Тетя Галя, моложавая симпатичная некрашеная пенсионерка, уже точно не помнила, откуда взялся на ее дачном участке маньчжурский орех: то ли кто-то подарил ее маме, то ли был выписан по почте. А вымахало это дерево метров на десять а то и выше, кудрявое, с богатой широкой кроной. Видать, наших холодных русских зим не боялось…
Орехи были немного мельче грецких, но потверже, а по вкусу такие же. Хватало их на всех: и дети, и племянники, иногда наезжавшие на дачу в конце лета, когда все созревало, набирали их и потом всю зиму грызли, а сама тетя Галя специальными щипчиками- щелкунчиками их колола.
На участке, хотя поблизости простиралось большое болото, от этого дерева, несмотря на его тень, шел какой-то мягкий благостный свет и все хорошо росло и не знало всяких садовых болезней, которые прямо-таки уничтожали все на других участках.
Но с некоторых пор взъелась на него соседка по участку, Анна Ивановна Тюлькина. Муж ее был ответственным чиновником на железной дороге, дачный поселок тоже был от этого ведомства – вот она и позволяла себе возникать и выступать на садовых собраниях, да и так, вообще.
- Николавна! – как-то прокричала она недовольно звонким голосом со своего участка. – Ваше дерево заслоняет весь наш с Василием Никитичем участок. Ничего не произрастает из-за него…ни клубника, ни гортензия. Я вот на собрании скажу, зачем вы так близко посадили к нам… Ваш орех уже влез на наш участок!
- Пять метров, Анна Ивановна. Как положено… – откликнулась тетя Галя.
- Ох! Уж не говорите… Он наполовину на нашем участке!
- Ну а что я могу сделать?
- Как что?! Спилите его! Он же и ваше все закрывает. А растениям и цветам солнце нужно.
Тетя Галя покивала ей головой, как бы соглашаясь, а сама подумала, что обойдется, как и раньше: поостынет Нюрка – из своих же, простых, до замужества в столовой официанткой работала – да и забудет.
Но Нюрка, то бишь Анна Ивановна, на этот раз нацелилась на орех намертво. И на очередном собрании дачников, вся вспотевшая, выступила.
- А некоторые граждане, между прочим, – заявила она, в упор глядя на Галину Николаевну, – заслоняют своими деревьями наш с Василием Никитичем участок. Ничего из-за них не растет!
- Как так! – откликнулся тут же, видно подготовленный, председатель дачного кооператива Петро Яремчук, осуждающе уставившись своими голубыми «пречестными» глазами на Галину. – Не положено… Дерево надо спилить. Сами не можете… – мы поможем.
Решение внесли в протокол собрания – и уже в следующий понедельник на участок к Галине явился с пилой необычно деловой Мишка Хавин, подсобный рабочий, прозванный Халява и, вихляя руками, гнусаво заявил:
- Ну что, Галина! Приготовила?
- Что приготовила? – не поняла она.
- Ну, это самое… – щелкнул он себя по горлу, – бутылочку.
- Приготовила, –вдруг заплакала Галина.
- Ха…что, бутылку тебе так жалко? – удивился, уставившись на нее, Халява.
Тут Галина еще сильней заплакала:
- Мне дерево жалко, пропащий ты человек, – оно же живое…
- Чу… Какое там живое? Я их каждую неделю п-пилю.
- Не понимаешь ты…не понимаешь, а я вот прочитала, что деревья все чувствуют, как человек. Только говорить и ходить не умеют.
- Ну, т-тетка, ты скажешь! – почесал свою кудлатую репу Халява и направился к ореху…
Дерева не стало, и как-то сразу осиротела дача Галины: и свет стал не тот, и сам воздух.
На следующий год накатились на картошку и ягодники болезни. Ни малины, ни крыжовника, даже черной смородины не уродилось. Все пожухло и захирело. На соседнем участке, у Нюрки, с которой Галина после того собрания не разговаривала, то же самое. Кора яблонь покрылась как будто лишайником, на ветках ни одного яблочка. Даже цветы сморщились, неохотно цвели, хотя Нюрка их нещадно поливала.
А осенью сама Нюрка вдруг явилась к ней на ее Ангела с коробкой дорогих иностранных конфет и стала просить прощения за орех. Делать нечего: День Ангела – и Галина по простоте душевной пошла ставить чай.
Прихлебывая чай из блюдечка, Нюрка, разомлев, призналась:
- По правде сказать, Василий Иванович сказывал, что все эти болячки на растениях, оттого что спилили твой орех, Галина. Он излучал, говорит, какие-то там хинтоциды…которые убивают этих вредителей. А я, дура, ничего же не знала тогда… Может, ростки остались?
Женщины пошли смотреть, но ростков под пеньком не было –
Халява все вытоптал. Они повздыхали, поохали, но зато уж и проговорили до самого вечера, выпив не одну чашку чая.
- Может, химии тебе дать, Галина? Я вот у себя побрызгала – лучше стало, – прощаясь, сказала Нюрка.
- Нет. Никогда не пользовалась и не буду, – отрезала Галина.
Жизнь дачная пошла своим чередом. Сезон кончался, надо было вскопать, собрать, увезти в город – домой… Без этой работы – сидеть в городе в своей одинокой квартирке – скворечнике – Галина не могла. И почти каждый день, как распогодится, спешила на свой участок, А он в ответ за ее труды кормил ее, хоть и небогато, но зато чистыми продуктами, без химии. Может, поэтому она так выглядела: в свои шестьдесят – прями-таки на сорок пять.
На следующий год, весной, перекапывала она грядку под картошку и взгляд ее нечаянно упал на свежий твердый побег, оказавшийся под лопатой и тянущийся от Нюркиного забора. Она встрепенулась вся и с трудом остановила уже на взмахе лопату, готовую срезать его. Мгновение – и ее осенило, что это – побег ее маньчжурского ореха. И вместо того, чтобы копать дальше, она, отбросив лопату и присев на корточки, разглядывала это чудо, боясь к нему прикоснуться.
- Ах ты, моя радость, – приговаривала она. – Отбежал подальше от забора Нюркиного. Здесь тебя никто не тронет… Здесь я буду за тобой так ухаживать…
И она потихоньку, с великими предосторожностями, окопала и огородила побег, чтобы его никто и ничто случайно не повредило.