Глава VIII
Евгения лежала на диване, положив одну руку на живот, а другую уронив на холодный пол. Волосы закрывали ее лицо; ее глаза были прикрыты. Она не спала. Ей было все безразлично; так бывает, когда человек устал от окружающего его мира, от привычного дома, каждая щелка, каждая скрипящая половица врезалась в память и надоела до одурения. Когда, подходя к зеркалу, знаешь, что увидишь то же лицо, пристально всматривающееся в тебя; когда, засыпая, знаешь, что тебе приснится, а просыпаясь, не сомневаешься, что этот день ничем не будет отличаться от тысячи предыдущих. Знаешь, что, выйдя из дома, не встретишь ничего и никого нового. Все было привычно, обыденно и надоело ей.
Мама зашла в комнату и остановилась.
- Дочка, что с тобой? – спросила она Евгению.
- Мне плохо, мам, - тихий усталый голос.
- У тебя что-то болит?
- Сердце…
- Что такое? Колет?..
- Нет. Разрывает на части, - сказала Евгения и повернулась на другой бок, перепутав плавные линии волос.
- Я вызову скорую, - твердо сказала мама и вышла, не заметив слабого «Не надо».
… В комнату вошел упитанный, жизнерадостный врач.
- Так! Здравствуйте, милочка! Ну, рассказывайте!
Евгения не шевелилась и почти что не дышала. Физически с ней все было нормально. Сердце действительно болело, но не в том смысле, который прижился у заботливых мамочек и докторов-параноиков.
- Вы ведь не хотите на самом деле, чтобы я здравствовала, - сказала она слабо. – Вы ведь доктор. Это ваша работа.
Улыбка сползла с его лица как птица, которая сорвалась с крыши потому, что ее напугали.
- Так, милочка! Что у нас, говорите, мамаша? Сердце? – мама Евгении торопливо закивала головой. Евгения не возражала им. Пусть думают, что хотят. Пусть увозят. Пусть пичкают лекарствами. Хоть какое то изменение привычного хода жизни. Может быть, она наконец умрет?!
Врач прослушал ее. Поинтересовался, как давно она лежит на диване, и Евгения ответила – с полуночи. На самом деле со вчерашнего вечера, лежала, не засыпая, но зачем пугать такого доброго человека? И ее мама тоже промолчала, так как не была уверена, спала ее дочь или нет. Она видела лишь, что глаза ее были закрыты, вот и все.
- Придется нам, маманя, вашу дочурку-то отвезти в больницу! Сердце-то у нее… - и он сбавил голос до еле слышного шепота. Евгения даже не пыталась его расслышать, ей было все равно, даже если бы он кричал у нее над ухом.
В больнице ее еще раз прослушали. Посмотрели через рентген. И еще раз прослушали. Доктора шептались, оглядывались и косились, а она стояла и думала – что же дальше-то будет. Интересно все это, черт.
К ней подошел симпатичный молодой парень и явно замялся. «Тебя подослали сказать мне что-то? И я даже знаю, почему именно тебя. Ты молодой и симпатичный, и они надеются, что я, как молодая девушка, не устою пред тобой и соглашусь на все – по крайней мере, на большую часть того, что ты собираешься мне предложить». Парень пару секунд смотрел на нее якобы думая, с чего бы начать. Она смотрела на него с вежливым равнодушием. Она ожидала от него любого предложения, просто чего угодно. Но когда он спросил, может ли она остаться у них на пару недель, она очень сильно удивилась.
Глава IX
- Для чего мне и главное – вам это надо? – спросила она. – Если, конечно, это не секрет, - подчеркнуто вежливо, но вкрадчиво добавила она.
- Это не моя просьба, - начал оправдываться паренек. – Меня просто попросили… Спросить Вас, не будешь ли ты против… Вот, - выпалил он, избегая ее взгляда. Она, заметив это, стала смотреть на него пристально, не отводя глаз. Глаз, которые темнели с каждым годом и из серо-голубых превратились уже почти в черные. Паренек краснел прямо на глазах. Он уже, наверно, жалел о том, что подошел к ней. Все-таки словив его взгляд, она ему улыбнулась. И – надо же! – он улыбнулся ей в ответ.
- Так что мне передать? – сказал он.
- Так прямо сразу и передать? Хорошо! Передай им, что я хотела бы знать, почему столь уважаемые доктора вдруг заинтересовались мной и хотят меня упрятать на две недели в больницу.
Парень посмотрел на нее уже не смущаясь, серьезно и внимательно, и она выдержала этот взгляд.
- Когда… Когда осматривали твое сердце, - запнувшись, начал он. – Доктора… Они очень удивились. Они такого еще никогда не видели, и думают, что не увидят, поэтому… - он снова задумался. – Они хотят тебя осмотреть подробно, разобраться, понять, в чем причина… - и он замолчал.
- В чем причина – чего? Что с моим сердцем? – довольно равнодушно спросила она. – Что они хотят во мне рассмотреть? Чему они удивились?
Она смотрела в сторону. Паренек ее больше интересовал теперь как источник информации. Она ждала ответа, но, не услышав его, повернулась к пареньку. Он смотрел на нее исподлобья, как бы говоря, что это не его дело и ему сказали, что лучше в него и не соваться.
Евгения развернулась и быстрым шагом направилась к выходу. Ее волосы развевались, как на сильном ветру. Злость и ярость поднимались из-под ее подсознания как ядовитые змеи. Она резким движением толкнула дверь и выбежала на улицу и тут из-за туч вышло солнце…
- Так что с ее сердцем, я так и не понял? – спросил тот парень у доктора. Тот внимательно и долго на него смотрел, а потом произнес:
- Оно у нее все в ожогах, как будто ее из пожара не успели вытащить. И работает оно абсолютно нормально. Причем остальные органы вполне здоровы.
***
Евгения быстрой походкой шла по городу. Теплый, почти горячий ветер обжигал щеки. Она была зла и взбудоражена. Что там не так с ее сердцем? Разорвано надвое? Трещина посередине? Или в нем обнаружили стрелу Амура? А впрочем, какая разница… Евгения горько усмехнулась. Дикая мысль пришла ей в голову. Может быть, ее сердца вовсе не нашли? Она прижала руку к груди и почувствовала глухие удары рвущегося из груди сердца. Все в порядке. Она зашла домой.
- Мам, пап, я пришла! – в ответ тишина. – Мам?..
Дома никого. Ну и хорошо, можно поминутно не напяливать на лицо «голливудскую» улыбку, делая вид, что у тебя все в порядке.
Она зашла в свою комнату. Как тут все привычно и мило: плюшевый медвежонок на кровати, одежда на стуле, стопка книжек на столе. А в окне солнечный свет. Стоило ей посмотреть на него, у нее сразу начинали болеть глаза, как будто их обжигали горячим паром. Кожа, если на нее попадал свет солнца, нагревалась моментально и обжигала мышцы. Вот и сейчас перед глазами начали летать белые мухи и Евгению начало немного тошнить, как будто она несколько лет находилась на яхте и вот наконец впервые за несколько лет сошла на землю. Она как сквозь туман подошла к окну – слишком уж ярко светило солнце… - и задернула темно-красные шторы, и комната погрузилась в мрак… И все словно переменилось. Мишка на кровати, глядевший доверчиво и словно с мольбой в своих пуговичных, янтарных глазах внезапно взглянул на Евгению с яростью, ненавистью. Книжки на столе мрачным силуэтом выделялись на фоне красной шторы.
Однако солнце клонилось к закату, а с востока на небо находили черной завесой тучи…
Евгения легла спать совсем недавно, около получаса назад. Ее разбудил пророкотавший вдалеке раскат грома. «Странно, удивилась Евгения, обычно я не просыпаюсь из-за таких тихих и далеких звуков». Но спать больше не хотелось. Она была полна сил и энергии, и ей казалось, что в этот момент она была способна на все – просто на все, что угодно. Она сидела на кровати, подогнув под себя ноги, и слушала, как приближается гроза. А она наступала медленно, словно крадясь в глухой ночной мгле. Громкий, но очень далекий рокот грома был словно рыком льва, приготовившегося напасть на свою жертву. Евгения с непонятной, скрытной страстью и невероятным ожиданием чего-то смотрела в окно сквозь штору. Вот стали видны вспышки молний, как знамения о конце света. Евгения раскрыла окно и с нетерпением стала всматриваться вдаль: ну где же она?! Адреналин в ее крови повысился, наверное, до предела, или выше его, но Евгения стала чуть дрожать.
…Резкий порыв ветра мгновенно растрепал волосы, ударив в лицо, плечи и грудь. От неожиданности и одновременно безмерного наслаждения стихией словно сами собой закрылись глаза. С невероятным шумом ударили струи дождя, ливня, пеленой заслонившие маленький дворик. Открыв глаза, Евгения увидела черноту, словно пустоту, сожравшую небо до конца, до последнего кусочка. По ушам ударил гром, и одновременно с громом по мозгу Евгении ударила мысль… Нет, скорее образ. Образ залитого сейчас парка, набережной и пенящиеся волны озера. Она, словно осознавая, замерла на мгновение, похожая в этот миг на каменное изваяние, невероятно красивое, изумленное, притягательное…
Евгения молниеносно развернулась и метнулась к входной двери. Сбежав по ступенькам подъезда, она рванула на себя старую облезлую дверь и выскочила под грозу…
Лишь пройдя половину пути, она осознала, что идет босиком. Что она насквозь промокла и дрожит от холода. Но повернуть назад? Нет, ни за что. Не просто так она увидела в своем, возможно, больном, воображении набережную и парк. Не верила она, что увидела эту картину, столь четкую и ясную, лишь потому, что хотела этого.
Она зашла в парк, толкнув тяжелые, кованые ворота. И – неужели?! – вот он, совсем недалеко, силуэт, родной и знакомый, стоящий на пустой танцплощадке. Со всех ног Евгения бросилась к нему и обняла крепко, как только могла. Прижимаясь к нему всем телом, она перестала чувствовать холод и боль. «Я не способна больше тебя отпустить!», прошептала она. За шумом дождя, падающего с высоты и разбивающегося вдребезги об плиточной покрытие площадки, и ревом безумного ветра нереально было расслышать ее страстный шепот. Но он услышал. И ответил ей, прижимая ее к самому сердцу: «Я больше никуда не уйду».
Площадка, находившаяся на полметра ниже уровня парка, стала медленно наполняться водой. И Евгения, неловко повернувшись, поскользнулась и упала. Умудрилась совсем не ушибиться, и потянула за собой его. Он лег рядом на мокрые плиты, и обнял ее… Они не чувствовали холода. А дождь, постепенно затихая, словно успокаивая гром, затих только к утру.