Выйдя из машины, Татьяна посмотрела на свою усадьбу – там стоял сказочный дом: наличники, карниз и фронтон были резные и походили на плетеные кружева. Вдоль обшитых тесом стен шли, бежали герои сказок – Буратино, Петрушка, Крокодил Гена, Вини Пух, Волк догонял Зайца. Все они направлялись к двери, как будто хозяева дома давным-давно их ждут, а они опаздывают и поэтому спешат, спешат в дом. На крыше, на самом коньке был прикреплен Карлсон. От малейшего дуновения ветерка пропеллер на его спине крутился, и создавалось впечатление, что он летит, и вот сейчас, сию минуту влетит в окно и успокоит всех обиженных, развеселит всех загрустивших.
Татьяна подумала, что какой – то очень добрый человек живет в этом доме. Ей было и радостно, что усадьба не заросла бурьяном, и в то же время обидно, что кто – то чужой живет там. Пока рассматривала, не заметила, как Аленка пробежала мимо. Татьяна подошла к ожидавшей взволнованной тете Кате – та обняла ее, заплакала.
– Спасибо тебе, дочка, что приехала. Заждалась я, все восемь лет жду вас.
– А где Аленка?
– Да она уж во дворе, к цыплятам побежала. Там и пяток утят есть, а вот гусаки еще не вывелись. Да что ж мы стоим – то, пойдем в дом. – Катерина суетливо заспешила в калитку.
Перешагнув порог дома, Татьяна остановилась – до боли все знакомо здесь. Вон там, в углу маленькой комнаты Андрей постоянно что – то мастерил, клепал, паял. От этих «художеств», как говорила тетя Катя, остались отметины на полу.
– Танюша, а помнишь, как ты просилась ко мне в дочки? – проговорила Катерина, выводя ее из задумчивости.
– Помню. – Татьяна грустно улыбнулась. Да, она хорошо помнила тот случай. А было так: после восьмого класса летом она с девчонками прохороводилась до полуночи. Мать ночью промолчала, а утром наказала – поставила в угол. Татьяне было очень обидно – уж лучше бы побила. Девчонки уже дружили с парнями, целовались, а она с Андреем была как с подружкой. Домой приходила не позже одиннадцати. И вот за одно опоздание – в угол, как маленькую! Отстояв назначенный срок, она стремглав выскочила из дома, перескочила через изгородь и к своей спасительнице в ноги:
– Те Катя, возьми меня в дочки, я буду тебя слушаться, все делать, а спать буду в уголочке на ватнике, только не прогоняй меня.
Катерина ухватилась за голову, запричитала:
– Ох, батюшки, что же она сделала с ребенком, за что из дома выгнала?! Андрей, не выпускай ее, пойду, узнаю, в чем там дело.
Вернулась она успокоенная, прижала к себе Татьяну, сказала:
– Может, и будешь когда моей дочкой, очень хочу этого. А на мать не обижайся, она права – нечего шлындать по ночам.
Вероятно, Татьяна оттого запомнила этот случай, что Андрей напомнил о нем в ту памятную ночь.
– Вот мать моя обрадуется: всю жизнь она мечтала назвать тебя дочкой. А я могу теперь звать мамой тетю Олю. Справедливая у меня будет теща.
Татьяна вздохнула: вновь мысли вернулись к Андрею. Видно, никогда не забыть, не вырвать из сердца. Да и как забудешь, когда Аленка ежеминутно напоминает о нем: ведь капля в каплю вышла! Она посмотрела в полуоткрытую дверь комнаты Андрея и от неожиданности ойкнула – со стены прямо на нее смотрела Аленка – как живая. Она подумала, что это увеличенная фотография, но, приглядевшись, поняла, что это портрет, написанный маслом. Она вопросительно посмотрела на Катерину. Та в замешательстве перебирала руками фартук.
– Кто рисовал? – тихо спросила Татьяна.
– Андрей…
– Андрей?! Когда? Зачем?
– В отпуск приезжал два года назад... Говоришь – зачем? Может, она и держит его на этой земле, а то закружился бы в круговерти, совсем потерял себя. Мотает его по свету, нигде пристанища не найдет. Приезжает взбудораженный, как выпотрошенный весь, а поживет рядом с вами – другим человеком становится.
– Где это – рядом с нами? – брови Татьяны от удивления поползли вверх, изогнулись, потом опустились, как подбитые крылья.
– Как это где? У вас в Туринске. Там его сослуживец живет. И я у Саши останавливаюсь.
– И часто он приезжает?
– Оттуда часто не наездишься.
– А где он? – Татьяна с трудом задала этот вопрос.
– На льдине.
Татьяне было непонятно, на какой льдине, но она не стала уточнять: этот затянувшийся разговор тяготил ее, и чтобы прекратить его, она спросила об Аленке, куда она пропала.
Катерина заспешила из дома, приговаривая: «Сиди, сиди, я ее приведу». Ее страшил этот так внезапно начавшийся разговор. Еще до поездки в город она подумала: не снять ли на время портреты? Да боялась, что вдруг Андрей явится и увидит, что нет их. Был же скандал в тот приезд: сняла их, чтобы смахнуть пыль, так Андрей налетел коршуном, выхватил из рук и закричал: «Не смей их трогать!» Как будто это она виновата, что он остался при портретах. Сам сломал себе жизнь, а на мать кидается. А сейчас, как на грех, дверь в его спальню приоткрылась. Как бы Татьяна не уехала назад. Но, перехватив взгляд Татьяны на счастливую Аленку, игравшую со щенком, она поняла, что пока они останутся.
К вечеру втроем пошли на кладбище. Почти у каждой калитки их останавливали, а после, когда они проходили, женщины собирались группами и до них долетали обрывки фраз:
– Дождалась Катерина, ишь, вся светится.
– А Танька расцвела, плывет лебедушкой – вся в Фомичевых.
– А девка-то, девка-то – копия Андрея.
– Бабы, Андрей-то должен приехать в этом году. А если при них приедет – что будет-то...
За девять лет, прожитых в городе, Татьяна отвыкла от таких пересудов, и ей было не по себе. А Катерина не обращала ни малейшего внимания на них. Она держала Аленку за руку и шла гордо, со счастливой улыбкой. Ее вид говорил всем: «Стрекочите, сороки, сколько угодно вам, на то вы и бабы. А моя кровинушка, ягодиночка моя, рядом со мной».
Вечером, уложив Аленку спать, Татьяна вышла на крыльцо и сидела до полуночи, пока молодежь стала расходиться из клуба. Она смотрела на такое родное звездное небо, и ей казалось, что каждая звездочка улыбается, приветствует ее. За все эти годы она ни разу не посмотрела на небо: оно было для нее холодным, чужим. Казалось бы, одно на всех, а в разных местах оно разное.
Утром Татьяна встала чуть свет, и в огород картошку окучивать, а после завтрака, когда соседка зашла за Катериной, чтобы идти в поле на свеклу, она предложила:
– Тетя Катя, вы тут с Аленкой воюйте, а я пойду в поле.
– Что ты, что ты, дочка, и так уже устала, с непривычки-то мыслимое ли дело такую нагрузку, – заахала Катерина.
Татьяна рассмеялась:
– Нам в городе не давали забывать крестьянский труд: ежегодно ездили на свеклу. Так что и разговора не может быть. Считайте, что это командировка от завода. – Она взяла сумку с едой, приготовленную Катериной, и пошла в поле.
Вернулась с работы Татьяна уставшая, но довольная. А женщины из бригады остановились возле их калитки и судачили с Катериной:
– Ох, подруга, и жадная до работы твоя сношенька, всех запалила нас. Вон Макариха язык аж высунула от усердия, все пыталась Таньку догнать, да где там.
Из калитки выбежала Аленка, повисла на шее Татьяны, затараторила:
– Мамочка, мамочка, я с бабушкой ходила на речку и познакомилась там с девочками. Я с ними купалась и собирала цветы на лугу. У нас в комнате целый букет стоит. Мамочка, пойдем, я тебе что-то покажу. – Аленка повела мать к внутренней калитке, которая вела к сказочному дому.
За домом стояли качели, грибок с песочницей, беседка. Песочница была заполнена свежим песком. Аленка опять затараторила:
– Мама, песок дядя Слава привез, а с ним мальчик приезжал – Миша. Ой, мамочка, он такой смешной, он «р» совсем не выговаривает. – Глаза Аленки радостно блестели, щечки порозовели от возбуждения.
– А кто вам разрешил тут играть? – строго спросила Татьяна.
– Бабушка разрешила. Да вот она идет, спроси у нее. – Аленка подбежала к Катерине, задергала ее за руку: – Бабуля, скажи маме, что ты разрешила тут играть.
Катерина подошла к Татьяне, заглянула в спрашивающие глаза, устало произнесла:
– Ты вот что, дочка, не спеши с вопросами. Знаю, что много их у тебя, да не на все я готова ответить. Слишком долго ждала я, потому боюсь неосторожным словом спугнуть вас. Я раньше-то чуть что – бегу к твоей матери. Она как-то по-умному и быстро разрешала все вопросы. А я думаю, думаю, а толку мало, только от этих дум в больницу попадаю. А об Аленкином доме надо рассказать: уж лучше я, чем наши сударушки. Вот получается как: говорят как будто жалеючи, а выходит, что бьют по самому больному. Иль уж успели бабы о доме – то сказать?
– Нет, не говорили. Я все время одна была. Только на обратно
пути Макариха хотела что – то спросить, а тетка Варвара ее остановила.
– Вот оса! В каждую щелочку норовит залезть и ужалить. А Варвара своего горя хлебнула. А кто свое переживет, тот и чужое близко к сердцу принимает. – Катерина помолчала немного, потом вздохнула глубоко, как бы набирая сил для решительного прыжка, заговорила тихо:
– Так вот слушай об этом доме. Андрей после того дня три года не давал вестей, а потом вдруг перевод от него пришел на две тысячи. Обрадовалась я. Не деньгам, нет – тому, что живой он. Душа изболелась вся. О вас, о нем переживала. Но к вам – то съезжу, посмотрю на вас и успокоюсь. А его, думаю, не сумела воспитать порядочным человеком , да еще взяла и выгнала. Куда? К кому? Живой ли? Так и жила с этими вопросами. После перевода опять замолчал, но вскоре явился сам. Только откровенности меж нами не было. В молчанку играли. Сдается мне, что обвиняет он меня в чем – то, а в чем – не пойму.
Ну и вот, посмотрел он на вашу заросшую усадьбу и заметался, как загнанный зверь: то к председателю колхоза, то в сельсовет, то в лесхоз. Потом уехал на неделю. От Славки узнала, что в Туринск. Вернулся оттуда мрачнее тучи – и сразу со Славкой в лесхоз. Перевезли оттуда готовый сруб и стали устанавливать на вашей усадьбе...
Вот говорят, что Славка балабол, трепач, а я так скажу тебе: верный, надежный он друг. И Сашка такой же: через неделю приехал и весь отпуск работал. По вечерам соседские мужики помогали. За месяц дом готов был – даже печь сложили. Андрей вроде мастера был, а ребята в подручных у него. Славка все скоморошничал: «На Полюсе жить – не у мамки за пазухой быть. Он научит и блины печь, и недругов сечь».
В работе Андрей немного оттаивал душой, особенно когда повозится с Мишуткой Славкиным. Только вот глаза... Такая тоска в них, что лучше и не заглядывать туда. Как-то раз Славка сказал: «Баба Катя, говорят, что Татьяна замуж за офицера выходит?» Все оборвалось внутри: вот, думаю, почему Андрей такой смурной. В тот же день уехала в город. Встретила там Иринку Иванову, спрашиваю: за кого это Татьяна замуж выходит? А она смеется: «Хотела за своего брата сосватать, да ее, монашку, разве утолчешь? Уехал братец мой расстроенный – понравилась она ему». Успокоилась я. Рассказала Славке, а он Андрею. У Саши кончился отпуск, и он уехал, а с ним и Андрей. Полмесяца его не было, потом дома недельку побыл и улетел. Перед отъездом все наказывал: «Следи за Аленкиным домом: зимой протапливай, чтобы не промерз, не замок».
Следующим летом Саша с семьей весь отпуск жили в этом доме, потом каждую весну приезжали. В этом году тоже жду. А Андрей, как приедет, так все что – то строгает, пилит, рисует, выжигает. Там, внутри дома, как музей. Вот только те два портрета туда не переносит. – Катерина замолчала, подошла к песочнице, взяла Аленку за руку и пошла с ней к своему дому.
На второй день Татьяна опять работала в поле. Работала с большим удовольствием, не замечая усталости. К вечеру на их делянку приехал председатель колхоза, подошел к ней.
– Здравствуйте, Татьяна Николаевна! С приездом вас. Как работается?
– Спасибо, хорошо, легко работается, – улыбнулась Татьяна, поправляя косынку и смахивая пот со лба.
– Так это же прекрасно! Легко работается, когда на душе радость. А я к вам с просьбой великой. Экономист у меня на сессии, через месяц будет, а главного в больницу с приступом положили. Что – то серьезное с почками: предлагают операцию делать. Я слышал – вы экономический институт закончили. Вы бы немного поработали за них. Я понимаю: отпуск – есть отпуск, да у меня запарка, выручайте.
– Да не в отпуске дело, Виктор Петрович. Просто я давно с цифрами не работала. А за это время столько нового в отчетности.
– Татьяна Николаевна, голубушка, да вы хотя бы оперативную отчетность сделали. Я с девочками из Агропрома договорюсь, они подскажут, что надо.
– Хорошо, я приду завтра.
– Вот и прекрасно. Значит, до завтра, – директор попрощался. Утром Татьяна пошла в контору. Старалась вникнуть в отчетность, отвечала на телефонные звонки, передавала сводки. За работой не заметила, как пролетел день, и солнце пошло на закат. Последние красные лучи пробились сквозь листву и осветили окно, напоминая, что пора и уходить.
Пришла домой, а там пусто. Она через калитку прошла к Аленкиному дому. Там в беседке сидели тетя Катя и молодые мужчина и женщина. В песочнице играли Аленка, мальчик постарше ее и маленькая девочка. Катерина поспешила навстречу Татьяне.
– Ой, дочка, что – то ты задержалась на «легкой – то» работе? Мы уж ждали, ждали тебя. Познакомься вот – Саша с Наташей приехали, а это их детки играют – Алеша с Олей.
Татьяна не успела произнести и слова, как в калитку вошел Славка.
- Привет дачникам! Ну, как, завтра по грибы, по ягоды пойдете?
- Какое там, – заговорила своим певучим голосом Наташа, – Петрович заходил, просил Сашу помочь в мастерских, опять его на машину сажает, а меня в контору заарканил, Тане в помощницы.
– Значит, и до тебя добрался – силен Петрович! – Славка засмеялся.
– Саша с Алешкой рыбы наловили, пойдемте к столу, а то, наверное, проголодались. – Наташа подошла к Татьяне, обняла ее за плечи, как давнюю свою подругу, и повела к дому Катерины.
Татьяна сразу почувствовала расположение к ней: как – то очень легко было. А Наташа чувствовала себя полноправной хозяйкой в доме: быстро накрыла на стол, успела покормить ребят. Все у нее ладилось, как бы само собой получалось. Она зачем – то вышла на крыльцо, но вернулась, посмотрела на Сашу, и он сразу вышел. Там послышался его голос:
– Нет, так не пойдет, среди моих друзей трусов не было.