Климу Макаровичу снился все тот же дурной сон. Он, совсем юный комсомолец Климушка, бьёт первого секретаря райкома ВЛКСМ. Твёрдый кулак врезается в мягкое, податливое лицо номенклатурного вождя, и с ужасом ощущает отсутствие черепа под натянутой кожей. От удара что-то в комсомольском вожаке лопается, и начинает сдуваться. Сначала обвисают упругие щеки, затем гладкий лоб съёживается гармошкой и угрюмой складкой нависает над глазами. И в завершение картины, тонкий, слегка вздёрнутый нос, резко меняет траекторию и упирается в поджатые губы. Под зловещее шипение из этих самых губ, Клим Макарович и проснулся.
«Не к добру, ох, не к добру. Ещё и приглашение странное, за пару дней до мероприятия. Такого никогда не было. Обычно события подобного масштаба готовят несколько месяцев, уведомляют гостей, а тут, с бухты-барахты, извольте, мил человек, пожаловать через два дня в резиденцию к Самому. Непременно, непременно с супругой, что-то вроде Кремлёвской ёлки для высшего чиновничества. Очень странно. Ведь знают, что наш человек любит праздновать с размахом, от католического Рождества до завершения родных Святок. И в конце декабря все разлетаются птахами по европам-побережьям», - с этими невесёлыми мыслями Клим Макарович, руководитель крупного федерального агентства, уселся за утренний завтрак.
Его супруга, Домна Степановна, ещё с вечера, рассердившись на Клима Макаровича за отложенный отлёт в уютную виллу на французском побережье, хранила горделивое молчание. Поджатые губы, нарочито прямая спина и показательная неспешность каждого движения должны были вызвать в супруге раскаяние. «Стадия мумии», - отметил для себя мужчина, украдкой бросая взгляды на бело-розовое облако восседающее напротив за утренней трапезой. «Удивительно, но все новомодные методы, все диеты, процедуры, так и не смогли вытравить из неё крестьянского духа, ощутимого даже в посадке головы. Кисти-лопатки с заточенными коготками, смотрятся нелепо, а ботоксно-лифтинговые ухищрения лишь стирают природный шарм, превращая женщину в подобие куклы», - все эти мысли роились в голове чиновника, пока он размазывал по тарелке серую массу. Домна Степановна всегда следила за тенденциями современной моды. Кухня не была исключением. Овсяной клейстер, традиционный завтрак, стал одним из поводов раздора. Но вскоре Клим Макарович изобрёл блестящий способ избежать утренних скандалов. Он просто обязал свою секретаршу Тонечку снабжать его восхитительными булочками и крепким кофе, продуктами, изгнанными из домашней кухни.
- Ты, это, подбери себе что-нибудь приличное, - тихо проговорил Клим Макарович.
- Гм, - издала первый, со вчерашнего вечера, звук Домна Степановна.
- Сама же знаешь, мероприятие официальное, хоть и новогоднее, поэтому обнажённые плечи-спины будут неуместны. Да и Сам не любит.
- Хочешь сказать, что у меня нет вкуса? – голос супруги набирал силу и высоту, это становилось опасным.
- Просто я не понимаю смысла мероприятия. Раньше ничего подобного не было. Время сейчас смутное, опасное, один неверный шажок – и ты на обочине. Поэтому прошу тебя, будь сдержанной.
- Я отправила Танюшку в детский лагерь.
- Танюшку? Кто это?
- Вот, в этом весь ты! Это наша приёмная дочь, между прочим. И удочерили мы её не вчера.
Клим Макарович вспомнил. Около года назад, во время очередного скандала он разрешил жене выбрать ребёнка на усыновление. Впрочем, чиновнику весьма на руку был внезапный приступ материнской любви Домнушки. Их родной оболтус затерялся где-то на просторах Англии. Клим Макарович подозревал, что вся эта мода на иностранное обучение заведена вовсе не для того, чтобы отпрыски достойных людей получали какое-то уникальное образование, а чтобы выжечь любую привязанность к месту, где они родились, как, впрочем, и к людям, подарившим им жизнь. Да и родители заметно отдалялись. Ответственность сводилась к своевременной оплате, да редким звонкам, ни собраний, ни дневников с оценками. Но природная материнская тоска Домнушки иногда напоминала о себе недельными отлучениями от супружеской спальни и особо серой овсянкой по утрам. Поэтому когда жена заговорила о ребёнке, он не стал препятствовать. Удочерение Тани прошло в то время, когда приём чужих детей в семьи госслужащих внезапно стал трендом, ещё одной ниточкой, привязывающей к власти. За год он видел свою приёмную дочь всего лишь пару раз – непосредственно в первый день пребывания девочки в доме и во время фотосессии для какого-то информационного издания. Да и Домна Степановна никогда раньше о Тане не заговаривала. Сразу после удочерения она провезла принаряженную девочку по всем своим знакомым, а потом спрятала её в недрах дома, сдав на руки гувернантке.
Здание агентства в самом центре столицы показалось чиновнику каким-то мрачным. По-европейски слякотная зима, гулкие полупустые коридоры посткорпоративного дня лишь усиливали тревожность в душе чиновника. Не спасли даже булочки с корицей, заботливо накрытые белоснежной салфеткой. Попивая дымящийся кофе, Клим Макарович рассматривал небольшую дизайнерскую ёлочку, ещё одно проявление вездесущей моды. Продуманные цвета и размеры украшений навевали мысли о рекламной акции, разжигая тоску о временах стеклянных шаров и поделок из бумаги. Приглашение на вручение премий «Память Отечества», которое должно состоятся уже завтра в загородной резиденции Самого, красовалось на самом видном месте, среди пушистых веток.
Автомобиль мягко катился по заснеженной дороге, окружённой стражей гигантских сосен, оставляя столице промозглый фон городской зимы. Тревога последних дней уступила место приятному волнению. Домна Степановна, оценив масштаб званого вечера, нарядилась в столь пуританский костюм, что Климу Макаровичу показалось, что супруга как-то резко похорошела, обрела девичью заманчивость, недосказанность, желанность. Она на удивление легко сбросила манто на руки обслуге и впорхнула в большой приёмный зал, увлекая за собой Клима Макаровича.
Полумрак зала, слегка разбавленный неровным светом настенных ламп, стилизованных под большие свечи в старинных канделябрах, немного ослепил Клима Макаровича. На миг ему показалось, что это вовсе не резиденция Самого, а всего лишь театральный зал перед началом премьеры - те же вечерние наряды рассаживающихся по своим местам зрителей, та же сцена, на которой в качестве декорации стояла огромная, сверкающая ёлка. Она вовсе не походила на дизайнерский объект, а напоминала ту, родом из детства, украшаемую всем миром, а потому немножко растрёпанную, но родную и весёлую. Лица гостей в партере, хоть и выглядят несколько экзотично в неровном, тусклом свете, но вполне узнаваемы: коллеги-министры вместе со своими супругами, почти весь губернаторский корпус, представители силовых структур. Клим Макарович с интересом разглядывал приглашённых, вернее, наряды сидящих рядом супруг, с некоторым удовольствием отмечая, что дамы устроили что-то вроде парада украшений и вызывающих костюмов. «А ведь Сам-то не любит. Многие сегодня потеряют градус доверия. Домна Степановна, похоже, огорчена. Не удалось блеснуть. Придётся продумать компенсацию», - такие малозначительные мысли роились в голове Клима Макаровича до тех пор, пока над сценой не загорелся яркий свет. Зал затих в ожидании момента, когда надо будет встать, приветствуя Хозяина.
Продолжение http://www.proza.ru/2013/12/24/509