27
На пересыльных пунктах, где собиралось большое количество дембелей, приходилось беспокоиться о месте, где ты должен будешь ночевать, не прозевать приём пищи, слушать объявления о последующих передвижениях,чтение списков, строиться на досмотр, знать, в какой группе ты находишься, и не дай бог тебе отстать от неё. Конечно же, на второй или третий день, мы окончательно растерялись с сослуживцами со своего полка - кто-то убыл раньше на следующую пересылку, кто-то ещё томился на предыдущей. На каждой пересылке нас досматривали, на жаргоне это звучало -"шмон". Нас строили, как правило, в одну шеренгу, на землю, перед собой мы ставили чемоданы и открывали их. Несколько офицеров ходили вдоль шеренги, окидывали взглядом внешний вид дембеля, затем лезли в чемодан, переворачивали все вещи, если находили что-то запрещённое, выкладывали тут же на траву. А выкладывать порой было что: помню у кого-то конфисковали фашистский десантный нож со свастикой на рукоятке, нередко попадались и фашистские ордена и кресты, но по большей части преобладали вещи западного происхождения, свидетельствующие о "несчастной, загнивающей жизни капиталистического общества." Здесь было всё, начиная от рекламных журналов, заканчивая презервативами и порнографией. У меня в чемодане таких вещей не было,исключение составляли два красивых лакированных женских кошелька, с девушками на лицевой части, которые при некотором изменении угла обнажались, и вновь одевались. Эти кошельки я приобрёл у тех польских коммерсантов, которым мы спихнули проволоку. Вначале я переживал, думая, что у меня отнимут эти кошельки, но на каждой пересылке, где изымалось большое количество порнографии, на мои невинные эротические кошельки никто не обращал внимания, и я успокоился.
И вот, по прошествии какого-то количества дней, я прибыл на последнюю пересылку, с которой счастливые дембеля отправлялись на военный аэродром. Здесь я нос к носу столкнулся с Щепой, то есть с Костей Щепиным, с которым мы расстались ещё на первой пересылке, так как их группа убыла раньше нас. Мы искренне обрадовались друг другу. Вдруг Щепа, хлопнул меня по плечу со словами - Серёга, ты мне друг? Я немного опешил, но зная Щепу, понял, что последует какая-то просьба, от которой я не смогу отказаться. - Ладно, не надо церемоний, говори, что тебе надо, изверг, - прервал я заход Щепы издалека. Оказалось, что он с земляками из Магнитогорска, ещё на первой пересылке сложили в один чемодан все запрещённые предметы, главную ценность которых составляли пластинки с зарубежными хитами, которые запрещены в Советском Союзе. Перед досмотром, они менялись чемоданом с кем-нибудь, у кого досмотр был ещё впереди, а потом, после досмотра, незаметно вновь менялись чемоданами, и так из пересылки в пересылку. Теперь наступил самый сложный момент, так как это была последняя пересылка, дальше аэродром и самолёт, и ошибиться было нельзя. - Ну, что, Серёга, поможешь? - спросил в заключении Щепа. - Костя, я тебя понял, но я так же понял и то, что если обмен не удастся, то мой чемодан улетит с тобой в Магнитогорск? - У тебя же есть мой адрес, а у меня твой. В любом случае, твой чемодан я отправлю на твой адрес. Своих то вещей я не лишусь, они у меня раскиданы по чемоданам земляков. Не переживай, всё получится, мы это проделывали несколько раз, и всё проходило удачно, - успокоил меня Щепа. Дальше последовал подробный инструктаж, что и как мне необходимо было сделать. - Ты встанешь за палатками с чемоданом, мы после досмотра будем проходить мимо них. Тебе надо будет сделать несколько шагов вперёд, передать чемодан и взять свой. - А не подозрительно ли будет моё шатание с чемоданом возле палаток? - усомнился я. - А ты не шатайся, поставь чемодан, сядь на него и покуривай, сам убедишься - никто не подойдёт. - Ладно, уговорил, - согласился я, - И чего я ввязываюсь в твои авантюры, ума не приложу? Я отдал Щепе свой чемодан, мысленно попрощавшись с ним, взял тяжеленный чемодан с контрабандой и потащился за палатки. Я поставил чемодан между двух палаток, уселся на него и закурил. Мимо постоянно сновали военнослужащие, офицеры, но на меня и правда никто не обращал внимания. За это время я скурил чуть ли не пол пачки сигарет, от которых меня уже стало подташнивать. Закончился досмотр и колонна потянулась в мою сторону. Я в напряжении всматривался, выискивая Щепу. Колонна поравнялась со мной, и вот из неё выскочил Щепа, мы быстро обменялись чемоданами, успев пожать друг другу руки...и в этот момент, чья-то рука легла мне на плечо. - А вы, что здесь делаете, товарищ сержант? - спросил меня неизвестно откуда взявшийся пожилой прапорщик. - Да вот, сослуживца увидел, попрощался, - незаметно переводя дух, ответил я. - А почему вы здесь находитесь с чемоданом? - не отставал прапорщик, - вы должны до распоряжения находиться со своими вещами вон там, возле первого ряда палаток. А ну-ка, откройте чемодан, - потребовал он. Я со спокойной душой открыл чемодан. - Смотри, сколько угодно, - думал я про себя. Прапорщик окинул содержимое чемодана взглядом,разрешил закрыть и отправил меня к первому ряду палаток.
И вот на следующий день мы построились для последнего досмотра, после которого наша колонна зашагала в сторону аэродрома. В памяти чётко всплыла картина полуторагодовалой давности, когда мы, только что прилетевшие из Союза шли по бетонке аэродрома, а навстречу двигалась колонна счастливых дембелей. Всё повторилось с максимальной точностью, мы так же поравнялись с колонной вновь прибывших военнослужащих, которые с завистью смотрели на нас, а из нашей улюлюкающей оравы раздавались те же выкрики, что и полтора года назад, которые были предназначены для нас. Я не кричал, и не размахивал руками, я не разделял всеобщей эйфории ребят, не потому, что был с ними не солидарен, или не согласен, просто мне почему-то было немного грустно. Грустно от того, что закончился один из фрагментов моей жизни, который длился долгих два года, за эти два года произошло очень многое в моей жизни, я чувствовал разницу между собой, тем, который прибыл в учебку, коротко стриженным, с торчащими ушами, в мешковато сидящей форме, и нынешним, повзрослевшим, уверенным в себе молодом человеке.
Эпилог
Весна в самом разгаре. Перезимовавшие тополя вновь покрылись молодой, пахучей листвой, недавно ещё бурлящие в стоках ручьи закончили свой бег, а солнце всё сильнее пригревает крыши и чёрные от недавней влаги тротуары. Я, студент последнего курса института, вышел из общаги и направился в магазин, на ходу решая дилемму - что выгодней с экономической точки зрения - батон и кефир, или же килограмм картошки и студень, именуемый среди студентов "собачьей радостью". Выходило, по цене, почти одинаково, но картошку надо ещё сварить, а кефир с батоном, хотя и менее сытные продукты, зато быстро употребляемые.
Вдруг впереди, в конце абсолютно пустынной улицы, показался силуэт высокого человека, в военной форме, с так знакомо надвинутым козырьком фуражки на глаза. Человек шёл в мою сторону, и по мере его приближения, росла моя уверенность - это он, мой комбат, лейтенант Кольчевский, возникший оттуда из моего армейского прошлого. Но как он мог оказаться здесь, в далёком городе, далеко от столицы? Хотя в городе находился штаб армии, и вполне объяснимо появление здесь моего бывшего комбата. Всё это пронеслось в моём мозгу, пока мы шли навстречу друг другу. Не доходя пару метров, я окончательно удостоверился, что это был комбат, но теперь его погоны украшали четыре звёздочки. Я сделал шаг по направлению к комбату, перегораживая ему путь. Комбат в замешательстве приостановился, издав возглас недоумения. - Здравствуйте, комбат, - произнёс я, намеренно не называя его нынешнее звание. - Ты кто? - комбат явно не узнал меня. - Неужели не вспомнили? - удивился я, - Риза, Цайтхайн, вам о чём -нибудь говорит? -Ну служил я там. Как я понимаю, ты служил там тоже, но я всех не упомню, вас было много. Я был в некотором замешательстве, мне казалось, что по прошествии каких-то пяти лет, я не сильно изменился, чтобы было трудно вспомнить и узнать меня. Я не понимал, зачем я продолжаю этот разговор, пытаясь навязать комбату свою персону, ведь у нас обоих было взаимное чувство антипатии друг к другу, но я уже не мог остановиться и продолжал настойчиво освежать память комбата. Когда я назвал свою фамилию, город Кунгур и напомнил случай с вином, в глазах Кольчевского мелькнуло замешательство, он как-то внимательно глянул на меня, потом, пожал плечами и сказал, что к сожалению ничего не помнит. Потом он сделал шаг в сторону, намереваясь обойти меня, я не препятствовал. Мы разошлись, намереваясь продолжить каждый свой путь, и вдруг комбат обернулся и произнёс фразу - А никакой телефонограммы не было...