Дом Галицыных – Нины и Николая – расположен на улице почти в центре её, на хорошем, красивом месте.
Нина очень улыбчивая красавица-смуглянка. Он – огромный и нескладный, с симпатичными ямочками на щеках, большими яркими сочными губами, которые не то что его красили, но придавали ему какую-то детскость.
«Как они могли сойтись?» - всегда и все удивлялись. – Вот уж точно: браки совершаются на небесах».
Молодую жену Николай привёл в дом, где жили его мать и душевнобольной брат. Васяке уже было лет двадцать, но карманы коротковатых ему штанов всегда были набиты ржавыми гвоздями, обрывками верёвочек, другой чепухой, имевшей для него не просто большую, но особую ценность.
Васяка почти не говорил, больше молчал, но иногда, чем-то впечатлившись, долго и упорно повторял одно и то же. Даже самым хулиганистым мальчишкам он был жалок: длинный, очень худой со впалой грудью, шеей в каких-то уродливых шишках... Но глаза! Глаза, как у телёнка, большие и добрые.
…И вот первый семейный обед. Молодые чинно сидят за столом. Щёки Нины полыхают, от смущения она не поднимает глаз.
Свекровь мечется от стола к печке. Уже разложены хлеб и ложки, на середину выскобленного стола поставлена, одна для всех, большая миска аппетитно пахнущего мясного борща…
Васяка идёт к столу, но, не видя для себя ни ложки, ни хлеба на обычном месте, ни табуретки, на которой он всегда сидел, недоуменно смотрит на мать, брата, молодую, для него непонятно почему сидевшую у них за столом женщину.
Мать бросается к нему, хватая за руки, пытается увести от стола. Тихим дрожащим голосом внушает:
- Вася, сынок, садись вот тут, в уголочке. Ты тут теперь будешь есть.
Ничего не понимая, Васяка упирается, глаза его наливаются слезами, он бормочет:
- Васяка есть хочет, Васяка есть хочет…
И вдруг Нина спрашивает:
- Мама, а раньше Вася, где ел?
- Да с нами, за столом… но ведь ты молодая, брезгать будешь. Вот мы с Колей и решили кормить Васю отдельно.
- Нет, мама, пусть Вася сидит на своём месте. Пожалуйста, положи ему хлеб и ложку.
Не сдержалась мать, зарыдала горько и… благодарно.
…Прошли годы. Васяки уже давно нет. Свекровь нянчит троих внуков: двоих мальчиков и девочку. Нарадоваться на них не может! Коля и Нина живут душа в душу.
Как-то пошли они к родственникам на большую гулянку.
Приглашённые веселятся, а соседки, и даже с других улиц женщины, пришли посмотреть на веселье - принято так в их селе. Время от времени хозяева сами или пошлют кого-то, угощали пришедших, не гостей - спиртное, закуска - такие им честь и гостеприимство воздаются.
Гулянье идёт своим порядком: в одном кругу песни поют, а в другом пляшут, бьют дробь под гармошку, частушки поют-выводят.
Коля же с Ниной из-за стола не выходят. Нина не любит плясать в кругу. Она обернула зубья гребешка бумажкой и весело подыгрывает гармонисту. Коля рядом
с ней: то улыбается, а то, к месту и не к месту, заливается счастливым смехом.
Вдруг он встрепенулся - среди "гляделок" свою соседку увидел:
- О! Димитривна! Иди сюда! Как я тебя давно не видел! Как я тебя люблю!
Все обомлели, и сама «Димитривна» опешила. Нина отвела гребешок от губ, легонько ткнула мужа пальцем в лоб:
- Ну, ты и весельчак у меня…
И снова за гребешок. А Николай весело гогочет…
…Бежит время, торопится. Сыновья давно женаты, разлетелись, своими домами живут, детьми обзавелись. Дочь живёт в Москве, недавно замуж вышла, родила первенца. Нина – в дорогу: надо помочь дочке. День за днём - прошла неделя, другая идёт. Николай занимается хозяйством. Вечерами в дом не спешит, ищет причину подольше задержаться во дворе.
- Ну, заходи уже, - зовёт его мать, - ужин на столе.
Николай заходит, вздыхая, идёт к умывальнику, долго моет руки, поплёскивает и на лицо. Мать с тревогой следит за ним – сын стал таким хмурым, замкнутым. Неужели что-то от неё скрывают?
И вдруг Коля заплакал, уткнувшись лицом в огромные, закаменевшие от постоянного труда ладони.
- Что? – выдохнула помертвевшая мать.
- По…по… Нииии - нке соскучился, не могу без неё…
Сухонькими руками мать обняла своего огромного сына, прижала его голову к груди. Слёзы лились по её щекам, терялись в глубоких морщинках, а губы… улыбались…
…Тяжело переживали Нина и Николай утрату матери. Уже старенькая, истаяла она, как свечка. Голоса повышенного от неё не слышали, тихонько, ангельски, улыбалась всегда и так же перед смертью.
Нина зачастила в храм, молилась о душе своей второй мамы. Но их поджидало ещё большее горе. Старший сын, живший в Молдавии, скоропостижно скончался. Его жена не разрешила перевезти тело на родину. Поехала Нина, но не успела на похороны, только поплакала, попричитала на свежем бугорке. Вернулась поникшая, отрешённая.
Горе сломило Нину, ушла за своими родненькими, оставила Колю…
Николай крепился, но не было ему опоры, без Нинки его настиг инфаркт, а вскоре и инсульт. Дети пытались забрать к себе отца, но, куда там…
- И не заикайтесь: от матери я никуда...
Приезжали сын и дочь, внуков привозили, старались отвлечь ещё не старого отца от тяжких дум и переживаний. Но он молча смотрел, вроде, на них, но, как-то... сквозь них, и ежедневно, в любую погоду, как на работу, тяжело опираясь на палку и волоча одну ногу, уходил Николай на кладбище, на могилку к своей Нинке. Возвращался вечером.
Соседи, по просьбе детей, постоянно навещали его, кормили страдальца.
А однажды утром нашли Николая на постели мёртвым…
Возвышаются два памятника на кладбище, на них фотографии. На одной – серьёзная красивая женщина, на другой – мужчина, весёлый и счастливый, с ямочками на щеках…