Глава IV
Ранний солнечный луч скользнул по столу, на котором лежали книги, по спинке кровати, по подушке, по которой были раскиданы длинные иссиня-черные волосы. Их обладательница лежала на кровати лицом к окну, и спала. Как только свет коснулся ее кожи, она, мгновенно проснувшись, вскрикнула от боли и вскочила с кровати. Она метнулась к шкафу и нырнула туда – там ее свет не достанет. Как только она прикрыла дверь шкафа, она увидела на внутренней зеркальной стороне свое отражение. Из глубин зеркала на нее глянула девушка лет восемнадцати. Не смотря на то, что она только что проснулась, ее лицо было свежим и совсем не сонным; большие темно-карие глаза смотрели испуганно, но с облегчением, которое бывает, когда человек осознает, что самое страшное – позади. А по правой щеке, от скулы до подбородка, тянулась тоненькая, с волос, царапина. Через несколько часов она пройдет. Это уже не первая рана солнечным светом. Солнце ненавидит тех, кто ненавидит его.
***
Когда она снова проснулась, день был во всем разгаре – насколько она могла судить по яркости света, пробивавшегося сквозь щелки в шкафу. Спать ей там нравилось больше всего, шкаф у нее был большой. На дно она постелила старые родительские и свои шубы и дубленки, заменив ими простыни, одеяла и подушки. Просто ей всегда было холодно, даже летом. И только кутаясь в многочисленные меха, она немного согревалась.
Она надела осенний темно-синий свитер с горлом, которое натянула на лицо почти до самого носа; джинсы и темные большие очки. Эти очки было непросто найти на рынке: была повальная мода на узенькие, и большие, в пол-лица, почти никто не продавал. Но все-таки она нашла такую палатку, где еще осталась пара-тройка таких «старомодных». «А я уже думала, их никто не купит», - доверительно улыбнувшись, сказала продавщица. Евгения улыбнулась в ответ – редкая по-настоящему добрая улыбка за многие годы - и ушла, сразу же надев очки, несмотря на пасмурную погоду. Облака скрывали солнечный свет только частично, а он больно резал ее глаза. В очках было легче, но ненамного. Лучше всего было ночью – днем свет слепил, все виделось засвечено, как будто на экране телевизора до отказа повысили яркость. А темноту она любила, ночью редко спала, а сидела на широком подоконнике и смотрела в ночь – на звезды, на спящий город. Любовь к темноте сделала свое дело: глаза Евгении очень быстро уставали днем, но ночью, во тьме, видели все как нельзя лучше. Да и звуки слышались гораздо чище и звонче, тогда как днем в общие звуки словно добавляли какой-то еле уловимый, но постоянный шум.
Она шла по улице. Руки в карманах джинсов, взгляд направлен под ноги. Обычный день в городе, позднее лето, пасмурно и моросит дождь. Воздух влажный, дышится легко и каждый вдох – как первый.
Она шла и думала о своем, как вдруг налетела прямо на человека и чуть не упала.
- Извините, - произнесла она и глянула на человека.
Обычный парень. Темные волосы по плечи, невысокий, одежда обычная – не дорогая, но и не дешевка: темные джинсы, темная рубашка, тяжелые ботинки. Но глаза… Она увидела в них надежду, потерянность. Она стояла и не могла идти дальше, и смотрела на него – в эти глаза.
- Давай на ты, - предложил он, тоже не в силах отвести взгляда.
***
Когда она поздно вечером в очередной раз сидела на кровати в своей комнате, мысли ее были уже не такими потерянными, в ее взгляде, направленном в ночь, не сквозила безнадежность. Ее лицо словно светилось в густых сумерках, светились ее мысли, ее глаза. Она думала о том, с кем ходила по почти осеннему городу весь день допоздна. Мысли о нем – глубокая река, а все остальные – маленькие ручейки, втекающие в эту огромную реку. И она пыталась убедить себя, что думает лишь о нем только потому, что нашла такого же человека, как она сама, и только поэтому. Раньше-то она думала, что она одна такая, не от мира сего. Ан нет. Интересно, а что увидел он в моих глазах, думала она.
Но все равно ей было очень грустно. Прошло всего несколько часов, а она уже сильно скучает по нему. Скорей бы настало завтра…
Нет, они не договаривались о новой встрече. И он, и она просто знали, что и так встретятся. Встретились же сегодня… И Евгения уснула.
Они проводили вместе все свободное время. И они никогда не договаривались о встрече. Как-то они встречались, просто гуляя по городу. Он был музыкантом в пока не очень известной группе; она – простой девушкой. Ну, не такой простой, как все. Не обычной. Но в ней не было той показной заурядности, которая присутствовала у других ее ровесниц. Она была простая, но не обычная.
Многое изменилось в Евгении за последнее время. Она уже не любила дождь, как раньше. Она находила все меньше причин для смеха и улыбок. И для слез. И если раньше она больше всего на свете любила тусоваться во дворе с подружками, то сейчас она предпочла бы просто посидеть в своей комнате в обнимку с любимым мишкой. Эту игрушку подарили ей еще на десятилетие, и сейчас плюшевый мишка был несколько потрепанным, но все равно самым любимым. Его ярко-желтый цвет давно выцвел, и теперь он был какой-то серо-желтый; глаза-пуговки удивленно смотрели на мир. И порой он казался Евгении самым близким другом. Но теперь в ее жизни появился он. И Евгения сидела на кровати без мишки – впервые за последние три года. Раньше она воспринимала мишку как свое второе «я», но сейчас она так не считала. Она нашла свою половину, и мишке было рядом с ней не место. Рядом с ней был он, хоть его рядом и не было. А мишка был третьим лишним. «Мысленно мы рядом», думала Евгения. И все время думала только о нем.
Глава V
Евгения спала. Была глубокая ночь, за окном выл ветер и вдалеке гремел гром. Не слишком близко, пока только слышался тихий рык зверя. Но ураган трепал ветви деревьев, как хищник треплет в зубах свою добычу. Ураган был злой.
Вот молния разделила небеса пополам, осветив комнату Евгении синей вспышкой. Невольно Евгения проснулась. Она проспала всего полтора часа, но спать уже не хотелось: она подошла к окну и стала смотреть на разбушевавшуюся стихию. Она любила стихию, ей нравилось смотреть, как за считанные секунды двор превращается в огромную лужу, как ураган валит молоденькие деревья, как молния пронзает черные тучи тысячами стрел, как грохочет гром, заглушая сердце.
Она стояла и, как зачарованная, смотрела на нежданную бурю, как вдруг почти неосознанно открыла окно и резким движением толкнула тяжелую раму. В комнату ворвался ветер, как злобный дух неведомых сил, который пробыл в заточении многие тысячелетия и вот наконец вырвался на свободу. Тут же молния ослепила ее, но Евгения словно не заметила этого. Она смотрела широко открытыми глазами на преобразившуюся улицу и не узнавала ее. Подоконник в ее комнате был низкий, и она помнила, как просила отца поставить ее на него, чтобы она смогла смотреть на улицу: она тогда болела и не могла выйти на улицу. Тогда она казалась себе маленькой и беспомощной, а двор – большим, необъятным.
Евгения стояла на коленях на подоконнике, потом выпрямилась во весь рост. Окно было чуть больше ее, она еще пять лет назад попросила отца сделать в ее комнате большие окна. Во всю стену, конечно не получилось. Но и того, что стало, ей вполне хватало.
Но сейчас Евгения едва ли смогла бы вспомнить собственное имя. Она была словно в трансе. Сильнейший ветер играл в ее волосах – опасный, но игривый зверь. Гром заменил стук ее сердца, молнии отражались в ее глазах, смело смотрящих в черное небо.
Она повернулась и схватилась за внешний край рамы. Забыв про осторожность, она цеплялась за любые незначительные выступы в стене пятиэтажного дома. Дождь не щадил ее, она насквозь промокла, но не осознавала, что часть воды на лице – это ее слезы. Последним рывком она схватилась за край крыши, и, подтянувшись, оказалась прямо на верху дома, где она прожила всю свою пока еще не долгую жизнь, дома, который много значил для нее.
Она стояла, ветер хлестал ее по щекам, рвал ее волосы, сбивал с ног. Но она ничего этого не замечала. Она хотела дотянуться до этого неба, черного, как сердце убийцы. Она хотела погрузиться в этот грохот, стать этим дождем, этим ветром. Но, как бы ни сильны были наши желания, не всегда они исполняются. Желание заполняло всю ее душу – всю, кроме крохотного уголка. Того, где был он. Того, где была ее половина. Она, не осознавая, плакала, слезы текли по ее щекам, ей почему-то казалось, что это последняя буря, последний дождь, последние порывы ветра и после этого не будет ничего, кроме пустоты и черноты, что все, что она знала и любила, исчезнет, его не станет и не будет никогда. Она протягивала руки к небу и умоляла: «Забери меня с собой! Я хочу стать частью тебя! Пожалуйста, не бросай меня…- Но ничего не случилось. Она продолжала быть человеком, продолжала стоять босиком на холодном железе крыши. – В чем дело? Почему ты не хочешь забрать меня к себе? Я же хочу этого всей душой!» сказала она, и поняла, что солгала. Часть ее противилась ее желанию, и она поняла это. И, как только осознала, что это за часть, буря закончилась. Только огромная лужа на том месте, где раньше был двор, говорила Евгении, что это не сон. А может быть, и сон, но еще не закончившийся. А может быть, он и не начинался никогда – и никогда не закончится. Быть может, вся ее жизнь – один красочный сон.
Евгения легла на мокрое железо и прикрыла глаза. Тишина, наставшая так же внезапно, как и ураган, давила на уши, но давила приятно. Лишь капли воды, стекающие с крыш и деревьев, и дыхание Евгении нарушали ее. И еще – стук ее сердца, глухо раздававшийся у нее в груди.
***
Они шли по улице, взявшись за руки, и молчали. Евгения хотела спросить его о ночной грозе – просто чтобы убедиться, что она правда была. Но не знала, что именно спросить. И пока она подбирала слова, он произнес:
- Эта гроза ночью… Ты видела ее?
- Да. Видела, и была под нею. Она разбудила меня, - добавила она после паузы. Ей внезапно очень захотелось рассказать обо всем, что случилось этой ночью. Она мысленно сама себе стала рассказывать это, но дальше того, что она просто смотрела на грозу за окном, ничего не помнила. Вроде бы ночью был жуткий ветер… Или простая гроза, а стихия ей приснилась?..
- Ты меня слышишь? – внимательный заботливый взгляд.
- О… Да, прости… Что ты сказал?.. – в ее глазах застыло извинение, и это заставило его улыбнуться.
- Я говорю – ну и ураган был, не так ли? Я такого еще не видал, и не думаю, что посчастливится увидеть такое еще раз.
- Это точно, - сказала Евгения. Он тоже не спал этой ночью, подумала она и снова, в который раз, почувствовала, какой он родной. Только ее, больше ничей.
- А звезды такие яркие были. После бури. Такие… близкие, - сказала она. И он согласился с ней.
Придя домой, она включила воду, наполнила ванну водой, бросила туда несколько ромашек. Они росли прямо у ее подъезда. Позже она прочитала где-то, что ромашки имеют расслабляющий эффект. Она не знала, так ли это. Она бросила их туда потому, что это были ее любимые цветы. Проверить, правду ли там написали, она тоже не могла - да и не рвалась слишком. Чтобы расслабиться, надо сначала напрячься.
Не включая свет, она зашла в ванную. По углам ванны и на полу она поставила несколько красных и синих свечей, и теперь два перемешивающихся света наполняли маленькую комнату.
Евгения расслабилась и прикрыла глаза. Волосы расходились в воде тонкими изящными линиями. Чувствовала она себя расслабленно и немного устало. Сегодня ничего особенного не произошло, но этот день стоило прожить хотя бы ради этих минут. Чтобы лежать в теплой воде с закрытыми глазами, ощущать малейшее ее движение; изредка открывать глаза и наблюдать за лениво плавающими в воде цветами. Или за свечами, тающими медленно и сонно. За подрагиванием огонька, когда дыхание случайно задевает безмятежное трепыхание света.
Ей снилось, что настала зима; она в лесу, на полянке, небольшой и пустынной. Прямо перед ней на девственном снегу сухими веточками выложена пятиконечная звезда. Небо над ней – серое, угрюмое.
И знакомое до боли одиночество. Она была одна. Не было ощущения, что рядом он. Словно бы они и не встречались. Только она помнила его до сих пор. И чувствовала, что он ее не помнит. Она снова одна. Одна.
Ее охватило отчаяние, а перед глазами стоял его образ… Его улыбка, его взгляд… Его манера говорить, его жесты…
Звезда загорелась, словно воспоминания Евгении имели материальную силу, энергию. И, хотя Евгения никогда не любила огонь и особо не жаловала его, - она даже не испугалась. Словно все так и должно быть.
Она стояла в центре звезды. Она не чувствовала жара огня. Она не ощущала ничего, кроме бесконечного отчаяния и тоски по нему. И внезапный крик птицы не вспугнул ее. И она не услышала, как из лесу на поляну, крадясь, выходил какой-то зверь, мягкими лапами практически бесшумно ступающий по снегу.
Она плакала. Она кричала. Наверно, только в ночном лесу можно дать волю эмоциям. И крик ее перешел из крика отчаяния в крик агонии. Огонь забрал ее с собой. Из пасти зверя вырвался короткий гортанный рык, и она проснулась. В своей кровати, целая и невредимая. А за окном – тихий рассвет. Ни ветерка. Чувство одиночества было не такое острое, как во сне. Словно два ощущения боролись между собой. И еще ей было страшно.
Она ходила по городу целый день, но не встретила его. Умиротворенное спокойствие в этот день не посещало ее душу. Даже в шелесте ветра в листве деревьев она слышала не успокоение, а угрозу.
Она стояла на набережной, у озера, опершись на перила и задумчиво глядя на остров. Волны на озере были в барашках, сама вода – темно-стальная. Ветер становился все сильней, темнело, словно наступил вечер. Но, казалось, что замечала это одна Евгения. Она подставила лиц ветру, но это минутное удовольствие не заглушило тревоги. Она опустила лицо вниз, чтобы никто, даже ветер, не увидел ее слез. Вроде и понимала, что плакать не из-за чего. Ну, подумаешь, один раз не встретились. Может, он заболел и не выходит на улицу, а может, просто сегодня их пути немного разошлись. А может, не немного.
***
Налетевший ветер скоро утих, а вот сердце Евгении не находило покоя. Она весь вечер не выходила из комнаты, сидела на кровати и рисовала. На рисунке была изображена фигура девушки, наполовину скрытая огнем. Она протягивала руки к небу.
Спать Евгения легла, натянув одеяло до самого подбородка, и наклонив голову так, чтобы с рассветом ничто, даже самый яркий солнечный свет не мог разбудить ее.