- Привет!
Когда поднимаешь глаза, их нестерпимо слепит солнце, просвечивающее сквозь ажурную листву деревьев. Лето, полдень, плохо видно против света.
- Здрассьте.
- Можно присесть?
- Конечно! – я не двигаюсь.
Я сижу стратегически правильно, точно посередине скамейки, руки закинуты на спинку, так чтобы сесть рядом было просто невозможно. Но он все-таки сел, неудобно, на самый край, вполоборота.
- Что нового?
- Ничего.
- Как дела?
- Никак.
Солнце слепит глаза, они слезятся. Я сижу свободно, вытянув ноги, наслаждаясь солнцем и прислушиваясь к гомону птиц. Прекрасный легкий день, июль, макушка лета.
- Зачем ты так? Я просто хотел быть счастливым!
- Стал?
- Да!
Солнце неожиданно выскочило из-за туч, обрушив вниз всю свою сокрушительную мощь. Сразу стало жарко, горло пересохло. Вот зачем я пошла сегодня на бульвар? Ведь рядом отличный тенистый сквер, с фонтаном. Как хочется пить, мысли путаются, так хочется воды. Чистая прохладная вода, погрузиться в нее, пить и плыть по течению. Всегда, вечно, как старый сухой лист. Голова раскалывается и нестерпимо жарко. Наверное, солнечный удар. Что делают, когда солнечный удар? Надо много пить, воды, прохладной чистой воды, а, да, про это я уже думала. Нет, что-то еще. Солнце! Надо уйти от солнца! От этого моего личного глупого солнца, неловко сидящего на скамейке, боязливо поджав свои длинные тонкие лучики, которые когда-то жарко обнимали меня всю целиком, переплавляя время в блаженство. Я чувствую обжигающий жаркий поцелуй в самую макушку, кружащий голову, отнимающий разум и волю. И, как когда-то, я таю под этой горячей волной и не могу сопротивляться, не могу пошевелиться.
Глаза слезятся, слепнут, надо надеть очки, но руки совсем не слушаются. Ноги тоже не слушаются, встать не получается. Только жара, жажда и путающиеся мысли. Это определенно солнечный удар, мне нужна помощь, но я не могу произнести ни звука.
Мы были вместе каждую из нашего миллиона минут, мы чувствовали друг друга на расстоянии, мы понимали друг друга без слов. Но сейчас, отвернувшись в свое новое счастье, он не слышит моей боли. Пожимает плечами на мое молчание, встает и уходит, отказывая мне во всем, даже в праве на жизнь.