперёд Майд. - Теперь и я вижу, что пятый — всего лишь мальчишка. Трое лосей против четверых кабанов. Не так уж всё плохо, а, ребята?
- Хорэй! - отозвались два других воина, на перевязях которых красовалась голова лося с большими рогами.
- Хорэй, хорэй, - скептически пробурчал себе под нос шут этот воинский клич. Майд без сомнения был мощным воином и прекрасно владел мечом, но два его спутника хотя и были широкоплечи и мужественны, но воинским мастерством не славились.
- Я смотрю, кабаны в смущении, ребята, - продолжал Майд, оскалясь. - Почуяли, кабаньи рожи, что придётся им освободить дорогу, съехать в траву. Клянусь рыжим бесом, я заставлю их ещё и опустить глаза, пока мы будем проезжать!
- А мне кажется, они решают, как побыстрей нас убить, - усомнился шут.
- А тебя никто не спрашивал, болван, - недовольно оборвал Майд. - Я могу избавить тебя от страха, пока ты не наложил в штаны. Хочешь? - и он махнул мечом, показывая, каким ударом снесёт шуту голову.
- Не забывайся, фран Майд, - прищурился Ридик. - Тебе напомнить, что я — подарок королю? Твой господин, Ги Абеллон Рогатый вряд ли обрадуется, если вы вернётесь в замок без меня. - И, почесав нос, повторил: - Если вы вернётесь.
Воин сплюнул под ноги пони, на котором сидел карлик, и ощерился.
- Мне известна твоя цена, человек-кочка. Поверь мне, она не так высока, как ты думаешь — уж точно она не выше тебя. Так что не переоценивай себя, болван, если не хочешь, чтобы я сделал тебя ещё короче. Ровно на голову.
Майд расхохотался и тронул коня. Двое других, смеясь, последовали за ним. Ридик, поразмыслив и погладив шею своего пони, вздохнул и двинулся следом.
Между тем, слуги Кабана тоже окончили своё краткое совещание и направились навстречу вассалам Рогатого. Как видел Ридик, мальчишка остался лежать в траве — кажется, он совсем обессилел, пробежав за лошадьми несколько миль.
Лоси двигались шагом и с обнажёнными мечами. Кабаны устремились им навстречу рысью и не вынимая мечей. Кажется, они были уверены в своём превосходстве. Насколько знал Ридик, земли, на которых они сейчас находились, принадлежали Гиллу Смуглому, ничем особо не примечательному франу, но, как и множество других, числящемуся во врагах Далага Коллена Кабана. Как бы то ни было, кабаны не могли чувствовать себя здесь хозяевами, но… «Но они привыкли чувствовать себя хозяевами везде», - вздохнул Ридик.
- Эй! - закричал Майд, когда кабаны приблизились на расстояние досягаемости для его зычного голоса. - Кто бы вы ни были, остановитесь и сойдите с дороги!
- Бесовы дети! - добавил он уже обычным голосом.
На приближающихся кабанов его окрик не произвёл, кажется, ровно никакого впечатления, они продолжали уверенно двигаться вперёд, не сбавляя шага и не обнажая оружия.
- Будь вы прокляты! - проворчал Майд. - Они думают, что если их на одну кабанью голову больше, то им всё позволено. Но я не знаю такой головы, которую нельзя было бы срубить.
- Твоя голова тоже входит в это число? - бросил Ридик.
Майд оглянулся на него, ощерился.
- Не подавись словами, шут, - рявкнул он. - После того, как мы разделаемся с этими бравыми свиньями, я так отхожу тебя, что ты неделю будешь срать кровью. Обещаю.
Ридик побледнел. Он знал, что свои обещания фран Дохал Майд Горластый исполняет всегда. Особенно, если это ему ничего не стоит. Ридик старательно охнул, изображая ужас, и даже виновато дёрнул себя за язык, чтобы задобрить Майда Горластого, но тот уже отвернулся от него.
Через несколько минут два отряда съехались и остановились в пяти шагах друг от друга. С минуту они молча рассматривали одни других, обменивались мрачными тяжёлыми взглядами.
- Кажется, я велел освободить нам дорогу, - произнёс наконец Майд.
- Велел? - поднял брови передовой кабанов, юноша лет восемнадцати, с тонким лицом и высоким голосом. - Кто ты такой, чтобы велеть вассалам франа Далага Коллена?
- Не тот ли это Далаг Коллен, которого прозвали Кабаном за его упрямую глупость? - усмехнулся Майд.
- Это тот самый Далаг Коллен, которого прозвали Кабаном за упорство и неукротимую ярость в уничтожении своих врагов, - спокойно ответил юноша. - А кто таков ты?
- Перед тобой стоит фран Дохал Майд по прозвищу Горластый, вассал франа Ги Абеллона по прозвищу Рогатый.
- Никогда не слышал о таком, - усмехнулся противник и повернулся к своим: - А вы?
- Нет, - ответил за всех стоящий чуть позади и слева воин, лицо которого от уха до подбородка украшал недавний, ещё багровый шрам, а один глаз был болезненно полузакрыт. - Мы не знаем никакого Ги. Абеллона — тоже.
- Ну что ж, вы узнаете его, если не дадите нам проехать, - взъярился Майд. - Назовитесь.
- Я фран Кайл Гиссар по прозвищу Бледный, а со мной франы Дай Эстард, Легал Брауд и Тумил Аберайн-Хилмуд. Несомненно, ты наслышан об этих благородных господах, фран Дохал Майд по прозвищу Горластый. До тебя наверняка доходили слухи о том, с каким умением и верностью служат их мечи своему франу.
- Я не собираю слухов, Кайл Гиссар, - ощерился Горластый. - Я воин, а не баба. Оставляю вам набивать свои рукава слухами. Ты даже можешь вложить один из них вместо меча себе в ножны, фран Гиссар — это придаст тебе уверенности.
Ридик, находящийся позади, заметил, как ещё больше побледнел Гиссар по прозвищу Бледный.
- Ты многословен, но, кажется не знаешь цены своим словам, фран, - вмешался Дай Эстард, тот самый, со шрамом на лице. Говорил он тихо и спокойно, но в голосе его хорошо ощущалась равнодушная угроза.
- Обнажи свой меч, - немедленно отозвался Дохал Майд. - И попробуй заставить меня узнать цену моим словам.
Дай Эстард повернулся к Гиссару с молчаливым вопросом. Тот задумался на несколько мгновений, потом отрицательно покачал головой.
- Вы хотите, чтобы пролилась кровь? - обратился он к Майду, подавив своё раздражение. - Это неосмотрительно. Нас четверо, вас трое. Наши кони свежи, ваши, смотрю, поустали. Замок нашего франа в нескольких милях отсюда, а вы, кажется, далеко от земель своего господина. Не особо всё это хорошо для вас, правда?
Дохал Майд Горластый как будто задумался.
- Не особо, - с наигранной горечью согласился он через минуту. Но тут же расхохотался: - Но мы бывали и в худших переделках, фран. Дорогу!
Выкрикнув последнее слово, он направил своего коня вперёд.
«Да, - подумал Ридик, - Майду Горластому никогда нельзя было отказать в безрассудной храбрости. К сожалению, она так раздута, что места уму и осторожности не осталось совершенно».
Зазвенели обнажаемые кабанами мечи.
- Прежде, чем мы убьём вас, - выкрикнул Кайл Гиссар Бледный, - скажите, куда и зачем вы направляетесь.
- Мы следуем в Ивердон, ко двору, - отозвался один из спутников Горластого, зная, что тот не станет отвечать. Этот воин был не так безрассуден, как его командир и понимал, что шансов выжить в намечающейся схватке у него не много. - Везём подарок королю.
- Демоны и проклятье! - взревел Майд, яростно оглядываясь на своего спутника. - Я не поручал тебе, фран Лой Баррэл, вести переговоры с кабанами!
- Подарок королю! - повторил Гиссар, словно не слыша Майда Горластого. - Вот как! И что же это за подарок, во имя богов?
Лой Баррэл по прозвищу Ящерица отъехал чуть в сторону, открывая взорам кабанов стоящего за ним шута.
- Кажется, это я, - улыбнулся Ридик. - Не знаю, можно ли меня назвать подарком… Моя жена могла бы многое вам порассказать на эту тему.
- Твоя жена? - усмехнулся Дай Эстард. - У тебя есть жена?
- Была, - взгрустнул Ридик, одёргивая свой цветастый шутовской камзол. - Очень добрая и целомудренная женщина.
- Она тоже карлица? - не отставал Эстард.
- Нет, фран, это была женщина вполне обычного роста. Если можно так выразиться. Думаю, если бы она была сейчас здесь, то её голова запросто достала бы до вашего плеча, не смотря на то, что вы сидите на лошади.
- Вот как? - усмехнулся Эстард. - Она была так высока?
- Да, - кивнул Ридик. - Мой господин, фран Ги Абеллон Рогатый, поженил нас ради смеха. По третьим дням седмицы эта целомудренная женщина любила меня, а по четвёртым — била.
- Ты всё время говоришь «была», - отсмеявшись сказал Кайл Гиссар. - Что же с ней сталось? Она умерла?
- О, нет, слава богам! - охотно отвечал Ридик. - Надеюсь, с этой прекрасной женщиной всё хорошо. Просто, как говорится в простонародье, фран дал, фран и забрал. Когда Ги Абеллону Рогатому надоела наша женитьба, он развёл нас и отдал мою жену одному своему гвардейцу трёхаршинного роста.
- Но ты хотя бы успел заделать ей карлика? - смеясь спросил из-за спины Гиссара Легал Брауд.
Его спутники захохотали ещё громче, все, исключая Дая Эстарда, который лишь криво усмехнулся. Охотно засмеялись и спутники Ридика, почувствовав, что обстановка разрядилась. Но Майд Горластый не смеялся.
- Хватит болтать! - прикрикнул он на шута.
- Я старался, - отвечал Ридик Легалу Брауду, не обращая внимания на Горластого. И грустно вздохнув, добавил: - Но каждая моя попытка оканчивалась неудачей.
- Что же так? - подал реплику Брауд, улыбаясь в ожидании смешного ответа карлика. - Он у тебя слишком мал?
- Не в этом дело, фран, - скорбно покачал головой Ридик. - Мои мужественные чресла вполне достойного размера, не смотря на мой рост.
- Мужественные чресла! - расхохотался Тумил Аберайн-Хилмуд, не дожидаясь окончания фразы.
- Но суть в том, - продолжал Ридик, - что я каждый раз скатывался с моей необъятной супруги, прежде чем успевал добраться до её пещеры.
Загрохотал хохот, проносясь над холмами, вспугивая ворон.
- Я кричал ей, чтобы она придержала меня, пока я сделаю своё дело, - продолжал Ридик с деланной грустью, - но разве мог я докричаться от её пупка до головы. У меня слишком тонкий и слабый голос, фран.
Новый взрыв хохота надорвал сгущающиеся сумерки. Лошади забеспокоились, загарцевали, прядая ушами.
- К демонам эти бредни! - взревел Майд, который так и не улыбнулся. - Ты заткнёшься, болван, или я разделю тебя надвое! А вы, кабаны, — дорогу! Дорогу, я сказал, или я прорублю её себе мечом.
- Потише, фран, - жёстко произнёс Дай Эстард, который тоже не смеялся вместе со всеми, а всё это время не сводил взгляда с Горластого. - Иногда ум карлика стоит дороже отваги гиганта.
- Что ты хочешь сказать? - зарычал Майд, поднимая меч и направляя лошадь на коня Гиссара.
- Мы, пожалуй, пропустим их, - усмехнулся Гиссар. И с нажимом повторил в ответ на удивлённый взгляд Эстарда: - Пропустим.
- Хорошо, фран, как скажете, - покорно кивнул тот. - Вы мой командир.
Гиссар освободил Майду дорогу и кивнул стоящим за ним Брауду и Аберайн-Хилмуду. Те кивнули в ответ и разъехались по обочинам дороги.
- Это мало, - довольно оскалился Майд Горластый. - Слишком узко. Мы не собираемся ехать гуськом.
- Кто слишком многого хочет, не всегда доживает и до малого, - бросил Дай Эстард.
- Дорогу! - взревел Майд, не обратив на эту реплику внимания. - Раздайтесь ещё.
Гиссар усмехнулся, кивнул своим. Воины съехали с обочины в траву.
Лишь тогда Майд, убедившись, что дорога свободна, довольно двинулся вперёд. За ним тронулись франы Каст и Баррэл Ящерица. Ридик, который всё это время не сводил мрачного взгляда с лица Гиссара, неуверенно тронул пони. Но прежде чем он успел проехать пару шагов, лязгнула сталь.
- Проклятье! - взревёл Майд Горластый. - В спину?!
Пластинчатая кольчуга на кожаной рубахе с войлочной подкладкой выдержала удар меча Гиссара и, хотя лопнула, осыпаясь кольцами, хребет Горластого остался невредим. Он тут же развернул коня и набросился на противника.
Фран Каст рванулся было на подмогу своему командиру, но Дай Эстард заступил ему дорогу.
- Оставайся на месте, фран, и останешься цел, - сказал он, поднимая меч, но не нападая.
- Измена! - закричал Каст, нанося удар мечом.
Дай Эстард легко перехватил и отвёл обрушенный на него меч. Каст повторил замах, но удар снова был парирован уверенно и умело.
- В спину! - ревел Майд, наседая на Гиссара и осыпая его градом ударов. - Как подлые разбойники! Трусы!
Баррэл Ящерица, подняв меч, пришёл на подмогу Касту, но прежде чем он успел атаковать Эстарда, перед ним вырос фран Легал Брауд и остановил удар, не дав ему начаться. Баррэл Ящерица завизжал от боли, когда меч Брауда рассёк ему запястье.
- Я же говорил: не двигайся и будешь цел, - с укоризной произнёс Эстард, нанося удар потерявшему контроль над собой Касту. Из горла поверженного хлынула кровь, обмякшее тело повалилось с лошади.
Между тем Аберайн-Хилмуд пришёл на подмогу своему командиру и теперь они вдвоём наседали на Горластого, но тот без особого труда отбивал их удары и успевал наносить свои — настолько мощные, что они едва не выбрасывали его противников из сёдел. В какой-то момент Кайл Гиссар не успел среагировать и меч Горластого снёс его шлем вместе с половиной головы несчастного франа.
- Демоны и боги! - закричал Эстард, набрасываясь на Горластого.
Баррэл ящерица воспользовался моментом, пока Брауд отвлёкся смертью Гиссара: выхватив здоровой рукой кинжал, он вонзил его в горло противника, в зазор между воротником кольчуги и челюстью. Брауд свалился с лошади, не издав ни звука.
- Проклятье, Брауд убит! - закричал Аберайн-Хилмуд, тут же набросившись на Ящерицу и одним ударом меча срубив ему голову.
Ридик давно уже отвёл своего пони в сторону, за обочину дороги и теперь наблюдал за схваткой, торопливо размышляя, не попытаться ли ему сбежать за холмы, пока про него все забыли.
- Стой, где стоишь! - угадал его намерения Аберайн-Хилмуд и на всякий случай показал шуту свой окровавленный меч.
Эстард сцепился с Горластым. Было видно, что кабан искусно владеет мечом, но сила лося была велика, а ярость придавала ему сил ещё больше.
- Трусы! - кричал он то и дело, наступая на Эстарда. - Кабаны — трусы!
Аберайн-Хилмуд спешился. Подобравшись к Горластому сзади, он рубанул мечом по ногам его коня. Заржав, несчастное животное повалилось, опускаясь на зад, заскребло передними ногам, в попытках подняться. Из рассечённых вен хлестала кровь. Горластый не успел понять, что произошло, он думал, видимо, что конь его просто оскользнулся и сейчас поднимется. Но новый удар Аберайна-Хилмуда заставил коня повалиться, придавив своим боком ногу Горластого.
- Проклятье! - заорал тот, пытаясь выбраться из-под коня.
Аберайн-Хилмуд довольно щерясь, прыгнул к силачу и приставил острие меча к его горлу.
- Дерьмо! Трусы! - Горластый нисколько, кажется, не испугался. Он яростно плюнул в Аберайн-Хилмуда, в глазах его горела такая яростная ненависть, что коварный противник должен был бы сгореть под этим взглядом.
- Сдохни! - произнёс фран Аберайн-Хилмуд, готовясь нанести смертельный удар.
Но не нанёс. Голова его вдруг наклонилась к груди, словно воин увидел что-то у себя на животе и хотел рассмотреть получше. А потом оторвалась от шеи и упала рядом с разъярённым лицом Майда Горластого, медленно откатившись к краю дороги. Обезглавленный труп повалился рядом с лежащим конём.
- Никогда не любил его, - произнёс Дай Эстард, поглядывая на окровавленный меч, которым только что снёс голову своему соратнику. - Нет, не меч, конечно, а — этого, - он кивнул на голову Аберайна-Хилмуда.
Майд Горластый с ненавистью глядел на нежданного спасителя и всё силился вытащить из-под коня ногу.
- Всех их не любил, - спокойно продолжал фран Эстард, спустившись с коня и озирая поле боя. - Гиссар был неглупым и где-то даже добрым малым, но… сволочь — такая же сволочь, как и остальные.
- Кабаны — трусы! - прорычал Горластый всё ту же фразу.
- Я бы не назвал их трусами, - по-прежнему спокойно возразил Эстард. - Гиссар точно им не был. Но… Просто они с лёгкостью отказывались от некоторых общепринятых правил ведения войны.
- Кабаны — трусы! - повторил Горластый.
- Заладил! - покачал головой Эстард. - Повтори это ещё раз, и я сделаю то, что не успел сделать Аберайн-Хилмуд.
- Кабаны — трусы! - упрямо произнёс Горластый.
- Демоны и боги! - взъярился Дай Эстард, поднимая меч. - Я заткну тебя!
Он замахнулся, но, застыв на несколько мгновений, опустил меч.
- Кабаны — трусы, - повторил Горластый уже спокойней.
- Да и бес с ними, - отозвался Эстард, - какое мне до всех вас дело… Все вы слуги своих господ и ничем не лучше одни других.
- А вы, фран? - неожиданно произнёс Ридик, приближаясь от обочины.
Дай Эстард удивлённо обернулся к нему; он, кажется, уже напрочь забыл о существовании шута.
- А-а, ты, карлик, - усмехнулся фран. - А я — не служу никому, кроме своей прихоти. Мне надоели кабаны и я решил покинуть их.
Майду Горластому наконец удалось освободиться. Он стремительно вскочил на ноги и подобрал свой обронённый меч, готовясь, кажется, напасть на Эстарда.
- Не делай этого, фран, - спокойно посоветовал тот. - Честно говоря, я устал. Ты тоже. Кольчуга у тебя держится на честном слове, а моя — цела и невредима. Мечом я владею лучше. Ты силён, да, спору нет, но… Лучше выпьем вина.
Он подошёл к своей лошади, отвязал от седла небольшой мех, бросил Горластому.
Майд Горластый не протянул руку. Мех упал на дорогу у его ног. Он минуту или две смотрел на мех в задумчивости. Потом покачал головой.
- Кабаны — трусы, - изрёк он.
Потом сунул меч в ножны, наклонился и поднял мех.
- Вот так-то лучше, - почти улыбнулся Дай Эстард, тоже опуская меч в ножны.
- С вами, кажется, был мальчик, - оживился Ридик, радуясь тому, что всё наконец закончилось и закончилось почти благополучно. Для него, во всяком случае, в отличие от Брауда и Каста.
- Проклятье! - вспомнил Эстард. - Да, был щенок. Я обещал ему, что убью его, если он сбежит. Кажется, этот гадёныш не поверил мне. Что ж, придётся найти его и убить. Дай Эстард всегда выполняет свои обещания.
- Я видел, фран, как он свалился от усталости. Спит сейчас неподалёку, в стороне от дороги, - сказал Ридик.
- Да? - произнёс Эстард, принимая из рук Горластого мех и припадая к нему. - Что ж, - продолжал он, напившись, - я обещал ему смерть и если он отстанет. А он отстал.
- Что за мальчишка? - поинтересовался Горластый.
- Деревенщина, - отвечал Эстард. - Наши сожгли деревню неподалёку. Этому и ещё одному удалось, видимо, сбежать. Гиссар пожалел мальчишку, не стал убивать. Я же говорю, что иногда он мог быть почти добр… да… Всё-таки, мне немного жаль его.
- Можешь отомстить мне за его смерть, - усмехнулся Горластый. - Я с удовольствием разнесу башку и тебе, фран.
- Совсем стемнело, - поёжился Ридик. - Не лучше ли нам двинуться в путь? Я только пойду разбужу мальчика, если господа непротив.
- Плевать, - буркнул Эстард. - Кому он нужен. Всё равно сдохнет, не сегодня, так завтра.
- Догонишь меня, - бросил Ридику Горластый, забираясь в седло Брауда.
- Нас, - поправил Эстард, садясь на лошадь. - Или вы намерены вдвоём пересечь земли Каллена Кабана? Вряд ли это вам удастся.
Ридик кивнул и сжал бока своего пони, съезжая с дороги и исчезая в сумраке, который уже переходил во тьму.
Он хорошо запомнил место, где упал мальчишка, поэтому нашёл его без труда. Тот действительно спал, разметавшись по траве.
- Как тебя зовут? - окликнул его Ридик.
Мальчишка проснулся, сел, захлопал глазами. Он, наверное, ни разу в жизни не видел карликов и решил, что кабаны всё-таки его убили, и он теперь в стране сумрака и видит перед собой беса.
- Как тебя зовут, деревенщина? - повторил шут.
- Та… Талед, - пролепетал мальчик.
- Поднимайся и поспешай за мной, - велел карлик, поворачивая пони. - Да поживей, если хочешь ещё пожить.
Мальчишка вскочил, озираясь. Некоторое время он смотрел карлику вслед, потом бросился догонять его. Вдали, на дороге слышался торопливый топот двух лошадей. Потом донесся громкий хохот Горластого, которому фран Эстард как раз рассказывал расхожий анекдот про Каллена Кабана.
5. Несущие бога
Большой чёрный аспид с золотисто-жёлтыми полосками по всему телу неслышно обогнул массивные корни пахучего эттела и замер возле ноги сидящего у обочины человека, ощупывая воздух раздвоенным языком.
Человек в коричневом подобии хитона, не отрываясь, смотрел на вершины отрога, за которыми вот-вот проснётся солнце, и шептал молитву. Он был слишком занят своим делом, чтобы услышать или почувствовать змею у себя за спиной.
Он не вздрогнул, когда шею его кольнула холодная сталь.
- Не шевелись, - тихо произнёс Эверн из клана Аспидов, наклонясь к уху незнакомца. - Если я нажму посильней, ты умрёшь.
- Скоро встанет солнце, - спокойно отозвался сидящий, не рискнув, правда, шевельнуться. - Позволь мне успеть закончить мою молитву, сын мой. Не отнимай мою жизнь до рассвета.
- Говори тише, - велел Эверн. - Мне не нужна твоя жизнь. С кем ты здесь?
- С богом, - был ответ.
- Я не видел тебя в отряде.
- Меня там и не было.
- Где твоё оружие?
- В сердце.
- Как-то не похоже, что ты не хочешь умереть, - усмехнулся гайн. - Мне нажать?
- Ты сказал, что тебе не нужна моя жизнь.
- Но тебе-то нужна моя, не так ли?
- Что мне с ней делать?
- Сказано много слов, а истины нет, - усмехнулся Эверн. - Отвечай правду или умрёшь: кто ты? Ты из отряда?
- Не знаю никакого отряда, дитя моё. Я скромный служитель ордена Богоносцев. Миссионер.
- Что это значит?
- Это значит, что я здесь для того, чтобы обратить варваров к вере, дать им слово божье.
- Варваров? Здесь есть варвары?
- Варвары есть везде, сын мой, - вздохнул богоносец и скорбно покачал головой. - Позволь мне продолжить мою молитву.
Эверн убрал от его шеи обручь со змейкой, поднялся, сел рядом, заглянул в бородатое лицо. Навстречу ему сверкнул из-под густых бровей умный лукавый взгляд — спокойный, без суетливого испуга, но с очевидным любопытством.
- Хорошо, что ты не отяготил свою душу ещё одним убийством, - произнёс этот человек, как следует рассмотрев илода.
- Ещё одним? Разве я похож на убийцу?
- Разве может человек иметь оружие и не использовать его?.. Ты убил многих.
- Ты хотел молиться, - напомнил Эверн.
Богоносец отвернулся, снова уставился на горные хребты, зашептал.
Что такое убийство? - думал Эверн, поглядывая на странного незнакомца. - Ничего особенного. Это его работа. Отнять жизнь обычно трудно… по крайней мере, отнять её гораздо трудней, чем дать. И доставляет меньше удовольствия. Поэтому смерть стоит хороших денег, а жизнь — не стоит ничего. Опять-таки, для того, чтобы дать жизнь, нужны двое, а забрать её можно и в одиночку. Да, смерть плохо пахнет, но и жизнь пахнет не лучше. Смерть никто не любит. Но смерть любит всех. Жизнь любят все, но она никого ещё не сделала счастливым и всех своих пасынков возвращает их родной матери — смерти.
Что ж… Убийства должны искупаться. Он обещал воину по имени Даэд принести за него искупительную жертву. И за того, что спал у ворот, и имя которого известно только богам. За десятника Бодра.
- Какому богу ты молишься? - обратился он к богоносцу.
Тот замолчал на мгновение, но не ответил; губы его снова зашевелились, продолжая молитву.
Когда красный лик восходящего солнца явился над отрогами, озарив небо оранжевыми сполохами, Эверн поднялся и отошёл подальше от дороги, к подножию холма, где заросли кустарника словно стена окружали небольшой участок земли, скудно укрытый травой. Остриём меча он вычертил на земле круг и рассёк его руной искупления. Насобирал хвороста и разложил по кругу. Богоносец, окончивший свою молитву, приблизился, уселся неподалёку и молча наблюдал за ним.
Гайн высек огонь, подпалил хворост. Поползла к небу тонкая серая змейка дыма.
- Что ты делаешь? - спросил богоносец. - Это знак? Кому?
- Богу, - отвечал илод, сбрасывая с себя кожаную куртку и штаны.
Он аккуратно сложил одежду в стороне от круга, оставшись нагим и только меч не выпустив из рук. В
- В каком краю мы находимся? - обратился он к богоносцу. - Ты знаешь?
- Знаю, - кивнул тот. - Эта местность называется Седые степи.
- Вот как! - дёрнул головой Эверн.
Ему не повезло. Не так уж сильно не повезло, но могло быть и получше. Пустынные Седые степи лежали далеко на восток от Западного Ивердона, за Поющими горами. Ивердон, цель его пути, остался в сотнях миль западнее. Илод не стал ближе к своей цели, хотя и не оказался много дальше. Но преодолеть путь с востока ему будет гораздо сложней, чем с юга. Проклятые Врата!
В Седых степях легко затеряться, ещё легче найти свою смерть. Здесь обитают многочисленные племена варваров, непрестанно воюющих друг с другом и со всем миром, совершающих набеги на соседние края, жестоких, безжалостных и неумолимых.
Кожа гайна покрылась мурашками под веянием рассветной прохлады. Сидящий на земле богоносец бросал восхищённые взгляды на его гибкое загорелое тело, ладно упакованное в стальной панцирь мускулов. Сам-то миссионер был немного грузен, массивен и, видимо, силён, но в сложении его заметны были прожитые сорок с лишним лет и время, растраченное на молитвы, а не упражнения с мечом.
- И этим людям ты несёшь бога?! - уставился он на богоносца, указав рукой за Поющие горы, туда где начинались великие Седые степи - владения варваров.
- Они нуждаются в нём больше, чем мы с тобой, - пожал плечами тот. - Вот у тебя есть бог…
- Есть.
- Как его зовут?
- Его зовут Смерть.
Не смотря на всё своё спокойствие, богоносец вздрогнул, заглянул Эверну в глаза внимательным и долгим взглядом.
- Как думаешь, - усмехнулся илод, - стоит ли мне принести варварам слово моего бога?
- Думаю, они давно поклоняются ему, - отозвался его собеседник, подёргивая бороду.
- Скажи мне твоё имя.
- Настоящее моё имя известно только ордену, - улыбнулся миссионер. - А ты можешь звать меня Эрил.
- Орёл? - усмехнулся Эверн. - Ты не очень-то похож на орла.
- Ты тоже не похож на змею.
- Как ты узнал?! - воскликнул гайн. - Ты гайн? Из какого ты клана?
- Я богоносец, - смиренно отвечал Эрил. - Из клана несущих бога.
Огонь разгорелся в полную силу, пора было начинать обряд искупления. Обнажённый Эверн приблизился к кругу, перешагнул пламя, ступив внутрь. Вонзил меч в землю, там, где руну венчала «глава Иммара». Потом улёгся в центре круга, на руну, раскинув руки и ноги по её чертам.
Сверху на него хмурились рассветные небеса. Сидящий в стороне богоносец поднялся, растерянно смотрел на гайна.
Тогда, закрыв глаза, собрав все свои силы, Эверн закричал:
- Да-а-а-э-э-эд!
Никто не ответил ему. Тогда, выждав немного, он повторил свой призыв. И снова, и снова, каждый раз замирая и прислушиваясь.
Наконец — не прошло и минуты после последнего призыва, — тело илода вдруг затряслось, задрожали ноги, заскрипели зубы; глаза закатились под веки. Костёр, который, казалось, должен был уже понемногу угасать, набирал силу, превращаясь в стену огня, пока невысокую, но ослепительно белую, а жар от неё исходил такой, что, наверное, был способен в минуту расплавить самый стойкий металл. Обжигающие языки пламени поднимались к небу, словно хотели спалить его.
Гайн хрипел, тело его сотрясалось всё более, местами обожжённая кожа вздувалась и лопалась. Внезапно сильнейшая судорога скрутила его, как скручивают бабы полотенца, отжимая, после того, как хорошо выбьют их о камни у реки. Изо рта вырывались неразборчивые выкрики и стоны невыносимой боли или близкой смерти. На губах появилась пена, волосы дымились от жара нарастающего огня. Даже за шумом пламени Эрил услышал, как хрустят кости и рвутся сухожилия нещадно терзаемого незримой силой тела гайна.
В груди илода вдруг образовалась зияющая рана, словно грудная клетка лопнула под ударом копья или топора. Брызнула кровь, а потом забила из раны толчками, проливаясь в огонь, шипя и потрескивая. Воткнутый в землю меч, раскалённый огнём до красноты, вдруг вошёл в землю по рукоять. Вслед за кровью, исторгая последний предсмертный крик, из груди илода вырвался чёрный клубок дыма, искрящийся и мерцающий тусклыми огнями и, зависнув ненадолго над лицом гайна неподвижным облачком, устремился к небу и растаял. Тело Эверна последний раз содрогнулось и обмякло. Вознёсся из огня к небу долгий протяжный вопль, словно запели одновременно сотни птиц кайху, а стая волков подвывала им.
Придя в себя от ужасного зрелища, Эрил бросился было к илоду, но костёр, горевший по кругу, превратился в яростное бушующее пламя, дважды превзошедшее богоносца в росте, и едва человек приблизился, испепеляющий сполох огня устремился ему навстречу. Невыносимый жар опалил лицо, отбросил назад, на землю. Эрил невольно закрыл лицо ладонью, шепча молитву.
«Бог Смерть охраняет его», - подумал он.
После того, как отполз от нарастающего пламени, он не меньше четверти часа просидел на обочине, глядя на огонь, прежде чем заметил, что сила его спадает.
Наконец, когда пламя уменьшилось, утратило свой белый цвет, угасая и всё больше исходя чадом, он увидел лежащее на руне тело. Вся земля внутри круга потрескалась от невыносимого испепеляющего жара, наверное, более сильного, нежели драконов огонь. Выгорела дотла трава, оплавились камни, и рукоять меча растеклась по земле серебристой лужицей.
Илод лежал на руне невредимый, такой же, каким вошёл в круг. Он открыл глаза, поднялся, удивлённо озираясь по сторонам. Увидел Эрила, посмотрел на руну и, кажется, вспомнил всё.
- Жив, - сказал он.
- И это ли не чудо, явленное твоим богом! - воскликнул Эрил.
- Желаешь обратиться в мою веру? - усмехнулся гайн.
- Нет! - затряс головой богоносец, приняв вопрос на полном серьёзе. - Нет, ни за что!
- Жив, - повторил Эверн, выходя из круга, поднимая свою одежду. - Ещё раз.
- Ещё раз?
Илод кивнул, быстро оделся.
- Это не первая твоя смерть?
- Далеко не первая. Ты же сам сказал, что я забрал уже много жизней. Я все их искупил.
- И сколько ещё жизней ты можешь искупить?
- Я не знаю, - пожал плечами Эверн.
- То есть… то есть, каждый раз, ложась на руну, ты не знаешь, встанешь ли с неё?
- Да.
- И значит, тебя невозможно убить, пока в запасе у тебя есть хотя бы одна жизнь?
- Нет. Я столь же смертен, сколь и любой другой человек.
- А что будет, если ты не принесёшь жертву?
- Со мной — ничего. Если не считать того, что бог и клан отвернутся от меня.
- Странно и непонятно для меня твоё божество, - задумчиво произнёс Эрил. - Но удивительно и другое… Все мы — богоносцы, все служим в одном ордене. Только боги у нас разные, и по-разному мы искупаем грехи свои.
- Я не искупаю грехов, - покачал головой гайн. - Я наказываю за них. А все, кого я убил, получают от меня жизнь, чтобы продолжить её по ту сторону этого мира.
- Мне не понятен твой бог, - повторил богоносец. - И больше я ничего не хочу о нём знать. Твой бог не справедлив, хотя и пытается создать видимость справедливости.
- А твой? - взглянул на него гайн.
Эрил бросил последний взгляд на руну искупления в круге выжженной земли и решительным, быстрым шагом направился по дороге.
- Куда ты идёшь? - окликнул его гайн.
- Вперёд, - не оборачиваясь отвечал богоносец.
- Будет ли мне позволено идти с тобой, или ты не хочешь видеть меня подле?
- Попутчиков не выбирают.
Эверн бегом догнал его, пошёл рядом.
Солнце поднялось уже высоко. Кончилась Аспидова ночь. Пройдёт три декады, прежде чем она придёт снова. Или не придёт.
Дорога петляла, то рассекая рощи и жидкие перелески, то опускаясь в заросшие низкой и колкой травой низины, то поднимаясь на холмы. Но как бы она ни петляла, а постоянно и неуклонно поворачивала и поворачивала в сторону Поющих гор, за которыми начинались Седые степи. Поднявшееся солнце набирало силу и обжигало открытую кожу, не смотря на осеннюю пору.
Эверн никогда не бывал в Поющих горах, но много слышал об их коварстве, о происходящих в них чудесах и случающихся жестоких смертях. Говорят, духи Поющих гор все когда-то были людьми, и каждый человек, погибший в этих горах, становится духом. Оттого с каждым разом песня их звучит всё громче и громче, и однажды хор этот станет настолько мощным, что разрушит сами горы, и тогда несметные полчища духов разлетятся по земле, уничтожая на своём пути всё живое. Так рассказывал его дед, проведший в рабстве у варваров Седых степей не один год своей долгой жизни. В это веруют варвары и этим духам поклоняются.
Наверное, он слишком задумался, если шагающий рядом безобидный богоносец оказался более внимателен.
- Похож на воина, - сказал он.
- Кто? - не понял гайн.
И в тот же миг, обежав взглядом окрестности, увидел того, о ком говорил спутник. На вершине дальнего холма, встающего в нескольких традах южнее, стоял, опираясь то ли на длинный посох, то ли на пику, человек.
- Похоже, варвар, - предположил богоносец.
- Я слышал, варвары никогда не появляются по эту сторону Поющих гор, - ответил Эверн. - Может быть, слухи устарели, а быть может варвары стали другими.
- Наверное, нам не стоит туда идти? - засомневался Эрил. - Наверняка, этот варвар там не один.
- Но разве не их ты ищешь, чтобы поделиться своим богом? - не удержался от усмешки гайн.
- Я беспокоюсь о тебе, сын мой, - пожал плечами богоносец.
- Вот как, - кивнул Эверн, продолжая идти вперёд.
Дорога, прежде чем дойти до холма, ныряла в редкую рощицу, зигзагом уходящую на юг. Какой бы редкой она ни была, в ней можно было затеряться, обогнуть под её покровом холмы и выйти юго-восточнее, вдали от занятой варваром вершины.
Уже когда они углублялись в рощу, когда до холма оставалось не более полутора трад [~250м], Эверн, в последний раз присмотревшись, понял, кого видит на вершине холма.
Вне всякого сомнения, это была женщина. Это была та самая гром-баба, с которой перед смертью так и не доиграл в любовную игру десятник Бодр, чью жизнь он несколько часов назад искупал вместе с жизнями стражников. Так вот, значит, кто отправился преследовать убийцу и нарушителя границ!
- Что случилось, сын мой? - вопросил Эрил, останавливаясь рядом с застывшим илодом.
Варварша, видимо, тоже узнала гайна. Она вдруг рывком двинулась с места и бросилась по склону холма вниз. За спиной у неё Эверн успел рассмотреть лук, на поясе женщины болтался короткий меч. Кольчуга поблескивала на солнце, посверкивало остриё пики. Она была отлично вооружена, но, по крайней мере, — одна.
- Ну что ж, - улыбнулся Эверн, - могу тебя обрадовать, орёл. Этот варвар — один. Вернее, одна.
- Женщина? - поднял брови Эрил.
- Лучше бы это был мужчина, - усмехнулся гайн, устремляясь в рощу. Богоносец, пыхтя, последовал за ним. Он был не столь лёгок на ногу, как илод.
Эверн бросил взгляд на свою тень - не укорачивается ли она, не вошло ли солнце в зенит. Но нет, у него ещё было время.
- Здесь мы расстанемся, - сказал он богоносцу под голым стволом старого дрона, после того, как они углубились в рощу на сотню шагов.
- Почему?
- Тебя эта женщина наверняка не тронет. Ей нужен я. Но всё же опасайся попасться ей на глаза. Лучше заляг где-нибудь в кустах и выжди.
Эрил понимающе кивнул.
- Ты убьёшь её? - спросил он.
- Если понадобится.
- Ох-ох-ох… - горестно вздохнул богоносец. - Как жесток, как бесконечно жесток этот мир!
- Если ты всё же встретишься с ней, поделись своим богом — возможно, она станет добрей, - усмехнулся гайн, оставляя Эрила и бросаясь бежать.
Он бежал до тех пор, пока богоносец уже не мог увидеть его за редкими стволами и кустарниками. Только тогда, ещё раз глянув на свою тень, упал на землю.
По прохладной палой листве он прополз до большого нагретого солнцем камня на поляне, прижался к нему боком, свернулся кольцами и замер, наслаждаясь теплом, которое источал булыжник. Только язык его бесконечно ощупывал пространство, улавливая каждое незаметное человеку движение. Вот прошуршала в стороне аппетитная мышь. Вот красная оса квэлх прожужжала возле него. Прокладывал путь под палыми листьями слизень. Замерла в своём гнезде на том краю поляны птичка сау, накрыв птенцов крыльями и моля своего птичьего бога, чтобы огромный аспид, свернувшийся кольцами подле камня, не учуял и не заметил её. Парит высоко над рощей орёл…
Орёл!
Откуда он здесь?
Прилетел с Поющих гор.
Зачем орлу улетать с Поющих гор и кружить над маленькой рощей, в которой для него нет никакой поживы?
Чтобы…
Эрил! Неужели это он?.. Нет, не может быть, он точно не гайн, он самый обычный человек.
Тяжёлый топот дрожью земли передался его телу. Это был двуногий. Тяжёлое двуногое существо в воинском облачении. Аспид приподнял голову, весь обратясь в чувства. Потом быстрыми сокращениями мышц распрямил своё долгое тело, теряясь в побуревшей щетинистой траве, становясь невидимым.
Она появилась через несколько минут — осторожно вышла на поляну и замерла, прислушиваясь, держа наготове пику. Конечно, это была она, любовница десятника Бодра.
Женщина обшарила поляну быстрым и внимательным взглядом и не увидела ничего подозрительного. Потом подняла голову — орёл наверное, привлёк её своим клёкотом, которого аспид не слышал, но слабые вибрации всё же ощутил.
Змей глянул на солнце, которое медленно, но неуклонно поднималось в зенит. У аспида оставалось совсем немного времени.
Женщина вдруг присела к самой земле, услышав какой-то звук из глубины рощи. Не поднимаясь, быстрыми мелкими шагами вприсядку, держа наготове пику, она двинулась по краю поляны и затерялась между деревьями. Интересно было наблюдать за своим врагом, который думает, что никто его не видит. Враг думает, что охотится, между тем как сам в любой момент может стать добычей.
Но не сегодня, женщина. Ещё не остыла земля после принесённой жертвы, так что можешь считать, что тебе сегодня повезло. Если только ты не подойдёшь совсем уж близко.
Аспид быстрыми сокращениями тела устремился в противоположную сторону. Он едва успел заползти за первые стволы бука, когда солнце вышло в зенит.
Притаившись за редкими кустами хинны, Эверн долго вглядывался в рощу по ту сторону поляны, надеясь увидеть между редкими стволами силуэт своей преследовательницы. Но её не было видно.
Тогда он повернулся и крадучись двинулся на восток, не выпуская из поля зрения вершины Поющих гор. В роще было тихо. Будучи аспидом, он не слышал звуков леса, поскольку был глух и мог только улавливать звуковые колебания, разобраться в череде которых было непросто, но возможно, и чутьё ни за что не подвело бы его. Теперь же, в обычном своём облике человека, он мог слушать, но не умел слышать. Он не был жителем леса и не так часто охотился в чащах, чтобы по одним лишь птичьим голосам узнать о приближении человека или зверя.
Пришлось спуститься в глубокий овраг, пересекавший всю рощу с запада на восток, заросший чахлым кустарником. Оскальзываясь на глинистой почве, подмытой протекающим тут же ручьём, Эверн добрался до противоположного обрывистого края и принялся карабкаться наверх по рыхлой осыпающейся под ногами почве. Получалось медленно.
Уже добравшись до верха, он услышал:
- Остановись! Пришла пора умереть.
Она всё-таки выследила его!
Он оглянулся.
Варварша стояла на той стороне оврага, широко расставив мощные ноги, упираясь опорной в корневище бука. Пика была прислонена к стволу, а в руках воительница держала туго натянутый лук.
Спасибо, что хотя бы предупредила. Могла ведь просто молча всадить ему в спину стрелу. Но, возможно, у варваров тоже есть какие-то представления о чести. Даже когда они стоят на тропе мщения. А быть может, ей просто хочется увидеть его страх.
- Мне выбраться из оврага или спуститься? - спросил он.
- Мне всё равно, где тебя убить. Можешь даже остаться на месте.
- Я не бил Бодра в спину, если ты помнишь. Так почему же ты готова поступить иначе?
- Тогда повернись ко мне лицом.
- Для этого мне нужно отпустить куст, за который я держусь. Значит, мне придётся спуститься… Или подняться? - Эверн усмехнулся. - Не могу решить.
- Неужели ты надеешься выжить? - в голосе женщины прозвучала насмешка. - От моей стрелы не уходил ещё никто.
Гайн покивал:
- Этому я, пожалуй, могу поверить.
- А чему не можешь?
- Скажи, готова ли ты убить меня даже ценой собственной жизни? - поинтересовался илод.
- Почему ты спрашиваешь? - теперь в голосе варварши зазвучала настороженность.
- Интересно же, чего от тебя ожидать, - пожал плечами Эверн. - А у тебя есть бог?
- Чего? - нет, эту бой-бабу нелегко было выбить из седла: обескуражена она не была, слегка раздражена разве что. Ей не терпелось убить, а говорливость Эверна была вполне понятна ей: он хочет оттянуть момент смерти.
- Если нет, то Эрил может поделиться с тобой, - усмехнулся гайн.
- Мне не нужен никакой бог, мне нужна только… - начала было воительница, но не договорила. Острый наконечник пики, оставленной у ствола бука, упёрся ей в шею.
- Бог нужен каждому, дитя моё, - произнёс мягкий глубокий голос у неё за спиной. - Будь добра, ослабь тетиву и я расскажу тебе о боге всё.
6. Кости короля
Между двух стражников фран Илэд Баргас Учтивый шёл по тёмным и холодным коридорам королевского замка. Позади слышался неровный шаг министра-исполнителя: «топ-тук… топ-тук…». Так хромает за спиной смерть.
Илэду Баргасу уже приходилось слышать топоток смерти за спиной, но каждый раз, заслышав его, он чувствовал дрожь и слабость в ногах. Принцесса Лайра права: он трус. Да, Баргас давно это знал. И, слава богам, его сообразительность помогла смириться с этим знанием, принять его и вести себя соответственно. Ведь нет более глупого занятия, чем будучи трусом, корчить из себя храбреца и лезть на рожон. Нет, Илэд Баргас вёл себя соответственно своему характеру, и это помогло ему — сыну франа-изгнанника — выжить.
Когда Илэду было двенадцать, его отец, фран Гиэн Баргас Тощий, по глупости своей поддался наущению франа Валлина и примкнул к мятежникам, требующим передела западных земель. Слава богам, он вовремя понял свою ошибку и признался перед королём в своём проступке и раскаялся и указал всех своих подельников. Мятеж был подавлен, не успев начаться. Голова франа Валлина и тех, кто пошёл с ним до конца, долго торчала на межевой вехе, увенчанная «короной короля Рила».
Гиэн Баргас Тощий был помилован королём и даже никак не обесчещен, не лишён титула и владений. Он был лишь изгнан от престола с пожизненным лишением права лицезреть короля, являться при дворе и вообще в столице и нести любую государственную службу. Ему было разрешено иметь не более тысячи мечей для охраны своих владений.
Конечно, Гиэн Баргас Тощий был рад и этому. «Слава королю Раннаху, милостивейшему из королей!» - воскликнул он, выслушав приговор. Правда, радовался счастливому исходу Баргас Тощий недолго — на восьмой день изгнания внезапно скончался от непонятной болезни, поразившей мгновенно и сжегшей его жизнь буквально за день. Илэд Баргас остался сиротой и единоличным владетелем родового замка Эбелхолф.
Врождённое хитроумие и умение не замечать унижений помогло ему не утратить замок и земли, оставшиеся без серьёзной защиты, обзавестись союзниками среди ближайших землевладельцев и даже пробиться ко двору…
Стражники повернули в освещённый коридор, ведущий к покоям короля. Вставили ненужные больше факелы в держатели на стене, расступились, пропуская вперёд министра Тайна Галлофа Хромого. Тот остановился на мгновение напротив Баргаса, заглянул ему в глаза. На тонких губах министра-исполнителя тонким порезом пролегла сладкая улыбка, не предвещавшая, как правило, ничего хорошего.
- Вы трепещете, фран Баргас? - прошелестел он, обдавая лицо Учтивого своим спёртым дыханием, в котором смешались запахи кислого пива, пережжённого лука и маринованных листри. Баргас терпеть не мог листри — этих тонких полупрозрачных водяных змеек, которых вылавливали в южных реках, мариновали и сотнями бочек везли в столицу.
- Трепещу ли я, - выдохнул Учтивый, и правда дрожа. - Конечно, фран министр-исполнитель. Как могу я не трепетать, являясь пред ликом величайшего короля Западного Ивердона!
- Да-да, - улыбка Хромого расплылась по губам медовой кляксой. - Разумеется. И боитесь?
- Я чувствую себя не столько устрашённым, сколько счастливым, фран Галлоф. Честь быть принятым в королевских покоях выпадает не каждому.
- Далеко не каждому, фран Баргас, - кивнул министр и закашлялся. Улыбка исчезла с его губ, словно он откашлял её в кулак, поднесённый к губам. Он вытер ладонь платочком, который достал из рукава. Баргасу показалось, или он на самом деле заметил тёмные пятна на этом платке, очень похожие на кровь.
Министр ещё некоторое время смотрел в глаза своему спутнику, потом наклонился к его уху и прошептал:
- Так постарайтесь же с умом использовать выпавшую вам удачу.
- Н-не понимаю… - пролепетал Учтивый, испуганный доверительным тоном человека, наводящего ужас на всех при дворе.
Галлоф Хромой небрежно дёрнул губами, тон его моментально изменился: в голосе появились жёсткие ледяные нотки.
- Хорошо, я доложу королю.
Постукивая деревяшкой, он доковылял до высокой двери, по сторонам которой стояли двое стражников с пиками. Открыл дверь и на несколько минут исчез за ней.
Стояла тишина, прерываемая только треском факелов да сопением простывшего где-то стражника. Потом из-за двери донёсся громовой хохот короля. И снова тишина и пляска теней на стенах.
Наконец, явился Хромой. Лицо его ничего не выражало, если не считать той-же тонкой, как порез, улыбки. Он приблизился к Баргасу, встал напротив.
- Я доложил о вас королю, - сказал он, помолчав.
- Да, - кивнул Учтивый, не зная, что сказать. - Благодарю вас.
- Не стоит благодарности, это моя обязанность.
- Да, фран министр.
- Что вы держали в руке и бросили в сток?
- А?.. - Баргас облизнул сухие губы. - Ничего… Уверяю вас, фран министр-исполнитель, у меня в руке ничего не было!
- Тише, фран, тише, - зашикал Хромой. - Я верю вам, верю, не надо так волноваться. Идите же к королю, его милость ждёт вас.
Баргас торопливо кивнул и, ссутулясь, направился к двери.
- Будьте осторожны, фран Илэд Баргас Учтивый! - произнёс за его спиной министр-исполнитель.
- А? - Баргас вздрогнул, остановился, вполоборота глядя на Хромого.
- И не забудьте заглянуть ко мне на днях. Например, завтра. Мы ведь с вами служим одному королю, при одном дворе, а до сих пор как-то не нашли времени познакомиться поближе.
Улыбка, пробежавшая по губам министра и затаившаяся в уголке рта, не сулила ничего доброго.
- Да, фран Галлоф, - пролепетал несчастный Баргас. - Я польщён вашим приглашением. Непременно, фран министр-исполнитель.
«Будь ты проклят, старый лисоволк!» - мысленно добавил он, открывая дверь в королевские покои, чтобы побыстрее скрыться от этого ехидного острого взгляда.
Король Фэрли Раннах, на первый взгляд, был недаром прозван Угрюмым. Густые брови, сросшиеся над переносицей, массивный орлиный нос, тонкие губы, уголки которых, казалось, были неспособны подниматься в улыбке, тяжёлый подбородок и низкий лоб — всё это создавало о нём впечатление как о человеке мрачном, нелюдимом и жестоком. Но, как известно, внешность обманчива. Пожалуй, больше всего в этой жизни Раннах Угрюмый ценил хорошую шутку, доброе вино и охоту. Он не был жестоким по натуре, но если того требовали обстоятельства или интересы королевства и короны, без колебаний находил тех, кто мог быть жестоким вместо него и предоставлял им абсолютную свободу действий. Кроме того, он умел быть капризным, взбалмошным и озорным, что, впрочем, никогда не переходило в истеричность, свойственную многим правителям подобного склада.
Когда Илэд Баргас Учтивый, дрожа, ступил в королевские покои, тускло освещённые единственной свечой на столе, король сидел на своём ложе в одной только длинной рубахе и закутавшись в шерстяное одеяло, наброшенном сверху. Он встретил своего гостя мрачным взглядом исподлобья, от которого фран Баргас Учтивый почувствовал комок в горле, будто проглотил катыш шерсти.
- Вы хотели меня видеть, ваша милость? - произнёс он, кашлянув.
- Тебя? - король приподнял одну бровь. - Да на кой ты мне сдался.
Баргас растерялся и не знал, что делать и говорить дальше. И можно ли вообще что-нибудь делать и говорить.
Чадила свеча. В покоях стоял тяжелый запах винного перегара, блевотины и всего того, что королевский желудок успел переварить после обильной вечерней трапезы. Его милость позволил себе на пиру много лука и чеснока — это чувствовалось сразу.
- Ну? - произнёс король. - Чего стоишь?
Баргас издал неопределённый звук, дёрнул головой.
- Ваша милость… - произнёс он и замолчал.
Король хмуро глядел на своего вассала. Внутри он хохотал, но на лице его не отражалось ничего, кроме каменного холодного равнодушия. Он любил погрузить вот таких как Баргас в бездну растерянности, отчаяния и неопределённости, лишить их точки опоры, подвесить в воздухе и наблюдать за реакцией.
- Ваша милость хочет, чтобы я ушёл? - Баргас наконец сумел выразить свою растерянность словами.
- Демоны и боги! - изрыгнул король, заставив Учтивого вздрогнуть. - Я хочу, чтобы ты сел! Или, быть может, ты хочешь унизить короля? Ты наслаждаешься тем, что глядишь на него сверху вниз?
- Ваша милость! - Баргас готов был бухнуться на колени, но взгляд короля указал ему на низкий пуф возле кровати.
Учтивый на полусогнутых, дабы не возвышаться над королём, ринулся к пуфу.
- И прихвати стол! - велел Раннах. - Вон тот.
Учтивый подхватил небольшой круглый столик из морёного дуба, скрипя сухожилиями дотащил до ложа и поставил перед королём, едва не отдавив ему ногу.
- Проклятье! - воскликнул тот. - Ты уверен, что пришёл не за тем, чтобы покалечить меня?
- Простите, ваша милость!
- В жопу, - отмахнулся Угрюмый.
Он забрался рукой под столешницу, открыл секретный ящичек и достал небольшой деревянный стакан. Вынул из него кожаный мешочек и бросил на стол три игральных кости. Баргас ошалело посмотрел на кубики из слоновой кости, на лицо короля, в глазах которого едва заметно плясала улыбка.
- Вам угодно играть со мной в кости? - неуверенно вопросил он.
- А ты что думал? Разве старый Хромой пёс не сказал тебе, зачем привёл сюда?
- Стар… Вы изволите говорить о…
- О министре-исполнителе, разрази тебя гром!
- Нет, фран Галлоф ничего мне не сказал, - пролепетал Баргас, внутренне улыбаясь в надежде, что министр совершил оплошность.
- В жопу, - повторил король, разбивая его надежды. - Садись и начнём. Сколько ты ставишь?
- Я? - Баргас, не дыша, опустился на пуф.
- Разрешаю тебе играть первым.
- Боюсь, да простит меня ваша милость, что у меня при себе не та сумма, которая может быть достойной того, чтобы…
- Демоны и боги! - перебил король. - Прозвище Учтивый тебе не очень подходит, а? Нарекаю тебя… Занудой.
- Ваша милость…
- Отныне ты будешь зваться… как там тебя…
- Илэд Баргас, ваша милость.
- Вот, - кивнул король. - Илэд Баргас Зануда. Или лучше Словоблуд?
- Ваша милость, я…
- Я ещё подумаю, - отмахнулся Раннах Угрюмый. - Твоя ставка.
Баргас Учтивый, краснея, потея и задыхаясь от вони из королевского рта, отвязал от пояса свой тощий кошелёк, высыпал на стол возле себя пять или шесть золотых клодов, несколько серебряных дукаров и пару гронинов, горстку меди. Король иронически посмотрел на эти богатства, пожевал губами.
- В дырку ничего не завалилось? - спросил он, немного погодя. - Может, найдётся ещё пара медяков? Поройся хорошенько, я могу сделаться первым богачом королевства, если удача не отвернётся от меня.
Баргас покраснел ещё больше.
- Ваша милость…
- Ставь, - не дал ему договорить король.
- В… всё? - промямлил Учтивый.
- Нет, что ты! - наигранно всполошился король. - Вдруг я проиграю… Ты же разоришь корону!
Дрожащей рукой Баргас двинул на середину стола три золотых.
- Сильно! - оценил Угрюмый.
Он извлёк откуда-то из под кровати потёртый кошель чёрного бархата, бросил на стол требуемую ставку.
- Мечи!
Баргас положил кости в стакан, неуверенно потряс, метнул. Выпало пять, один и три.
- Девять, - прошептал Баргас.
- Хороший удар, - усмехнулся Раннах Угрюмый, собирая кости. Учтивый сглотнул, принялся следить за тем, как король болтает стаканчик. Стукнув, кости подпрыгнули на столе. Три, два, два.
- Проклятье! - выругался король. - Первый бросок ещё ни разу не давал мне больше семи. Это судьба, Зануда. Ставь.
- Я оставляю котёл, - сказал Баргас.
Король кивнул, отсчитал шесть золотых, присовокупил к лежащим на столе. Баргас встряхнул стакан, метнул. Четыре, шесть, один.
- Одиннадцать, - произнёс он, моля богов, чтобы королю выпало больше.
Раннах Угрюмый собрал кости в стакан, принялся трясти, с усмешкой поглядывая на соперника. Бросил.
- Демоны и проклятье! Шесть!
- Мне очень жаль, ваша милость, - пролепетал Учтивый.
- Сегодня боги не на моей стороне, Словоблуд, - произнёс король. - А ты, смотрю, везучий! Что ж, твоя ставка.
- Оставляю, - отозвался Баргас.
Король уравнял своими двенадцатью золотыми, потряс кошельком - он был ещё наполовину полон. Хотя Баргас сказал бы — наполовину пуст.
Раннах был азартен, об этом знал весь двор и многие этим пользовались. Теперь и Баргасу представился случай узнать одну из немногочисленных королевских слабостей. Он бросил кости.
Король несколько мгновений смотрел на выпавшую зернь, дёрнул бровями.
- Три тройки, - произнёс Баргас.
- Я вижу, - сердито отвечал Раннах и потянулся за кошелём. По правилам он должен был утроить котёл.
Сопя, король выложил в заметно увеличившуюся кучку золота тридцать девять монет, потряс пустой мешочек.
- За мной ещё…
- Тридцать три клода, - моментально подсказал Баргас.
Король стрельнул в него взглядом.
- А ты быстро соображаешь, Словоблуд!
Баргас не знал, радоваться похвале или бояться угрозы.
- В детстве я любил считать, ваша милость, - произнёс он.
Король пораздумал. Поднялся и, кутаясь в одеяло, прошёл к столу у окна. Выдвинул ящик, достал богатую шкатулку, вернулся с ней на кровать, открыл. Баргас увидел засверкавшие в неверном свете самыми разными цветами драгоценные камни, обрамлённые оправу из золота, серебра, андалина, платины и харасмы. Король заметил его загоревшийся взгляд, усмехнулся.
- Любишь драгоценности, Зануда?
- Вряд ли в мире есть люди, которые их не любят, - позволил себе улыбнуться Илэд Баргас Учтивый.
- Есть, - возразил король. - Например, я.
Он выбрал из кучки украшений богатый перстень из белого золота, украшенный большим кроваво-красным рубином в форме львиной головы, окруженным маленькими изумрудами. Несколько минут он созерцал его, подняв руку так, чтобы камни заиграли на дрожащем свету догорающей свечи всеми своими гранями.
- Красиво, спору нет, - сказал он. - Но красота меркнет, если знать историю этого перстня.
«Если я выиграю… - подумал Баргас. - О боги, если только я выиграю!.. Уж от этого-то перстня я не откажусь даже на плахе!»
- Знаешь, сколько он стоит? - спросил меж тем король.
- Думаю, он бесценен, ваша милость, - прошелестел Учтивый.
- В жопу, Словоблуд! У всего на свете есть своя цена. Эта побрякушка обошлась короне в триста полновесных золотых рагов.
- Но на кону только девяносто шесть клодов, - выдохнул Баргас, прикидывая разницу.
- Женщины любят богатых, Зануда, - усмехнулся король, - а удача — смелых. Давай рискнём? Чем ты готов уравнять ставку?
- Ваша милость, я… У меня… Вы же знаете, что род Баргасов никогда не выделялся…
- И правильно делал, - усмехнулся Раннах Угрюмый. - Выделяться — занятие рискованное. Чуть приподнялся над другими, глядь, голова-то и слетела.
- Ваша милость…
- Ладно, давай так… - посерьёзнел король. - Я ставлю этот перстень, и будем считать, что в котле четыреста золотых. К ним я присовокупляю должность моего личного хранителя кошеля. А ты уравниваешь…
Баргас напрягся, чувствуя, как из-под мышек стекают струйки пота, щекотят бока.
- А ты уравниваешь… - король подёргал нижнюю губу. - Проклятье, ну скажи уже хоть что-нибудь!
- У меня ничего нет, ваша милость, что могло бы стоить этих денег, - пробормотал Баргас. - Если только родовое поместье, но… но я думаю, что…
- У тебя есть твоя голова, - бросил король.
- Что?! - Учтивый Ваша милость, я…
- Да ты не пугайся, Словоблуд, - хлопнул его по плечу Раннах Угрюмый. - Ты же удачлив, смотри, как тебе сегодня везёт! На твоей стороне и судьба: ты получил новое прозвище, а ведь ты знаешь: это добрая примета; нельзя умереть в тот день, когда получил имя. В общем, ты наверняка выиграешь. А я в любом случае ничего не проиграю: либо у меня будет хитрый и сообразительный хранитель кошеля, который заговорит кого хочешь до полного изнеможения, либо у меня будет его голова, что развлечёт и меня и проклятый двор.
- Ваша милость… - Баргас сидел бледный, потный, полумёртвый. Он уже чувствовал железный привкус где-то под языком и видел, как его голова катится с плахи. - Ваша милость, я…
Король неотрывно смотрел в лицо своего вассала, по губам его бегала насмешливая улыбка.
- Решайся, Зануда, - произнёс он. - Ты ведь знаешь, далеко не каждому выпадает такой шанс.
Это была правда. Но риск…
«О боги! - подумал он. - Я могу иметь всё! Я вошёл сюда никем, а выйти могу…»
Голова его закружилась.
«Но могу выйти и без головы!» - закончил он свою мысль.
Король словно услышал его мысли:
- Предприятие рискованное, спору нет, - сказал он. - Но ведь с другой стороны, ты можешь выйти отсюда богачом и фигурой, которая чего-то стоит при дворе. А?
- Ваша милость, я…
- Играем, или забирай всё это золото и проваливай, - оборвал король, зевая. - Скажешь министру-казначею, чтобы выдал тебе… сколько ты там насчитал…
- Играем! - прошептал Баргас, едва не теряя сознание от собственного безумства.
- Мечи! - король довольно хлопнул себя по коленям. На лице его вспыхнул азарт, пошёл по щекам пятнами.
Дрожащими руками Баргас собрал кости, вложил в стаканчик.
- Да бросай ты уже! - в нетерпении произнёс король через минуту, а Учтивый всё никак не мог расстаться с костями. - Бросай, говорю, бес тебе в брюшину!
Баргас опустил стакан на стол. Ударились о дуб кости. Медленно, как во сне, он поднял стакан.
- Семь, - едва отлепил он язык от враз пересохшего нёба. Да, выпали четыре, два и один.
Король покачал головой, возвращая кости в стаканчик.
- Ничего, Словоблуд, ничего, - утешил он. - Зато ты принял решение, достойное настоящего мужчины. Не много есть вещей, которые стоят того, чтобы прозакладывать свою голову. Ничего: Сэд Коллан — мастер своего дела.
Сэдом Колланом звали королевского палача.
- Ваша милость… - глаза Баргаса защипали слёзы.
- Крепись, - король хлопнул его по плечу и принялся трести стакан.
Загремели костяшки. Баргас замер, взгляд его уставился на голую королевскую ступню с давно не стрижеными ногтями на грязных пальцах, выглядывающих из сандалей.
Шумно выдохнув, король азартно бросил кости. Бросок был сильным. Костяшки застучали по столу, вертясь и подпрыгивая. Баргас не дышал, не сводя взгляда с королевской ступни.
- Мда… - произнёс король. - Мне жаль, Зануда. Девять.
Баргас вздрогнул, будто палач уже замахнулся топором. Глянул на кости.
Они разлетелись по столу. У одного края лежала тройка. В центре замерла двойка. Четвёрка качалась на самом краю стола, там где резной узор, изображающий переплетённые дубовые ветви, закруглял столешницу.
- Ну что ж… - начал было Угрюмый.
Зависшая на краю четвёрка качнулась в последний раз и замерла. Потом скользнула по листку резьбы и с тихим стуком упала на пол.
Баргас сглотнул.
- Проклятье… - выдохнул король.
- У вас пять, ваша милость, - произнёс Учтивый не своим голосом и слыша себя будто со стороны. - А у меня…
- В жопу! - рявкнул Угрюмый. - Я знаю, что у тебя семь проклятых очков!
Наступило минутное молчанье.
- Тут другой вопрос… - сказал король, успокаиваясь. - Что делать? По одним правилам упавшая со стола кость выходит из игры. А по другим — делается перемёт.
Баргас не посмел ничего возразить. Да и не смог бы, пожалуй — голос его опустился куда-то ниже копчика.
- Это ты испортил воздух? - поморщился король, потянув носом.
- Я, ваша милость, - откашлялся Учтивый.
- Мог бы этого и не делать.
- Это случилось непроизвольно.
- Не прозвать ли тебя Вонючкой вместо Словоблуда? - усмехнулся Раннах.
- Как угодно вашей милости.
- Ладно, - король одним движением мощной длани сгрёб всё золото и перстень, подвинул Баргасу. - Решим так: ты забираешь золото, перстень и проваливаешь — это и будет твоим выигрышем. Или я делаю перемёт на прежних условиях.
- Перемёт, - уверенно произнёс Баргас. Крайняя степень отчаяния овладела им — того отчаяния, когда измученный неопределённостью человек решает плюнуть на всё и пойти навстречу опасности. Или когда вдруг приходит уверенность, что судьба, наигравшись с тобой вволю, надавав тумаков и подзатыльников, наконец-то погладит тебя по головке.
Король внимательно посмотрел на Баргаса, улыбнулся, качнул головой.
- Ты молодец, Словоблуд, - изрёк он. - Давай сюда кость.
Учтивый поднял с пола костяшку, подал королю. Тот нервно встряхнул стакан, поставил на стол вверх дном.
- Ну, давай, Зануда, снимай.
Задержав дыхание, Баргас поднял стаканчик. Выпало: два, два, один.
- Угу, - качнул головой Фэрли Раннах Угрюмый. - Быть по сему.
Баргас не смел поднять на него глаза.
- А теперь забирай все эти побрякушки и проваливай, я спать хочу, - король сбросил с себя одеяло, повалился на кровать.
Рубаха его задралась, и Баргас увидел богатырское королевское достоинство, свисавшее между ног. Мысленно сравнил со своим. Сравнение было не в его пользу, но… но Лайра любила его. И если король не обманет… О какие возможности открываются перед Илэдом Баргасом Учтивым! Или… Занудой? У короля хватит ума! Плевать. Пусть он будет зваться даже Вонючкой, лишь бы только король сдержал все свои обещания!
- Проваливай, чего стоишь! - прикрикнул Угрюмый, смежая очи. - Завтра я подпишу указ.
- Как угодно вашей милости, - Баргас, ликуя, поклонился.
Какая ночь! Какая ночь!
Бодрым шагом он дошёл до двери и, осторожно прикрыв её за собой, с удовольствием вдохнул холодный и свежий воздух коридора. Никого здесь не было, кроме все тех же двух стражников с сонными глазами.
Илэд Баргас улыбнулся им, выдернул из ближайшего держателя факел и, насвистывая, двинулся прочь от королевских покоев. На поясе его висел туго набитый королевский кошель чёрного бархата.
---------------------
Пилот. Черновик.
Планируется тёмная фэнтези, а там - куда кривая выведет. Предполагается первой книгой цикла (под общим временным погонялом "Сага о кланах"), ну а там, опять же, - пока не надоест. Воткактотаг.
Полностью текст будет публиковаться в моём разделе на Самиздате
http://samlib.ru/p/prituljak_a_a/1-kroonprees.shtml