По прослушивании 7 симфонии Брукнера

Михаил Журавлёв
    Меня давно интересовал вопрос, отчего есть в мировой музыкальной культуре целый пласт сочинений, признанных во всём мире величайшими явлениями, которые лично меня всегда оставляют если не равнодушным, то крайне подавленным. Вчитываясь в строчки партитур почти всех симфоний Брукнера и некоторых Малера, вслушиваясь в хитросплетения голосов и гармоний в операх Вагнера и некоторых Римского-Корсакова, благоговейно пытаясь разгадать ребусы Стравинского и Хиндемита, я всякий раз оставался как бы в стороне от собственно музыки, которая по мере всё большего знакомства с нею делалась только всё более чужеродной мне.

     Отдавая дань безусловному профессионально-ремесленническому величию перечисленных гигантов музыкального Олимпа, признавая за каждым из сочинений, с коими я знакомился, всю полноту несомненного шедевра, я всякий раз словно выводил за скобки своё собственное человеческое "я" и оставался, в крайнем случае, неким сторонним наблюдателем чужого триумфа, и к оному относился с полнейшим безучастьем.

     Переслушивая в очередной раз титаническую по масштабам замысла и циклопическую по его исполнению Седьмую ми-мажорную симфонию Антона Брукнера в прекрасном исполнении, я вдруг ощутил, что, кажется, нашёл ключик к разгадке такого своего отношения к этой музыке. Не претендуя ни на какую "научность" своего подхода, выскажу одно предположение.

     Мне показалось, что в числе деятелей музыкального искусства давным-давно, быть может, в самом начале Эпохи Барокко наметились две во многом исключающие  друг друга тенденции. Одна из них объединяет тех художников, в центре внимания которых находится человек - с его страстями и проблемами, с его сугубо личными переживаниями и судьбой. Для таких художников основою интонационного языка, принципом конструкции музыкальной формы и единственным движителем вдохновения является человеческое начало: речевые и жестикуляционные обороты, психологически обусловленная драматургия, исключительно человеческий аффект. Своих вершин эта тенденция достигла в творчестве Бетховена и Чайковского, Мусоргского и Шостаковича, Брамса и Берга, Свиридова и Рахманинова, Чаргейшвили и Тищенко. Другая тенденция объединяет творцов, раз и навсегда испытавших восторг перед лицом внечеловеческих сил: это и силы стихийной природы (Римский-Корсаков и Мессиан), и потаённые силы коллективного бессознательного, воплощающиеся в мифах и эпосе (Вагнер и Брукнер), и бесстрастные силы науки и игры (Стравинский и Орф), и величественные картины бесконечного космоса (Хиндемит и Лигети).

     Возможно ли соединение этих двух начал в единой личности? Удастся ли когда-нибудь на каком-нибудь историческом витке устранить непримиримое противоречие между ними? Является ли провозглашённый Ф.Ницше эзотерический императив "Вечного Возвращения" приговором для человека или он преодолим в конструктивном ключе свободного творчества? Вопросы, вопросы...


Х Х Х Х Х Х Х Х Х Х Х
Ниже следует текст, подписанный "Игорь Клуветин". Человека выдаёт его дурная рука, только одну буковку перепутал - не клуветин, а КЛЕВЕТИН.
(Вообще, этот проходимец, похоже, отучает людей читать какие бы то ни было рецензии. Не в этом ли смысл его троллинга? Если так, то вред от его деятельности для сайта в целом весьма велик. Не следует ли модератору всерьёз заняться этой персоной, наносящей ущерб уже даже не мне, а ресурсу в целом?)