Писано сие произведение не для детей, боящихся трудностей, а для мужей эти трудности преодолевшие.
Место действия. Военно-морская база КТОФ ВМФ СССР. Залив Стрелок, бухта Абрек. 202 бригада противолодочных кораблей. Борт сторожевого корабля - СКР №801 1973 год. Декабрь.
Прошло чуть более двух месяцев, как я ступил на палубу настоящего военного корабля. До этого, восемь месяцев служил на берегу, в штабе Тихоокеанского флота. В роте охраны. Мечтал о море, кораблях, штормах, а угораздило вляпаться в 36 комендатуру охраны и обеспечения Штаба КТОФ. Где я, как обычный «сапог», нес караульную службу. Слава Богу, удалось перевестись на корабль. Помог отец, он у меня фронтовик, знал, что я мечтал о море, а попал на берег. Я в своих письмах выражал эту досаду. Батя, по своей простоте, долго не раздумывал, взял и написал командующему ТОФ. Тот уважил фронтовика и вот я на корабле. Здесь оказалось жизнь совсем не сладкая, без какой либо романтики. А порой была даже весьма скверной. «Годки» качали права и старались спихнуть трудную или неприятную работу на молодежь и весьма преуспевали в этом. Те же, кто должен был, по Уставу корабельной службы, разруливать все неприятные инциденты, сами прошли через горнила «годовщины». И старались не вмешиваться в конфликты. Они полностью полагались на «годков» и дембелей, позволяли им править в свое усмотрение. А мой первый конфликт произошел вскоре после прибытия меня на корабль.
Корабль стоял на ремонте во Владивостоке, в 178 заводе. Ремонт подходил к концу и через месяц предстояли сдаточные ходовые испытания. На корабль каждый день приводили новеньких матросов и старшин. Корабль пополнялся экипажем. Мой приход прошел почти не замеченным. А мой внешний вид вызвал уважение. С учебок матросы приходили в уставном, со склада, обмундировании. Мятые, невзрачные, с мотней до колена и испуганными лицами. Я же прибыл из комендатуры в отутюженной голландке, с ушитыми и слегка расклешенными брюками. И мне с ходу определили пустующую коечку у правого борта. Ее хозяин ушел на дембель и почему-то никто не решился ее занять. На ней я и провалялся до самого дембеля, только право это мне пришлось отстаивать. А претензии на владение этой коечкой, появились сразу, как выяснилось, что тот новенький вовсе не дембель, а такой же «карась» как и большинство матросов. Однажды утром, когда по кораблю была объявлена «Малая приборка» и она началась по принципу: «Милё, пена по калена», (так говорил старшина трюмных машинистов, или просто – трюмачей), драился линолеум палубы кубрика. И я с засученными рукавами стоял у «обреза» и отжимал тряпку, ко мне обратился матрос из «трюмачей»:
- Слушай, Зуев, ты на коробке без году неделя, а занял коечку в дембельской шхере. Не борзость ли это? Я на полгода тебя по призыву старше, а сплю на верхней коечке. Давай-ка меняться.
Я был озадачен. Если бы с такой просьбой обратился «годок», мне было просто необходимо подчиниться, или иди и вешайся, задолбают. А тут почти такой же «карась» как и я. Только наглый. Да не наглей меня, - подумал я, и ответил:
- Соответствующие перемещения личного состава внутри кубрика происходят по распоряжению старшины кубрика или по приказу офицера. А не по твоему желанию. Отвали, салага!
Сказал я, повесив ветошь на край «обреза».
- Ах ты салабон, а ну, пойдем в гальюн, поговорить надо!
- От салабона слышу, пошли, - я первый ухватил претендента за рукав и потянул к двери гальюна.
Закрыв дверь гальюна, я с разворота схватил наглеца за ворот рабочей рубахи и сильно тряхнул его, слегка приподняв.
- Ты хочешь на нижнюю коечку? А головой в унитаз тебе не хочется?
Я тряхнул его еще раз, ударив спиной о переборку, так, что загудело железо. Претендент пытался освободить свой воротник и схватил меня за запястья.
- Да ладно, что ты кипятишься? Замнем это дело, я не думал, что ты так отреагируешь.
Я его отпустил, и мы разошлись по своим объектам приборки. Так коечка и осталась за мной. А последствия конфликта сказались вскоре и на мне и на претенденте. Звали его, кажется, Витя. Меня на следующую приборку назначили в Румпельное отделение. Там было очень удобное место, никакого «Милё, пена по калена», только веник да совок. А Витек потерял свой авторитет, и начали его «тюкать». Сначала «годки», а потом и все остальные. А вскоре его и вовсе списали на другую «коробку». А корабельная жизнь шла размеренными шагами к сдаче приемной комиссии.
Береговые рабочие затягивали последние гайки, варили последние швы и запускали корабельные механизмы. На борту каждый день появлялись новые люди, то незнакомые гражданские с кипами бумаг, то высокие чины из числа офицеров, а чаще новенькие матросы и старшины. Кто-то приходил, а кто-то уходил. Менялся экипаж, с заводского, на боевой. Сменился даже командир, правда этому предшествовали некие события, которые чуть не повлияли вообще на способность корабля покинуть завод.
Корабль впервые должен был сняться со швартовых и пройти несколько кабельтовых. Затем пришвартоваться кормой к пирсу и произвести бункеровку маслом. И вот прозвучала команда:
- Аврал! По местам стоять, с якоря и швартовых сниматься! Баковым на бак, ютовым на ют.
Я, как корабельный электрик, по расписанию швартовой команды должен стоять у контроллера носового шпиля. На мне, прямо на бушлат, был надет красный новенький спасательный жилет. На учениях мне боцман объяснил цель моего присутствия на баке. Я твердо знал, что мне было необходимо делать. Положив свои, внезапно вспотевшие, несмотря на легкий морозец, руки, на штурвал контроллера, я ждал только команду. И вот она прозвучала по громкоговорящей связи:
- Отдать кормовые, пошел шпиль!
Поворот штурвала и якорь цепь, освобожденная от цепного и ленточного тормоза, медленно поползла в клюз цепного ящика. Ребята из швартовой команды заранее раскинули рукав пожарного шланга и теперь заглядывали в носовой клюз, ожидая когда появится якорная цепь которая лежала на дне и вся покрылась толстым слоем ила. Вот они увидели это безобразие и открыли вентиль. Тугая струя воды ударила в клюз, смывая налипший ил. Сухая часть цепи уже скрылась в клюзе цепного ящика и теперь, мокрая, ползла с громким лязганьем по палубе. Вскоре матрос, следивший за якорной цепью, прокричал:
- Якорь чист.
Он соврал, конечно, но не потому, что захотел приукрасить действительность, якорь был весь в донной грязи, а потому, что есть такая команда: «Якорь чист». То, есть он вышел из воды.
- Стоп шпиль! – рявкнул боцман, - обмыть якорь.
Корабль год стоял в ремонте и якорь до того навесил на себя всякого мусора и глины, что мыли его минут пятнадцать. А корабль, ведомый заводским командиром, уже резво двигался по бухте «Золотой Рог». А мы, швартовая команда, завершали свое дело.
- Пошел шпиль, - крикнул боцман и поднял руку вверх. Это для меня, мол, внимание! – Стоп шпиль. – и уже громко:
- Якорь в клюзе! Затянуть ленточный тормоз! – это для тоже мне.
Теперь должна была последовать команда: Затянуть цепной тормоз.
Но она не последовала, корабль уже медленно двигался назад и раздалась команда с ГКП:
- Отдать якорь.
Ленточный тормоз отпустили и якорь под грохот цепи улетел обратно в воду, так и не успев обсохнуть. Лишь только покрылся тонкой корочкой льда. Теперь я слушал команду с ГКП. Слышал как командир командовал ютовой швартовой командой. Корабль подгребал винтами, и якорь цепь натягивалась, корабль почти останавливался и командир приказывал мне потравить якорь цепь и я отпускал ленточный тормоз. Корабль снова шел к пирсу.
- До пирса 100 метров, доносилось с юта.
- Потравить якорь цепь!
- До пирса 50 метров.
- Потравить якорь цепь.
- До пирса десять метров - голос, как мне показалось, был встревоженным.
-Потравить якорь цепь.
Я отпустил ленточный тормоз.
- Стоп якорь!!! – закричал командир, но было поздно. На корме раздался грохот, корабль резко остановился и корма корабля слегка даже приподнялась. Чудо, что никто не пострадал и не упал за борт. Хотя с ног свалились многие.
- Мы на пирсе! – закричал ютовый.
- Выбирать якорь цепь! – приказал командир. И я повернул контроллер на выборку цепи. Цепь натянулась и двигатель шпиля натужно загудел, защелкали звенья цепи. Но корабль, все же, сполз с пирса и закачался на волне залива. Пробоина оказалась выше ватерлинии, и бороться за живучесть нам не пришлось.
Корабль на неделю задержался в заводе, снова сварка, резка, грохот и вонь нагретого металла. Вырезали поврежденный участок и приварили новые листы. Но, всему приходит конец, ремонт закончен, учебные тревоги отыгрались, и настал последний день в ремонте. Рабочие покинули борт нашего сторожевика. К нам пришел новый командир, капитан 3 ранга Тесленко, он всем сразу понравился. Коренастый, хотя и не высокий мужчина, с волевым подбородком и стремительными движениями. При общем построении он почти выбегал из-за артустановки, резко разворачивался и, вскинув руку к фуражке, коротко бросал: «Здравствуйте товарищи!».
«Заводской» же командир, так и остался в заводе.
Матросня носилась по кораблю в грязной робе, с обрезами в руках (ведра) и драила переборки и палубу. Я, как корабельный электрик, всегда был с контролькой и пассатижами в руках. Периодически где-то, что-то не включалось или не зажигалось.
Однажды, днем, я спустился вниз под пайолы, под носовым кубриком, требовалось закрепить датчик на одном из кронштейнов. Сижу на трубе, потихоньку кручу гайки и слышу, что по пайолам кто-то идет. А на корабле довольно тихо, энергия с берега поступает. Ну, пришел, ну и что такого? Рабочий день же. Только пришел странно, крадучись. И быстренько шмыг под пайолы, меня не заметил, а мне все видно. Присел на корточки и протянул руку куда-то за трубы. Вижу, достал сверток и развернул его. Затем, достал нечто из карманов рабочих штанов и положил в сверток. Запихал сверток на место и, что-то бормоча едва слышно, скоренько удалился. Я узнал таинственного посетителя, это был сигнальщик. Я как раз закончил свою работу, собрал инструмент и стал пробираться на свежий воздух. Только поднялся на верхнюю палубу, как мне встретился мой новый приятель - моторист Костя. Я его пока плохо знал, зато потом он станет мне лучшим другом. Я окликнул его:
- Костя, ты сейчас видел от сюда сейчас вышел сигнальщик?
- Да, он в кубрик пошел, а чо?
- Да странный он какой-то, - и я рассказал, что увидел под пайолами.
- Пошли, посмотрим, что он там прячет, - сказал Костя, и мы нырнули в сумрак трюмного отделения. Минут пятнадцать шарились под трубами и, все же, нашли схорон сигнальщика. Достали пакет и развернули его. Нашему разочарованию не было предела! В пакете оказалось только несколько писем и одна небольшая, но толстая книга. На черной обложке, золотыми буквами было вытеснено одно слово – Библия.
- А мы-то думали, что «крысу» поймали, а это сектант какой-то, - сказал я и посмотрел на Костю.
- Что будем делать? – спросил Костя и почесал свой затылок, - замполиту отдать?
- Да ну его, мы не шестерки и не стукачи.
- Верно, положим на место, пусть пацан читает свою книжку.
Так и сделали. А может, зря мы так сделали? Не пустили бы его в загранку, дослужил бы он как все и вернулся бы спокойно домой. Но, мы промолчали, и скоро пред походная суета закрутила нас, и мы забыли об этом случае. Вспомнили потом, в Африке. Но об этом, в рассказе «Измена».
Да и не знали мы тогда, что он не был сектантом, просто верил и любил Бога.