Разговорчики в строю.
Глава 2 Цвет Божий, бабуля.
Но вернёмся, светлая ей память, к бабке Алексеевой Марии Ивановне, давшей жизнь моей матери и многочисленным тёткам, а главное моему единственному и горячо любимому дядьке Евгению, бывшему старше меня всего на двенадцать лет. Имея восемь детей, она была единственной матерью-героиней на довольно-таки населённый посёлок и , естественно, регулярно попадала в Президиумы различных праздничных мероприятий, а потому и известна была всем в Окуловке.
К бабке я начал ездить на два месяца, ежегодно, сразу по окончании жизни в интернате, лет до двенадцати. Мать собирала продукты, раскладывала их по, хоть слона грузи, сеткам-авоськам, передавала меня проводнице, в купе которой я и ехал до Окуловки, где она со всем скарбом выгружала меня на платформу. Действуя далее по указаниям матери, я обращался к первому, проходившему мимо, железнодорожнику (помните о форме) с просьбой отвести меня к бабушке Марь Ванне. Тот, как правило, уточнялся; чей я сын, узнав, что Сашкин, сгребал в охапку мои кутули и сопровождал до бабки.
Жила она в деревянном двухэтажном доме, метрах в трёхстах от вокзала. На протяжении семи лет повторялся один и тот же ритуал: бабка благодарила приведшего меня к ней и, молча, уходила из квартиры. Возвращалась минут через пятнадцать, вешала на гвоздик у двери три, связанные в устрашающий пучок, хворостины и только после этого говорила: «Ну, здравствуй, внучек, на сколько, мука ты моя, приехал?»
Дальше начиналась почти вольготная деревенская жизнь. Очарование свободы несколько меркло от единственного обстоятельства в лице, точнее морде, козы Машки, пасти которую становилось моей обязанностью. Бедная коза становилась верной спутницей во всех моих приключениях: от похода на купание на Чёрное озеро, находившееся в трёх километрах от дома, до футбольного матча на стадионе, забор которого выходил на двор нашего дома. Надо признать, что иногда я притормаживал в неугомонной погоне за впечатлениями и коза успевала прихватить клок-другой травки, но не более того. Бабка сокрушалась по поводу падения удоя, я клялся, что не отхожу от неё ни на минуту, что соответствовало истине,
т. к. коза была довольно шкодлива и при потере бдительности становилась беспредельно самостоятельной. Бывали случаи, когда Машка уходила от зазевавшейся бабки, но от меня никогда. Мне помогали, мои друзья, соседи по бабкиной квартире: братья Бельсоны, брат и сестра Сушко Колька и Люська и ещё куча друзей и подруг по нашему общему счастливому детству.
За все провинности бабка охаживала меня упомянутыми хворостинами, но не более двух-трёх раз за приём, к сожалению, я исхитрялся нарваться на экзекуцию иногда до трёх раз на день. Возмездие за прегрешения всегда было скорым и неотвратимым.
Дядька, которого я звал просто Женей, поражался моей душевной простоте и учил, как избегать наказаний и главным в уроках было: первое, порази её воображение, второе, переключи внимание.
Эксперимент по первому уроку я провёл вскоре: перед очередной поркой я неожиданно доложил ей, что ходил на могилу к дедушке, которого не знал и никогда не видел. Бабка пригорюнилась, присела на табурет, тяжело вздохнула и сказала: « Повезло тебе, Сашенька (так звали деда), что ты не успел познакомиться с этим Кабысдохом, твоим внучком». Ещё раз вздохнула, я окрылёно замер, встала и… выдрала меня за то, что я ходил за железнодорожные пути (кладбище было по другую сторону железной дороги), приближаться к которым мне категорически запрещалось.
Переключение внимания тоже прошло без особого успеха; я сказал бабке, что самовар, стоявший на полке под потолком, в котором она прятала от «нехристей» (Женька и я) конфеты, вроде бы как сдвинут в сторону. Бабка сразу просчитала моего дядьку Женю, как возможного похитителя сластей, выдрала меня, т.к. не поверила, и правильно сделала, что я их не ел, потому как, так оно и было. Женька по прибытии с работы получил затрещину, которую перед сном на сеновале, где мы спали вдвоём, вернул мне втройне. Никакие оправдания, что это не донос, а «переключение внимания» от расправы не спасли, но происшедшее не испортило наших дружеских отношений.
Он научил меня косить траву косой для козы Машки, для чего мы дважды за период моего пребывания в деревне, выезжали на отведённый нам для этого участок. Перед одним из выездов, он вручил мне резиновые сапоги, в которых косил по первой и холодной росе. Я сразу почувствовал, что их вес «не тот», но, получив от него незаметный для бабки пинок под зад, вопросов задавать, не стал. Позже выяснилось, что в одном сапоге лежала "умыкнутая" у бабки литровая банка смородинового варенья, которую мы в один присест на пару и «уговорили». Весь вечер и ночь я мучился дикой жаждой и, самое главное, прошло более пятидесяти лет, но я до сих пор не ем смородиновое варенье.
Как продолжение темы покоса; уже, будучи майором СА, я поставил одному из подчинённых мне солдат выкосить траву на закреплённой за моей частью территории. Вручил ему косу и остался понаблюдать, как он будет с ней управляться, всё-таки оставался нежелательный вариант, что он «откосит» себе ноги. Получалось не то, что плохо, а просто никак. Я, удивлённый, остановил его попытки и спросил, как это он сельский житель и не умеет косить, на что он ответил, что он не сельский, а городской житель. Я, помня, что он, из какой-то глухой провинции, поинтересовался из какого же он города. На что он мне гордо ответил: « Из Торжка!». Моему веселью не было предела; "Если б не было фильма «Закройщик из Торжка», никто и никогда не услышал, что где-то действительно есть такой Город»,- ответил я ему. Он об этом фильме даже не слышал. После этого взял у него косу и, напомнив, что я из Ленинграда, увлекшись, выкосил весь участок. Естественно, это стало достоянием всего личного состава части. Не знаю, как отреагировали подчинённые, призванные из городов, в том числе из Торжка и им подобных, но среди сельских воинов мой, как сейчас принято говорить, рейтинг вырос недосягаемо.
Но вернёмся к противоборству с бабкой; в общем, она не была жадной, просто мера её выдачи желаемого была на удивление скромной. Помню, как она из какого-то потаённого сусека, гораздо более богатого, чем у бабки из народной сказки «Колобок», которой пришлось долго и нудно наметать мучицы на сей продукт, доставала огромный, в голодных глазах, кусок «колотого» сахара и специальными щипцами откалывала от него малюсенькие, в три-четыре грамма, кусочки. Затем ссыпала их в сахарницу, прятала оставшийся, ну, очень здоровый кусок сахара, в карман фартука. Мне, кажется, она этот фартук не снимала, т.к. к нему были на верёвочке намертво пришиты ключи от всех упомянутых мной кладовок и «захоронок» от этих проклятых нечестивцев, читай, Женька и я. И только тогда разливала из самовара чай, зорко следя, чтобы наши загребущие руки не прихватили более трёх, полагающихся, по её мнению, на чашку, кусочков сахара. Правда, можно было заказать ещё одну чашку чая и опять получить вожделенный сахар, но на этом «лавочка» прикрывалась. « Ишь, водохлёбы»,- возмущалась она,- «Поели и в загородку, удержу на вас нет».
Женька был чрезвычайно изобретателен на всякого рода хищения из бабкиных запасов, помнится, как он в щель между крышкой и основанием продуктового сундука на большой плотницкой линейке вытягивал банки с консервами. Так как не было видно, что он подхватил на линейку, вытаскивали мы (я стоял на «шухере», наблюдая за перемещениями бабки) самое неожиданное, но всё и всегда съедалось нами с тайным злорадством, что нам удалось «объегорить» (нынешний аналог этого слова звучит просто недоступно для печати) прижимистую бабку.
При всём своём «шкодстве» в кругу семьи, он был столяр, как сейчас сказали бы, от Бога, пользовался большим авторитетом в столярке и у местных жителей, которые часто давали ему заказы, в том числе и мебельные. Я, думаю, принимая во внимание, окружающую обыденность жизни в этом, забытом Богом, уголке, борьба с бабкой, в которой я при каждом наезде принимал активное участие, была неким видом спорта, рождённым бедностью, нехваткой продуктов питания и унылостью всей жизни. При всём том, он вскоре женился, имел дочь Наталью и сына Александра, моих кузенов. Умер он рано, сказалась контузия, полученная во время прохождения срочной службы в армии. Он принимал участие в подавлении венгерского мятежа в 1956 году, в составе, вошедших туда, подразделений и частей Советской Армии в качестве артиллериста орудийного расчёта.
Бабка прожила до восьмидесяти двух лет, на её похороны я не попал, т.к., будучи офицером, находился на полигоне, на боевых стрельбах, естественно, меня не отпустили. Мои сегодняшние записки о ней;- дань доброй памяти, упокой, Бог, её душу. Я всегда и по-своему любил её. Упомяну ещё один факт из нашего общения. У неё была Библия, необыкновенной толщины, больше я с такими не встречался (дома у меня две библии), та была на старославянском правописании (не знаю, может быть, можно сказать на «языке»). Бабка учила меня читать её ей вслух, за ошибки не больно шлёпала по шее, заставляла повторять. Уже в школе, при изучении «Слова о полку Игореве», я с удивлением обнаружил, что легко читаю первоисточник, полученный мной, в упомянутой ранее, библиотеке.