Семь дней в Евпатории

               
               
                ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

  - Катя, спасибо! - Семён обнял проводницу. - Счастливого обратного пути! - он шагнул из тамбура на перрон.
  Вдохнув приморского воздуха, молодой человек обернулся:
  - Я найду тебя после Евпатории, Катя!
  - Или я тебя, - она взгрустнула. - Не забывай, пожалуйста.
  К Семёну подкатил дед на велосипеде:
  - Жильё ищешь?
  Семён рассеянно кивнул.
  - Есть недорогой флигель, - обрадовал дед.
  - Где?
  - В Евпатории, уважаемый.
  - А где Евпатория?
  - Там, - дед указал рукой. - Проснись!
  - Море далеко от дома?
  - Рядом.
  Приезжий поцеловался с Катей и ушёл с местным в город. Пришли к домику, окружённому зеленью. Старик познакомил с хозяйкой, взял с туриста комиссионные и укатил на своём велосипеде. Хозяйка провела Семёна мимо злой дворняги во флигель – низенький летний сарай из двух половин. В Семёновой половине всё было чисто, удобно – две кровати, стол, стулья, тумбочка, зеркало и картинки по стенам. Много ли надо отдыхающему? Есть море, солнце и крыша над головой… В свои двадцать пять Семён лишь во второй раз приехал на море. Давным-давно, семнадцать лет назад, мать возила его в Феодосию, в музей Айвазовского. Он помнил о Феодосии очень смутно. С тех пор смотрел фильмы, читал, слышал о черноморских пляжах, о приключениях, о соблазнительных женщинах, о курортных романах… Нынче у него есть одна неделя…нет, целая неделя у моря. Семь пляжных дней и горячих ночей. Однако следует торопиться, счёт семи дней уже открыт. С сегодняшнего.
  За стеной то громко, то тихо звучали нетрезвые голоса.   
  - Там мой сын-дармоед с вашими соседями, - объяснила хозяйка. - Двое молодых людей. Хорошие ребята, умные. Третий день живут и всё в шахматы играют. Нынче ко мне селятся холостые мужчины. Вы не женат?
  - Нет.
  - У моря столько девушек! Вам бы найти подругу. Если кого приведёте – я не возражаю, но не шумите ночами. Вы пока располагайтесь. Алька очнётся – захочет увидеться. Безобидный, всем лезет в друзья, и люди угощают его. Он с трёх рюмок – спать. Ну, до встречи!
  - Сбегать бы на пляж. Море же близко от вас? – остановил её Семён.
  - Далековато. Алька вечером проводит.
  Купаться, купаться! - решил турист. - Сам найду, без вожатых.
  Но только привёл себя в порядок и выпил чаю. Дед-курьер доставил нового квартиранта. Семён отложил купание.
  - Я Евгений Васильевич, - подал ему руку прибывший.
  Он москвич, видный пожилой мужчина в дорогих очках и с аккуратной бородой. …А сын хозяйки Альберт оказался грузным увальнем лет сорока пяти. Соседи из-за стенки тоже вышли на улицу: один – Игорь, лохматый плечистый мужик средних лет, второй – белокурый студент, годами ровесник Семёна. Он так и представил себя: студент.
  Курортники собрались в беседке из виноградной лозы. Перезнакомились.
  - Какой прекрасный день! - воскликнул Евгений Васильевич. - Ну что, ребята, через магазин? Нас три поколения сошлось. Дело стоит того, чтобы отметить.
  - Через магазин да на берег! Там и отметим, - поддержал Семён.
  - Зачем привлекать внимание? - возразил москвич. - Дома спокойнее. А на берег выйдем к ночи. Ты купался в море ночью? Нет? Благодать! Альберт, где у вас магазин?
  - До горизонта и налево, - сострил Альберт. - Идём вместе, покажу!
  Все активно задвигались. Старшие ушли, а молодые приготовили ужин. …Первую подняли за знакомство, вторую – за встречу.
  - Встреча с водкой всегда волнительна, - уточнил Евгений Васильевич. - Завтра, пожалуй, купим мяса. Никто же не против?
  - С вас мясо, а я сделаю шашлыки или голубцы, - оживился хозяйкин сын. - Я повар по образованию и пятнадцать лет работал поваром. Все туристы любят мои голубцы.
  - Старик, договорились, - хлопнул его по плечу студент.
  - Какой я тебе старик? - Альберт деланно обиделся и рассмеялся. - Я, конечно, дико извиняюсь, но наливай, Васильич, не томи.
  - А что, ребята, нальём за чудный отдых! Чтоб запомнился всем! - придумал Васильич.
  Выпив, закусили, поговорили, подняли по четвёртой, вдогонку по пятой – за солнечные дни и ласковое море.
  - На пляж-то после какой махнём? - заикнулся Семён.
  - Успеем, не торопись. Хапнем ещё солнца досыта, - успокоил его Васильич.
  - Загорать советую утром с девяти до одиннадцати. И вечером после пяти. А днём быстро облезешь.
  - Все поняли? Это сказал Альберт, знающий толк в морских делах. Предлагаю с утра и начать. Сегодня уж посидим как надо, в русских национальных традициях, а поутру в море освежимся, аппетит нагуляем. И учёный повар сделает шашлыки с голубцами.
  Люди одобрительно загудели. Шестые наполнили за хозяйку. Её позвали из дома.
  - Ваше здоровье, мать! - встал Васильич.
  - Сколько я вас перевидала за свою жизнь! Из года в год – вечера знакомств, вечера прощаний.
  - Мать, ну а как иначе?
  - Да всё в порядке. Нет, не всё. Меры не знаете, мужички.
  - Но-о, это не про нас, мать.
  - Дай Бог, дай Бог, парни. А с соседом нашим старайтесь не выпивать. Он в пьяном виде дурак дураком. За ружьё хватается.
  - Воинственный, - ахнул студент. - И много туристов положил?
  - Типун тебе на язык.
  - Оно у него не заряжено, - вставил сын.
  - Ну и что? Даже палка раз в жизни стреляет. Нет, нет, осторожней с ним, ребята… Алька, а ты и здесь уже свой? Гоните его сразу, или он весь ваш отпуск не слезет с хвостов. Тебе хоть стыдно-то бывает?
  - Не ругайте его, мать. Альберт будет нашим экскурсоводом по окрестностям, - заступился Васильич.
  - У-у-у, - промычал Альберт. Он быстрее всех опьянел.
  - И кашеваром у нас поработает, - добавил студент.
  - Кашеварить он умеет. Когда захочет, - согласилась мать. – Ну, ужинайте.
  - Ы-ы-ы, - снова замычал Алька.
  - Хорошая у тебя маманя, Альберт, - сказал Васильич.
  - Я тоже хороший. А-а-а.
  - Разговоров нет, старик.
  - Опять ты: старик-старик. Наливай тогда. Как говорят: дауайте уыпьем за страсть, потому что страсть как хочется уыпить.
  - Одного не достаёт нам: телевизора, - обронил студент.
  - Тебе он не противен? - как ошпаренный взревел Васильич. - Что ты смотришь в гнусном ящике? Там злоба, ненависть, кровь, попса, невежество, пижонство. Ты ходи здесь, дыши морем без телевизора.
  - Опасная штука, - бросил Игорь.
  - Почему? - удивился студент.
  - Она хочет убить мозги и всё доброе в людях. Смотри и жуй сопли.
  - Но есть и неплохие передачи.
  - И они идут в эфир глубокой ночью. А вечерами что творится…
  - Ты про какую попсу упомянул, Васильич? - спросил Семён. - Попсы в жизни уйма. Про ту, которая поёт?
  - Поёт не она, а фанера.
  - Разговоров нет. Пели бы на кухнях друг другу. Никому не запрещено, а то – звёзды… Но зачем нам пороть горячку? Сейчас эпоха денег, чистогана. Кто как умеет. Они и чешут по стране, бизнес делают, - мирно объяснил студент. - Не воруют, не убивают.
  - Они хуже воров. Пусть чешут, зарабатывают, - махнул рукой Васильич. - Кто-то и даром не пойдёт на них, а кто-то выложит ползарплаты. Дело вкуса. Какой вкус? Безвкусица. Но к чему навязывать эту муть в ящике, день за днём звездить то, что не похоже на искусство?
  - Не смотри ящик – вот и всё.
  - Но смотрит вся Россия. Зло-то серьёзнее, чем оно кажется на первый взгляд. Кому-то дико чешется уничтожить искусство, а объявить искусством попсу.
  - В каждой деревне есть певцы и певуньи – они перепоют любого из них, - убеждённо сказал Игорь. - А сельские хоры  –  настоящее чудо. Малограмотные люди осваивают такие уникальные распевы – звёздам и не снилось.
  - Из месяца в месяц, из года в год, из передачи в передачу одни и те же физиономии. Везде лезут в жюри, учат жизни, делают свои бенефисы, дарят один другому серебряные лопаты  – а мы глазеем на них, читаем в газетах. Светская львица разводится с пятым мужем – новость номер один. Светский лев купил собачку за миллион долларов – его портрет с собачкой в журнале. Тошнота, гламур,  -  Васильич смачно плюнул.
  - От концертов в ящике душа совсем не волнуется, нет. Ни мелодий, ни стихов. Песни ведь должны волновать. Были  времена – волновали, - заметил Игорь.
  - Если человек не умеет играть в хоккей, никто же не зовёт его звездой, - продолжил свою мысль Васильич. - А почему эти-то все – звёзды? И почему от нас прячут тех, кто умеет петь? Я с радостью слушал бы. Лет тридцать назад тоже не все были с сильным голосом, а как пели!
  - Сердцем…
  - Вот именно, сердцем. И под оркестр.
  - Какой-то большой артист плакался: недавно эстрадные люди пели песни, а нынче молодые поют себя, - вставил Семён.
  - Кто изобрёл фанеру? Повесить бы его, - вскипел Игорь.
  - Они поют вживую, - усмехнулся Васильич.
  - Бизнес, бизнес, а свой бизнес надо защищать, - сказал студент. - А я услышу иной раз по радио новую песню: вроде и неплохая, мелодичная, трогает душу. Но повторят её раза два-три... Надоедает. А старые не надоедают. Чего-то не достаёт в новых песнях. Нет в них того, что было и осталось в старых.
  - Души нет.
  - Куда она делась?
  - Время такое, бездушное. Чёрствое. Чистоган. Рейтинги. Не до души.
  - А жизнь хочет духовных полётов.
  - Но не тех книг и фильмов, которые делают человека шакалом. Не тех песен, что превращают  нас в обезьян.
  - Нынче не эстрада, а шоу-бизнес. Звучит фанера, но это не музыка. Похожа на музыку, но не музыка. Шоу-бизнес подмял под себя всё искусство. В ресторане перед жрущей и орущей публикой? Пожалуйста. Платят – чего и не выступить. Не моё дело – осуждать. Но искусство – оно не в ресторанах. И не в телевизоре. Почему один поёт военную песню – публика плачет? А поёт ту же песню другой  –  люди равнодушны. Потому что первый с Божьей искрой, второй с фанерой. Вот и разница между искусством и шоу. Или я не так сказанул?
  - Так, так.
  - А вся фанера – «народные артисты». Куда движемся? В какой тупик? - набычился Игорь.
  - Ну и что? Раздают же дворянские и придворные титулы, - пожал плечами Семён. - Есть в России его сиятельство князь Авраам Исаакович Трубецкой, есть граф Соломон Лазаревич Волконский. Все прямые потомки Ивана Грозного. Отчего не быть и народным?
  - К чертям эти звания. Уйдёт любой народный – через месяц его забудут. Помнят других.
  - Никто никого не помнит. Память – короткое чувство. Короче его – только благодарность.
  - Нет, нет, память не коротка. Кого любят – того помнят.
  - Кого?
  - Утёсова, Козина, Шульженко, Бернеса. Они навсегда… Высоцкий собрал все русские пороки, но он – Высоцкий. Вертинский картавил, но он – Вертинский.
  - Попса – как туалетная бумага, ей подтираются каждый день. А нетленки Вертинского капризны, не для средних умов, - заключил Семён.
  - Уйдут старики с эстрады – кто будет петь? По-настоящему? - всплакнул Васильич.
  - Ты сам начни петь.
  - Кто споёт «День победы»?
  - Или «Тёмную ночь», «Землянку»?
  - И «Смуглянку», «Соловьи»? Никому не спеть, как пел их Виноградов.
  - А «Дороги»? От этих песен душу выворачивает наизнанку.
  Васильич затянул «Эй, дороги, пыль да туман». До слёз трогательно… Когда он закончил, все долго молчали.
  - Эх, мужики, баян бы мне, - первым очнулся Игорь.
  - Играешь? - обрадовался Васильич.
  - Играю.
  - Молодец!
  - Может, найдём? Разговоров нет, найдём. Старик, вспоминай, - студент потянул Альку. - Где тут у вас баян?
  - Нет, нет, ребята, - Васильич стал категоричен. - Мы не дома. И ночами пьяных полно. Да и мы под парами. Ещё не хватало нам драк. Вдвоём вас не отпущу. Ты что, на себе Альберта понесёшь?
  - Как крепко военные песни берут за душу! – вздохнул Семён.
  - Наверно, оттого что нервы были обнажены. И сочиняли так – с нервами. И душа тянулась к другой душе, - попытался разъяснить Васильич. - И жила в солдатских сердцах мысль о Победе и о возвращении домой.
  - Ты подскажи мне: кто одержал ту Победу? - встрепенулся Игорь.
  - А ты не знаешь?
  - Но ты отвечай.
  - Русский мужик.
  - Тогда отвечай дальше: почему русского мужика выставляют дураком?
  - Кто?
  - Комедианты, смехачи в телевизоре. Они делают всех нас тупыми и глупыми. В том числе зрителей в зале. Те дружно хохочут. Что творится, а? Не таясь, презирают людей. И зал ржёт до изнеможения. По ящику весной вместо чемпионата мира по хоккею нам ежедневно впаривали эту развлекаловку: веселись! А хоккей-то был в Москве, не за границей.
  - Смехачи мешают мне любить мою страну, - погрозил кому-то Семён.
  - Они тоже хотят жрать, - насупился Васильич.  - Как-то печально от их внешнего вида, кривляний, мимики. Пожилые люди, вроде…А до того заигрались в придурков, что, кажется, они и есть придурки. Но шуты, дураки были всегда, во все времена. Они рекламируют друг друга. Или их легко заменят, на их место толпа кандидатов, шуты нынче в почёте.
  - Дураки дурака валяют, потешаются на свою голову, - опять погрозил Семён.
  - Это шоу-бизнес, а бизнес без рекламы заглохнет, - бросил студент.
  - Над нами смеются? Вероятно, все мы заслуживаем того, - рассудил Васильич. - Посмотри-ка «Поле чудес» – там игроки разом глупеют. Завидят усы и глупеют, шлют «привет всем, кто меня знает». Как не смеяться?
  - И то правда, - неуверенно буркнул Игорь. - Но зачем позорить на весь белый свет? Сами себя позорим. Над собой ржём по-конски.
  - Разговоров нет.
  - А «по-конски» ржёт та же фанера, - заметил Васильич.
  - Но ведь зрителей-то показывают…
  - Квакеров. Их наберут десять групп и снимают одну, вторую, третью. Когда в кадре десятая, мы и не помним, кто был первым. И мы уверены, что вся публика тащится. И удивляемся: а почему же мне-то не смешно? Или я чего-то не понимаю? Вон же полон зал умных зрителей – он понимает.
  - Жил недавно Евдокимов и смеялся по-своему. Он уважал мужиков, жалел даже. Его юмор тёплый, с болью о Родине. Да, Васильич?
  - Про боль не скажу, но примитив – да. Вот КВН – настоящий юмор. С умом.
  - А «Городок»?
  - Пусть «Городок». Тоже с умом.
  - Как пафосно, старики. Давайте без пафоса. Где водка – там или драки, или пафос.
  - В посёлках и деревнях телевизор – единственное развлечение. Отдушина, куда вливается грязь, опиум, - продолжил Игорь. - У меня «тарелки» нет, и выбора нет. Только три канала. Включишь один, а там вечный праздник. Взрослые мужики и бабы дурят дурнем, лезут из кожи, чтобы рассмешить народ. Мужики полюбили одеваться в баб, в тупых старух. Переключишь на второй – там поля чудес, юбилеи, бенефисы, катастрофы, ток-шоу, суды, боевики, сериалы, где мочат людей как мух. Наша кошка родила, я котят не смог выбросить, духу не хватило, а они человека запросто. Шпана глядит и мотает на ус: зачем работать, если можно раз кого-то завалить, подставить и хапнуть денег. Мои пацаны уже смеются надо мной: чудак, мол, отец, пашет-пашет, не умеет жить. Они и не хотят пахать. Ни руками, ни головой. И ведь вся страна кушает это дерьмо. Из нас делают ослов.
  - Нам без юмора никак нельзя. Или сойдём с ума. Я не о том юморе из ящика, а о человеческом, о натуральном, - дополнил Васильич. - По-твоему, на тарелочных кнопках лучше? Они также давят, подавляют.
  - По мне, вреднее всего – сериалы. Вреднее наркоты. Сплошняком убийства, грабежи, идиотизм. Подробно учат, как надо убивать и кидать ближнего, как стать проституткой, как изменять мужу, как насиловать девчонок средь бела дня прямо в кустах, как жить исподтишка, - веско сказал Семён. - Подставляют, кидают и подсиживают друг друга сослуживцы, подчинённые начальников, соседи, а самое страшное – дети родителей. Все алчные, дешёвые, злые, продажные, фальшивые. Квартирное воровство уже кажется маленькой шалостью.
  - И глупостям учат. А глупость – как омут привораживает: ну и сволочь же тот персонаж. Что он выкинет в завтрашней серии? И ждём её – завтрашнюю.
  - Чем глупее сериал, тем больше людей смотрит его, - поморщился Игорь.
  - Бабы смотрят, - уточнил студент.
  - И мужики. Не спорь. Вот раньше…
  - А что раньше?
  - Очереди стояли в кинотеатры. Все ходили на хорошее кино. Слегка наивное…
  - Да не слегка.
  - Но доброе. И широкоэкранное. Какое было событие в семье – поход в кинотеатр! Почему теперь-то делают и показывают всякую грязь? Почему?
  - Ты сам говорил недавно: хотят проветрить наши мозги. Верно говорил.
  - А для чего?
  - Зачем государству много умных граждан? Народ должен быть сытым, глупым и забитым. Таким народом легче управлять, вбивать ему в голову нелепые теории. Так везде в мире, это фундамент демократии, но у нас и тут перекос: народ спивается, глупеет, но не все сыты. А теории нам вбивают из того же телевизора говорящие головы в галстуках. Несут чушь, но несут её так, что она и не выглядит чушью. Я сижу и напрягаю ухо: о чём это он красиво молотит? О какой стране? Не о нашей – точно. Чем говорящие головы отличны от смехачей? Головы строят умные рожи, а смехачи паясничают, но делают одно дело: поганят людям душу.
  - Что мне до их теорий? У меня есть собственное мнение.
  - Своё мнение держи при себе. Не трепись, а делай. Они треплются, потому что им так надо, а ты говоришь и невзначай проговоришься, болтнёшь лишнее там, где нельзя. Тебя выгонят с работы, а говорящие головы всегда правы: меня, мол, неадекватно поняли.
  - Тоже ведь бизнес, - сказал студент.
  - У тебя всё – бизнес.
  - У одних петь под фанеру, у вторых – кривляться, у третьих – учить жизни.
  - Печальней голов только реклама, - подхватил тему Семён. - И ведь цепляет. Хочешь не хочешь – до твоего уха доносится. И с пятого-шестого раза понимаю, о чём речь.
  - Во, точный выстрел – тебе капнули на мозги. Есть клиент!
  - Я раз поддался на «Пропротен-100», - вспомнил Игорь. - Хотел сбежать от спиртного. Клюнул на рекламу, купил, принял.
  - И помогло?
  - Четыре дня ел по инструкции, на пятый всего скрутило, начались судороги, едва не парализовало. Назавтра обыгал и выбросил таблетки. Собрался в аптеку швырнуть их в лицо продавщице, но одёрнул себя: зло не в ней, она – овечка. 
  -  Не жизнь, а божий садик с овечками, ослами, враньём, надувательством, злобой, - воскликнул Семён.
  - Почему же? Хорошего немало, - обнадёжил Васильич. - Но оно в тени. А серость лезет наружу из каждой щели. Они в крайнем случае троечники: могут перепутать свёкра с тестем. И все рвутся  к звёздам.
  - Как не рваться? Люди хотят денег, славы. И если появились возможности, если разрешено… А жизнь коротка. И разговоров нет.
  - Но где они – причины для гордости? - завопил Семён.
  - Они есть, - гаркнул Васильич. - Спортсмены, считаю, гордость. В спорте за фанеру не спрячешься. Ты или победил, или нет.
  - Зато спорт засорён допингом.
  - Победителей не судят.
  - А судьи кто? Продажные господа.
  - Не пойманный – не вор. Мы же не видели.
  - Разольём, старики, за спорт! - напомнил студент. - Алька, обслужи. Отработай свою долю.
  - Но-о, не надо, не кипятись, - одёрнул его Васильич. - У нас есть деньги, у него нет. Но нас четверо. Прокормим. Давайте хоть здесь-то не считаться.
  Алька дремал. Васильич начал банковать, Алька ожил и протянул руку за стаканом. Васильич набулькал ему под шумный смех. Хлопнули за спортсменов.
  - Всезнайки уверяют: наш спорт вот-вот сгинет, мы перестанем выезжать на советской школе, даже близко не подойдём к медалям. А ведь они накаркают. Тут и экспертом не надо быть. О том же самом «эксперты» сквернословили и после Олимпиад в Сиднее, в Афинах, забывая, что звёзды зажигаются у нас не благодаря, а вопреки. И не будем никогда в заднице. Сколько раз доказали, сколько ещё доказывать? Если где-то теряем – тут же, рядом, находим. Сдали в хоккее – приобрели в теннисе. Потеряли в фигурном катании – найдём в сноуборде и фристайле. Упустили в плавании – сделаем шумахеров в «Формуле-1». Делаем же весь мир в «Париже-Дакаре». В спорте жив русский дух. Если есть цель – нас не остановить. Ты следил, как бежали наши биатлонистки в Турине? Не мужики, а бабы, - обратился Васильич к Игорю.
  - Где?
  - В Италии, говорю, в Турине. На Олимпиаде прошлой зимой.
  - Я следил, как щла на тридцатке Чепалова. До бессознания билась.
  - Они же бегают для себя, за мировой славой, - прошептал Алька.
  - А ты не за себя, не для себя живёшь? - завёлся Васильич. - Но в твою честь не заиграет наш гимн и не поднимется флаг на весь мир.
  - И в твою не запоют.
  - Но в такие минуты мы, глядя в телевизор, гордимся своей страной. Для того и бегают. Спортсменов мы любим и верим в них.
  - Ты молчи за российский футбол, - испугался Игорь.
  - А-а-а…
  - Есть и ещё кое-что для гордости…
  - Люди искусства, науки…
  - А малый бизнес – герои наших дней. Итальянец-бизнесмен, пожив в Москве, завыл: Россия не для слабых. Он, конечно, прав. У нас только самые настырные преодолевают бюрократию. Ну не хотят люди всю жизнь гнуть спины на государство и за копейки. Это не для них, - заявил Семён. - Все, кто делает кирпичи, колбасу, открывает салоны, цеха, мастерские. Кто они? Бойцы.
  - Торговец квасом тоже боец? - съязвил Игорь.
  - Тоже. Пусть он арендует одну квасную бочку, но зарабатывает, а не просит. Ещё и продавцу платит. Нам слово «бизнес» не подходит. Бизнес – значит, делать деньги, а не зарабатывать. Чужое слово, нерусское. Русского нет. Предпринимательство – опять не по-нашему, тяжело выговорить. А русский язык – он лёгкий.
  - Но если человек не умеет в бизнесе, не создан торговать квасом? А рождён учить детей, он наставник, воспитатель – ему до старости гнуть спину на государство? Или учёный… Они-то не герои? – возмутился Игорь.
  - Кроме власти и попсы есть ещё земля родная, - успокоил Васильич. - Учитель и учёный работают не на государство, а на Отечество.
  - Но платит им государство, - дополнил Игорь.
  - Отечество – наша земля, воздух, душа, дух, семья, дети, - Васильич не услышал Игореву реплику. - Однажды я полмесяца отдыхал в Турции. Солнышко, улыбки, сервис, красота, здоровье. Но раз подловил себя на мысли: эх, рухнуть бы мне в сибирский сугроб или в московскую листву! Русской душе неуютно под чужим небом, её тянет на Родину.
  - К берёзкам?
  - Так и есть, к берёзкам.
  - А многие уезжают...
  - Но многие и возвращаются. Россия без каждого из нас выживет, а редкий русский бывает без неё счастливым. Вроде мало нам счастья на своей земле, а на чужбине его вообще для нас нет. Мы там как в темноте.
  - Тогда что за зверь – государство?
  - Не зверь, а железная машина для усмирения таких, как мы с тобой. А нас больше ста миллионов. Так было, есть и будет по закону жизни, который придуман задолго до нас.
  - Государство, по мне – что-то жадное, нахальное и жестокое среднего рода. Не мужского, не женского, а среднего.
  - Отечество – оно тоже среднего рода. И сколько чудесных слов среднего рода в русском языке! Мужество, зодчество, солнце, море, даже счастье. Дело не в роде. …Уже открыто не душат. Волю, говорят, вам подарили. Ешьте её досыта. Едим. Уже не маршируем строем по команде, не голосуем единогласно, не хлопаем вождям «бурными аплодисментами», вовсю ругаем их. Но губят бюрократией, попсой, чернухой, водкой и наркотой. Медленно спаивают, травят, запугивают, оболванивают. Запущен научный эксперимент, точно управляемый: сделать из русского народа быдло, посмешище.
  - Откуда и кто управляет?
  - Если бы знать...
  - Всю тысячу лет?
  - Возможно, с 17-го года началось, от большевиков. Возможно, ещё раньше. А нынче, в 21 веке, обыдление разрослось до уродства, до дикости. Но какой-то конец этому должен быть. Нельзя же без конца дурачить людей, воровать и пороть чушь в ящике. Каким был задуман русский человек!!! И во что мы вырождаемся…
  - Водка – она полбеды. Вот мы сидим, мирно пьём, никому не мешаем. А наркота, попса и чернуха – для молодёжи.
  - Съедят молодых – и что потом?
  - Ты спроси у тех, наверху.
  - Кто мне там ответит?
  - Никто. Но и мы виноваты.
  - Чем виноваты?
  - Не скажу. Раскинь мозгами.
  Выпили, достали сигареты…
  - Нынче вовсе забыли о русском мужике, - опять затянул Игорь.
  - Смехачи не забыли, - начал студент.
  - О нём и не помнили, - оборвал Васильич. - А современный русский мужик сам себя забыл. Восемь из десяти ленивы, малодушны, безвольны. С чего китайцы на той же, нашей, земле получают урожай вдвое выше, чем мы? С того, что работают, а не курят.
  - Но после китайцев наша земля почему-то не рожает. Ты не знаешь, почему? - яростно крикнул Игорь. - Если русский мужик плохой, то как Россия всю жизнь выживала?
  - Да, выживала, но отродясь не жила в довольстве, отродясь не процветала. Назови хоть один цветущий период в истории… А выжила и не рухнула на чьих плечах? Кто держал в войну тыл? На фронте хоть кормили, а в тылу падали от голода и делали для фронта всё возможное и невозможное. А тыл – это русские бабы, самые везучие в мире: везли и везут на себе мужиков, семью, страну. Золотое богатство России! Вот чем славно Отечество наше, а не твоей нефтью.
  - Нефть не моя, Васильич.
  - Да хрен с ней – с нефтью. А мужик русский – он трусливый к тому же. Мелкий. Подлый. Работать может лишь из-под дубинки. Чуть начальник отвернулся – мужик за водкой в магазин.
  - Ну ты сказал, Васильич… Я категорически не соглашусь. Водка водкой, но ты не прав. Сколько в России замечательных простых мужиков! Они тихонько и незаметно делают своё дело, - Игорь развёл руками.
  - Кто это? Про каких простых ты говоришь? – удивился Васильич.
  - Шахтёры, врачи, инженеры, геологи, рабочие-станочники, водители, кустари… Или в твоей Москве их нет? Кто вспомнит о них? Чем они провинились? В мире принято: если человек работает – он не бедствует. Даже трутням платят пособия, чтоб не мешали жить нормальным людям. А у нас работающий человек томится в нужде.
  - Ты, видно, много начитался. Первая часть твоего монолога – из учебников истории 70-х годов, вторая – из нынешних предвыборных листовок. Простые люди… Народ… Кому он нужен, народ? Не все хотят взвалить на себя свободу, инициативу. Боятся лишнего шага, привыкли к халяве, думать за свой счёт разучились, мечтают лечь под барина, жить за чужой спиной, ждут ласки от того, кого недавно выбрали наверх и забывают, что у того не о них заботы, о себе: как удержаться наверху. Коммунисты отбили привычку думать. А логика прозрачна. Ты успел застолбить нефтеносный участок, создать финансовую пирамиду, «освоить бюджетные средства» или стать депутатом – имя твоё Сан Саныч, а если не успел – другое имя: паршива сволочь. Вот она – простота. Народность. Выбирайся-ка сам. Так тебе, сукину сыну. Сверху нам трещат: Россия уже в рынке, а мы-то знаем, что зады наши голые в рыночной уборной.
  - Но кто застолбил и «освоил» – они откуда? Из народа. Известные люди – тот же народ, - слабо сопротивлялся Игорь.
  - Народ, да не тот.
  - А на «том» народе «осваивают» деньги, - подтвердил студент.
  - Опять бизнес?
  - Жизнь.
  - Значит, Родине скоро конец? Уничтожат нас? - помрачнел Игорь.
  - Если судить о России по прошлой культуре, по истории, по военным победам, по науке, спорту и традициям, по её лесам и полям – она великая, по народу – страна завистников, алкоголиков и сплетников, по бизнесу и депутатам – страна пародий, - сказал Васильич.
  - Бизнес и депутаты везде одинаковы, - возразил студент.
  - Но Историю, военные победы творят те самые завистники, алкоголики и сплетники, - возмутился Игорь.
  - Историю, военные победы творят личности, - ответил Васильич. - Не народ, не стадо депутатов, а Личность.
  - И Родину любят не за то, что велики её леса и поля, а за то, что она своя, - добавил Семён. - Здорова ли, больна ли – своя.
  - А почему не любить её и за великие леса и поля? Но я не о Родине, а о народе. Ты почитай Чехова, его «Дом с мезонином» – там о народе. Сто лет прошло, а как было, так и осталось. Народу определена роль: каждый Божий день доказывать неиссякаемую русскую живучесть. В войну это помогало, в мирное время убивает. Выживут, вырастят детей – и дети отправляются по тому же кругу. А круг-то замкнутый. И верхние изобретают целые системы, чтоб он не размыкался. В стране соха или нано-соха – населению то же ярмо: выживать, крутиться. Хватать всё, что ещё можно схватить, или существовать тише воды, ниже травы, а спился – есть вакансии на кладбище… Разве люди занимаются делом?  Большинство не делает, а пыхтит от своих маленьких дешёвых проблем. Которые проблемами не являются. Вся энергия уходит на суетню, беготню – на обывательщину. И на жизнь сил не остаётся. Вместо жизни – серость, зависть, подлость и пьянство. Душа в загоне.
  - Ты из своей Москвы ничего не видишь. Не пойму я тебя: ты презираешь народ? - озлобился Игорь.
  - При чём тут презираешь? Мы и есть народ. Я и про себя говорю… Вспомнил одну народную историю. Раз вижу: идёт молодая мамаша с ребёнком трёх лет. Был конец марта, слякоть. Ребёнок возьми да поскользнись, упади в чёрную лужу. Она сгребла его и давай бить. Надо пожалеть, а она хлещет, орёт. Ну упал, запачкался – это что, грех? Он же ребёнок. И она тоже могла упасть. Своё плохое настроение баба слила на собственное дитя. Из чего создала проблему? Из ничего. А в чём причина? Люди наши забиты, утонули в мелких делишках и злы на всех, а выпускают пар на близких. Я знаю кучу народных историй… Как-то летом соседские пацаны засобирались на речку. Мать одного кричит своему: если утонешь – домой не пустим.
  - Я спать иду, старики. Пафоса не люблю, - зевнул студент.
  - Давай, иди. Завтра ты как? С нами на пляж?
  - Конечно, разговоров нет.
  - А что, ребята, по маленькой и в постель, а? Ещё наговоримся. Мне пора под одеяло. С дороги, однако. Всем привет!
  Васильич выпил, ушёл во флигель и захрапел пьяным храпом. Семён долго ворочался без сна. На рассвете забылся, ему приснились пляж и девушки в купальниках…
            
               
                ДЕНЬ ВТОРОЙ

  - Старик, за пивом! - студент тряс Семёна.
  - К чёрту тебя вместе с пивом. Я иду на море, - отозвался Семён.
  Васильич с Алькой намешали морс. Все попробовали.
  - Не-е, это не то. Что, сразу на пляж? А дорогой пивка выпьем! И чего-нибудь съедим! - кинул мысль Игорь.
  Тяжело потопали к морю. Миновав рынок, увидели ряды летних кафе со стойками.
  - Возьмём по две кружки, а там видно будет? - несмело бросил  Васильич.
  Купили. Расположились.
  - Старик, а пиво-то не пиво, - отхлебнув, упрекнул Альку студент. - Ослиная моча.
  - Ну и что? Не каждый день пьём мочу, - ляпнул Васильич.
  - Пиво как пиво, - рассудил Семён.
  Свои первые проглотили в минуту. Вторые потянули с удовольствием. Заедали вяленой салакой. И рыбка снова захотела пива. К пиву опять купили рыбку, а под рыбку пиво. Оно запросилось наружу. В туалет ходили по очереди. Вернувшись, Семён увидел на столе пять кружек пива и бутылку водки.
  - Выпьем для настроения, придавим пивком и вперёд, а? - Васильич рулил, Алька поддакивал, студент захмелел, Игорь улыбался.
  - Где же ваше море? - пробурчал Семён.
  - Скоро двинем. Не торопи.
  С водки они расцвели и решили закрепить, но не пивом. Им не закрепишь, не те градусы.
  - Есть идея, - бодро начал Васильич. - Мы спрячемся в доме. Третий час дня, загорать вредно. Дома плотно пообедаем, поговорим, а часов в шесть уйдём к морю. Ты плавал в Чёрном море вечером? - взглянул он на Семёна. - Уверяю тебя: райское наслаждение!
  - Ты уверял: лучше купаться ночью.
  - Я не мог так уверять.
  - В самом деле, время обеда, - заметил Игорь. 
  - Ну и купим домой мяска? - сдался Семён.
  - И когда его варить? С утра возьмём свежего! Мы будем загорать, а Альберт сварганит мясной завтрак. Сейчас нам чего? Пирожков?
  - Пирожками плотно не поешь, - возразил Игорь.
  - Нам, мужикам, много ли надо? - отбился Васильич.
  - Разговоров нет. Мы не жрать сюда приехали, - поддержал его студент.
  - А, ладно, - Семёну отхотелось к морю, голова на солнце распухла, увеличилась. В тень, под виноградную лозу!
  Домой взяли три или четыре беленьких. «Сегодня море отменяется, - дошло до Семёна. - Но завтра пусть пьют, а я на пляж. Ради чего я здесь? Пить? Нет. И разговоры одно да потому. Уже всё и обо всём переговорено на триста раз». И удивлялся своему нервозу. Отличные же мужики. Спокойные, без дурости. И никто его не держит. Иди, загорай. Но почему-то не идёт. Они приехали сюда оторваться, а он влюбиться – вот и не совпадает. Ах, надо позвонить домой… Сегодня… Или завтра…
  Хозяйка встретила с улыбкой:
  - Как вам на море?
  - Чудно, мать!
  - Да, у нас хорошо! Ну, отдыхайте, - и она ушла в дом.
  - Шикарная бабка! - восхитился Васильич. - Никаких лишних вопросов. Всё по делу.
  - С девчонками не знакомились? - опять выглянула хозяйка.
  - Знакомились, конечно. Пригласили их вечером на танцы, - снова нашёлся Васильич; другие молча ладили на стол.
  - Но водку-то обязательно пить в жару?
  - О, мать, после моря не грех.
  Бабка скрылась в доме.
  - Ну что, по маленькой, ребята?
  - Разговоров нет!
  Выпили. Покрякали…
  - Альберт, а какую пенсию дают твоей матери? - поинтересовался Васильич.
  - Я и не в курсе. Вроде хватает нам.
  - Да сравнить бы с нашей, российской. Люди заработали себе не пенсию, а слёзы.
  - По-моему, старики несправедливы к молодым. Ко мне, - вдруг заявил студент.
  - Докажи.
  - Они говорят: мы работали, теперь вы перед нами в долгу. Значит, и я в долгу? За что? Я тоже работаю. И если доживу до шестидесяти, у меня будет лет сорок стажу, как и у них. Они разве на меня пахали? Нет, для своей же семьи, на себя. Да в те годы попробуй сидеть дома – тебе статью пришьют за тунеядство. Нам приходится даже больше работать, за всё плати и плати. А они жили бесплатно.
  - Ничего бесплатного. Их дурили. Им просто недоплачивали и взамен давали дармовые квартиры, даром лечили, учили. Они за всю жизнь пять раз отработали своё бесплатное, - убеждённо сказал Игорь.
  - Но и нам недоплачивают. А большинство людей гнулось и гнётся вручную – неужто я крайний? Советская власть крайняя. Старые люди и привыкли, что бить костыли на железной дороге, таскать брёвна, месить вручную бетон, стоять по колено в дерьме на мясокомбинате или раком в огороде, доить на морозе  корову – работа. Надо быть в грязи, выгибать спину – тогда ты труженик. А сидеть за компьютером, владеть киоском – чёрт знает что, но не работа. «Не изработался ты. Да на тебе мешки возить…».
  - Их учили, что торговать – не очень хорошее дело, нечестное. Учили ценить и любить Родину, русский язык, быть «как все». По-другому учили. Время было другое. Они же не виноваты, что жили в ту эпоху.
  - А я не виноват, что живу сегодня. «Мы горбатились, пахали, а вы…», - укоряют они. Я не хочу горбатиться, а хочу трудиться и получать от труда кайф. Потому что я не раб. Сосед принёс мне книгу англичанки или американки: почитай, мол, занятная вещь. Молодец баба, ловко пристроилась в жизни. Не работает, а строчит романы один за одним, миллионершей стала. По его мнению, это, вроде, от безделья – писать книги. Не понять ему, что бездельник роман не напишет. Фантазия нужна, сила ума, терпение адское. А ведь он не два класса окончил, грамотный, работал завбазой, и не очень старый. Попробовал бы этот совок вымучить хоть пару страниц да так, чтобы, прочтя их, люди всплакнули от восторга – тогда понял бы, какая работа сложнее: заведовать базой или создавать роман. И также умствуют многие «молодые современники», скудомыслящие, но самые правые. Не переспорить их. Они жалуются на судьбу, но не шевелятся наладить свою жизнь. Привычно винят начальника, соседа, родственников. А кто им что должен? Почему я никого не виню? Мне никто не должен. Одного хочу: чтобы это государство не мешало мне работать и жить в моей стране... Деды обзывают нас никудышными: вы, мол, спились. Они, конечно, не пили… И гордятся: мы рвали жилы на северах. Вам бы наше время. Что им ответить? Низкий им поклон. А родись я в те годы – поехал бы с ними на ударную стройку. Только не для партии коммунистов, а для семьи, для детей, для родителей, для жены. Это и есть – для Родины, потому что близкие люди – самое дорогое на Родине. А громкие лозунги, почётные звания и грамоты мне даром не нужны.
  - Скорее, я с тобой согласен, - сказал Игорь.
  - Не трогайте вы стариков, - попросил Семён. - Они жили так, как им разрешали. Двести миллионов думали одинаково, по указанию, но не нам судить их.
  - Я и не трогаю стариков, а скажу о системе, - ответил Игорь. - Хорошо помню, как работали в той системе. Трудился в юности на заводе. Конвейер крутится, пять человек на линии. Оборудование старое, что-нибудь да ломается. В цехе шумно. Для вызова наладчика жмёшь на пульте кнопку, раздаётся жуткая сирена. Слесари-наладчики вечно спали. Вот бежит один ко мне, заспанный, недовольный, и мне как-то неловко, я же разбудил его. Он залезет в электрошкаф, соединит две проволочки и уйдёт. Через час опять остановка. Но мне, пацану, стыдно вызывать старика по много раз в смену. Говорю ему: ты покажи мне, батя, где и как сделать, я сам буду чинить, а ты отдыхай. - Ты что, у тебя допуска нет, - заорал тот. Однажды я вскрыл ножом его шкаф. Раньше подсмотрел, в каком месте он ковыряется. А там одна гаечка развинчивалась от тряски. Старый подкрутит её маленько, она за час снова отойдёт, и контакта нет. Так он создавал видимость своей работы, чтобы в цехе иногда повертеться. Слишком нахально – проспать смену в каморке. Ему и не нужно, чтобы всё работало. И от него каждый раз водочный запах. В ночную-то смену – обязательно. Очень пьяным не видел его, но запах не скроешь. Я стал делать всё сам. Когда засекли – обругали: знай своё место и не лезь, куда не надо. Куда надо – всё равно не лезь, после тебя никто не наладит. Раз я увидел в зарплатной ведомости его фамилию. У старика получки втрое больше, чем у меня. Разряд, значит, высокий. Я ни на минуту не отвлекусь, а он, попивая, полёживая, лет за тридцать вылежал разряд в каморке.
  - И по ходу пролежал свою жизнь, - вставил студент.
  - Но не все же так работали. И не везде, - опять возразил Семён.
  - Не все и не везде, правильно. Иначе не построили бы заводов, электростанций, спутников и космических кораблей. Сдельщики работали, потому что видели цель, конечный результат. Есть весомое слово: надо! А повременщики высиживали свои восемь часов. И нынче высиживают, им ничего не надо.
  - День прошёл – и ладненько. Одним днём ближе к пенсии, к старости, к смерти, - плюнул студент.
  - Но я расскажу и вторую басню, она с обратным конечным результатом. Дело было в перестройку, когда работать совсем разучились. В 87-м возникли кооперативы, - продолжил Игорь. - Я, бедноватый студент, устроился в один. Хотел скопить денег за лето. Мы так работнули, что остались должны хозяину. Пока он не включил счётчик, я убежал оттуда.
  - И в чём там дела?
  - В пьянках. Меня студентом и прозвали. Остальным за пятьдесят, все с тюремным прошлым. Мужики мастеровые, штукатуры со стажем, стену клали ровно прямо на глаз. Но только до обеда. Потом начинался мужицкий зуд: выпить. В соседнем доме бабка торговала самогоном. Наши притёрлись к ней: мол, в долг, под зарплату. После ста грамм что следовало?
  - Вторые сто грамм, - не моргнув глазом, рявкнул Васильич.
  - Точно. За ними – третьи. И снова к бабке. Чем больше мы после обеда делали, тем больше приходилось назавтра переделывать. Также на глаз лепили, но глаза уже в кучу. Пять этажей лестничного проёма не могли закончить в месяц, но обещали управиться в неделю. Сделаем – переделаем – переделаем за переделанным. Изо дня в день. И за горючим, за горючим… Затем стали работать проще: подвезли нам машину раствора, а бригадир уж прискакал от старухи и успел разлить по порциям. Куда девать раствор? Не то что вырабатывать его, бегать с носилками по этажам – из бытовки своей лень выходить. На улице слякоть, а в бытовке тепло от самодельного козла, чифир, самогон, табак, умные беседы, всех морит, всем сладостно. Слили в подвал. Кто за нас долбил те застывшие кучи? Мне жалко их. Кооператив, понятно, залез в убытки… Два брата в бригаде были. Каждый день везли они домой по килограмму гипса. Дома вся их семья заливала гипс в формы – получались шкатулки, сувениры, пепельницы. Помню красивого гипсового льва... Всё это раскрашивали и везли на рынок, а выручка уходила на водку, сигареты и чифир. Толковые братья и душевные, но спились – сами рассказывали. Однажды мы всей командой приехали к ним в гости на маленький полустанок. Двадцать бараков вдоль железной дороги называются посёлком. В России много их. Жильё похоже на балки или шалаши. Братья сказали нам: выбирайте любых баб на ночь, кроме этой и той. Все другие – вдовы или соломенные вдовы, мужья в лагерях. Полустанок жил и пил единой большой семьёй, все спали со всеми, а с похмелья что? Ревность, поножовщина, разборки.
  - Меня захватила твоя история, - признался студент. - Выбрали баб?
 - Некого там выбрать. Косые, пьяные, кривые, с синяками и шрамами. Мужики избивали их и спали с ними же.
  - А что они пили? Что ели? На какие деньги? - спросил Васильич.
  - Гнали самогон из заменителя сахара. Увлекались рыбалкой. Вообще, чёрт не разберётся. Ты спроси-ка сегодня у любого бича об этом – он не ответит, но сутками не просыхает. Один из наших так и застрял там.
  - Неужели? – испугался Алька.
  - Утонул в бесконечном запое. Издалека ехал за деньгами. Нашёл свои заработки и судьбу – одна женила его на себе. А ему надоело жить в строительной бытовке… Вряд ли он выбрался с того полустанка. Из Подмосковья мужик. Нынче все в Москву рвутся за большим рублём, а тогда, наоборот, из Москвы. И где же ему на билет домой заработать? Он жирный, неповоротливый и бестолковый. Делать ничего не умел, подсобником у нас был. Зачем ехал?
  - А ты кем числился?
  - Штукатуром. Впервые взял в руки мастерок, но сделал вид, что специалист. Мужики тоже сделали вид – что так оно и есть.
  - И как разбежался с ними? – прыснул студент.
  - Мы избрали бригадира. У него вдруг умерла тёща, он просил нас помочь. Конечно, нет вопросов. Но когда на поминках бригада запела песни, я смекнул: надо уходить от них. Как можно петь в такой час? 
  - Старухе вернули долги за самогон? – лукаво спросил Васильич.
  - Нет. С каких зарплат? Совесть потеряли.
  - И ты потерял.
  - Само собой. Из одного же стада: как все, так и я. Мы были совками: работали – лишь бы не работать. И мечтали получить деньги. За что? А чего не мечтать в тепле под чифир? Зачифиренные разве будут хорошо трудиться? Взвинченные мозги просто не врубаются: что такое – хорошо.
  - Но кое-кто и умеет работать, - возразил студент.
  - На себя, - сказал Семён. - На своих дачах! Или коммерсанты! Им просиживать нельзя. Потому что своё. Я уверен,  рулить большим делом проще, чем малым. Большой завод можно обанкротить, отбить от налогов, можно взять миллиард кредита под откат товаром и не вернуть. Кого посадили в тюрьму за невозврат кредитов?  Никого. На большом есть управленческий аппарат. Ему не дадут пойти ко дну областные власти, вытащат. А на малом ты и маркетолог, и менеджер, и финансист, и экспедитор, и сторож. На всём экономишь. И тебя доят разные сволочи. А прогорел ты – хрен с тобой, вылетай в трубу.
  - Они сильные люди, - заметил Васильич.
  - Сильные, - подтвердил Семён.
  - Типа нас, - заржал студент.
  - Не смейся. Хотя бы и так. Здесь, да, мы пьём…
  - Выпиваем, - поправил Васильич.
  - Виноват, выпиваем. Дома же мы другие. Никто из нас не похож на пьяницу.
  - Особенно Алька, - снова заржал студент.
  - Не тереби ты его. Он никому не мешает. Живёт в доме у матери, не в чужом. Шашлыки с голубцами готовит отдыхающим, - сказал Васильич под общий гогот.
  - Мои школьные товарищи спорили, - начал свой рассказ Семён. - Ты не работаешь, а занимаешься ерундой. - Я пеку хлеб. Разве ты не знаешь, что я построил пекарню, вложил деньги? - Ты, что ли, строил? Я чё-то не видел, чтоб ты там гвозди колотил. - Не в этом моя работа. Я нанял людей, плачу им, создал предприятие. Я хозяин. - С чего это ты хозяин? Одноклассниками были, а щас хозяин. И где ты взял денег? - Кредит в банке. - Ты когда научился печь хлеб? - Люди мои пекут. - На тебя пашут, значит? Наживаешься? - Я дал им работу, кормлю их семьи. - Ты капиталист вонючий. Видишь мои мозолистые руки? Я работаю. - Ты не работаешь, а отбываешь повинность. Сколько тебе платят? Тысячи три? - Две с половиной. - Тебя не ценят, раз столько платят. Это не зарплата, а смех. Над тобой смеются. Да и за что тебе платить? За то, что полсмены сидишь и куришь? - А за такие деньги я буду надрываться, по-твоему? - Ты себе же противоречишь: мол, работаю, а вовсе и не работаешь. - Не работаю? Тогда что я делаю? - Время тянешь. День за днём. Всю жизнь. Дни, годы, пятилетки до пенсии считаешь. О старости мечта твоя заветная. Ты уже старик. Твою породу я гоню от себя за километр. - Почему? - Потому что своими птичьими мозгами и речами ты разлагаешь людей. И без моей породы ты пойдёшь по миру. Ты беспомощный.
  - Кривое зеркало: руки мозолистые и пьяный – ты труженик. А надел костюм и создал дело – сволочь, буржуй, - согласился студент. - И что дальше?
  - На том они и разошлись. Просто один живёт, а второй существует. И этот второй очень похож на ленивого наладчика, заведующего базой и того из Подмосковья в кооперативе. Сейчас ведь кто хочет жить – тот стремится жить. А лоботрясы курят на лавочках у подъездов, умничают в Интернете, ищут подлецов в своей хреновой жизни и потихоньку обрастают плесенью.
  - И судят каждого, судят общество. Почитай-ка писанину на сайтах.
  - Подлецы все, кроме их самих.
  - Мне отец рассказывал про хитромудрых в той системе, - опять вспомнил Игорь. - Ладно, я штукатуром, а то гоняли понты куда серьёзней. Работал в его отделе инженер. Это ещё в 80-х годах. Тогдашний инженер – значит, мизерный оклад и мизерная премия, костюмчик пятилетней давности. Так он до чего додумался? Вешал пиджак на спинку стула, ворошил бумаги, счета, эскизы, клал сверху записку «Скоро буду» и уходил. Полное представление, что хозяин рабочего места вышел ненадолго в курилку. А тот на полдня,  на день. И никто не терял его, никому он не был нужен. Инженер и сам-то не знал своих обязанностей. Лишних сотрудников – целые отряды. Вроде утром спешат на работу, вечером с работы, а в чём состояла их работа? Кто её знает? Зато ни одного безработного. Вышвырни полотряда, отряд – производство не среагирует.
  - Но за что они хвалят то время? - спросил Семён. - Когда жили так, что бабы помногу раз штопали дыры на чулках и колготках.
  - Штопали все, оттого и не замечали. И ещё бабы стирали и сушили целлофановые пакетики. Все были беднотой. Но теперь – не все, кто-то вырвался вперёд, отставших давит жаба. Вот вам главное противоречие нынешней жизни.
  - А избранные и тогда жили неплохо, - сказал Игорь.
  - Это чьи жёны не штопали колготки?
  - Те жёны и ещё кое-чем выделялись. Они не носили суконных сапог. Страна делала космические корабли и суконные сапоги-унтатики. И дурачила своих работяг медалями, грамотами, досками почёта, записями в трудовую. У моей двоюродной бабки вся трудовая книжка исписана благодарностями, в дни рождения её называют великой труженицей, поколением победителей, она плачет от счастья, а прожила всю жизнь в халупе. Даже хрущёвку не получила.
  - Если я лучше работаю – заплати мне больше. Премию дай. На хрена мне грамоты? Почему я должен иметь денег наравне с лентяем? О каком равенстве без конца болтают коммунисты? Его нет и быть не может. Кто-то – трудоголик, у кого-то аллергия на все работы. И что – равенство? Не надо грамот и званий – плати, - студент потряс кулаком.
  - Ишь ты… Все равны. Не лезь выше. Кое-кто был равнее, но тихонько, без шума.
  - И правда: не лезь. Работал я на производстве. Бригада женская, а у прессов мужики, - взял слово Алька. - Мы делали ручки для поварёшек. Я на третий день отштамповал больше, чем напарники. И меня сразу осадили: ты молодой, горячий, но не гони количество, они нам в следующем месяце повысят план. Тысячу штук в смену не сдавай ни в коем случае. Сдай семьсот-восемьсот, остальные прячь в заначку. Водку пьёшь? - Пью. - С похмелья к прессам не подойти, тут-то заначка и сгодится.
  - Закрыли тебя, выравняли по себе, - подытожил Игорь.
  - Не напарники выравняли, а система, - уточнил Васильич.
  - Старики, вы где только не работали, - поразился студент.
  - Но отношения между людьми отличались человечностью, - Игорь разлил по чаркам. - Мне одна бабушка сказала: да, сынок, мы прожили небогато. Но мы были нужнее друг другу. В праздники каждая семья считала за честь пригласить гостей за свой стол. И ходили весь день из дома в дом. К кому не успели – те обижались, к ним первым в следующий праздник. Была теплота, отзывчивость
  - И мужики не напивались, не дрались, - усмехнулся студент. - Не люди – ангелы советские.
   - И пили сверх меры, и дрались, но без ненависти, без пижонства. Жили с простотой в душах. Идёшь по дороге в деревню, тебя догоняет машина, тормозит. Ты и не голосуешь. Берут в кузов, подвозят бесплатно. И ключи от квартир оставляли под ковриками. Все, и все знали. Чтобы воровство – это целое ЧП.
  - Чего было воровать? Сапоги суконные?
  - Да ну тебя, студент… И на заводах старики-наставники опекали, учили  молодых.
  - Нынче всё это есть, - подхватил студент. - Не очень заметно, а есть. И человечность, и порядочность, и сочувствие. Не так давно я торчал на уголовном процессе. Судили бабу за отравление мужа. Он остался живым и участвовал как потерпевший. Все понимали: она чиста, не виновата, муж придумал дело вместе с любовницей. Баба так искренне защищалась, так признавалась в любви! И адвокат шикарно отработал свой хлеб. Когда судья оправдал её, она повисла на шее адвоката – на моей шее ни одна так не висела. А зал стоя аплодировал. На лицах светилась радость за человека.
  - Но сегодня она реже проявляется – народная душа.
  - Сегодня славно и легко быть порядочным, когда ты при деньгах. Когда их нет – не до порядочности, - заключил Васильич. - Какая-то невесёлая жизнь. Серая. Мрачноватая. Измеряем всё не совестью, а деньгами. Молодёжь относится к прошлому с равнодушием, пренебрежением, а заодно и к старикам. Студент, ты помнишь дефолт 1998 года?
  - Немного, смутно. Я не зарабатывал, в школе учился, ничего не потерял.
  - Вот видишь. Десяти лет не прошло. А как жили пятьдесят, сто лет назад – много ли молодых интересуются?
  - Ну что ты? Я интересуюсь.
  - Молодец! Но я не о тебе одном. Народ разлюбил книги по истории, а полюбил эсэмэски, эмэмэски, аськи, сплетни из параллельного мира.
  - Какого параллельного? – не понял Семён.
  - Из интернета.
  - Космос, интернет. Что следующее? - спросил Семён. - Почему люди вечно искали и ищут параллельные миры?
  - Потому что мир, в котором мы живём, удручает нас своими парадоксами. А ищут по-разному. Одни в искусстве, вторые в спирте, третьи в конопле, четвёртые в героине, пятые в офшорах, шестые в чародействе, седьмые в засушенных кактусах. Появился интернет, а поиски не кончились.
  - И не кончатся. Человек всю жизнь ищет, - заметил студент.
  - Но живём-то мы не в виртуальном мире, а в реальном, пусть и парадоксальном, - Васильич увлёкся. - И без знаний о прошлом, без уважения к старикам, к русскому языку куда несёмся? Уже не только в городах, а в сельских районах возникают службы «Taxi», кафе «Maxim», кинотеатры типа «Madagascar», спортклубы вроде «Happy boys». Запретить, не регистрировать, переименовать? Не поможет. Любовь к родным словам и буквам исчезает. И к родной истории. И к родной географии. И к родной земле. Всё на ней – наше, и ничьё больше, и с этим нам жить. А старики… как часто их дурачило любимое государство. Ни одно так не презирало своих граждан. И они всего боятся, всё воспринимают в штыки. И нам не нравятся их штыки.
  -  А нас не дурачит, не презирает любимое государство? - воскликнул студент. - Ты-то и внушал нам вчера: государство – машина для подавления тебя, меня и нас. Говорят, нынче не расстреливают. Но сколько русских гробов вывезли из Чечни? Не считал? И никто не считал. В войну умирали за Родину, а нынче за что? Куда направляет государство?
  - Мы с тобой выстоим, поборемся, - ответил Игорь. - Старым людям не заработать. Их приучили к этому с молодости – бесплатное жильё, бесплатная медицина, какие-то льготы. Старикам не перестроиться, но их тоже включили в гонку на выживание, стали выкручивать мозги. Им бы дать возможность прожить так, как они привыкли. Или им бизнес начинать лет в семьдесят? Говорящие головы доболтались до того, что бабушки, торгующие редиской и луком – теневая экономика, потому что не платят с редиски налоги. Бабушки – теневики, а олигархи в офшорах – легальны. Жестокий смех над людьми.
  - Я удручён, - замялся Семён.
  - Неужели нефтяных денег мало для серьёзных пенсий? - побагровел Игорь. - Каждый старик получал бы товары и услуги без унижений в соцзащитах, собесах и подобных невзрачных конторах.
  - Ты как дитя, - перебил Семён. - Куда же денутся полчища чиновников? Чтобы добыть себе льготу или субсидию, надо собрать кучу справок. А на каждой справке сидит чиновник. Вроде все при деле, и по очереди дурят тебе голову. Пустая работёнка.
  - Наше время всё равно интересней, - сказал студент.
  - Обман на обмане.
  - Он был всегда. А пример кто подаёт? Государство, за ним и люди туда же. Мошенничество по закону – это бизнес. Закон позволяет. Если бы не было в жизни вранья и обмана – не пришлось бы плодить фискалов и контролёров.
  - Ага, не было бы государственной машины, и наступил бы коммунизм, - закивал Васильич. - Уже проехали, когда человек человеку друг, товарищ и брат. Нет равенства в природе. Заяц бегает от лисицы, та от волка, волк от слона. А слона кусают мухи, мух едят птицы, и так без конца.
  - Однако волк не ест волка даже в голодные дни.
  - Но человек жрёт человека и кидает. Без обмана фискалы и контролёры станут безработными, они захотят кушать и пойдут грабить, воровать. Бег по кругу.
  - Обман, страх – начало начал, он в людской сущности. Заключается договор купли-продажи, и у обеих сторон похожие мысли: у первой – кинет-не кинет с оплатой, у второй – подделка-не подделка.
  - Моя баба купила туфли в дорогом магазине. А они оказались не французскими, а китайскими, за неделю потеряли вид, развалились. Это везде и кругом, - добавил Игорь.
  - Да туфли – мелочь. А когда мясо гнилое тебе впаривают или «сёмгу норвежскую» с химией – это серьёзнее.
  - Соображай, думай. Жизнь заставляет. Кто не думает – тот стонет. А раньше не думали, нет. Вредно было думать. За тебя думали. И обманывали не меньше, - настаивал студент.
  - Васильич, в твоей Москве полно работы. Москвичам легче, - вздохнул Игорь.
  - С одной стороны – да.
  - А с другой?
  - Кидают круче. Мошенников развелось… На вокзалах и в игровых клубах, в агентствах по аренде квартир и кадровых агентствах, даже подставники на дорогах – начальная школа. А свирепые хищники выжидают жертву на автокредитах, на страховках, на жилищных пирамидах, на ренте, на эсэмэсках, на курсах валют… Но я о своём: ребята, знаете, почему старики с любовью вспоминают советское время? Да потому что они были тогда молодыми. То время – время их молодости. Лучшее время для человека. Оно и врезается в память навсегда. В молодости и здоровья много, и красоты, и все трудности по боку. А нынче и молодость ушла вместе со здоровьем от ручного советского труда, и унижения отовсюду. Потому и боятся: снова не кинули бы.
  - Унижают не только стариков, а всех. Получить, скажем, российское гражданство – настоящее хождение по мукам. Студент, в твоей истории суд оправдал бабу. Но я знаю историю даже не с печальным концом, а совсем без конца, - Игорь приготовился говорить.
  - При чём тут гражданство? Ты про кого? Про чужих? - недовольно спросил студент. - И пусть себе ходят по мукам. Скоро их станет больше, чем русских на русской земле. Задавят нас, и женщин наших разберут.
  - В том то и дело, что я про своих. Про соседа. Сколько уж лет он бегает за гражданством… И адвоката нанимал. Тот, беспонтовый, пропил его деньги и не сдвинул дело ни на шаг.
  - Проблема-то в чём?
  - А никто не в курсе, ему не могут или не хотят объяснить. Одна контора пинает во вторую, та – в третью.
  - Он русский?
  - Русский. После армии не захотел оставаться дома и рванул наугад в Казахстан. Вышел в Кустанае из вагона и понял: это его город. Там и остался, женился. Шли семидесятые годы. А в девяностых казахи принялись теснить русских, и он сбежал домой, к родителям, старым друзьям. Вместе с семьёй, конечно. Паспорта были ещё советские, им выдали вкладыши граждан России... Но дома в его жизнь пришла другая женщина…
  - Сделай паузу. Предлагаю за женщин! – поднял чарку Васильич.
  - Разговоров нет! Завтра найти бы женщин. Без них мы завянем.
  Все выпили и закурили.
  - Продолжай, Игорь, - попросил Васильич.
  - Завёл он с одной общий бизнес – начали машины перегонять из Владивостока. Старые японские. Да закрутил с ней любовь. Жена из-за этого уехала от него, а скоро ту бабу и её сына-подростка нашли убитыми в их собственной квартире. Сосед мой первым потерял её и забил тревогу. Но его и зацапали прокуроры, сделали главным подозреваемым. Бросили в СИЗО. Он отпарился там сто сорок суток, сломать хотели – не сломали.
  - Так не он завалил? – удивился студент.
  - Не он. Через пять месяцев нашли преступника. Соседа отпустили, и ни компенсаций, ни извинений. Конец истории? Нет, не конец. При аресте у него забрали паспорт и военник. И, видно, посеяли их. А в визовой службе отказались выдать новый российский паспорт. Представьте, мол, сначала старый советский. - Он утерян прокуратурой. - Принесите справку из прокуратуры об утере, - сказали ему. Неужели прокуратура станет смеяться над собой? В точности как у Райкина: покажи справку о том, что тебе нужна справка. Скорее всего, его старый паспорт кому-то понадобился. А мужика добили сообщением:  вкладыш о российском гражданстве вам выдали ошибочно. Сосед писал и областному прокурору, оттуда сплошные  отписки: ждите дополнительного ответа. Ждёт, его годы бегут. А куда без паспорта сунешься? Он даже «Газель» зарегистрировал на знакомую бабу. И спит с ней, терпит её причуды. Захочет она кинуть его – кинет, правду он не найдёт. Он же нелегал, осколок империи. Или стране не нужны полноправные граждане? Выгоднее иметь под рукой бесправных нелегалов? Им можно меньше платить, они не требуют льгот, отпусков, больничных листов. Для гражданства собери уйму справок. Сбор съедает время и нервы. Срок годности справок – месяц. Не успел собрать последнюю – начинай по новой.
  - Всё из-за того, что он жил в Казахстане?
  - Формально – да, но причина не в том. Казахстан, Узбекистан – какая разница? Страна была одна на всех, общая.
  - Русским там не место, - решил студент.
  - Далее ты скажешь: так ему и надо. Мы удивляемся: почему иностранцы не любят русских? А русские русских любят? Не любят. Живём не любя. Он уже злорадства наслушался…
  - Нас много. Потому и не сочувствуем друг другу. Не уважаем. Не любим. Все – всех, - подтвердил Васильич.
  - И метим унизить до боли. Свои – своих. Провожали мы недавно парня служить. Так провожали – будто хоронили. Мать рыдая прощалась с ним, как с убитым,  -  добавил Игорь. - Я служил в 80-х. На моих проводинах пели песни, никто не плакал. В казарме дедовщины хватало, но без унижений. В 21 веке человечность исчезает.
  - В этом соседском деле есть тёмная сторона. Мужику мстят. Или дорогу перешёл кому, или из-за бабы, - предположил студент.
  - Из-за бабы. Не просто же так её убили вместе с сыном.
  - Может, она сделала крупные долги…
  - Но он-то и знать не знает, чтоб кому-то мешал. И миллионов не имел, и в криминальных делах не участвовал. Какой от мужика доход? Но везде и все поднялись на него вкруговую. Вот как люди мучаются.
  - Он дал бы им денег, - заметил Семён. - Или нечего дать?
  - В том то и дело, что предлагал. Не берут.
  - В России – да не берут?
  - Не берут.
  Алька уснул. А Семён загорелся:
  - И я расскажу кое-что. Моего троюродного брата пытаются сгноить, хоть он вроде сам потерпевший. Выехали они с товарищем за город на «Мицубиси Делико». Ехали ночью, вели попеременно. Когда за рулём был брат Эдик, ему неожиданно перекрыл дорогу лесовоз УРАЛ. Он вырулил с просеки и в те секунды распластался поперёк трассы. Надо же такому случиться. Машин там ночами – одна-две в полчаса. Вот судьба… Эдик не успел среагировать и на полном ходу врезался в лесовоз. Его товарищ погиб на месте, а изувеченного Эдю попутка увезла в больницу. Кто виноват в аварии? Лесовоз пересёк не только встречную полосу, а всю ширину.  Эдик не имел шансов для маневров – по обе стороны дороги лес, и ночь кругом, и лесовоз без единой фары. Но дело против водителя быстро свернули и обвинили брата. На следственный эксперимент не позвали ни того, ни Эдика, а он уже мог присутствовать. Тогда кто рассказывал и показывал? Вместо «Мицубиси» следователь привлёк «Ниву», а вместо УРАЛа какую? О ней в протоколе ни слова. И как сравнить «Ниву» с «Мицубиси»? Разные машины по всем техническим данным. Эдькин адвокат считает: эксперимента вообще не было, следствие придумало его. А водитель лесовоза запутал сам себя в показаниях. Он ведь исчез с места аварии, а позднее пришёл пешком. Сначала говорил, что уехал под воздействием шока, скоро очухался, но в машине застучал двигатель. Ему осталось бросить её и вернуться без машины. На самом деле, он родственник прокурора того района.
  Семён замолчал…
  - Давай-давай! Хоть и ясно всё, но интересно, - зевнул студент.
  - Не бросил он машину, а поставил на разгрузку. Лесовоз был гружён ворованными брёвнами. Он уехал, чтобы срочно вывезти с глаз брёвна. На них и прокурор тот завязан. Где брёвна – там деньги. А у Эдика ни брёвен, ни денег. Адвокат провёл своё расследование, ему намекнули: будь потише. И Эдика просто назначили виновным. Адвокат сказал: после их делишек и работать, и жить противно в своей стране. Где закон, а где беззаконие? Где граница между ними?
  - Какая граница? Нет её, - выругался Игорь. - Дебильный мажор изнасилует девчонку – мальчишеская шалость, сельский мужик украдёт килограмм гвоздей – тяжкое преступление. Мужику не откупиться, потому что мало украл. А большие разбойники чисты.
  - Мы живём в лучшем из миров, - заключил студент. - Нам надоело наступать на грабли? Поменяем их на вилы.
  - Однако, ребята, до завтра. Отяжелел я, - промямлил Васильич...
  Все разошлись по кроватям.


                ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Поутру больным строем засеменили на пляж. Ноги привели их к пивным столикам на рынке, и дело пошло само собой – опять по две кружки, снова рыба, к ней пиво, рыба, пиво, туалет, пиво с водкой. Один в один как вчера. И через магазин вернулись домой. На море надо бы. Сегодня как следует выпить, а завтра и начать классическую курортную жизнь, - постановили единогласно... Семён отложил свой приморский роман-мечту. «И то верно, с девушками знакомятся по-трезвому. Выпивши, можно болтнуть или натворить всяких глупостей. И хорошие девушки не захотят пьяных кавалеров. Если пить, то вместе. От совместной выпивки до любви короткий путь, препятствий меньше и меньше. Но сегодня мы не в тонусе. Завтра дорога одна – к морю!», - дал себе слово курортник Семён.
  Алькина мать поприветствовала мужчин и скрылась в доме. Алька деловито сервировал застолье: тонкими пластинами нарезал сыр, колбасу и красиво разложил их по блюдцам. Наполнил спиртным рюмки – хоть линейкой измеряй.
  - Как со вчерашнего дня сидим здесь, никуда не уходили и не спали, - усмехнулся Семён.
  - Будем здоровы! - подал пример Васильич.
  - Обязательно будем! - вскочил студент.
  Выпив, стали закусывать. А начав закусывать, обнаружили:  нет хлеба. Забыли про него.
  - Я живо у матери возьму, - дёрнулся Алька…
  - Да разговоров нет, я сбегаю, - остановил его студент.
  - Нет, ты один не пойдёшь. Одумайся. Косой уже, - решительно сказал Васильич.
  - С какого хрена? - возмутился тот.
  - Потому что я старше всех.
  - Няньку из себя не делай, старик. Или мне перед тобой отчитываться за каждый шаг?
  - Ладно-ладно, не газуй. Иди, если хочешь.
  - Дай накатить в дорогу.
  - На, ешь.
  Студент накатил, ушёл и пришёл с полным рюкзаком:
  - Утром пивом поправимся. Тут на всех.
  - Ты сколько денег истратил? Запомнил? - Васильич полез в карман.
  - Да разговоров нет. Свои люди – сочтёмся.
  Этот вечер начали с весёлой истории. Её рассказал студент:
  - Недавно я вычитал о премии за самую идиотскую смерть. Едва поверил.
  - Есть и такая премия? - удивился Игорь.
  - Есть.
  - Денег море, учреждают всякое…
  - Её в гроб наличными кладут? - поинтересовался Васильич.
  - Я и не понял. Может, родне платят.
  - А налог с неё берут?
  - Не знаю, не знаю.
  - Но что за идиотская смерть?
  - Слушайте. Алька, будь внимателен…
  - Но-о, - защитил хозяина Васильич.
  - Дело было в Южной Азии, в Камбодже. Три солдата зашли в кафе, один из них вертел в руках противотанковую мину. Друзья напились, возбудились, пожелали приколов. Смекнули о русской рулетке, кинули гранату на пол и стали пинать её по очереди.
  - И что? Рвануло?
  - Рвануло. Их жёны поругались, расплевались, собирая клочья: вот моё, а то не моё. Ты оставь вон то красное – оно моё.
  - Но ведь в кафе кто-то был же, кроме них?
  - Сначала сидели парни с девчонками. Они вовремя смекнули и удрали. Русская рулетка не всем нравится.
  - И жёны получили премии?
  - Скорее всего… А в Америке фермеры поспорили, кто из них круче. Стали драться, один вдруг схватил работающую бензопилу и срезал ногу.
  - Чью?
  - Свою.
  - Не верю.
  - И я не верю. Там было продолжение. У безногого отобрал пилу его сосед и с размаху отсёк себе голову.
  - Сказка. И что?
  - Когда у остальных друзей спросили об их впечатлениях, они ответили: было смешно... А какой-то немец проглотил на спор зонтик и случайно задел пальцем кнопку. Зонтик в нём открылся, разворотив всё нутро… Или аргентинец обозлился на жену и выбросил её с девятого этажа. Она возьми да застрянь в проводах. Тогда он сиганул за ней и пролетел мимо. Её спасли, его нет… В Кении старик схватил в церкви корзину с пожертвованиями, побежал, толпа сорвалась за ним. Он хотел пересечь шоссе и смыться в кусты. И смылся бы, но попал под автобус… Американский вояка посадил друга за руль, сам залез под машину, решил на ходу увидеть и услышать, «что там стучит у этой сволочи». Его намотало на вал…
  Алька неловко опрокинул свою рюмку.
  - Позволь, я буду звать тебя Досей? - обратился к нему студент.
  - Почему Досей? - съёжился Алька.
  - Да стыдно обзывать свиньёй. Перед свиньями стыдно.
  - Но-о, - опять среагировал Васильич.
  Студент налил Альке полный гранёный стакан:
  - Штрафной тебе. Чтоб выпил до дна. Попробуй, не выпей.
  - Но-о, - повторил Васильич.
  Алька испуганно выпил.
  - Хочешь бросить пить? Опрокинь нечаянно последнюю стопку, - разрядил воздух Игорь.
  - И в ночной бежать? Или к соседу?
  - Нет, перетерпи. И в следующий раз повтори, опрокинь.
  - Опять нечаянно?
  - Как пить дать. Не нарочно же. Верный рецепт трезвости.
  - Ты пробовал так?
  - Да.
  - Получилось?
  - Признаюсь, нет, - все расхохотались. - А хочешь избавиться от надоевшего тебе человека? Попроси у него взаймы. Вмиг отвяжется.
  - Ты пробовал?
  - Да.
  - Получилось?
  - Да. Один лез ко мне в друзья. Я завёл разговор о деньгах – он отстал.
  Студент опять наполнил Альке стакан:
  - Пей, дружище. Тебя это не касается.
  - Что не касается?
  - Ты всё равно не отлипнешь. У тебя денег нет, и совести нет. Тебе проще.
  - Но-о, - промычал Васильич.
  - А если он даст тебе взаймы и привяжется  крепче? - озадачил Игоря Семён.
  - Занимай снова и больше, - уверенно ответил Игорь.
  - И он даст.
  - Нет, не даст. Доказано. А хочешь вытянуть из человека секрет? Налей ему. Не признаётся? Налей вторую. О себе скажи: в завязке.
  - Ты пробовал?
  - Да.
  - Получилось?
  - Честно говоря, нет.
  Отвеселившись, курортники поспешили в ночной. Студента цапнула хозяйская дворняга и порвала ему штанину. Приняли за добрый знак.  Алька отполз в дом.
  - Нализался, - проводил его взглядом студент. - Слушай, он пьяница конченый.
  - Он алкоголик, - тряхнул головой Васильич. - Пьяницы – это мы. День-два пьём, на третий остановимся и побежим на пляж. Дома я раз в неделю, не чаще, и немного, и не похмеляюсь. А алкоголик принимает ежедневно, иначе впадёт в хандру. Без похмелья он не работник. Мой знакомый следователь всегда имеет в сейфе пол-литра. Тяпнет с утра грамм пятьдесят и за дела. И так, помаленьку, весь день. К вечеру кончает свою бутылку, но пьяным его никто не видит. Вот он – алкоголик, у него зависимость от спирта, потребность организма. Алкоголик не обязательно пьяница, а пьяница не обязательно алкоголик.
  - А алкаш – это кто?
  - Пьяница плюс алкоголик. Пьёт каждый день и много.
  - И похмеляется утром?
  - Не только. Он и вечером похмелится. У него нет дня и ночи. Выпивка есть – какая разница: утро, вечер.
  - Уже конченые мужики.
  - Конченые. Медицина относит алкашизм к неизлечимым болезням.
  - Но собери всех алкоголиков и забрось на необитаемый остров – никто не сдохнет без водки. И депрессия отлетит куда-то вдаль, - без тени сомнения сказал Семён.
  - Нет, половина умрёт. Однозначно. Сердце не выдержит.
  - Ничего им не сделается. Они же от слабости, от привычки. Дай, а то сдохну. И подают им, жалеют. А на диком острове захотят жить. Приставь надсмотрщика – и работать будут по пятнадцать часов в сутки.
  - Не будут.
  - Под дулом пистолета будут. И без хандры.
  - Какая хандра? Под дулом и китайский выучишь за полмесяца.
  - Есть в человеке скрытые силы. Чтобы они открылись – надо посмотреть в дуло.
  - Куда ты льёшь? - одёрнул Игорь студента. - Здесь, вроде, молоко. Или кисель.
  - Убойная смесь. Дай-ка, я продегустирую.
  Дружно освежились, налили, опять освежились. И запели городские романсы.
  - Фестивалите? - из ночи возникла хозяйка.
  - Да, мать... у нас фестиваль, - растерялся Васильич.
  - И дым коромыслом. Флигель мне сожжёте.
  - Все в норме. А норма у людей разная…
               
               
                ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ

Семён проснулся от голоса хозяйки. Она стыдила на улице Васильича:
  - Полночи орали, спорили, блеяли, мычали, по десять раз травили анекдоты, похабщину на похабщине . Как разошлись – не помните?
  - Нет, мать.
  - Да вы алкаши все. Надо же было подобраться. Развели тут свистопляску.
  Утром ничего бы не вспоминать. Залечь бы под матрас и лежать всю жизнь.
  - До самого рассвета в углу пищало, скрипело, - заворчал Васильич, войдя в жилище.
  - Нет, просто брякало, - очнулся Игорь. - Студент, где твоё пиво?
  - Выпили.
  - Кто?
  - Мы.
  - Когда?
  - Видно, вчера.
  - Да ну?
  - Я серьёзно говорю. Вон бутылки пустые под лозой. А кто кидался бутылками?
  - Ещё чего?
  - Соседи жалуются.
  - Блин, стыдоба-то какая…
  - Разговоров нет, стыдоба.
  - Сосед с ружьём не прибегал?
  - Нет, вроде. Прибежит. Бабка боится.
  Они беседовали через фанерную стенку.
  - Альберт не появлялся?
  - Зачем он нам?
  - Сходил бы за пивом. Первый час дня. Мотаем отсюда! Перед хозяйкой стыдно, извинимся вечером, - соскочил Васильич.
  - За что извиняться? Мы же заплатили ей, и разговоров нет.
  - И на головах поскачем.
  - Тогда тебе должно быть стыднее всех, старик. Ты самый старший.
  - Мне и стыдно за себя.
  …На рынке взяли пиво и водку. Алька появился вовремя:
  - Я смекнул, что вы здесь.
  - В тебе ума палата, - недовольно приветствовал его Васильич.
  Мужики устали стоять.
  - Пойдёмте куда-нибудь в тень, на травку! - предложил студент.
  - Есть такое место, - заёрзал Алька.
  Они ушли в парк, залегли там среди густой зелени.
  - Наконец-то смылись от базарной рыбной вони и пивных ручьёв, - облегчённо вздохнул Семён.
  - Почему же мы сразу не пришли сюда, а? - ткнул студент Альку. - Два дня торчали среди алкашей, бомжей.
  - А мы кто? Алкашами стали, - уточнил Семён. - Нам пора бы и бриться. И чиститься.
  - Разговоров нет, пора.
  - Недалеко от нашего дома есть баня, - подсказал Алька.
  - Предлагаю завтра с утра и пойти, - лениво ответил Васильич.
  - Конечно, завтра, - пискнул Алька. - Зачем сегодня-то? Сидим в тени, как в раю. Чего ещё надо мужикам?
  …Час спустя водка, солнце и пиво сделали своё дело: в кустах полудремала хмурая, небритая и захмелевшая компания. Не хотелось ни моря, ни женщин. А яркие девушки, женщины проходили мимо, сверкая загорелыми ногами, не обращая на мужиков внимания. Обращать было не на что. Быстрее всех сообразил Васильич:
  - Домой, ребята! Здесь повяжут нас.
  - За что вязать? - возмутился студент. - Мы люди мирные. Сидим, курим.
  - Во дворе докурим.
  - Винца бы с собой, - напомнил Семён.
  - Вот так новость! Сёма запил, - потёр ладони студент.
  - Не запил. Подлечиться бы.
  - Разговоров нет. Башка звенит, будто по ней медным тазом били.
  - Давайте хоть мяса-то купим на рынке, - опять предложил Семён.
  - Алька пьяный. Какой из него сегодня повар?
  - Я сделаю не хуже Альки.
  - Да ну его, мясо. Возиться с ним…
  …Хозяйка не вышла к гостям.
  - Эх, Альберт, маманя твоя осердилась на нас, - взгрустнул Васильич. - Завтра буду в норме, поговорю с ней по душам. Не сегодня. Меня на солнце разморило.
  Семён зажарил яичницу с луком, нарезал колбасу, хлеб. Алька ушёл в дом от кухонных дел.
  - Васильич, ты мудрый. Скажи, почему русские мужики пьют? - спросил Семён.
  - Не одни русские. Немецкие мужики, финские, вьетнамские, узбекские тоже пьют.
  - Но по-дурному, по-дьявольски, как мы вчера? Хозяйка многих повидала в своём доме, но даже она опешила.
  - Мы почему загуляли? Чтобы преодолеть неловкость, развязать языки. Мы же были незнакомы. Водка сближает. Расковывает. И пьём от избытка чувств. У нас полно избытков – нефти, газа, леса, эмоций. Надо же чем-то потушить их. Заливаем костёр водкой. А от водки душа не тушится, а пылает ярче, ярче. И горючего, стало быть, дай больше, больше.
  - У вьетнамских, финских мужиков не так?
  - Как-то не так. У них же нет избытков. Но мы-то чаще пьём не от избытка – наоборот, от пустоты, от депрессии. Не хватает нам чего-то, и в эту пустоту льётся водка.
  - Свободы у нас никогда не было, Васильич. Вот чего не хватало.
  - Свобода пришла, а всё равно пьём. И знаем, что от пустоты и от депрессии водка не лечит.
  - От неё в глазах темнеет.
  - А на отходняке моя крыша едет, хоть на стену лезь. И тоска ещё круче. Когда меня бросила подруга – я запил. То слегка, то покрепче. И хоть бы раз похорошело, - добавил студент.
  - Занимаемся самовраньём.
  - И кодировка бесполезна.
  - Если мужик враг себе – он кодируется.
  - Мы и есть враги сами себе. Кодируйся, не кодируйся. Главный враг не на стороне, он внутри человека.
  - Говорят же бывалые: у каждого есть своя цистерна. И пока он не выпьет её – ничто и никто не поможет. О женщинах не знаю, я о мужиках. У кого кончается здоровье – им зелёный свет на кладбище. Кто не умер – завязывает. Просто в один добрый час до тебя доходит: в бутылке не содержится никаких ценностей. А любая кодировка – временное дело, если цистерна не выпита. Потом всё равно догонишь своё. Мало ли этих судеб вокруг нас?
  - Но и совсем непьющий – тоже какой-то подозрительный. Что-то с ним случилось. Или больной, или хитрый. Он хочет посмотреть, до какого я допью состояния. А мне это зачем? Я не сяду в компании, когда в ней кто-то непьющий. Сёма, это в твой огород. Сели пить – пьём, и разговоров нет.
  - Заболтались мы, однако. Налить бы, - сказал Игорь.
  - Давайте за трезвость! - крикнул студент.
  Народ оживился.
  - Всё это ерунда, Васильич, - надулся Семён.
  - Какая ерунда?
  - Твои цистерны, кодировки. Человек над собой хозяин, а не законы со стороны. Приказал себе – выполнил приказ.
  - Не спорю. Кто бы спорил.
  - Тем и отличается настоящий мужик от обычного мужика. Силой воли.
  - Семён, ты классно говоришь, - восхитился студент.
  - Ты умеешь приказать и выполнить? - съехидничал Игорь.
  - Стараюсь. Не всегда удачно. И рядом трутся слабаки…
  - И они тебе мешают. И водку в тебя силком льют.
  - Людей не вини, - посоветовал Васильич. - Никто не виноват в твоей слабости. Если ты волевой – на всё твоя воля. Если безвольный – виноватых ищешь.
  - А их нет, виноватых. Все в равных условиях, - бросил Игорь.
  - Не все. Кто-то и в рулетку выигрывает.., - невпопад начал Семён.
  - Кто-то, а не мы, - перебил его Васильич. - Нам надо ставить не на рулетку, не на газовую или нефтяную скважины, а на себя. Никому мы не нужны. Мы нужны только одному человеку.
  - Кому?
  - Себе. Себе мы нужны.
  - Разговоров нет. Старики, мы здорово трещим. Гордость берёт. Умные люди собрались.
  - На чудо надейся, но один раз, а два раза чудо не приходит. Важнее узнать свою внутреннюю ментальность, свои закономерности. У каждого человека свой цикл. Он спиралевидный, со спадами и взлётами. Изучить личные взлётные периоды  –  значит, избежать грубых ошибок. Дом, построенный в такой период, простоит долго и принесёт счастье хозяину. О нашем потенциале мы и не подозреваем. Необходим самоанализ – тогда станешь организатором своей жизни.
  - Васильич, ты профессор. Или писатель, разговоров нет.
  - Кое-что близкое, - заскромничал Васильич. - За самих себя!
  Накатили за самих себя. Закуски не осталось, занюхали свежим воздухом. Помолчали минуту и опять накатили: за всех мужиков в мире. Из дома вышел Алька.
  - Сможешь разрезать яблоко на шестьдесят четыре доли? - огорошил его Васильич. - С закуской проблем не будет.
  - А ты сможешь?
  - Вряд ли. У Севостьянова получилось.
  - Он друг, что ли, твой?
  - Ага, - хихикнул Васильич. - О чём мы там говорили? Да, о человеке. Всё думаю: живучий мы народ. Нас тихонько теснят и травят со всех сторон, каждый комар хочет укусить медведя, свои верхи презирают, норовят ободрать, обобрать и сделать тягловым скотом, а мы дышим.
  - Не умеем мы долго терпеть безобразий и легко привыкаем к ним, - пошутил студент.
  - А какой вид спорта уважает будущий президент? Теннис был, дзюдо и горные лыжи есть, что на очереди? Марафонский бег? Или прыжки с парашютом? Или, не дай Бог, без парашюта? И не освоить ли на всякий случай русскую плясовую? А что надевать при нём? Кепки? Шорты? Длинные пальто? Или остаться в куртках-алясках? 
  - Нас, русских, китайцы скоро вытеснят своим количеством, - сказал Семён. - И Кавказ с Азией уже взяли Москву.
  - Не Китай, не Кавказ, не Азия, а евреи-олигархи задавят, - ответил ему Игорь. - Подожди, Россией начнут управлять их дети, которые дерзко плюют в учителей и в гаишников, не знают, что такое метро и «Жигули», не отличат кирпич от шлакоблока, саморез от шурупа, тыкву от брюквы. Эти усвоили и освоили одно: как делать из России деньги. Сучье племя науправляет, угробит нас и наших детей, свалит в Лондон, а ненавистная им Россия превратится в сплошной госпиталь.
  - Этот госпиталь накроет их и в Лондоне.
  - Они успели хапнуть, но так много, что потеряли меру, им надо больше. Но в президенты не лезут, и их не трогают. Всех всё устраивает. До поры до времени.
  - Воровать они перестанут. Не потому, что воровать уже нечего, а потому, что перегрызут, вырежут друг друга. Вымрут.
  - Вперёд их вымрет всё живое.
  - Смертельно беседуем: тузы считают людей за тягло, быдло, люди же робеют, немеют перед любым тузом и ненавидят их всех, разорвать готовы, но боятся. Канун гражданской войны. Никто не презирает своё так, как мы.
  - Мне кажется, русских не задавить. Были в России времена и тяжелее, и враги умнее нынешних, а наши предки выстояли, - успокоил Игорь. - И живём, живём. Все чем-то занимаются. Васильич, по-твоему, мы затюканы в своих городишках решением мизерных проблем. Обмельчали. Да мелких и в Москве полно – обывателей. Заверни в спальные районы – те же окраины, и те же старухи на лавках у подъездов моют кости соседям и «понаехавшим», и те же пьяницы торчат у магазинов. А в провинции не только водка, у нас там много чистого воздуха и много талантливых детей. Больше, чем в твоей Москве, где нечем дышать. И много романтиков, энтузиастов, что работают за идею. Да, за идею. Такого энтузиазма ты не увидишь и во сне.
  - Видел. На том и стоим, - согласился, наконец, москвич.
  Мужики налили за Родину.
  - Сильна ли Русь? Война и мор,
    И бунт, и внешних бурь напор,
    Её, беснуясь, потрясали,
    Смотрите – всё стоит она! - загордился Семён.
  - Могла бы взлететь орлом, - свистнул студент. - Забрать бы себе Крым. Он наш. Екатерина берегла его для России.
  - Харьков, Полтава, Херсон тоже наши, если взглянуть на императорские карты, - добавил Семён. Алька скрылся в доме.
  - Про Харьков не слышал, а Крым – наш. Здесь русских вдвое больше, чем нерусских. Мы сидим будто за границей, а это наше, российское.
  - И Аляска наша, - усмехнулся Игорь.
  - Наша. Она была отдана в аренду, а не продана. Срок аренды кончился.
  - А как у тебя с Арктикой, Антарктидой? - опять пошутил Игорь.
  - Не смейся – и они наши. Там нефть, уголь и всякое разное добро.
  - Откуда всё знаешь? – поразился Васильич.
  - Да пишут об этом. Серьёзные газеты пишут. Не без конца же о попсе плодить небылицы. Пора снова собирать земли.
  - Пора и планеты покорять, - продолжал Игорь.
  - Куда столько? На Севере нет дорог. И никто в мире не умеет качать нефть из-под вечной мерзлоты. Не освоить Север, - сказал Семён.
  - Приспичит – освоят, освоим. Нефть-то нужна, чтобы продавать? Нужна. Кроме неё и торговать нечем. Сырьём да оружием живы.
  - Мы тут как солдаты Отечества, - воскликнул Семён.
  - Не солдаты – генералы, и разговоров нет. Я вытащу из дома Альку и начну бить. И того соседа с ружьём…
  - Но-о, не надо, - занервничал Васильич. - Зачем кому-то морды бить? Успокойся…
  …Среди ночи Семён оторвал голову от подушки, присел к мужикам. Они выпивали, Васильич ругался:
  - …возьми любую спортивную газету – я хочу узнать новости тенниса. Листаю, листаю и нахожу, к радости, маленькую заметку. На всех страницах один футбол, чемпионат страны. Он занимает больше газетной площади, чем весь остальной спорт. Зарплаты, премии у этих людей в разы выше, чем у любых олимпийских чемпионов. За какие успехи? За Андорру? Они не хотят бегать и не уважают болельщиков. Разве у них плохие условия? Или мало денег?
  - Чего им ещё мало?  - заматерился Игорь.
  - Всё уже имеют. Неси людям радость, играй, -  выпалил студент.
  - Потому и не играют, что всё имеют, - объяснил Васильич. - Вроде и нет мотивации. Контракт есть, и ладно. Чемпионами мира всё равно не быть, стоит ли тогда напрягаться? Они пижоны, а пижоны не будут умирать на поле. Умирают настоящие мужики.
  - Но спартаковцы же выходили и бились как гладиаторы. И выигрывали у «Реала» и «Арсенала», - возразил Игорь.
  - О чём вы спорите? - усмехнулся Алька. - Бегают взрослые бараны за одним мячиком, гоняют дурака, а вы спорите.
  - Но сто миллионов у телевизоров тоже гоняют дурака? Людям нужны битвы, другим людям нужны зрелища. Всем надо выплеснуть запал. А ты чем интересуешься? Водкой? Уходи, - приказал студент, и тот ушёл.
  - Посмотришь в их глаза во время исполнения гимна и увидишь в тех глазах: биться они не станут, - вступил в разговор Семён.
  - Евро-2004! - закипел Васильич. - Испанцы и португальцы, мол, сильнее нас, и с этим надо мириться. На всякий случай обозвались «группой смерти». Никакая не группа смерти, а самая обычная. Никто, кроме них, и не считал её смертью.
  - Но «Реал»-то, - открыл рот студент.
  - Он вовсе не испанский, а сборная мира, - среагировал Васильич. - Собрали всех звёзд, те и делают игру поочерёдно. Можно играть с Испанией, можно. Греки играли же. Бразильцы всегда поют свой гимн перед матчами, аж в телевизоре слышен нестройный стальной хор мужиков, готовых лечь костьми за честь флага. А русские не поют. Какая честь флага? Проиграем – пой не пой, бегай не бегай. Лучше и не бегать зря.
  - Нам бы одну звезду. Купили бы Каку, - помечтал Семён.
  - Есть в ЦСКА Жо, но сдулся, однако, - ответил ему Васильич. - Бейтесь, тогда и Кака зауважает. Греки бились и победили всех без Каки. Все грызут ногти: чемпион какой-то незаслуженный. Но почему не могли сломить его, незаслуженного? Королей не судят. Спорт – победа здесь и сейчас. «Порту» выиграл недавно Лигу чемпионов – опять незаслуженно? И без звёзд была команда. Это теперь они звёзды, после финала. Но русские не ставят высоких целей. Зачем выходят на поле? Футбол – не наша игра. 
  - Они выходили против испанцев и португальцев с трясущимися коленками, - сказал Игорь. - С Грецией тряска прошла, но что толку? Греки потом стали кем? Чемпионами. А русские..? Тяжело, говорят, играть. Жарко. Другим солнце светит другое.
  - Но в клубах-то они, вроде, играют, - заметил студент.
  - Там деньги им валят валом. Но сборная – не клуб, не деньги, а лицо страны. Они щадят себя, боятся получить травму. Но раз щадят, чего же нам ждать? Да и в клубах прячутся за негров.
  - Не скажи. Как бился «Спартак» несколько лет назад! С лучшими командами Европы, - с удовольствием вспомнил Семён.
  - Кто был главным в «Спартаке»? Романцев, - сказал Васильич. - Он делал ставку на своих. И побеждали же, побеждали.
  - А мы, болельщики, стонали от восторга и пили за победы стаканами. Умеют играть! - заревел Игорь.
  - Но не хотят.
  - Вдруг да захотят?
  - Соберёмся через год в этом доме! Обсудим дела футбольные!
  - Разговоров нет. Телевизор привезём, за футбол поболеем.
  - Но почему они не бегают? - спросил Васильич и ответил. - Потому что мы не верим в них. Вот в хоккеистов верим. Наша вера передаётся им по воздуху, и они летят вперёд. Не фартит в последние годы. И не стремятся выиграть у Канады – они же работают там. А игроки своей российской Лиги, к апрелю-маю, к чемпионату мира выглядят уставшими. В глазах не огонь – пепел. Нельзя ли изменить внутренний календарь? Уменьшить количество матчей? Поберечь игроков? Оказалось, нельзя. Спонсоры не позволят. Спортом руководит бизнес. Как захочет – так и будет. Серия из того же сериала.
  - Какого сериала?
  - Уничтожить Россию. Сначала лишить её всего, чем она недавно гордилась. А чем гордилась? Хоккеем в том числе.
  - Быть России футбольной королевой! - вскочил студент.
  - Что с тобой?
  - Есть давнишняя байка: Россия выиграет чемпионат мира по футболу тогда, когда Китай станет чемпионом мира по хоккею. А Китай скоро возьмёт хоккейное золото.
  - В байке не Китай, а Бразилия.
  - Я слышал про Китай.
  - Китай, Бразилия и хоккей... Не склеить.
  - Склеим. Нам же хочется навести шороху в футбольном мире?
  - Игра номер один...
  - Ребята, хозяйка нас не пустит.
  - Домик уж как свой.
  - Скромнее нас никого ей не найти.
  - Мы снимем там, где ближе к морю. Разговоров нет.
               
          
                ДЕНЬ ПЯТЫЙ

…Тоскливым утром Васильич опомнился:
  - Какое сегодня число? 
  - Тридцать второе.
  - А кроме шуток?
  - Тринадцатое. Пятница.
  - Хреновое число, ребята.
  - Число как число между двенадцатью и четырнадцатью. Не было бы тринадцати, весь порядок закончился бы на двенадцати.
  - Считай, это моя причуда. Мы же все со своими причудами. На пятницу, тринадцатое у меня аллергия. Отдохну я нынче дома. Привёз с собой книги, почитать хочу.
  - Ты суеверный? - сжалился студент.
  - С годами станешь суеверным.
  - Может, партию в шахматы? - Семён пихнул Игоря.
  - Не откажусь.
  - Выноси на улицу. Не в доме же играть.
  - А что выносить?
  - Доску, фигуры.
  - У меня их нет.
  - Значит, у тебя? - Семён повернулся к студенту.
  - У меня и не было.
  - Где же вы брали для игры?
  - Когда?
  - В первые дни?
  - В какие первые дни?
  - Когда я приехал, бабка сказала мне: соседи – умные ребята, дни и ночи с Алькой в шахматы играют…
  Его слова накрылись могучим хохотом. Семён одумался:
  - Тогда в баню?
  - Завтра. Я – завтра, - объявил Васильич, не переставая хохотать.
  - А по пивку? Я слетаю, - вызвался студент.
  - Слетай, родной, - чуть не всплакнул Васильич.
  На стол полетели купюры, студент сгрёб их и убежал в магазин, едва не растоптав хозяйскую дворнягу. Та в ужасе отскочила, скрылась в будке. Гонец пришёл возбуждённым:
  - Сейчас налью и сразу буду милым. Потом расскажу та-а-кое…
 - Водку-то зачем? Договорились же: пивка, - пробубнил Семён.
  - Никто не договаривался. Я не слышал. Не хочешь водку – пей пиво. Держи семечки для развлечения.
  - Убери эти семечки, этот сухой онанизм, - испугался Васильич.
  - Ну ты скажешь, - повеселел студент. - А почему онанизм? 
  - Так то же самое: привяжутся – и хрен отвяжешься.
  Народ приуныл:
  -  У нас ни женщин, ни любви, только проколы.
  - Никаких проколов. Мы и попытки не сделали. Ни с одной женщиной не знакомились.
  - Вроде и некогда. Всё дела, дела.
  - Разговоров нет, завтра и познакомимся. А у Васильича две слабости – семечки и телевизор. Сильные слабости.
  Из дверей высунулся Алька. Нюх опять не подвёл его. Приняли по рюмке и перешли к всеобщему бритью. И помолодели, посвежели, надушнились лосьоном. И повторили.
  - Тогда уж и мне, - махнул рукой Семён.
  - Где твоя сила воли? - возмутился Игорь.
  - Чем на пьяных смотреть...
  - Не рисуйся. Отдыхай наравне со всеми. Или сними другое жильё.
  - Да я не рисуюсь.
  Ведь Игорь прав, сто раз прав. Эх, растопча, - укорил себя Семён. -  Показали тебе горлышко, ты и повёлся. А-а, гулять так гулять.
  - Старики! - расцвёл студент. - Я же услышал новость.
  - Какую? - охнул хор.
  - Наш Сочи выиграл конкурс за зимнюю Олимпиаду в 2014 году.
  - Ты не попутал?
  - Все говорят.
  Рюмки убрали, наполнили стаканы, осушили их "За Родину!" и повалили в город. Там узнали о победе Сочи.
  Дома устроили пир.
  - Мы сделаем красивую Олимпиаду. Опять удивим мир, -  заявил Игорь.
  - И обозлим, - сказал Семён. - Нам вбивают в головы: нельзя считать себя крутыми. Когда американцы орут о крутизне – нормально. Когда мы – национализм, шовинизм, отголоски имперского прошлого.
  - Мы не круче всех, но не похожи ни на кого, - поправил его Васильич. - Есть в русских людях буйство, бесконечность, разухабистость, самоирония, отчаянное чувство юмора. Такой широты натуры нигде нет. О каждом отдельном русском этого не сказать, а где собирается народная гульба – нашей удали завидуют иностранцы. Они там расчётливы, флегматичны, пунктуальны, довольные собой, а мы живые, злые, диковатые, сильные, непостоянные, непредсказуемые, стихийные. У нас душа-загадка…
  - Загадка. Мы дико чувствуем красоту, - дополнил Семён. - В жизни, в спорте. В фигурном катании, синхронном плавании, художественной гимнастике. Субъективные дисциплины, где засудить наших легче всего. Но наши умеют что-то загадочное, оно бьёт наповал, и даже купленные судьи редко опускают Россию на вторые места. Королевами и королями так просто не назовут.
  - Я и говорю: каким же задуман русский человек!!! Однако, янки не испортили бы нам Олимпиаду, - сразил Васильич.
  - Чем они испортят?
  - Бойкотом пахнет. Сволочной этот режим – американский. Они давно ставят себя выше, умнее всего мира.
  - Какие ещё умные? У них в провинции пьют по-конски.
  - Они привлекают умных, платят им великие деньги. И бегут наши к ним, работать бегут, двигать вперёд их экономику… Олимпиаду мы вывезем, - вернулся к теме Васильич. -  Но себе в убыток. Вбухают туда в десять раз больше, чем надо. И девяносто процентов денег разворуют. Тащат у нас по-чёрному... Зачем гнать за бугор сырьё? Японцы, корейцы и китайцы производят из сырья товар, красиво пакуют и продают нам же… Из нефти что можно делать? Почти всё. Теряем себя.
  - Самим не переработать? Или передовые мозги растеклись по миру? Ничего не осталось? - спросил Игорь.
  - Вредительство какое-то.., -  ответил Семён.
  - Не какое-то... Кому-то надо, чтоб Россия была вечной полумёртвой окраиной, - стоял на своём Васильич.
  - Вредителей разве нельзя наказать? - удивился студент.
  - Кто их накажет? У них круговая порука, - развёл руками Васильич. - Запрети вывоз круглого леса. Плевать они хотели на запрет. Оформят бумаги как надо… Или красная рыба… За неё китайцы, корейцы платят сразу и много. Наши рыбаки-браконьеры имеют за день на рыбе, на икре пять месячных заводских зарплат. Есть смысл рисковать. Им кормить свои семьи. Но браконьеры не они, а должностные лица. …Одно должностное намекнуло другому: - Хочу угостить вас рыбкой. - Вы очень любезны. - Иваныч! - звонит первое должностное своему заму во Владивосток, - отпиши к загрузке на Москву пару вагонов горбуши… Или металлолом… Его собирают мужики, бабы. Стало чисто. Ну-ка найди в городах что-нибудь металлическое. Но обрезают провода, кабели, кованые решётки и туда же – в конторы «Втормета», те – за бугор. Все возмущаются, и ничто не меняется. Откаты, взятки, круговая порука. Коррупцию в России не одолеть никогда. Чиновники сами с собой, что ли, будут бодаться за чистоту рук?
  - При чём тут чиновники? - возразил Игорь. - От народа идёт. В народе говорят: подмазать. Без подмазки не решается ни одно дело. Если кто-то делает нам не так, как мы просим – нам не нравится. Чтобы нам понравилось, чтобы сделали по-нашему – подмажь. А чиновник чем отличен от слесаря? Он ближе к кормушке. Но кормушки разные, и суммы взяток, стало быть, разные.
  - Если я подмазал слесарю – какая же это взятка? Это не взятка.
  - Слишком грубо: взятка. Можно и помягче: выдернуть перо из пробегающего мимо гуся, - загнул Семён.
  - Язык чешется про гусиное перо: купец шепчет в ухо городничему: «За вашу услугу вы получите от меня миллион, и я ничего никому не скажу». Городничий громко: «Дайте мне три миллиона, и болтайте всё, что хотите, и всем, кому хотите».
  - Почему-то шведы, которых мы бивали, поняли давным-давно, что ресурсы не бесконечны и гнать сырьё на экспорт – преступление перед потомками. Они сделали ставку на науку. Где наука работает на производство – там качество. А на Руси любимой вместо науки – лопата. Живём одной сегодняшней нефтью. У шведов очень высокий уровень жизни, у нас полстраны – голытьба. Ты прокатись на поезде от Москвы до Владивостока – увидишь эту голытьбу, продающую булочки и водку на станциях, эти косые избы и заборы вдоль дороги. В заметных местах. А что там, в глубине, в стороне от больших дорог?
  - Васильич, ты всё знаешь, - восторженно крикнул студент. - Эх, записывать бы твои речи. Всего и не запомнить. Я размышляю также, но не умею умно выдать.
  - Не все избы и заборы косые, - сказал Игорь. - Люди научились обшивать дома профилем, вставлять пластик. Деревни и сёла куда краше, чем десяток лет назад. Но ты прав: голытьба есть, работы нет.
  - Нефть дорогая, банки легко дают кредиты, мы покупаем машины, строим дома, коттеджи. А долги нужно возвращать…
  - Кого мы только не бивали… Шведов, французов, немцев… Мужики, Олимпиаду-то выиграют наши или нет? - Игорь осмотрелся.
  - Выиграют. Или не выиграют, - рассудил Васильич. - Одно из двух.
  - У европейцев, американцев спорт – что наука: на лидера пашет целая команда тренеров, врачей, психологов, массажистов, колдунов, поваров, лакеев. А иные русские чемпионы живут в общежитиях и всё равно побеждают.
  - Потому и побеждают, - объяснил Семён.
  - Васильич, не провалят наши Олимпиаду? - засомневался Игорь.
  - У нас же куча верных «друзей». Они за милую душу помогут провалить.
  - Катастрофа...
  - Печально будет. Спортивные победы объединяют народ, а провал вконец разрушит нас. Мы будем не нацией, а населением. Без гордости, без смысла.
  - Не махнуть ли нам туда компанией? - предложил Семён.
  - Разговоров нет, махнём…               
               
               
                ДЕНЬ ШЕСТОЙ

  - Мужики! Банный день! - услышал Семён.
  Та же старая песня да на старый лад: солнце в зените, голова бесится и требует похмелья.
  Курортники пришли в баню. Залезли в парилку, выскочили оттуда, сдурев от жары. Помылись, засели в банном буфете, купили пиво, сухарики, чипсы. О море, о пляже промолчали. После бани отправились в свой флигель.
  - Как домой идём, под виноградную тень, - высказал общие мысли Васильич. - Альберт, а шашлыки-то сделаем? Или голубцы?
  - Всегда готов! - обрадовался повар.
  Завернули на рынок. «Деды» выбрали мясо, молодые набили сумку спиртным.
  - Голосуем, - предложил дома Васильич. - Голубцы или шашлыки?
  - Я за голубцы.
  - Я тоже.
  - Разговоров нет, и я.
  Алька начал готовить. Хозяйка вышла вместе с полной женщиной, поздоровалась, проводила гостью и скрылась в доме.
  - У этой тётки сын уехал на заработки в Россию, второй год о нём ни слуху, ни духу, - пояснил Алька.
  - Народу теряется тьма. Куда?
  - Сестра моя работает в бюро регистрации несчастных случаев при областной ментовке, - сказал Игорь. - Без вести пропадают сотни людей в области. Позднее, правда, их находят. Кого живым, кого мёртвым, а один из десяти теряется навсегда, ни живого его, ни мёртвого.
  - Но где они?
  - Морги любого города заполнены бесхозными трупами. Они те, потерянные: в одном месте человек без вести пропавший, в другом – неопознанный труп. Родные хватятся не сразу, его хоронят как бесхозного. Никто не видел безродные могилы? Я видел. Отмечены табличками с номерами: номер два, номер десять… Жил-жил человек, умчался куда-нибудь на работу, а там осталась от него деревяшка с номером. Бесхозный – значит, никто, на нём не заработать.
  - А где-то на родине ищут его, плачут по нему, - устало бросил студент.
  - Зато за опознанных дерутся ритуальные конторы. Это же их клиенты. Конторы подкупают санитаров моргов, врачей «Скорой» – за каждого клиента платят медикам гонорар.
  - Я знаю, человека раздевают догола, ищут золото, деньги.
  - Драгоценности, дорогую одежду снимут прямо в машине по дороге в морг. Близкие в горе и не обратят внимания, им не до одежды.
  - Ладно, драгоценности, но одежду-то куда? Зачем?
  - Продают, наверное, на барахолках. Не ради забавы раздевают.
  - Черти – они и есть черти. Разговоров нет.
  - Если умерший был богатым мужиком – за него идёт битва.
  - Зарабатывают на мёртвых душах…
  - Доходный бизнес. Мёртвые есть ежедневно.
  - И мёртвыми кто-то должен заниматься.
  - В гробу я видел этот бизнес, - заорал студент.
  Васильич разлил по стаканам: 
  - Ребята, давайте о живых!
  - Пора о женщинах, старики!
  - За жизнь! - Васильич выпил, остальные тоже выпили. - А что? Рожь колосится, коровы пасутся, дети рождаются, наша милиция нас бережёт. Жизнь-то летит, ребята. Хочу спросить: детишки у всех есть?
  - У меня два сына, - довольно сказал Игорь.
  - Я ещё одинок, не женат, - скромно ответил Семён.
  - Чего же ты молчишь? - облапал его Васильич. -Здесь, на юге, море красивых девчонок. Едут сюда искать мужиков. Найдём тебе.
  - Шестой день ищем, - кивнул Семён.
  Мужики рассмеялись.
  - Студент, у тебя имя-то есть? - смутился Васильич.
  - Володя я.
  - Ты извини, мы всё: студент, студент, а имя и не спросим. Где учишься?
  - Да, блин, выперли меня с третьего курса. Программистом работаю. А «студент» прилипло как банный лист. Сам себя студентом зову.
  - Ну и будь им всю жизнь, - подбодрил Семён. - Будь в долгой молодости.
  - Восстановись, - посоветовал Игорь. - За что выперли?
  - Из-за девчонки… По дурости…
  - В душу лезть не стану. Захочешь – расскажешь. Нам бы обменяться адресами.
  - Вот что значит водка. Она сближает хороших людей, - заключил Васильич.
  Всем понравилось, все выпили.
  - Эй, повар, когда накормишь? - студент толкнул Альку, тот чуть не растянулся на поляне. - Ты замучил своим варевом.
  Наконец, горячее поспело.
  -  У тебя котлеты, не голубцы, - удивился Васильич.
  - Забыли мы рис и капусту в магазине, - робко ответил повар.
  - Мы же покупали, вроде.
  - Оставили на прилавке.
  - Обронили в пути, - захохотал студент.
  - Хрен с ними, с голубцами. Поедим котлеты, - успокоил Альку Васильич. - А голубцы завтра?
  - Конечно. Капусту бы мне. И рис.
  - Да будет тебе капуста. Разве дело в ней? Свалилась проблема куда острее – водка закончилась.
  - Старики, на меня не смотрите. Я не мальчишка на побегушках. Мне за это не платят, - отрезал студент.
  В магазин вышли Семён с Игорем.
  - Сколько? - почесал голову Семён.
  - Водки много не бывает. Вечер длинный, так и так прибежим. Байка есть почти про нас с тобой: двое считают купюры. - Купим две? - Давай четыре! - Жирновато, не вывезем. Может, три? - В самый раз. Девушка, нам три ириски и пять бутылок водки.
  Семён отсмеялся, Игорь посчитал деньги:
  - Негусто. Всего на две.
  …А котлетами не наелись.
  - Старик, почему ты мало наготовил? Целая неделя разговоров про голубцы – и на тебе. Поклевали чуть-чуть. Ни в голове, ни в желудке, - отчитал студент Альку.
  Тот взглянул на Васильича, ища защиты, и пугливо проглотил свой стакан.
  - Эх, затянусь я что есть мочи. Удовольствие полное, - Васильич закурил.
  - Прекрасно отдыхаем! По-мужски, - вторил ему студент. - Но водки-то ни капли. Ни уму, ни сердцу. Ещё бы найти.
  - Ты завёл разговор, ты и найди, - предложил Семён.
  - Найду, найду, старики. Но давай кто-нибудь со мной!
  - Идём, прогуляемся, - вызвался Семён.
  Студент захотел погладить хозяйскую собаку, та опять убежала.
  …Они вернулись, Алька дремал, Васильич с Игорем вели беседу.
  - …и Сахарова притесняли. А там ему вручили Нобелевскую премию. Свою Ленинскую он отдал на строительство онкологического центра в Москве. В Америке вышла книга «Говорит Сахаров», в Копенгагене устраивали сахаровские чтения, в Вашингтоне, представляешь, в Вашингтоне поставили ему памятник при жизни, а на Родине гнобили, - зычно говорил Васильич. - Ну да, много политики, расцвет холодной войны. И всё же…
  - За что же его гнобили?
  - Он утверждал: западные государства ближе к истинно человеческому обществу. Там демократия, власть закона, высокая социальная защита. И ещё он доказывал: планета Земля истощается природными ресурсами, и больше виноваты в том страны социализма.
  - По-моему, все так думали, как Сахаров, - вмешался в беседу Семён.
  - Не все. Вольнодумство было наказуемо.
  - А вслух и не говорили. В 70-е годы уже не расстреляли бы, но выслали бы из страны, пришили бы измену Родине. В России остались бы родственники, и все тыкали бы в них пальцем: ваш отец, сын, брат, сват, кум – предатель. Каково было бы родителям, братьям, сёстрам? Из того, из Брежнева проглядывал маразм.
  - Ты знал Брежнева? - рассмеялся Игорь. - Когда он умер – ты родился.
  - Но есть же кадры кинохроники, старые газеты, рассказы отцов.
  - Толково мыслишь, - похвалил Васильич. - Сахаров был не меньше общественным деятелем, чем учёным. Символ, понимаешь, его слушали. Власть не любит их, давит. Другой символ – Высоцкий.
  - И Ельцин. Ему поверили.
  - И он чуть не угробил страну, - помрачнел Васильич. - Раздал заводы, наплодил сучье племя, развёл бандитизм. Сталин уничтожал людей. А Ельцин не уничтожал? Опустил всех по самые уши. Отменили смертную казнь для отщепенцев. Мирных граждан топят в нищете и пьянстве. Равно смерти. Суть одна: истребление народа.
  - А сучье племя уводит за бугор тоннами, - Игорь выпил стакан водки как стакан воды. Алька взвыл во сне. - Запустили бы миллиарды не в «Челси», а в российские леса и поля… Да хоть в игровые зоны – лишь бы деньги в стране остались. Из моей квартиры ничего не украли, в конце концов. Поднимали бы Россию, вписывали бы свои имена в учебники истории. Ранешние купцы тоже, однако, не были кристально честными, но сколько они отдали стране! А кто слышал, где в последние десять лет у нас заработал новый завод, появился новый товарный знак? В войну ставили цеха за два месяца на голом месте. Нынче два года будешь только землю просить и бумаги подписывать. А на каких самолётах мы летаем? На рухлядях, которые подобрали на мировых свалках. Скупаем бэушные «Боинги».
  - Не будут они вкладывать. Никогда! - воскликнул студент. - Они же привыкли к быстрым деньгам. Вчера вложил, сегодня получил. А хорошие дороги, скажем – это долго. Дальше я уже не понимаю… Казалось бы, там, на дорогах, золотое дно – заправки, автосервисы, гостиницы, кафе. Построй и стриги законные деньги.
  - Сначала попросят отстегнуть, - возразил ему Игорь. -  Много попросят. А желаешь строить быстро и хорошо? Подставят. Пристрелят. На дорогах «осваивают бюджетные средства».
  - А почему недрами владеют частные лица? - возмутился Семён. - Это уж прямо в никуда.
  - Национальное, всенародное, - поддразнил Игорь. - Не языком, а в натуре – это как?
  - В натуре – раздать гражданам акции нефтяных, металлургических и газовых компаний. И станут все акционерами, хозяевами.
  - И Альке дать, разговоров нет, - пошутил студент. - Он её на бутылку обменяет. Лоботрясов вроде Альки пруд пруди. Какие они хозяева?
  - Альберт – хохол, ему не положено, - заметил Васильич.
  - А в России мало альбертов?
  - Ну и станешь ты хозяином, акционером – неужели получишь прибыли? – обратился Игорь к Семёну.
  - Мои были по делам на «Ситроене» - там получают… И везде получают...
  - Мы-то где живём?
  - Вот так и верещим, безнадёжно разводим руками и пьём водку, а сучье племя грабит страну, держит бабки за бугром, купает своих собачек в бассейнах с шампанским и мнит себя элитой.
  - Но почему они уводят за границу, в офшоры?  - вскочил студент. - Почему не вкладывают в свою страну?
  - Презирают немытую Россию и не хотят в ней жить. Они здесь временщики, временные – выкачать всё, что можно, и свалить. Трусливо сидят на чемоданах, боятся, что придёт другая власть с новыми опричниками и отберёт у них добро, - сказал Семён. - И ничего они не вложат сюда. Всё у нас продано.
  - В детстве я гордился Родиной. Чем осталось гордиться? Кругом унижают, - Игорь сжал до хруста кулаки. - Родину унижают. Всем дозволено плевать в неё. Наших учёных кидают с Нобелевкой, режиссёров тоже кидают с премиями. Ловят на допингах наших спортсменов. Только наших. А в 2002 году на Олимпиаде совсем оборзели, сняли с эстафеты лыжниц. За минуту до старта, не объяснив причину. Отобрали стопроцентное «золото». Через час извинились: ошибка вышла. И Россия проглотила ту насмешку: бывает. В ту страну, в Советский Союз, попробуй-ка плюнь. Боялись Кузькину мать. Коммунисты надоели своим маразмом, но страна-то была державою!
  - Ага. Держава бедных людей.
  - Теперь народ совсем забитый, но и страна слабая. Куда подевалась державность?
  - Растащили её в 90-х годах.
  - А про свою бедность в Советском Союзе люди и не ведали. Счастливо заблуждались.
  - Счастливо?
  - Конечно. Думали, это и есть нормальная жизнь. Жизнь под сильным государством. В СССР было столько оружия – закидали бы всех. Знали: нельзя понравиться миру, если ты безоружен. Мир в мире держали на штыках.
  - И на деньгах. Кормили, учили братскую Африку.
  - И списали, простили долги. А не любят нас. Не любят. Почему?
  - Завидуют, что нам много досталось от Истории и от Судьбы. Землям нашим завидуют. Богатствам в этих землях. Мозгам нашим. Русские мозги ценятся везде. Но не на Родине. Взять спорт. Именитые тренеры уехали в 90-х за рубеж, потому что лишились дома работы. И началось… Их зарубежные ученики уже чемпионы, они валят Россию в спорте. Ругаем Советскую власть, а при ней мы выигрывали. Наша «красная машина» была престижна, как ядерная кнопка.
  - Есть попытки возрождения державности, - поймал мысль студент. - Крутые дела планируют. Автокольцо вокруг Чёрного моря…
  - А людям живётся хуже и хуже, - вспылил Игорь. - Зачем рядовому мужику автокольцо? Ему семью прокормить бы.
  - Россия славна не рядовыми мужиками. Этот урок мы прошли в первый день. Забываешь. Россия сурова к своим гражданам. И суровей всего к рядовым, - осерчал Васильич. - Между рядовыми и Отечеством ездит государство – комбайн, начинённый людьми, страшно далёкими от рядовых. Рискни встать поперёк дороги – комбайн перемолотит и сотрёт тебя в порошок.
  - Чёрную картинку нарисовали мы за шесть дней. Осталось молча вымирать? Воевать? Бить вельмож и тузов? - Семён взглянул на Игоря.
 - Начать с возрождения деревни, - рубанул тот. - Перво-наперво, с деревни.
  - И с культуры, с культуры, - подхватил Васильич. - Чтоб мальчишки не бросали окурки мимо урн, не разрушали скамейки и клумбы. С детсада воспитывать, приучать в семье к Пушкину, Чайковскому, Васнецову.
  - Всю жизнь что-то возрождается, начинается, - заметил Семён.
  - На то она и жизнь, чтоб не стоять не месте, - добавил Васильич. - Сделали – сломали, построили – надстроили – перестроили – облажали предшественников – бросили новый клич. Иначе прокиснем.
  - Но как живёт деревня?  -  Игорь нахмурился. - Скверно живёт. Работы никакой, общественного транспорта нет. Деревня сидит в собственной скорлупе и спивается. А мы, городские, едим всё импортное, перемороженное, пахнущее лекарствами. Что они поставляют нам?
  - То, что сами не едят.
  - А мы съедим. Не можем мы прокормить себя своей землёй. Наверху орут: дотации селу. Где они, дотации? Литр водопроводной воды стоит дороже литра молока. Поля пустуют, их не засевают. А засеянное не до конца убирают.
  - Почему?
  - Солярки в обрез, запчастей нет. Техника простаивает. Что за национальный проект? Злобная шутка.
  - Одни проектируют, вторые голодают. Раньше работа была и равенство.., - сказал Алька
  - Равенство? Ну да, все были равны, все как один, кроме тех, кто равнее. Страна одинаковых людей, - перебил Семён.
  - Глупостей хватало. Зато люди жили дружно и без зависти. Я помню те 70-е. Не было никакого страха. И застоя не было…
  - Ты отрезвел, что ли? - удивился студент. - Налить ему, пускай спит.
  - Но-о, - Васильич протянул Альке рюмку. - А позорные очереди и драки за колбасой не помнишь? С вечера занимали, по одному ходили спать, писали номера на ладонях. Перед открытием магазина подтягивалась вся родня. Те, чья родня проспала, ругались – колбасу давали по килограмму на душу. Могли и вовсе не привезти. Отмёрз ночь и шагай домой. Когда лаялись бабы – это привычно, но если в лай-перелай вступали мужики – это отвратительно. А зависть и тогда разъедала души. Не было равенства. И быть не могло, его просто не существует. Человек или хищник, или жертва. Элита всегда есть в любой стране. Кто составлял элиту в Советском Союзе?
  - Партийцы?
  - Которые повыше чином. И профсоюзные шишки. И комсомольские. И торговцы. И теневики.
  - Самые элитные – продавцы разливного пива, - сострил Семён.
  - В 80-х, в перестройку, - поправил Игорь. - А мы о 70-х годах. Тогда пиво было везде. Я про теневиков… Мой земляк моих лет с юности летал в Москву, привозил оттуда иностранные тряпки и обувь. В «Берёзках» отоваривался. Ты знал те магазины, Васильич?
  - Но ты-то как знаешь их? Ты же молодой, а тогда маленьким был.
  - Я старше, чем тебе кажется.
  - Сколько лет живёшь на свете?
  - Сорок два.
  - Сохранился. А сыновьям сколько?
  - Шестнадцать и четырнадцать.
  - Глянешь, бывало, сквозь витрины тех «Берёзок» – видишь цветной чужой мир. Потом менты отгонят тебя от них. А земляк твой чем кончил…
  - Башковитый пацан был. Все мы его презирали: барыга, мол, сукин сын, второй сорт. А ему плевать, он не собирался жить по законам той поры. И не жил. И был готов к новому времени. Первым в городке создал кооператив, первым открыл магазин.
  - И его не привлекли за спекуляцию, за тунеядство? Уголовные статьи...
  - Отвертелся, откупился, тут и перестройка подошла.
  - А моего знакомого судили в 80-ом за спекуляцию, - сказал Васильич. -  Попался с двумя чемоданами женских сапог. Сколько уместится в двух чемоданах? Пятнадцать-двадцать пар. Отсидел восемь лет.
  - Дурак, значит, - сделал вывод Игорь. - Хотел жить хорошо, но не умел. Одна успешная бизнес-леди  рассказывала мне о начале своей карьеры: её соседа выбрали председателем цехкома. В те дни  ввели горбачёвские талоны, на них покупали что-нибудь дефицитное. Он принёс ей однажды толстую пачку: Люда, продай. Пятьдесят рублей за талон – мне, остатки – твоё.
  - Пятьдесят рублей тех денег – это сколько по сегодняшнему? - спросил студент.
  - Тысячи полторы, наверное. А Люда не будь дура, не стала продавать талоны, а купила на них модные шубки с козлиным мехом. Толкнула их на барахолке, выдала ему его долю, а себе поимела вдвое больше. Так повторилось много раз, пока он не увидел её за работой. Его заела жаба, мужик сам занялся делом, набрал козлиных шубок и дёрнул торговать в соседний город. Там и  влип. Конечно, отмазался, но пришлось опять обратиться к Люде. У неё с шубками получалось лучше. Через полгода она заработала на машину, он купил кооперативную квартиру. А всего-то председатель цехкома. Мелковатая шишка… Вот вам та элита. Правда, шишка скоро зажрался и слетел с должности. Но открыл кооператив. И по сей день торгует чем-то. Деньги, микроавтобус, загранпоездки, двухэтажный дом. Половина той элиты вышла в новую элиту, партийные бугры превратились в новых русских. А неудачники поймали сроки или до сих пор трещат о «будущем счастье трудового народа».
  - Ребята! - воскликнул Васильич. - Всё-таки богатую жизнь мы живём! Застой, перестройка с талонами, ельцинский бандитизм, нефтяная игла. Разные эпохи мы пережили. И не последние люди в этой жизни. Последние не ездят на море. За нас, ребята!
  - Мы-то с Сёмой моложе всех, - предупредил студент. - Про те эпохи я только в книгах читаю.
  - Зато я помню и хрущёвскую оттепель. Знаете, чем хороша была оттепель? Чуть не поголовным увлечением поэзией. Молодые поэты собирали полные залы в Москве, в областях. Нынче попса, а в те годы поэзия.
  - Романтичные времена...
  - Поэтичные! …По рюмке, ребята, и на море, а? Ночное море - поэзия…
  - На море, и разговоров нет.
  …Они топали за Алькой тёмными улицами и недоумевали: город невелик, а море дальше некуда. На всех накатил кураж. Заглянули в гастроном за пивом. Студент пустился там в толкотню с пьяной шпаной, к нему пристал бесноватый подросток, их силой растащили. На улице Васильич успокоил студента, и все продолжили путь к морю. Внезапно рядом с ними скользнули тени. Первым свалили Васильича. За ним упал студент. Семёну метили в голову, но не оглушили. Он присел, вскочил и ударил кого-то ногой. В темноте тяжело разбираться, где свои, где чужие. Игорь, Семён и студент бились напропалую, Васильич не уступил, держался. …Кончилось также внезапно, как и началось. По неведомой команде чужаки скрылись в ночи. 
  - Добры молодцы физкультурой занимаются, - утерев опухший нос, заметил Игорь.
  - Ну что, ребята? Через магазин и домой? Для меня море отставить. Я не в порядке, - расстроился Васильич.
  - Разговоров нет, выпить охота. Я посеял мобильник.
  - Зачем ты брал его?
  - Перепутал с автоматом.
  - А я разбил очки, - вконец опечалился Васильич.
  - И Альки где-то нет. Мы без него дорогу-то найдём?
  - По адресу.
  - Кто знает адрес?
  Никто не знал. Все нервно рассмеялись.
  - Два дня лесом, а там рукой подать, - сочинил Игорь. - Давайте отрежем Сусанину ногу! Не надо, ребята, я вспомнил дорогу.
  Все опять рассмеялись, уже веселее.
  - Лишь бы выйти к рынку. Спросим, его каждый отдыхающий знает.
  По пути их догнал Алька.
  - Вали отсюда, чучело, - скомандовал студент.
  - Да вы что, мужики? Я за подмогой бегал. За соседом.
  - Чего ты гонишь? Пока ты за подмогой, нас бы хлопнули. Ты дурака не включай. Не та ситуация. На, - студент ударил Альку в лоб. Тот устоял, закрылся руками.
  - За что ты его? - Васильич оттолкнул студента.
  - Ненавижу дешёвок. 
  - Такой он есть. Не трогай мужика.
  - Почему не трогать? Раз вместе нарвались, нужно вместе и держаться. Боров, с тебя литр.
  - У него денег нет.
  - И мы должны кормить и поить его? Уж сколько дней.
  Алька молчал. Когда прибыли, он исчез в доме. Возбуждённые туристы выпили по сотке, по второй и заговорили:
  - Опять мы без моря. Где оно, море? Или его  здесь нет?
  - Туда ли мы приехали?
  - Сглазили нас.
  - Порчу навели.
  - К колдуну бы обратиться. Женщин бы сюда приворожил.
  - Знал я одного колдуна. Бывший бич и алкоголик, а сделался бизнесменом, - запустил байку Васильич. - Начал бизнес с предсказаний: кто родится – мальчик или девочка. Ему верили больше, чем врачам, он угадывал где-то пятьдесят на пятьдесят. Ошибочка? Клиентам всё равно. Дочь родилась или сын – родителям счастье. А шельма открыл второй бизнес – продавал магические талисманы удачи, вырос в колдуна по праву рождения. К нему ходили на исповедь как в церковь, шли решать проблемы в семье и на работе, снимать венец безбрачия, порчу, сглаз и родовое проклятье, просили вернуть мужа, уничтожить соперницу.
  - И что? Раскололи его?
  - Сам раскололся. Шальные деньги сгубили мужика. Он ушёл в годовое пьянство и замёрз на улице.
  - Как-то удавалось же ему дурить людей.
  - «Колдуны» знают код русского сердца. У нас как? Температура 37 с насморком – уже событие и тема для нытья. Дурной сон приснился – не к добру, кошка дорогу пересекла – к беде, жена соль рассыпала – к измене, зеркало треснуло – к болезни, в делах не срослось – козни соседа.
  - А что у нас по цыганкам? - спросил Семён. - Какой диагноз им вынесем?
  - Те по лицу жертвы определяют, можно ли развести его на бабки, - ответил Игорь. - Люди верят в чью-то помощь. Слепо верят. На их слепой вере строится цыганский процесс. А цель проста: срубить с человека деньги.
  - Проще всего получалось у Фрейда, - дополнил Васильич. - Ему сами люди несли. Он придумал формулу законного ограбления.
  - Что за формула? - оживился Семён.
  - «Плата за лечение должна существенно сказываться на кошельке пациента, иначе терапия идёт плохо...». Он стал модным врачом. Чем дороже сеансы – тем длиннее очереди. И большинство очередников были здоровы.
  - И не дураки...
  - Не дураки. Но стояли. Потому что модно. Престижно. Высокий общественный статус. Ты лечился у Зигмунда Фрейда? Вот тебе моя рука. А ты не лечился? У тебя, наверно, нет денег на доктора Фрейда? Тогда зачем ты стоишь рядом с нами? Ты не нашего круга.
  - Как на «Титанике» – палубы первого класса, третьего – будто разные миры. Но айсберг, катастрофа – и нет разницы, какой ты класс. Все одинаковы, - сравнил Игорь.
  - Да нет же, не все. Сначала ведь садили в шлюпки джентльменов.
  - Ещё выше прыгнул Хаббард, - сказал Семён. - Мужик создал собственное учение, а в основу его заложил две формулы. Первая «Хочешь заработать много денег – создай свою религию», вторая «Проблем ценностей и совести не существует». Идея учения – собрать побольше людей, приносящих большие деньги.
  - Идея стара как мамонт. Такими же идеями напичканы все учения, - возразил студент. - Любая религия, политика есть бизнес.
  - А чтобы не кормить цыганок, фрейдов и хаббардов...
  - В себя глубже загляни, а не соседа ругай, - посоветовал Васильич. - Читал про пескаря? Всю жизнь берёг свой зад, прятался в норе, а щука хвать его однажды и сожрала целиком. Нас разъедают комплексы, уныние. Сказали нам грубость – мы в расстройстве... Судьба ты моя горькая. И не работаем над собой, не меняемся.
  - Мы часто грубим друг другу по пустякам, - мудро сказал студент. - Если переживать из-за пустяков – заболеешь. Вся страна и болеет...
  - Во всём мире люди болеют. Ты изредка не болеешь?
  - С похмелья иной раз очень болею. Так болею, что рука к бутылочке ползёт. Вот мы пьём водку, тратим деньги. А как-то считается: если человек не пьёт и не курит – он порядочный. Почему непременно порядочный? Может, он сволочь… И непьющие умирают здоровыми и раньше пьющих. Или тратят на лекарства больше, чем пьющие на водку. И едят подделки, от которых болеют по-настоящему. И к целителю, к целителю. Им уж неважно, целитель он или металлург. А тот – художник, и рисует им порчу, и тянет деньги.
  - Стало быть, одни теряют здоровье от водки, другие от лекарств? - подытожил Семён. - Ну и прорыв! 
  - Отличный прорыв! - согласился Васильич. - Всё хорошо в меру. «Он не пьёт» – всё равно что «он не ест». Спирт, как и мясо, нам необходим. Дело в дозе. Сто граммов – для дезинфекции, триста – для веселья, ведро – для смерти. Одна таблетка снимет головную боль, двадцать таблеток убьют человека. Кусок мяса – вкусно, мешок мяса – лопнешь.
  - Мешок не съешь.
  - Ведро водки тоже не выпить? А выпивают.
  - Чего тогда врачи говорят…
  - Звонящий на колокольне не ходит в общем крестном ходу. Не помнишь, чьи слова?
  - Не помню.
  - Ты вспомни.
  - Шопенгауэра…
  - Ба! И не доверяйся врачам. «Раньше я служил доктором, но оставил сие откровенное жульничество». Врачи пьют медицинский спирт, он чище. Ты слушай свой организм и не обманешься. 
  - А кое-кто жрёт ацетон, ему плевать на дозировку, на себя, на целителя и на весь мир. Он сам себе целитель, - снова подытожил Семён.
  - Об ацетоне что говорить… Наливай ты всем, - попросил Васильич. - Колдуны делают бабки. И люди почему-то верят им. Не себе, а им, незнакомым, таким же экстрасенсам, как мы. Колдуны ловки мозгами. Суют травки, дают советы: отсиди ночь под столом на кухне – и пройдёт. Терпи. Верь. И сидят. Терпят. Верят. А надо поверить себе, в себя. Это самое сложное – верить в себя. Проще скинуть на чужого свои проблемы. А проблем-то нет. Они выдуманы. И человека начинают запугивать: тебя сглазили, напустили порчу. Так залетают в когти мошенников, сатанистов, ясновидящих.
  - Я тоже способен ясно увидеть и сказать, что будет с планетой через тысячу лет, - заявил студент. - Три короба наплету. Что муравей станет сильней лося. И выложу доказательства. Сколько выпью – столько и доказательств.
  - Ты в науку не веришь?
  - В науку верю. Но мы же не про науку, а про бизнес. Пусть они скажут мне, что было со мной десять дней назад. Или вчера. А что будет когда-нибудь – зачем они, их сказки для взрослых? Сказки я любил в детстве, а детство осталось в детстве… Зато всегда вылезут ученики Ванги и насмешат: мы знали, нас не услышали. И не покраснеют.
  - Я скажу, что было с тобой вчера, - остановил его Семён. - Ты кушал водку и запивал её пивом.
  - Весело сидим, старики. Разговоров нет.
  - Человек одолеет всё, если захочет. А если не захочет, никто ему не поможет. Ну ни один  педагог, тренер не научит тебя игре на баяне или прыжкам через пропасть без твоего хотения, - замудрил Васильич.
  - А ещё человек много сделает, если не знает, что этого нельзя делать, - добавил Семён.
  - Чем меньше знаешь, тем ты круче?
  - Смелее.
  - Мы о чём? А, о человеческих возможностях. Надо не просто захотеть, а очень захотеть, - Васильич приготовился к речи.
  - Я очень хочу, никто не желает мне помочь, - студент взял со стола бутылку. - Накатим?
  - Наливай… Чтобы захотеть, потом очень захотеть, твоя работа должна тебе нравиться. Делай любимое дело, тогда всё будет получаться. Рано или поздно – будет.
  - Но если нет его, любимого дела?  Хоть какую-то работу иметь бы, чтобы на хлеб, - тихо произнёс подошедший Алька.
  - Иди месить туалеты, - взорвался студент.
  - Но-о… Чтобы на хлеб… Так и думают, так и делают. Но хоть какую – значит, не жить, а тянуть лямку. Устраиваются люди и работают со скрипом, потому что душа не поёт. Это заметно и по выражению лица, а через месяц-два и по результатам. Точнее, по отсутствию результатов. И тянет работник лямку, годами тянет – ни рыба, ни мясо. Кроме вреда, он ничего не приносит. Ни себе, ни людям. Человек напряжён, не в силах расслабиться. Его влечёт к бутылке, ему не терпится скинуть напряжение. Такие абсолютно не привлекают. Наоборот, они отталкивают. И деньги бегут от недовольных собой людей.
  - Каждый для чего-то рождён и умеет что-то делать лучше, чем другие. Найти бы в себе зерно и вырастить, - добавил Игорь.
  - Вот Алька лучше всех делает голубцы без капусты, - заржал студент.
  - Именно так, - Васильич расплылся в улыбке. - Но не ищут, не развиваются, они сходят с дистанции ещё до старта: куда уж мне без образования, без протеже? Обыкновенные лень и малодушие. Начинают новую жизнь с понедельника, а в среду возвращаются к прежней, доказывая, что ничего изменить невозможно.
  - А успешные личности уверены: возможно, - студент огрел Альку по спине. -  В чём русский рынок испытывает дефицит? В людях, кайфующих от своего дела. От них исходит магнетизм. И деньги к ним прилипают. А кайфуют только от любимой работы.
  - Ты любишь свою?
  - Разговоров нет, люблю. Моё!
  - И учиться надо там, где нравится. Кто в юности не мечтал о великом! - вздохнул Васильич.
  - Я мечтал о космосе, о Марсе, - ляпнул Игорь.
  - Если ты от природы технарь – тебе тяжело стать большим юристом, а если склонен к гуманитарным наукам – нелегко работать математиком, - Васильич воодушевился.
  - Да человек такая машина, которая вывезет любой груз, - перебил Семён.
  - Не спорю. Но что такое престижная профессия? Не понимаю. При рынке профессионал в любой области ценится высоко. Нет профессий с будущим, зато есть профессионалы с будущим. А в профессионала быстрее вырастет тот, кто работает с любовью, по призванию. Он найдёт свою дорогу, даже если его профессия занята троечниками, плохо востребована.
  - А кто плохо востребован? - поинтересовался студент.
  - Юристы, менеджеры, экономисты. Частные вузы наплодили их как тараканов. В России в десять раз больше вузов, чем было в СССР, и все они – университеты, академии. «Институт» звучит серенько, буднично. И кто преподаёт в академиях? Профессора? Нет, вчерашние чародеи разводят студентов на деньги. Этот бизнес оборотистей табачного. Масштабы! Родители копят, экономят на всём, запихивают туда детей и горды: наш ребёнок учится на менеджера, да в академии! И не замечают, что «академия» живёт в «красном уголке» завода на окраине городка. Нынче в любом городе с населением в сто тысяч жителей есть филиалы московских «академий» и «университетов». Скоро будут сорбонны и оксфорды. А потом бакалавр юриспруденции искренне считает, что юридическое лицо – это человек с юридическим образованием, а магистр истории путает Бородинское сражение с Полтавской битвой. Липовые частные вузы вредны также, как телевидение, они выдают дипломы по безработице. И какой-нибудь 25-летний парень недоумевает: я имею два высших образования и не нужен ни одному работодателю. К 30-ти он заимеет четыре высших и будет ещё ненужнее. Что за выдумка – несколько образований? Несколько дипломов – да. Получай, покупай и три, и пять, и сиди в дураках. Не бывает двух-трёх высших образований. Нет же двух средних. И высшее – одно, или есть оно у тебя, или его нет. А умный ты или дурак – это не от образования, а от родителей.
  - Васильич, каждый день слышно о новых профессиях. Англоязычных. Кто их изобретает? - спросил Семён.
  - Кто изобретает? Жизнь. Ну-ка, перечисли пять новых.
  - Перечислю и десять. Эмиссары, пиарщики, политтехнологи, промоутеры, имиджмейкеры, миссионеры, конфликтологи, омбудсмены, инсайдеры, футурологи, эксперты, наблюдатели, нумерологи, советники…
  - Жизнь уплотнилась. Что было простым – стало сложным, было русским – стало нерусским. Равнение на Европу. Медведь подражает кролику, засоряет лес шелухой.
  - Какой шелухой?
  - Разнообразной. Секс по телефону, бесконтактное каратэ, безалкогольная водка, мокрая вода, пляжный футбол, караоке, ток-шоу. Пусть люди окультуриваются по-рыночному и не ноют. Для обслуживания этой шелухи плодятся шоумены, ресепшн, плэймейкеры. Они вроде ни то, ни сё, но занятость должна быть. Куда девать людей? Всех продавцами, барменами, уборщицами, охранниками и посудомойками не распихаешь. Народу излишек.
  - А монахи в Тибете создали таблетку долгой или вечной жизни. Но если мы все обретём бессмертие, нас будет переизлишек…
  - В том-то и соль жизни, что нам никогда не обрести бессмертия.
  - Зато никто не хочет быть печником.
  - Нынче все плюнули на рабочие профессии, а те работяги, что есть – деградировали. Каждого второго можно гнать за проходную. Но вместо них явятся им подобные – которым не то что работать, а на белый свет смотреть тяжело. Отсюда вопрос: почему рабочие не хотят трудиться? Ответ: потому что знают, что хозяева не доплатят или кинут. Вопрос: почему не доплатят или кинут? Ответ: потому что рабочие не хотят трудиться. Вечная правда.
  - Но выверни наоборот, получишь вторую правду,  -  нашёлся Семён. - Почему рабочим не платят? Потому что плохо работают. А почему плохо работают? Потому что им не платят.
  Васильич устало махнул рукой. По крыше ударил дождь, и люди разбрелись по местам               
               
               
                ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

 Утро не прибавило настроения. Небо в тучах, лица в ссадинах.
  - То ли рожа, то ли морда, - студент смотрелся в зеркало и разговаривал с собой. - За окном сыро. Что остаётся? Правильно – пить и петь.
  - Ребята, почитаем? Самое время, - осторожно шепнул Васильич.
  - В море накупались вдоволь. Теперь и книгам пришёл черёд, и шахматам, разговоров нет. Старик выпал из рядов.
  - В моих ушах какие-то звонки звенят.
  - Ты не отвечай.
  - Кому?
  - На звонки.
  - И откуда-то дует, чёрт подери. В этом сарае по ночам сквозняки.
  - Оно всегда дует. В панельных домах сквозь панели дует. Мою тёщу так надуло, что аж раздуло, - пошутил Игорь.
  - Мужики, у меня билет на завтра, - оглоушил Семён.
  - Куда? - ахнули они разом.
  - Домой. Сначала в Москву, из Москвы своим северным поездом.
  - Вот те на. Только приехали, познакомились и уже домой, - огорчился Игорь.
  - Ну как не выпить? - воскликнул студент. - Ты что-то мало дней отдохнул, старик…
  - С дорогой туда-сюда две недели. На работу надо, деньги на море зарабатывать.
  - Сегодня у нас какое? - Васильич задумался.
  - Пятнадцатое.
  - Да ты что? Мы же девятого с тобой приехали, Семён?
  - Ну да, девятого.
  - Как время летит…
  - А мы с Игорем аж седьмого, - посчитал студент. - И моря не увидели. В шахматы заигрались.
  - Через год приедем – увидим. Приедем же? Договорились? - рассмеялся Игорь. - Кто сегодня гонец? Семён, ты будешь именинником. Сервируем стол!
  - Мужики, идём в кафе?
  - Ну его. Там не услышим друг друга. Попса из приёмников визжит, нет от неё спасу.
  Васильич и студент собрались в магазин. Семён напрягся: что он хотел сегодня сделать? И вчера, и позавчера. Какое дело? И не одно. Да, первое – звонить домой.
  Он заспешил на переговорный. Соседка быстро ответила:
  - Слушаю вас!
  - Тётя Галя, привет!
  - Привет, дорогой! Ты где? И мобильный не взял, оставил. Нарочно, что ли? Мать потеряла тебя. Чуть не плачет, сама не своя.
  - Звонил я вам на днях, телефон не ответил.
  - В какой день, час?
  - Уж и забылось – когда.
  - Я же дома, ты знаешь. Наверно, за хлебом выходила. Перезвонил бы.
  - Как там мама?
  - Утром виделись. Позвать? 
  - Не надо. Завтра выезжаю. Передайте: у меня всё прекрасно. Скоро буду.
  - Ты как отдохнул-то? Посвежел, загорел, подженился? И не узнаем тебя.
  - Загар не берёт. Дожди льют сутками.
  - Южные дожди – тоже здорово! Хорошо всё-таки на море.
  - Хорошо. Ну ладно, меня ждут.
  - Девчонка, небось?
  - Пока!
  - До встречи, Сёма!
  Одно дело сделано. Осталось несделанным второе. Важное. Но какое?
  - Ты сразу на работу или куда? - спросил за столом Игорь.
  - Неделя свободна от рейсов. Но дел много. Машину починить...
  - Любишь машины?
  - Люблю. За рулём я с детства. Ещё в третьем классе учился, спёр у отца ключи от гаража и выкатил УРАЛ с коляской. Ты ездил на этом мотоцикле?
  - Ездил, но врёшь. Как ты выкатил его? Тебе же десяти лет не было.
  - Почему вру? Я не один выкатывал, нас четверо. Всех пацанов загрузил, мы уехали кататься. Далеко уехали. Зверь-машина, до сих пор скучаю по ней. Когда сел в седло во второй раз, пытался уже задрать коляску, взлететь на два колёса. Отцу нашептали. Он врезал новый замок в гараже и спрятал ключи. Не мотоцикл пожалел, а нас. Третьеклашкам рановато водить такую мощь. Но я чувствовал руль.
  - Значит, твоё. А теперь ты кто? Свободный художник?
  - Вольный стрелок. Колёса кормят. Меня и напарника.
  - Доходное дело?
  - На море съездить раз в год… Ах, это море, эти пальмы!
  Студент весело набулькал.
  - Твой бортовик жрёт как слон, конечно? - Игорь увлёкся. - У нас нефти больше, чем водки. Почему бы цены бензиновые не снизить? Подарок людям не сделать?
  - Подарок? Ты что? Им же мало, - отозвался Васильич.
  - Мало?
  - А родные предприятия, частники, деревня мучаются от роста цен на топливо. Вслед за ним дорожает всё. За державу обидно. Войной никто нас не взял. И не возьмёт. Берут «мирным путём». Они там боятся сильной, непредсказуемой России. Им милей Россия жалкая, жрущая их окорочка. Второй сорт везём оттуда: ножки Буша, яйца Буша. Мы не умеем выращивать свою курицу?
  - Вырастить вырастишь, а попробуй продай её, - возразил Игорь.
  - Почему бы нет?
  - За прилавок тебя не пустят перекупщики. Придётся сдавать им по дешёвке. Раз, два сдашь, на третий разоришься.
  - Выходит, магазинам дешевле купить у Буша? – поразился студент.
  - Дешевле. Даже коров из-за океана дешевле.
  - Будем терпеть их? Или голодать? - обиделся Васильич.
  - Кого терпеть?
  - Буша.
  - Давно уже слушаемся. С конца 80-х.
  - Что значит – слушаемся? Кто его слушает? Ты как говоришь-то? - вспылил студент.
  - Говорю так, как думаю. Не веришь – не верь, - парировал Игорь. - Нам сверху всегда врали, и врут сказочней год от года. Заврались.
  - Ты залезь наверх – также заврёшься.
  - Меня же не пустят туда. Для нас есть дела поинтересней.
  - Мы честные и гордые, но нищие, - пропел студент.
  - Ребята, я завидую вам. Вы молоды, у вас всё впереди. Вы поживёте в достатке. Желаю вам успехов! - благословил Васильич.
  - Если бы не сталкиваться с армадой бюрократов. Армада душит все начинания, любую инициативу, саму жизнь, - потемнел Семён. - На одного работягу нынче пять «пиджаков в галстуках», на одного предпринимателя десять контролёров, и все десять смотрят жадными глазами. От них люди бегут за бугор, в тайгу. Но если все побегут… Так что же делать-то?
  - Просто занимайся делом, которое любишь и которое умеешь делать, а там будь что будет, - посоветовал Васильич. - Сохраняя достоинство, не прогибаясь под людей и под обстоятельства – ты словно гребёшь против течения. Я о себе. Бывает тяжко, но привык. Зато вижу всю полноту жизни. Двадцать лет я ни от кого не зависим, что даёт мне свободу выбора. Я постранствовал по белу свету и понял: везде хорошо, где мы есть. В любом месте можно жить, и даже славно жить, но нет ничего и никого дороже любимых, близких сердцу людей. Всё родное снится мне ночами, где бы я ни был. Это мой спасательный круг. Если ты имеешь свой круг и стремишься к чему-то – в наше время ты сам станешь элитой.
  - Без денег – нереально.
  - Реально. Не во власти, а в других сферах… О власти мы без конца лясы точим. Власть – это бизнес, самый прибыльный. Мечтаешь добиться в нём успеха? Сначала пройди во власть. Попадёшь в тот бизнес – тебе не надо создавать службу безопасности, она уже есть. Не надо платить налоги, не надо брать кредиты, не надо ломать голову бессонными ночами. Одна твоя подпись на ценной для кого-то бумаге стоит немалых денег. Если что случится, если хапнул лишка – отмажут. Круговая порука – твоя надёжная защита. Ну как же не рваться под её крышу?! Бизнес есть конкуренция. Убирай конкурентов, используй все средства, или уберут тебя. Мощнейшее средство – голоса избирателей. Как завоевать голоса? Больше обещай – больше верят. Зачем обещать ремонт больницы, спортзала? Лучше «я построю новую супербольницу и новейший спорткомплекс». Смело, и пенсионеры, спортсмены уже за тебя. Кто даст потом деньги на строительство? Не надо мучить себя этим глупым вопросом. Играй в игру. А то обещают чистоту городов, ремонт освещения в деревнях, спортзал в школе. Что за мелочь! На ней не пройти во власть. Обещай фитнес-клуб «Для тех, кому за 70». Не всем понятно, но звучит красиво. Важно блеснуть умными, загадочными для стариков словами – фитнес, мониторинг, менеджмент, маркетинг, инжиниринг, консалтинг, рекреация. Тяжелее грузишь – легче доверяют. И никто не обманывает нас. Мы – инструмент для работы. Один живой инструмент. Починить розетку – нужна отвёртка, выиграть выборы – нужны избиратели, народ. А дальше – зачем о нём помнить? Пусть себе живёт-поживает. Он выполнил задачу до следующих выборов и до поры до времени ты забудь свои обещания. Бизнес-игра – жизнь-смерть народа. Вроде хоккея, но в одну калитку. А «патриоты» орут: справедливость, равенство, равноправие. Бросьте вы! Даже Христос говорил о рабах и господах. В этом бизнесе есть обязательная строка расходов: «чтоб не вякали». Пенсию прибавят на сто рублей. Звания выдумывают: заслуженный врач района, учитель года, лучший рабочий десятилетия, лидер культуры, почётный гражданин села. Ну премию кому-то подкинут, похвальную грамоту дадут, благодарственное письмо, коробку конфет «лично от президента и губернатора». И ведут речи о народе-победителе, о русской исключительности, об особом пути России. И народ-страдалец изгибается в поклонах.
  - Фальшивая жизнь! - рявкнул Игорь. - Она бьёт ключом, да по голове населения. Все госслужбы день и ночь ломают головы о процветании Отечества – думские, антимонопольные, таможенные, судебные, прокурорские. И все стреляют мимо. Законы не работают, олигархи торгуют Родиной, бюрократы размножаются, монополисты жиреют, леса горят и рубятся, поля зарастают сорняком, деревня вымирает, народ скотенеет, русские богатства исчезают, казнокрады возводят себе дворцы, в тюрьмах сидят мужики за килограмм ворованных гвоздей, а там, наверху, поют: «Нам с каждым днём всё радостнее жить!»
  - Мы идём своей дорогой, - нашёлся студент.
  - И что там, на дне? Может, там рай? - пошутил Семён.
  - Целая бочка дёгтя, - нахмурился Васильич. - Но послушайте. Мы уверены, что больших должностей достигают самые гнилые, циничные служаки и деляги, а порядочные остаются внизу и тянут воз. То есть, миром правят мерзавцы? Но ведь умные люди тоже не дремлют. Везде есть равновесие… Да и пусть они рвутся во власть. Власть не даёт счастья. А что его даёт? Любовь к женщине. Любовь женщины к тебе. Любимое дело. Путешествия. Мы в путешествии, мы у моря – мы счастливы?
  - Разговоров нет, счастливы.
  - А кто-то говорил: каким задуман русский человек! - не сдержался Игорь.
  - И сейчас говорю, - вспыхнул Васильич. - Задумать и сделать – не одно и то же. А кого винить? Грехи-то в самих нас. Жестокость, ненависть, злоба, насилие, зависть. С чего Господь пошлёт нам хороших правителей? А пошлёт – с нами и гений не сладит. Никакая власть не наведёт чистоту, если жители бросают мусор у собственных домов, плюют в окна магазинов. Я слышал речь священника про аборты. У нас их несколько миллионов в год. Каково? Священник сказал: в семинедельном возрасте ребёнок уже слушает ту музыку, какую слушает мать. И когда подносят скальпель, чтобы убить его, он кричит безмолвным криком. Аборты – грех, а сколько всех грехов…  И за грехи Божий гнев приходит на нас. И ещё он сказал: в стране нет ни одной общественной и политической силы, которая хочет процветания, славы России. Лозунг один: власть, деньги. Кто объединит людей воедино? Церковь.
  - У церкви тот же лозунг, - возразил студент.
  - Но она способна склеить страну. Эти чудеса в нашей истории случались не раз.
  - И много раз не случались.
  - Нынче церковь возрождается. Не как идеология, а как Совесть народа.
  - Не надо пафоса. Церковь сегодня – большой бизнес, - повторил студент.
  - Или мода, - поправил его Игорь. - Церковь никогда не станет той, что была в царской России. Народ по воскресеньям ходил семьями на службы. Богобоязненный был, люди боялись нарушать заповеди Христовы. Того уже не будет.
  - Будет, - уверил Васильич. - Но нескоро, наверное. Не зря же Моисей водил евреев по пустыни аж сорок лет. Сменилось два поколения. С третьего поколения меняется психология.
  - Церковь, религии, учения... У них один общий корень: власть над толпой, - сказал студент.
  - Но церковь проповедует и о любви, и о совести. В бессмертие не верю, а верю в совесть…
  - Церкви могло бы помочь телевидение, - добавил Игорь. - А оно несёт в мир тупость и чернуху. Выполняет заказ от дьявола.
  - Не увлекаюсь ни церковью, ни дьяволом, - Семён поморщился. - Я за науку.
  - И я за науку. Васильич убеждён: нас втихаря, научно гробят. Ладно, это политика, она далеко. Но почему тот «Мицубиси» ударился в лесовоз? Почему УРАЛ выехал на шоссе именно в ту секунду? Судьба?
  - Случай. Случайность.
  - Как избежать таких случайностей?
  - Без ста граммов мы не разберёмся, - опередил всех студент.
  - К слову, о любви и совести. Нахамила тебе продавщица в магазине – как ты среагируешь? – обратился к нему Семён.
  - Пропущу мимо ушей. Делов-то. 
Семён обнял его:
  - Завидую твоему отношению к жизни.
  - Какому отношению?
  - Спокойному, не мрачному, без паники.
  - Бывает, паникую. Но чаще принимаю на грудь так, как оно есть. Нам не изменить мир. Но не ворчать же по-стариковски и ежедневно о том, что советское враньё было честнее нынешнего, а советское воровство скромнее. Я живу, чтобы радоваться. Уже вторую неделю радуюсь от купания в Чёрном море...         
               
               
                СЧАСТЛИВОЙ ДОРОГИ!

…Ночью Семёну снились море, песок, пальмы и девушки. Утром, очнувшись, он загрустил: где же счастье? Взглянуть бы на него. Открыв глаза, увидел на столе баночки с пивом, куски сыра, колбасы и жареную рыбу. И огромную бутыль.
  - Старик, для тебя разыскали, - доложил ему студент.
  - А что за посудина?
  - Местное домашнее вино.
  Все собрались, зашумели. Васильич банковал. С полбутыли Алька уснул, а туристы перешли к торжественной части.
  - Счастливой дороги, Сёма! - начал Васильич.
  - Мощно отдохнули! - продолжил студент.
  - Мощней видали, - отшутился Семён. - Тот дед приведёт сегодня нового жильца.
  - А завтра ещё одного, - кивнул Игорь.
  - Ты тоже уезжаешь? - Васильич расстроился. - Завтра нам снова бутыль выпивать? Ребята, как бороться с пьянством?
  - Опять мы о пьянстве. В который уж раз, - взъелся Игорь.
  - Да не о пьянстве я – о жизни. На нашей земле идёт поголовная косьба.
  - Я испытываю ужас при виде пьяных людей, - заявил студент.
  - Особенно подростков, чуть не детей, - Игорь ударил кулаком по столу. - И девчонки пьют. Раньше ведь не было этого.
  - Не было. А теперь есть. В обычной русской школе провели эксперимент, детям задали вопрос: сколько будет десять раз по сто грамм? Весь класс ответил: литр, никто не сказал: килограмм.
  - Васильич, мне не до смеха. Своих пацанов уберечь бы от рюмки.
  - Я и не смеюсь, Игорь.
  - И пьют-то что? Отраву, - прошипел тот. - На отраву и наскребают. Добрая водка стоит денег.
  - Когда ты пил добрую водку? - удивился Васильич. - В магазинах отрава на отраве. Мы всю неделю разве добрую пьём?
  - Но не самопал, - опешил Игорь.
  - Убойнее даже не водка, а наркота из Афганистана. Нас губят, а мы живём.
  - И на море ездим.
  - И будем ездить, разговоров нет.
  - Но потихоньку вымираем.
  - Да не потихоньку.
  - Не надо печали в дорогу…
  - Ребята, общаюсь я с вами – парнями из провинции, и думаю: есть в вас что-то большое, - признался Васильич.
  - Да ну, старик…
  - И знаете, в чём оно – большое? В надёжности. В спокойной силе души и духа. И в неосознанности своей силы. Кабинетные снобы, интеллектуалы, эксперты по народной жизни, не выезжаюшие из Москвы, не бывавшие в глубинке, нынче судят: какую ещё духовность искать в забитом, подлом и спившемся народе? Нет её, духовности. И то верно: в Москве куда ни плюнь – везде одна духовность. А умники из противоположного лагеря – эстеты, гуманисты – сидят с бутылкой и рисуют себе «милых пастухов и доярочек», рассуждают о «божественных старушках», о «коровке в деревне», о «гениальной сельской любви», о «кротком и застенчивом пьяном русском мужике». И снобы, и эстеты не видят двух золотых качеств этого народа: стойкости и юмора. Мы можем жрать в три горла, а можем сидеть на воде и хлебе, но умеем шутить, петь песни и держаться плечом к плечу, всем миром.
  - Ты говорил о малодушных мужиках… О стране завистников, алкоголиков и сплетников… О научном уничтожении…
  - Всё это так. Но глядя на вас, я убедился: не истребить такую силу. Россия – это же дремлющий монстр с великой энергией. А ну, как пройдёт дремота – что будет…
  - И что будет? Революция, бунт, гражданская война, - сказал Игорь. - И попутно белый свет зацепим и свернём с его Америкой, Антарктидой, Китаем, Луной и Марсом. У нас же имеется ядерная дубинка – тот дремлющий монстр.
  - Я об энергии светлой, духовной...
  - Где духовная? Душа-то в загоне.
  - Местами она выходит из загона. А дух наш никому не загнать. Не пропускаю двух передач по телевизору…
  - Ты смотришь ящик?
  - Смотрю «Играй, гармонь», а там: Россия-то есть! Есть Родина! Она поёт, танцует. Перед телекамерами скромный, но совсем не забитый народ. И красивый, натуральный, без гламура, без грима. А после программы «Жди меня» и после статей «АиФ. Доброе сердце» я понимаю: не умерли в людях ни милосердие, ни совесть!
  - Всё же мы покорный, робкий народ или удалой, беспредельный? Трусливый, рабский или могучий, смелый? Чего в нас больше: подлости или широты? Зависти или великодушия? Цинизма или глубины души? Упрямства или остроты ума? Дури или духа? Чего? - разошёлся Семён.
  - Это и есть густая смесь под именем «загадка русской души». И пока жива русская душа с её загадкой – Россия несокрушима!
  - Старик, до боли пафосно!
  - За Россию!? - встал Семён.
  - За Россию, ребята! И за вас! И за наших женщин! Пьём до дна!
  …На вокзале, как всегда, многолюдно. Все счастливые, загорелые. Студент тоже выглядел счастливым, а Семён рассеянным. Он обнялся с мужиками по-братски, отдал билет проводнику и ушёл в вагон. Поезд тронулся, Семён бешено махал им из окна обеими руками, а они – ему.
  Евпатория осталась позади, Семён вздрогнул: не взял ничьих адресов и телефонных номеров. Судили-рядили и толком не узнали, кто есть кто и чем занят. Пусть опять сведёт судьба! Васильич, Игорь, студент! Умные, ироничные, открытые, надёжные, и кто сказал, что мы не любим свою землю? Очень любим!
  А сердце заболело, затревожилось: чего он не сделал, куда не успел? Да, не отблагодарил хозяйку. Непорядочно. Скользнул ладонью по щеке: ага, двое суток не брился. Но нет, нет. Что-то важное, главное, дорогое связано с Евпаторией. И вдруг он услышал:
  - Привет! - перед ним стояла проводница Катя в пляжном наряде. - Не забыл?
  - Ты в рейсе? И в новой форме? - печаль Семёна мигом растаяла.
  - Нет. Через полчаса будет остановка. Ты выйдешь из поезда вместе со мной и своим скарбом, и мы уплывём далеко в море…
  «За наших женщин!» - вспомнил курортник слова другого курортника.
  - Хочу спросить.., - он улыбался.
  - Ещё успеешь, - она тоже улыбалась. - Я приехала в Евпаторию на семь дней. Совпадает?
  - Совпадёт. Совпало. А мы-то семь дней говорили о дьяволе, об обречённости, об уничтожении, о чародеях, о сучьем племени, о ядерной дубинушке. И о русских бабах в тылу, и о Судьбе…
   Проводница! Это же о ней он мучился всю неделю. Гадал, гадал целую жизнь: какое оно – счастье? И нагадал его, встретил: вот оно какое…
               
                2008 г.