Автор: Александр Нестеренко.
Закончено: 30.08.2013
317-19.
Ты проворачиваешь ручку двери, чтобы преодолеть этот последний рубеж, и падаешь навзничь.
Ты исчезаешь мгновенно.
И возникаешь вновь.
Уже в который раз я слышал тихий чавкающий звук, доносящийся с нижнего этажа. Звук этот разносился по всему зданию каких-то пару секунд, примерно раз в несколько минут, словно там, внизу, из комнаты в комнату сновал старик, и некультурным образом пережевывал некий продукт.
Мне до конца хотелось верить, что то, что ходило там, внизу, и периодически бросало тень на лестницу, перед которой я сидел, - именно человек. По тени, по этому мрачному куску, вырванному из области света, определить неизвестного было никак невозможно. Все, что я мог делать, это слушать.
И ждать.
Той минуты, когда рука моя крепко сожмет фонарь, и страх на секунду отступит. И эту секунду я использую обязательно, чтобы сделать первый шаг, после которого остановиться уже будет невозможно – придется спуститься вниз и встретится с неизвестным.
Внизу что-то щелкнуло. Переключатель?
Снова чавканье.
Взор моих воспаленных от недосыпа и переутомления глаз был направлен на лестницу. Я стоял спиной к окну, наспех забитому досками, в щелях между которыми витала открытая ночь. Видимо, прежние хозяева этого дома ужасно торопились.
Они спешили убраться отсюда подальше. Но, судя по всему, это удалось не всем. Кто-то еще остался. И ходил там.
Внизу.
Лестница представляла собой нечто длинное и ужасно старое, с толстыми досками-ступенями и криво сделанными перилами. Ходить по ней человеку, желающему остаться незамеченным, значило стопроцентно выдать себя. Из-за отсутствия света я мог видеть только пару ступеней внизу, то есть первых, и несколько последних. Область середины же оставалась для меня невидимой. Она тонула в темноте, не внушая уверенности в безопасности перехода.
Или, может быть, середина вовсе отсутствовала, и неизвестное теперь вынуждено было томиться внизу, не в силах перебраться наверх.
К чему?
Очень ли значимо это «что-то»?
...
Еда?
Вдруг внизу что-то громко и отчетливо проскрипело. Наверняка петли двери, старые и проржавелые. Неизвестное сделало пару шагов, пару громких, отчетливых шагов, словно кто-то опустил туфельный каблук на холодный камень. Цок-цок.
И остановилось.
Громкий вздох, казалось, не без помощи легких туберкулезника. До ушей донесся свист на выдохе.
Цок-цок.
Цок.
На лестницу снова упала тень и в ту же секунду исчезла, заставив меня поморщиться. Я сел на колени и как следует сжал фонарь, чтобы в случае какой-либо неожиданности не упустить его из рук.
Мое воображение уже не раз рисовало картину. Когда фонарь падает вниз, громко ударяясь о ступени. Он летит и летит, ударяется о пол внизу и в то же мгновение в мое лицо впивается огромное нечто, похожее на миногу человеческих размеров. Пастью своей, на каждом сантиметре которой белеет острый зуб, оно полностью поглощает мою голову, а ее хвост несколькими смертельными кольцами обвивает мое туловище.
И прежде чем утонуть в вечной темноте, я слышу звук ломающихся ребер, чувствую, как некоторые из них протыкают мою плоть изнутри, царапая тело огромного врага, смешивая мою темную кровь с той защитной слизью, которой покрыто все его тело.
И этот чавкающий звук, слышимый мною в последний раз. Своим огромным ртом это существо обсасывает мое лицо, сдирая кожу, втягивая глаза и по одному выдавливая крепкие зубы из превращенных в кровавую кашу десен.
Я почувствовал, как ужас, необъяснимый ужас покрыл каждый миллиметр тела и застыл на уровне желудка. Ноги и руки сковало специфическое, словно мурашки по коже, ощущение, имя которому – страх.
Теперь я слышал собственное дыхание. Громкое и частое. Я не мог оставаться спокойным долгое время и иногда такие приступы случались. И каждый раз через пелену смешанных мыслей, ни одна из которых не несла для моей ситуации ничего полезного, прорывалась только одна – а что если оно услышит?
Услышит и, если мне повезет, я успею хоть мельком увидеть своего врага.
Окно затряслось от сильного порыва ветра. Доски, стучащие друг об друга, в первую секунду показались мне зловещим рычанием хозяина дома, но, обернувшись и с ужасом уставившись на источник шума, я понял, что в эту секунду смерть меня не поглотит. Может быть, чуть позже. Может быть, в старости.
Скорее всего – никогда.
Ветер ударил снова. Я вздрогнул и опять обернулся. В воздухе медленно растекалась отвергнутая старинными досками пыль. Даже в таком мраке песчинки было видно благодаря свету луны, прорывающемуся сквозь щели.
В воздухе запахло дождем. Приятный и успокаивающий запах свежести распространялся по всей комнате, и я вдыхал его все чаще и чаще, с каждым вдохом ощущая приятный холодок, овладевающий каждым сантиметром души. Пронизывающий. Расслабляющий.
Шаги возобновились, на этот раз более уверенно. И дыхание. Легкий свист приближался, все стремительнее и стремительнее, к той самой лестнице, у которой на коленях сидел я. Испуганный, в изодранной одежде и фонарем в руке, который, в случае чего, являлся бы также и моим оружием. Прерывистый шаг превратился в более уверенное и быстрое передвижение, словно у неизвестного имелось несколько ног, которые легкой и звучной дробью опускались на крепкий пол.
Половицы внизу скрипнули. И снова. И снова.
Ииииииип!
Вдруг все затихло. Хозяин дома явно прислушивался и, видимо, даже затаил дыхание. Или нет?
Ииииип!
Еще шаг.
Ииииип!
Оно уже ступило на лестницу?!
Иииип!
Шаги учащались. Я чувствовал, как лестница начала медленно вибрировать от движения неизвестного. Старая пыль поднялась в воздух тысячами песчинок.
Иииииииип! Ииииииип!
Тело мое самовольно попятилось назад, к углу комнаты, к которой примыкала лестница. Последние ступени, освещаемые слабым лунным светом, исчезли с обзора, сменившись дверным проемом.
Снова чавканье и свист. Вот он уже совсем близко, я уже слышу клокотание чего-то твердого и неприятного в легких этого создания. Оно остановилось на лестнице, словно ленясь идти дальше. И дышало. Так тяжело и интенсивно, что даже воздух, казалось, пропитался запахам плесени и гнили, который веками таился в недрах существа. Но это не самое ужасное. Более сокрушительным было то, что я понял. То, что стояло неподалеку – не человек. Оно не могло быть человеком. Слишком много шагов. Слишком сложное дыхание, то свистящее, то едва слышное, то чуть рычащее. Пальцы обхватили фонарь покрепче, я сжался в комок, боясь лишний раз вздохнуть. Даже простое моргание, казалось, могло меня выдать. Руки и ноги, дрожащие, образовали своеобразную клетку для моего туловища и головы. Я больше не смотрел на дверной проем. Голова опущена, и единственное, что могло уведомить меня об опасности - уши, которые улавливали малейший звук, малейший скрип. Малейшее отклонение в дыхании неизвестного, коих было много за те ужасные несколько минут, пока мы – я и мой временный сосед по этажу, стояли по разные стороны от стены и слушали.
В воздухе повисло напряжение, долгое и тихое. Словно мы с моим неизвестным врагом стояли по разные стороны, нацелив друг на друга старинные пистоли, и ждали, когда пройдут те несколько секунд, после которых мы сможем спустить курок.
Громкий удар в окно. Предательский ветер и последовавший за ним грохот грома заставили меня еще больше сжаться.
Словно мальчишка, ожидающий наказания отца, я сидел в темном углу, закрыв уши руками, боясь слышать этот бешеный грохот, который издается от тяжелых шагов существа. Звук бьющих по дубовым ступеням ног-кувалд.
Бам-бам-бам! Лестница дрожит, и, кажется, вот-вот рухнет под тяжестью этой громады, зловещей и смертоносной.
Бам-бам! Сквозь этот грохот тарабанящих лап по ступеням можно расслышать рычание.
Бам-бам-бам!
И вот существо уже здесь. Оно осматривает комнату и видит тебя.
Оно в бешенстве.
Я вздрогнул, встряхнул головой, умоляя воображение перестать показывать мне эти ужасные картины, и посмотрел вперед.
Пусто.
Я не почувствовал холодного касания щупалец на руках, не учуял смердящий запах из пасти этого нечто.
Я облегченно выдохнул, когда знакомое чавканье раздалось из комнаты снизу. Существо снова было там, а я у лестницы. Ужасно скрипучей и старой.
Лестница. Мост между мной и...
Чем?
2.
Почему оно не поднялось дальше? Что же удержало его? Удар в окно? Или банальная лень?
Но ведь до моей комнаты оставалась всего пара шагов. Неужели оно тоже боялось?
Боялось незваного гостя, который никогда в жизни самовольно не пришел бы в этот ужасный дом.
Я снова встал на колени в проеме двери и посмотрел вниз. Лестница была также пуста, лишь пыль еще витала в воздухе. И запах. Ужасный запах.
Все затихло. Только ветер шумел за окном, иногда ударяя в окно, но на этот раз намного слабее. Постепенно запахи рассеивались, и я чувствовал только дождь. Приближающийся или прошедший, это меня не волновало.
Становилось прохладно. Тихо, словно мышь, я переместился под окно, где на меня не дул холодный ветерок, и затаился.
Чего я ждал? Наверное, той минуты, когда разум мой найдет причину, по которой мне придется спуститься вниз. Быть может, я сам себя обману и решу, что ничего плохого не случится, если я встречусь с неизвестным лицом к лицу. Может быть это просто человек, а все, что я слышал – всего лишь плод моего богатого воображения.
Может быть, я просто оказался здесь потому, что предыдущим вечером слегка перепил.
В любом случае, любопытство возьмет верх, и я ступлю на лестницу. Через час. Через сутки. Но я спущусь вниз, потому что другого выхода нет.
Никто бы не стал умирать от голода только потому, что ему «кажется», что якобы внизу есть что-то опасное.
Дыхание постепенно успокаивалось, стало тихо, так тихо, что захотелось спать. Уснуть и забыться, приятным сном, в комнате, наполненной свежим воздухом, пахнущей древесной пылью, теплой и в то же время приятно-прохладной. Я закрыл глаза, и на несколько секунд разум вырвался из реальности, ушел куда-то вдаль, и вернулся снова, заставив меня снова почувствовать себя узником четырех стен.
Убедить себя в безопасности спуска и последующих действий мне удалось лишь через несколько часов.
И за это время снизу не донеслось ни звука. Словно мой новый незнакомый давным-давно прознал человеческую психику. И теперь ему только и оставалось ждать нужного момента.
3.
В нос бил резкий запах пота. Мокрой ладонью я ухватился за деревянный угол стены и привстал, стараясь производить как можно меньше шума. Глубоко вдохнув и выдохнув, я высунул голову и посмотрел вниз, в любой момент ожидая увидеть перед собой ужасного вида морду, которая оскалиться в ухмылке. И это будет последним, что я увижу.
Пусто.
В комнате стало чуть светлее, и я смог увидеть, что ступени в середине лестницы на самом деле существовали, и на вид ничем не отличались от своих соседок. Видны были не все, но большая их часть, и это не могло не внушать надежды.
Чуть светлее. Неужели уже поднималось солнце?
Я подумал, что, может быть, все и вправду мне почудилось. Может быть это дыхание – просто дыхание, разве что немного отличающееся от здорового.
Может быть, я просто сошел с ума, а это галлюцинации. Последствия бурной пьянки, коих происходило все больше и больше. Когда ты становишься популярен, волей-неволей сворачиваешь, хоть немного, с пути «правильного» человека. Начинаешь пить. Иногда даже переставая при этом есть.
Вдруг в сознании что-то прояснилось, и я подумал, что эта минута, именно эта – уже происходила со мной. Что я точно также уже просыпался когда-то, точно также спускался вниз, точно также... что? Воспоминания обрывались. Но как такое может быть? Как я мог уже проходить этот путь когда-то?
Вера в достоверность этой догадки не сокрушалась до тех пор, пока я не понял, что это банальное дежавю. Такое с людьми бывает, это просто сбой в сознании. Просто нарушение мыслительного процесса. Ничего страшного. Ничего удивительного.
Хорошо.
Ладно.
Выдохни.
И иди.
Ступай медленно.
И тихо.
Словно ты заключенный, приговоренный на смертную казнь.
Тебя никто не толкает в спину. Иди сам.
Медленно и тихо.
И старайся дышать ровно.
Я ступил на первую ступень. Тишина. Никакого скрипа.
Пока что.
Вот нога уже на следующей.
Третья ступень.
Четвертая.
Не торопись. Некуда торопиться. Совсем некуда.
Я чувствовал дрожь. Не только в руках и ногах – дрожь внутри. В самых отдаленных уголках тела уже обживался страх. Каждая клетка вздрагивала ежесекундно. И дыхание отнюдь не стало спокойнее, когда пятая ступень скрипнула.
Я вдохнул громче, до предела забив легкие воздухом, затаил дыхание на секунду и шумно выдохнул, ощущая, как неровно воздух вышел наружу от этой панической, надоедливой дрожи.
Ничего страшного, иди дальше.
Шестая ступень скрипнула громче, и я сморщился. Пот лил из каждой поры тела, я словно слышал, как соленые капли падают на скрипучие ступени.
Кап-кап.
Кап.
Я дышал все интенсивнее.
Пока очередной мой вдох не превратился в громкий вскрик.
Пока седьмая ступень не исчезла под ногами.
Я резко качнулся и почувствовал, что нога, служащая опорой, соскользнула с шестой, существующей, ступени. Тело опустило, копчик столкнулся с углом крепкой поверхности, на которой некогда находилась дрожащая нога.
Где-то примерно на уровне моих глаз должна была находиться табличка «Внимание, гость! Убедительная просьба смотреть под ноги во избежание шага в пустоту». И подпись хозяина дома.
Я полетел вниз, вскинув руки, крича и медленно вникая в тот факт, что план по спуску провалился с потерями. Внезапно все доводы о безопасности операции стерлись, словно кто-то переместил ползунок туда-обратно, как на детской игрушке стирают рисунок.
Внизу, без сомнения, меня ждало оно.
Внизу меня ждала смерть.
И, что даже ужаснее, меня ждала боль.
Без сомнения.
Я рухнул на пол, и правую ногу пронзило, словно молнией, которая прошла по всему телу и ядерной бомбой ударила в мозг. В освещенной комнате было видно, что моя икра была проткнута насквозь куском дерева, словно специально оставленным тут. Возможно, это была седьмая ступень.
Позвоночник тоже не забыл напомнить о себе. Я резко поднялся от боли в ноге и тут же вынужден был лечь. Тупая боль прервала череду панических мыслей. Я потерял контроль. Я кричал и бился в ужасе, кашлял слюной и все сильнее, сильнее и сильнее бил руками по полу, словно желал оставить вмятины, горячие от гнева, затаившегося в моих ладонях. Казалось, стены вокруг сотрясались. Сотрясался воздух. Сотрясался весь дом. Вскоре крик сменился на хрип. С каждым истошным воплем в горле что-то неприятно резало, словно горе-лесорубы решили подпилить голосовые связки. Я катался туда-обратно, чувствуя иногда, как кусок дерева стучит по полу, как рана тянется и ноет, пульсирует и выделяет темную кровь, пропитывающую мои брюки и ботинки.
За смесью боли и гнева я не расслышал, как оно подошло.
Я ощутил на теле слабый холодок, совсем другого характера, нежели холод от температуры в комнате. Это был холод, исходящий от мертвеца.
Я понял, что Оно пришло.
Я замолк.
4.
Вокруг все похолодело. Внутри – тоже. Из моего рта мелкими клубками вырывался пар, и тонул, тонул, тонул в тускло освещенной комнате. Однако температура – самое меньшее, что могло меня волновать.
Потому что я смотрел в лицо ужасу. Хрип мой растворился в воздухе. В комнате теперь стояла абсолютная тишина, хотя еще минуту назад каждая крупица ощущала на себе мощь моего гневного крика.
Лицом к лицу я находился с самой смертью, объятой темнотой, без рук и ног. Оно было облачено в темную ткань, которая слегка развевалась, словно в комнате гулял ветер.
Лицо этого нечто отсутствовало вовсе. Скорее это был темный овал с двумя параллельными белыми полосами, расположенными перпендикулярно глазам. Последние были темны, как самая глубокая ночь в самой темной стране. Абсолютно однотонные, глаза эти выделялись из общего цвета какой-то особенно смертельной темнотой. Словно в них тонули души, сотни и сотни мрачных душ. Душ маньяков, убийц и насильников.
Под глазами отсутствовал нос, так что пустое пространство разделяло глаза с полосами и бурого цвета рот, на котором, казалось, еще осталась, спекшись ровной коркой, кровь умерших.
Я расслышал свист, теперь уже в непосредственной близости от себя. Звук, который я ни за что не хотел бы услышать. И тихое чавканье, тише, чем тогда, несколько часов назад.
Затем снова громкий щелчок.
И снова.
Щелк!
Словно существо это резко остановило те сотни поглощенных и уничтожаемых душ, в очередной раз решивших выбраться из-под темной вуали. Может оттого оно не стояло на месте, а витало в воздухе, отбиваясь от легких дуновений сквозняка?
Нечто все смотрело, смотрело, смотрело на меня, словно медленно считывало информацию. Я же от страха потерял дар речи, и, словно загипнотизированный, напрочь позабыл о боли. Нервные окончания будто впитали в себя холод и страх, окружающий меня, и решили не подавать голоса. Ни малейшего звука.
Существо повернулось и посмотрело на мою ногу. Из раны на несколько сантиметров торчал острый кусок дерева, пропитанный кровью. На самом верху острия был виден кусок плоти, почти слившийся с общим, багровым фоном дерева.
Оно снова повернулось ко мне и едва слышно вздохнуло. Губы зашевелились, но в комнате все также стояла тишина. Оно говорило, не испуская звуковых волн.
Однако вскоре я смог услышать...
Не голос, нет. Это существо не имело голоса. Я просто чувствовал, как кто-то со мной говорит. Оно пробралось в мой разум и теперь диктовало то, что я должен был усвоить, нежно, но стремительно распутывая клубок моих мыслей, пробираясь все глубже и, наконец, кровью вычерчивая слова на столпе моего сознания.
- Ты мертв, - продиктовало нечто, - но я снова приветствую тебя.
- Снова? - прохрипел я.
- В очередной раз, - пояснило оно.
Я не чувствовал паники. Не чувствовал страха. Не чувствовал ровным счетом ничего. Ни боли, ни обиды, ни жажды смерти.
Разве что потребность в понимании всего смысла своего нахождения тут.
Будто мне в кровь ввели специальный препарат, блокирующий любой страх.
Смерть говорила со мной, и я не боялся говорить с ней.
- И ты хочешь знать, - продолжило оно.
- Я скажу тебе. Снова. И ты будешь бежать. Бежать недолго, и тебе удастся, - запутанные, абсолютно не понимаемые мною слова, порождающие еще больше вопросов.
- Удастся что? – умоляющим голосом спросил я, словно передо мной сидел лучший друг, который должен был с минуты на минуту даровать мне спасение.
- Бежать.
- Но мы увидимся снова, 317-19.
- Что ты такое? – спросил я, не обращая внимания на странную формулировку своего вопроса, и тут же пожелал спросить об этих загадочных цифрах, которыми оно меня назвало. Килограммы вопросов витали в голове.
Молчание. Щелчек. И снова мысль от нее. Массивная, давящая, словно голову с двух сторон пытались зажать меж железными громадами.
Чем длиннее были посылы в мою сторону, тем больше я терялся, тем интенсивнее сгущалась темнота перед глазами. Тем сильнее хотелось спать.
- Мне незачем повторять, тебе уже объясняли, в тот день, когда ты был еще 317-1. Ты вышел в ноль, 317-19. И ты должен дойти до первого числа, прежде чем снова появишься там.
Мысли пронеслись быстро, и мне пришлось колоссально напрячься, чтобы медленно понять всю суть изложенного. Кем оно меня называло? Зачем эти цифры?
За окном уже вставало солнце, когда оно сказало мне всю правду. Просыпались птицы, просыпались животные, все, кроме людей. Потому что я был единственным человеком в этом месте. Словом, начинали свой новый день только существа, которые не были на моем месте, и которым удастся избежать моей участи. Существа, не начинающие войн, не уничтожающие того, что дала им жизнь. Может быть, именно поэтому судьба повернется к ним благосклоннее. Они начнут свой день сейчас, проведут его, как обычно, направляемые инстинктами и только инстинктами. И ничем их жизнь не будет омрачена. И проведут они прекрасную жизнь после жизни этой, может быть даже не менее прекрасной.
А оно все говорило.
А солнце все поднималось на горизонте.
- Ты не имеешь имени, не имеешь прошлого, 317-19. Ты проходишь один и тот же путь, раз за разом, и это твое проклятье на эти дни, - я почувствовал, как из носа начала капать кровь. Мои губы, ловящие красные капли, тряслись, то оголяя, то закрывая белые зубы.
Задавать вопросы становилось все сложнее, и я вдруг понял, что существо имеет в виду. Понял все. Разом.
Может быть, это было еще одним фокусом того неизвестного, которое неизменно-бесчувственно смотрело на меня
Мой номер – мое проклятье.
317.
19.
Это значит, что я не преодолел и 1\6 всего пути. Пути искупления?
За что?
Вдруг внутри что-то провернулось, снова, словно раскрылся некогда блокированный отдел чувств. Я почувствовал легкий шум в голове, и злобу. Тихую злобу, сдерживаемую страхом. Злоба, которая резко переросла в гнев, словно чаша терпения была подставлена под сильную струю, которая переполнила ее в считанные секунды.
- Скажи мне, кто ты! Скажи мне! – вдруг воскликнул я в лицо ужасу, и голос мой отбился от стен и повис в воздухе в виде гула, чтобы вскоре раствориться. Существо приблизилось, и я понял, что на лицо его надето что-то наподобие маски.
Боль в ноге внезапно вернулась с еще больше силой, и я резко опустил голову, сжавшись и потонув в море шока.
Перед глазами теперь была только темнота. И ничего больше. Лишь присутствие существа еще чувствовалось.
Холодом.
И пустотой.
- Я хочу– протянуло оно.
- Хочуу. Чтобы ты. Вспомнил. И ты вспомнишь. Вспоооооомнишь, - слова тянулись, скрежетали и прерывались. Общее состояние собеседника напоминало мне машину, которая от своей старости вынуждена было иногда притормаживать и прогружаться. Словно робот, отживающий последние дни.
Смерть на списание.
Происходил какой-то процесс, непонятный мне. Незнакомый, как и все в этот очередной день.
Внезапно все темное теряется, тонет, и перед глазами возникает далекий вечер. Я помню его. Тот вечер, когда я спас человека, незнакомца. Я смог вытащить его на берег, и мы, отдышавшись, познакомились.
Виктор. Это был Виктор. Он был мужчиной средних лет, с добродушным лицом, спокойным голосом и более чем развитым интеллектом. Он сказал, что у него есть связи в детском саду. Он пообещал моей дочери место. Гарантировал, что нам с женой не нужно будет стоять в очереди.
Он был добрым человеком, и я гордился тем, что спас его. Обо мне написали в газете, так что гордился собой не я один. Моя мать. Мой отец. Жена. Друзья.
Все были счастливы, что у них есть я. А я, в свою очередь, был счастлив оттого, что они были у меня.
Снова темнота. Вечер давно минувших дней исчез. Некто сильным ударом топора перерубил кабель, по которому шли воспоминания.
Я снова смотрел на существо.
В его пустые, застывшие глаза. Два темных шара, так отчетливо видных благодаря белым полосам, которые с обеих сторон заканчивались острием.
- Тот человек носит номер 337 892-326.
- Подожди! – крикнул я.
- Он горит в третьем секторе. Он уничтожал тех, кто не должен был пропасть в круговороте.
- Постой!
- Таких было 66. Дети. Номер 337 892-326. Виктор. Растратил их души в пустую. Насильник. Убийца.
- Остановись! – я вопил, и умолял, до тех пор, пока не упал в обморок. Слишком много слов. Массивный груз с силой ударил по моим вискам, теперь кровь лилась из ушей, из глаз, изо рта, заливая все лицо. Давление давным-давно преодолело допустимую норму.
Голова моя резко опустилось на пол. Я захлебывался в крови.
Когда я открыл глаза, маска была надо мной. Нечто меня пробудило. Снова. Оно играла с моим телом, с моей нервной системой, с моим разумом.
- Ты спас его. После вечера Виктор убил еще семнадцать детей, а это значит, что ты отклонил общий ход событий на 0,0000000358 значений. Теперь ты будешь тут, пока я не назову тебя другим именем. Пока ты не станешь номером 337-337.
- Пока ты не станешь цифрой 1.
- И это моя цена твоей ошибке.
- Наша цена.
- До свидания, номер 317-19.
Холод. Жар. Холод.
Существо пропало.
Все пропало.
Но лишь на этот раз.
5.
Снова пробуждение. Тяжелое, болезненное.
Провал в памяти.
Руками опершись на какой-то стол, я старался перейти к открытой двери, за которой не было ничего, кроме темноты. Но это не имело значения сейчас. Глаза, запачканные в полуспекшейся крови, с трудом улавливали цель этого мучительного перехода на другую сторону комнаты.
Я снова сел передохнуть.
Потерял сознание на секунду, и очнулся. Руки вытерли глаза, ошметки крови полетели в сторону. Волосы, пропитанные потом и грязью, казались искусственными.
Сколько прошло времени?
Снова в путь. Пора двигаться.
Двигаться.
К спасению?
Да.
Ведь я не виноват.
Ведь я спас жизнь человека.
(...еще семнадцать детей...)
Я поморщился. И заплакал.
Снова провал.
Пропасть в ходе моих действий. Я не помнил, какие боли мне пришлось терпеть, чтобы добраться до нового места.
Новой комнаты.
Новая? Ты уверен?
Возможно.
Нет.
6.
Я полз по коридору, оставляя за собой длинный кровавый след. Кусок дерева, по-прежнему торчащий из ноги, скользил по полу, оставляя тонкую царапину посреди широкой красной полосы крови. Голова то поднималась, то опускалась. Силы покидали тело с каждой секундой, безвозвратно утекая. Стены коридора, с одной стороны успокаивающе-зеленые, с другой – голубые, казалось, с каждым метром все сужались и сужались.
Пока, наконец, проход не сократиться настолько, что в нем сможет поместиться только дверной проем. Стандартный.
Я посмотрел назад.
И вперед. Да, проход уменьшился по меньшей мере в 3 раза. А потолок? Я не мог посмотреть наверх. При каждой попытке позвонки ныли и хрустели, словно предупреждая: не поднимать головы выше. Иначе ты поймешь, что высота тоже уменьшилась, и подумаешь, что сходишь с ума. Твоя спина заботиться о тебе.
Еще пара метров. Пальцы, скользя, еле-еле цеплялись за керамический пол.
Ползи.
Ползи.
Помогая себе всем, чем можно. Головой, если придется. Ползи. Быть может это – твое спасение.
На двери висела табличка.
317.
Быть может, выход? Может ли быть такое? Вознаграждение за муки?
Из последних сил я поднял руку, ворча от боли, от ужасной боли, которая заставило лицо мое скривиться, мысли исчезнуть, а тело дрожать. Но все-таки я хотел улыбаться. Улыбался внутренне, предвкушая это чувство свободы. Спасения.
Чувство, когда ты выбираешься из ящика, в котором пролежал недели.
Месяцы.
Годы.
Бесконечность.
Эту смесь счастья и любви, когда ты обнимаешь свою маленькую дочь, которая еще едва-едва выговаривает «папа», шепелявит и улыбается. А потом, подчиняясь своей привычке, она дергает отца за нос и волосы, несмотря на его мокрые от слез глаза, оттягивает щеку и смеется, смеется, смеется...
Пальцы со сломанными, впившимися в кожу ногтями, обхватили дверную ручку, пачкая ее в крови.
Раздался щелчок.
Дверь открылась.
А за ней?
7.
Ты проворачиваешь ручку двери, чтобы преодолеть этот последний рубеж, и падаешь навзничь.
Ты исчезаешь мгновенно.
И возникаешь вновь.
317-20.