Маша жила у бабушки, в Доме врачей — так называли трёхэтажный домик в немецком стиле, с тихим двориком и огромными деревьями, росшими и как-то хаотично расположенными на его территории. Бабушка у Маши была важная «птица» в городке — главный педиатр в детской поликлинике. А за дедушкой каждое утро приезжала машина и везла его на работу, он служил главным экономистом на местном металлургическом заводе.
Это воскресное утро начиналось как обычно. В то время, когда бабушка хлопотала на кухне – месила тесто, варила кашу на завтрак, Маша бегала, прыгала, потом каталась на трёхколёсном велосипеде по огромному коридору необъятной квартиры, что-то щебетала и пела.
Поставив велосипед в угол, она залезла на кровать к спящему дедушке и завязала на его голове красный бантик. Потом дедушка встал и, проходя мимо зеркала в коридоре, краем глаза заметил нечто яркое на своей голове, на его лице появилась полуулыбка-полублаженство, бант полетел на телефонную книжку, а Машка повисла на его ноге: «Деда, ну зачем ты снял бантик, ты такой красивый был в бантике, деда…».
После завтрака дедушка сел за газеты, а бабушка тщательно начала расчёсывать волосы Маши, так сильно стягивая их на затылке, что Маше казалось, что кожа на лице вот-вот лопнет…. Потом медленно начала заплетать ей крепкую толстую косу.
— Аааааааа, — кричала девчушка,— ну, больно же, бабуся!
— Потерпи-потерпи, Машенька, надо же узелок расчесать! Вот какая у нас косичка получилась — чудо, а не косичка! Деда, смотри какая косичка!— говорила бабушка, целуя в макушку внучку и наблюдая, как дедушка машинально кивает головой, углубившись в чтение.— Ну…, вот и готово.
Маша подбежала к зеркалу и посмотрела на то, что получилось…
— Бабушка-а-а-а-а!
— Что, мой ангел?
— А мама придёт сегодня?
— Нет. Ты же знаешь, что сегодня – воскресенье…, — сказала она, посмотрев на деда и встретившись с ним глазами.
— А когда?
— Ой, смотри пироги подошли!
Тесто поднялось и натянуло полотенце, которым Вера Андреевна всегда накрывала кастрюлю с тестом.
— Ну, когда мама придёт, бабусечка?
— Как всегда, после работы в понедельник…, а потом — во вторник, среду…, аж до субботы будет приходить, — продолжала бабушка, с каждым словом нажимая на тесто, чтобы оно осело, — ну, ты же знаешь, мой ангел…
Она посмотрела внимательно на девочку: Маша, поджав пухленькие губки и обидно наклонив голову, доставала из картонной кукольной кроватки любимую игрушку — ежика с пышной рыжей шевелюрой и чёрным острым носом.
— Поиграй-поиграй, а потом я отпущу тебя погулять, но со двора — ни ногой!
У няни Шуры — простой доброй девушки из деревни, которую два года назад наняли для Маши, сегодня был выходной, и бабушка отпускала по воскресеньям Машу одну во двор, правда постоянно дёргалась — бегала на балкон или смотрела в окно — проверяла на месте ли ребёнок, двор был тихий и хорошо просматривался.
Одевая синий бархатный сюртучок на ежика, девочка приговаривала:
— Егор Иванович, скорей одевайся…, а тесто стало толстеньким как животик у мамочки…
Мама была беременна вторым ребёнком и жила со своим вторым мужем в новой квартире на Центральной улице.
Год назад красивый литовец, приехавший в маленький городок писать диссертацию по металлообработке и устроившийся временно поработать в конструкторское бюро на завод, влюбился в инженера Лизоньку. Красавица Лиза совсем не казалась провинциальной девушкой, порода и благородство чувствовались в её чертах лица — правильных и удивительно органичных, в её осанке, походке, речи... Несмотря на 23-летний возраст, Лиза уже успела родить Машу, развестись со своим первым мужем и закончить институт. Свадьбу с Петрасом сыграли в Вильнюсе. Свекровь была откровенно расстроена выбором сына: девушка-то русская, «разведёнка", да ещё и с четырёхлетним ребёнком…
Маша, выйдя во двор, сразу увидела Натку — свою ровесницу, которая приехала из Москвы погостить к своей бабушке, которая тоже работала врачом, правда, уже — терапевтом в городской больнице. Натка уже рассказала трём старушкам, сидящим на лавочках за крепким деревянным столиком около огромных берёз, про свою жизнь в Москве, отвечая на их расспросы про папу-маму-сестричку-квартиру-дачу, потом слонялась по двору в ожидании, что кто-нибудь из ребят выйдет погулять. Она совсем уже было заскучала, но, увидев Машу, выходящую из подъезда, страшно обрадовалась.
— Маша, никуда со двора! Поняла меня? — кричала бабушка с балкона.
— Хорошо, — вторила Маша.
— Ой, Маша, какой ёжик, какой носик смешной, — пропела Натка.
— Это не ёжик, это ёж! Разве, Натка, ты не видишь, что он большой?! Его зовут Егор Иванович, мне мама его подарила, — отвечала Маша, крепко прижимая игрушку к груди.
— А что Егор Иванович сейчас будет делать?
— Егор Иванович уходит.
— Куда?
— К маме.
—А тебе бабушка что сказала?!
— А он всё равно уходит…
— Ну, вот, какая же ты, Маша…
Но Маша уже не слушала Натку, она смело шла со двора. Перешла улицу, пересекла маленький запущенный парк, посреди которого стоял неработающий фонтан с нелепой от разрушения скульптурой греческого бога. Потом ещё перешла одну улицу, остановилась перед обшарпанной высокой аркой, пригладила рыжий непослушный чубчик ежика, и нырнула в эту арку-переход в другой, совсем иной мир, и яркое солнышко, выглянувшее неожиданно из-за облаков, протянуло свои лучи, чтобы малышка могла идти по ним вверх, всё выше и выше… И вот он, стоит на пригорке — дом…, жёлтый, как цыплёнок, выглядывающий из зелёной травки, — густые кроны деревьев открывали только верхний его уголок.
Девочка вошла в подъезд, поднялась на четвёртый этаж….
— Звони, Егор Иванович! — сказала Маша, высоко над головой удерживая игрушку и пытаясь достать и оживить кнопку звонка, но эта загадочная кнопка молчала. Тогда, запихнув кудрявого ежика под мышку, она начала неуклюже колотить кулачками в дверь. — Дверка, откройся, — но дверь была крепкой и неподвижной.
Маша повернулась к двери спиной, поправила синий сюртучок ежа, и начала отчаянно стучать правой ногой по немой деревяшке. Вдруг дверь резко распахнулась, и девочка от неожиданности чуть не упала, выронив игрушку, которая полетела вниз по лестнице. Она хотела было броситься к ней, но повернулась и увидела глаза маминого мужа, Петраса.
— Мамы дома нет, — медленно, будто по слогам, сказал раздражённо Петрас, помолчал немного, двигая желваками, и захлопнул перед Машиным носом дверь.
Девочка поджала губки, которые сразу начали дрожать... Медленно спустилась вниз по лестнице, подняла ежика и неожиданно успокоилась.
— Не плачь, Егор Иванович, здесь посидим, подождём мамочку.
Она села на лестницу, положив голову на коленки и зажимая где-то под подбородком игрушку…
— Маша! Маааа-ша-ааа! — кричала с балкона Вера Андреевна, — Ната, ты не видела Машу?
— Они с Егорованычем к маме ушли…
— Ох, какая же я ворона, какая же ворона, не надо было затевать пироги, не надо! — причитала бабушка, выбегая из подъезда.
Бабушка, запыхавшись от быстрой ходьбы и поднимаясь к квартире дочери, увидела на лестнице внучку.
Маша мирно спала, улыбаясь во сне и держа за ногу ежика, обречённо висевшего вниз головой …