Пухлые коленочки

Николай Андреев 4
Я погладил живот. Его женственные очертания усилили депрессию. Живот-то был мой. «Все!» – сказал я себе, вроде бы решительно.
 
Уже несколько недель живу, как буддийский монах. Оцепенелая медитация затянулась. Пролежать день на диване – как одно мгновение. Краем  глаза слежу за телевизором. И все ловлю и ловлю мысль. А поймать-то не могу.  Ха-ха!

Короче, в данный момент я – человек, которого предали. Думаю, в бизнесе это не новость.
 
Естественно, предал человек, который был другом. Вообще, о друзьях – особый разговор. Меня всю жизнь предавали друзья. Предательство баб – ни в какое сравнение: оно – логично. Друзья – другое дело.

Человек обещал выгодное дело, взял деньги – и сделал вид, что ни при чем, когда деньги исчезли. Впрочем, это не важно. Всех денег я не потерял. А потерял больше – веру в людей. И самое главное – веру в себя. Из меня ушла сила, и дела пошли прахом. Бизнес накрылся, а жена с детьми уехала к маме. Впрочем, деньги тоже потерял.

И вот лежу на диване и разглядываю свой женственный живот. Замечательно!  Ха-ха!

Все это время заставляю себя простить друга. Вроде бы иногда это удается. Но когда силы покидают, черные червяки ненависти снова вползают в мозг. И каждый раз, когда разрываю бывшему другу внутренности,  останавливаюсь. Жизнь из последних сил кричит во мне. Бог возвращается. Становится легко – и очень скучно. Очень хочется поймать спасительную мысль.

Ничего не надо – ни мщений, ни прощений. Все это – одна дорога, которая ведет в тупик. А нужен новый путь.

Может быть стать бомжом? – Квартирку сдать и зажить вольной птицей. Ходить по земле, бутылочки собирать, сдавать, на вырученные денежки покупать новые, распивать их с друзьями, такими же вольными птицами. Среди бомжей и дамы бывают. Можно, забыв условности, позволить себе и это самое, где-нибудь на кладбище. Красота!

Вспомнил жуткую физиономию одного бомжа, встреченного на улице – синяя раздавленная слива, и чудесное видение пропало.

Вдруг – ох! В желудке случился приступ, и прямая кишка в страхе завибрировала.  Проклятая селедка пережила срок годности. После ухода жены все продукты в магазинах испортились. Моменты освобождения бурлящего желудка были моментами настоящего счастья. Моменты пускания воздуха в тишине квартиры – полны тайного смысла.

Зажегся одинокий глаз телевизора.

Бабушка убила любимого внука молотком – всю голову размолотила. Пожилая женщина забила пьяного соседа.  Старики-убийцы, их даже судить бессмысленно. Никакое наказание им не страшно. Человек в костюме говорит о поколении несбывшихся надежд и рухнувших идеалов.

Я гляжу в этот глаз, и чудовища ворочаются в душе. Проклятый телефон молчит. Боюсь сойти с ума. Устал решать проблему – мстить или простить.

Наверное, главное в жизни – порядок и ритм. Днем – хмурая работа. Вечером – радостная компания клубных халявщиков. Перед сном –  воспитание пупсоидов насчет успеваемости. Ночь – возле теплого бока жены. Ага! Вот оно!
 
Прошел на кухоньку. Сначала помыл посудку. Потом взял веничек и подмел полик. Затем прошел в ванную комнату и постирал трусики и носочки. Потом увлекся – объявил войну пыли.

К вечеру квартирка блестела. От чистоты стало противно. Если сегодня никто не позвонит – удавлюсь, подумал я. Ха! Ха!

Звонок случился.

– Как ты? –  спросил женский голос. – Вкусно живешь?

– Не вкусно.

– Прийти?

– Прийти.

Димулька пришел в черном – изысканный, томный, красивый и хрупкий.

Мой голубой друг.

Сталкер в зоне запретных удовольствий. Гордый король меньшинства. Проклятие родителей и потенциальная жертва первого встречного жлоба.

Еще в седьмом классе появился мальчик-девочка. Детская свора сомкнулась в травле чужака. Тогда я сделал первый в жизни шаг против. Кто-то проснулся внутри и сказал, что все неправы. Мой кулак обрел силу справедливости. Я вступил на скользкую дорожку правдолюбца. Мой папа – медведь. Моя ладонь – в два раза шире ладошек моих одноклассников. Вместо множества друзей остался один – самый странный, самый преданный. Он умел слушать... 
 
Я встретил Димульку неприязненным вопросом:

– Ну, как жизнь – с обожаемым поваром?

Димулька взглянул внимательно и ответил, растягивая слова:

– Да, действительно не вкусно. Придется тебя покормить.

Он стал доставать кастрюльки из сумки.

Я развеселился:

– Это от любимого?

Орудуя над плитой,  Димулька буркнул:

– Мой любимый, к сожалению, ты.

Я забился в истерике:

– Ха! Ха! Твоя мечта вполне осуществима, как раз от меня ушла женушка.

Димулька сделал разворот и воткнул пристальный взгляд. Я продолжал травить зверя:

– Голубцы от голубчика? Ха!Ха!

Зверь заговорил:

– Вам никогда не понять нас, выродков. Мы умеем молчать, терпеть и видеть голубое небо – даже стоя в канаве. Я безумно люблю театр. Если б ты только знал, чего мне стоило устроиться гримером…

Я кивнул головой. Знаю, знаю.

От голубцов шел пар. Один вдох, и голова слегка закружилась.

Тем временем Димулька толкал идейку. Он предложил организовать танцевальное шоу, в котором будут участвовать мужчины, переодетые женщинами.

Я прицелился тарелкой, но пожалел содержимое.

Димулька успел привести доводы.

В клубах за такой необычный номер будут платить любые деньги. Из-за грима участники останутся неузнанными. Даже если ничего не получится, новые впечатления помогут развеяться.

                ***


Шварценеггер  с сумасшедшими глазами занес камень над головой. Инопланетный монстр-хищник что-то жалобно пропищал. Я запахнул кожаную куртку. Наступило время охоты.

Хорошо жить на краю города: лес рядом. Два шага – и ты в березовой роще. В которой сиреневый прохладный сумрак струится между бледных стволов. А городок  мигает желтыми глазами – беззащитный, как перед монгольским нашествием.

Я стоял в засаде, и мысли последних дней плавали в мозгу – золотые рыбки в аквариуме.


Я стоял в березовой роще. Город передо мной пустел. Последние посетители строительного рынка (с рулонами обоев, рейками и прочими причиндалами) толпились на остановке. Пока не прошел троллейбус, и никого не осталось.

Я ждал. В кустах возле дороги.  Ждал девушку.

Боже, это настоящее  чудо!

Вверху – тоненько, внизу – тоненько, а посередине – два мячика перекатываются. Все это движется на кобыльих копытцах. Ах, боже мой, что за походка! Электричеством так и бьет.

Во всем этом страшная тайна. Каждая женщина – ведьма. Честное слово!

Вчера приличная девочка с четырьмя малолетними балбесами прошла по этой дороге в сторону леса. Внезапно те схватили ее за руки, за ноги и понесли. Она закричала. Страшным криком. Те поставили ее. А она ушла с ними дальше в лес.

Уж я молчу, что в этой роще делают юные девочки, становясь на колени перед мальчиками. И затем спокойненько возвращаются к мамам и папам с романтического свидания.

О, я многое повидал из своей засады.

Я жду девушку, которая каждый вечер проходит по этой дороге.

Я должен познать истину.

                ***

Все произошло внезапно. Меня уронили. Наступили сверху. Заворотили в обратную сторону руки. Потом везли в клетке. Вели по коридорам.

Пока Сашка Скелет не уставил в меня свои белесые гляделки и не спросил добродушно:

– Ну что, гражданин маньяк, попался?   
 
В нашем классе учился мальчик редкостной худобы. Сын милиционера. Этого было достаточно, чтобы каждый порядочный пацан хотя бы раз не попробовал сбить его с ног одним ударом. Попробовал и я. Сашка, как бульдог, впился мне в ляжку. Я верещал минут двадцать.

Теперь – в форме капитана – он сидел передо мной. На его подбородке сверкал серпообразный шрам. Ничего хорошего ждать не приходилось.

Тем не менее на столе появились коньяк, лимончик, колбаска.

Сашка выслушал мой рассказ о танцевальном шоу и необходимости изучать женскую походку.

Аккуратно опорожнив стакан, сказал:

– Знаешь, однажды я бросил пить. Сразу же стал очень жадным и завистливым. Сколько людей пострадало из-за этого…Потом стал равнодушным. Потом стал думать. Это самое ужасное. Просыпаешься ночью и думаешь, думаешь.

Я усмехнулся:

– Забавно. Милиционер просыпается ночью и думает. Ха!

Белесые гляделки нехорошо сверкнули.

– Ты шути, да не зашучивайся, все-таки это на тебя дело шьют.

                ***


Сыро! – кричал импресарио. – Надо репетировать, репетировать и еще раз репетировать!


Я повиливаю задом и трясу кудряшками. Скелет, придерживая пальцами подол, элегантными прыжками движется вокруг меня. Импресарио в такт «Летке-Еньке» прихлопывает. Пот льет ручьями. Голова под париком чешется. Но я терплю, уж очень импресарио строг. Оказывается мальчик-девочка может быть настоящим тираном.

Он подскакивает ко мне вплотную и вопит в лицо:

– Не верю, что ты женщина! Ты – ряженый придурок! Посмотри на Александра!

Скелет великолепен. Хрупкая девушка застенчиво поводит плечами. Ее ресницы трепещут. Сандалики с белыми носочками дополняют невинный образ. Впрочем, это уже не образ, а сама жизнь. Сама девичья душа – юная, неопытная – колышется в волнах музыки.

Безумное и нежное веселье охватывает меня. И я становлюсь женщиной. Гордой и независимой. Сильнее мужчин.

Сразу же все кругом стало ниже. Я парил как птица. Каждый взмах руки свидетельствовал о том, что мир принадлежит мне. Всем оставалось только преклоняться.
Импресарио визжал. Каждый мой шаг говорил о превосходстве безумия. Об упоении полностью перевоплотившегося артиста. Артиста, ставшего другим. Ставшего идеальным существом. Прекрасной мечтой. Звездой подмостков.

                ***

Я даже не сразу заметил неожиданных зрителей.

Жена. Милиционер. Пожилая женщина в халате. Мужчина в тельняшке. Их лица мелки и заурядны. Выражение ужаса делает жену жалкой. Остальных поразило нечто вроде столбняка.

Я сорвал парик и вытер лицо.  Где я? Один – среди истуканов. В зачарованной стране? Что это на мне?

Я задрал подол и изумился. Ах, какие пухлые коленочки!

О, как я хохотал. Как человек, вырвавшийся на волю. Как человек, сбросивший груз. Вырвавшийся на простор.

Жизнь распахнула передо мной светлые дали. Мне снова пятнадцать лет. Я вынырнул из-под моста. На спор проплыл под плавучей могилой. Топляки не ухватили меня своими сучьями. Свет солнца прыгал в башке. Друзья восхищенно смотрели на меня. Я знал, что жизнь прекрасна, и все возможно.