Вы можете назвать меня моральным уродом и придурком и даже избить при встрече - я все пойму. То, что вы прочтете - это не должно повторяться в жизни кого-либо. Ранить людей - это привилегия низших. Адекватные существа не должны причинять друг другу боль. Мы ведь все-таки разумные, как-никак - это должно ведь что-то значить.
Так что, если вы встретите на улице - отомстите за нее: избейте меня.
Мы лежали на крыше и смотрели на кучевые облака, плывущие в ярко освещенном небе - клубясь, как дым, пар, они образовывали странные фигуры. Вообще рассматривать небо и облака - это, конечно, не в новь, но а кто сказал, что я отличающийся оригинальностью романтик? Все люди повторяют друг за другом, перенимают привычки, которые им по душе, сохраняют в памяти.
Она смеялась, когда я называл облако каким-нибудь глупым именем.
-- Это лошадь, - говорила она.
-- Нет, не похоже. - отвечал я. Она поворачивала ко мне голову, расплывалась в улыбке и интересовалась:
-- А что тогда?
я задумывался на минутку - на что это, правда, похоже?
-- Помесь орангутана с единорогом и жабой.
После этого обычно проходила секунда, после чего мы начинали смеяться - долго и безудержно над очередным непонятным названием, безумно глупым и, по сути, не смешным даже.
У нас тут было что-то по типу летней квартирки - мы жили на крыше три месяца в году летом и, если погода была теплой, осенью несколько неделек. У нас тут были матрас, тумбочки, гамак, разные принадлежности (в том числе ванные) для обычных дел.
Каждый вечер она садилась за стол, зажигала свечу и писала письмо. Каждый вечер изо дня в день, долго смотря в небо, она писала и писала на листке какие-то строчки, старательно выводя букву за буквой. Потом он хватала его руками и прибегала ко мне на диван и зачитывала.
В основном, она писала письма себе в будущее. Потом делала из них самолетик, поджигала и пускала в полет. Самолет сгорал, лавируя в плавных воздушных потоках - это было неимоверно красиво. Она верила, что ее слова, сгорая, несутся в космос, где откладываются, чтобы она потом вспомнила их, когда понадобиться.
Сегодня она не зачитала мне текст, написанный ею. Сев, она сначала перечитала его, а потом, подавил улыбку и посмотрев мне в глаза, произнесла:
-- Это для тебя, - она сощурила свои зеленые глазки и пролепетала, мягко шевеля губами: - Ты должен будешь прочесть это, когда поймешь, что я уже не так дорога для тебя, как раньше.
-- Что ты хочешь этим сказать? - не понял я. Это было настолько неожиданно, что я не знал, как себя вести с ней сейчас. Я сел прямо напротив нее. Она опустила голову, но я поднял ее, аккуратно взяв за подбородок. - Любимая, что это значит все?
Она прикусила губу и встала. Сложила лист вдвое, подошла к столу и вложила его в конверт.
-- Просто прочитай это тогда, когда поймешь, что я тебе не нужна.
я пытался ей чем-то возразить, но она приложила указательный палец к своим губам и закрыла глаза. Потом расплылась в улыбке и вновь подсела ко мне.
-- Давай считать звезды. - сказала она.
Она всегда так делала: никогда не объясняла свои опасения. Они всегда оправдывались в итоге, но она никогда не поясняла своих мыслей. Никогда.
Именно поэтому это ужасное слово "когда" отложилось в моей голове. Оно не дает право выбора - "когда" - это просто вопрос времени. Скажи она "если", можно было бы рассчитывать на шанс исправления, но она сказала "когда".
"Нет, - говорил я себе, окунаясь лицом в ее волосы, целуя ее шею, блаженно закрыв глаза. - Не будет этого "когда". Я не разлюблю ее - это невозможно".
-- Милая, ты так мне дорога, - прошептал я. - Я так тебя...
Но она не дала мне договорить. Она покачала головой и попросила промолчать.
-- Пожалуйста, не ставь границы нашим чувствам, хорошо? Иначе все закончится быстрее. Не надо обозначать это - пусть ЭТО будет неведомо нам. Ведь в этом и есть все прекрасие, верно? Когда не знаешь, чего ожидать от будущего, потому что не знаешь, что имеешь в настоящем. Но оно есть, слышишь? Давай сохраним его. Пусть оно будет нашим ребенком, пока это возможно. Нашей мечтой. Она, конечно, все равно испариться, но давай не приближать этого момента. Давай не замыкать чувства словами, не оцеплять его, не ограничивать.
Я поджал губы, долго смотря в упор на милое лицо, в любимые глаза. Потом я кивнул. Она улыбнулась и поцеловала меня - так мягко и нежно, как только это вообще возможно.
Я подумал, что нет ничего прекраснее ее улыбки.
Ничего вкуснее ее губ.
Нежнее ее поцелуя.
Я подумал, что я никогда не смогу привыкнуть к тому, что ощущаю, когда она касается меня - к этим мурашкам по всему телу, к дрожи внутри, к переливающемуся вместе с кровью счастью.
Я люблю тебя. Произнес я. И тогда я начал идти назад.
Такое бывает, когда понимаешь, что знаешь человека досконально. Его смех - по нотам, его поцелуй - по секундам, его касания - по движениям. Все так обычно, так просто. Ты просто знаешь, что утром она встанет и сделает завтрак. Потом ты проснешься, она встретит тебя улыбкой и поцелуем, скажет идти к столу. Вы снова будете смотреть в небо, гулять, делать что угодно - ты давно знаешь все о ней. То, что скажи ты это, она засмеется; скажи другое - улыбнется; третье - расстроится.
Касания приелись, стали не надобностью, желанием, а скорее - обязательностью. Это как ритуал, который повторяется вновь и вновь ежедневно без выходных.
Ты свыкаешься с этим, и что-то безумное, горевшее внутри тебя - оно потухает постепенно, гаснет, остывает.
Если ты не знаешь чего-то - оно манит тебя.
Если ты узнаешь это и называешь как-то - оно уже неинтересно.
И с нами случилось то же.
Я не хотел признаваться себе, но это страшное "когда" - оно подкрадывалось сзади.
И вот я понял, что она уже стала мне не нужна, скучна и даже несколько противна.
Все эти поцелуи, смешки, объятия - все это обыденно и старо. Мне не нужно систематическое, мне нужно что-то другое, беспорядочное, новое, страстное - что-то, что даст мне новые эмоции, заставит меня потонуть в них.
Она заметила все.
Она вообще была довольно понятливой.
С каждым днем она все меньше смеялась, видя, что мне это неприятно. Она все меньше касалась меня и говорила со мной.
Наша крыша к зиме опустела. Мы переселились в комнату. Однако в комнате было также пусто. По вечерам мы молчали. Днем мы жили порознь: я гулял, она сидела дома.
Мы стали отдаляться, и я наконец-то это принял.
Однажды я пришел домой и никого не нашел. Обыскав всю квартиру, я наткнулся на конверт, в который она в начале лета вложила письмо мне как раз для данного времени.
Сердце забилось быстро. Я не знал, чего ожидать.
Дрожащими пальцами я вскрыл конверт и забегал взглядом по ровным строчкам слов:
"...вот, видимо, и все.
Ты все-таки запер тогда наше нечто, превращая его в ничто. Я не виню тебя, ты абсолютно чист. Люди все стремятся "любить", хотя толком не знают, что это вообще такое. Они просто охвачены диким желанием всему дать имена. А ведь это ведет как раз к подобным концам.
Я не знаю, что такое любовь, поэтому вряд ли могу сказать, что люблю тебя. Я не хочу врать ни тебе, ни себе. Я просто была счастлива с тобой - разве этого недостаточно было нам?
Я знаю тебя всего - от пяток и до макушки.
У тебя три родинки: под большим пальцем на левой руке; за правым ухом; на правой ключице. Я знаю изгибы твоего тела, аромат твоей кожи и вкус твоих губ. Я знаю, насколько мягки твои прикосновения и насколько сладок твой голос.
Это вряд ли любовь - скорее помешательство, если тебе так хочется это как-нибудь назвать.
Вот, видимо, и все.
Я не стану кончать с собой, режа себе вены, прыгая с крыши или еще что. Я сделаю то, что надо - я просто оставлю тебя. Потому что, как бы мне ни хотелось, я не должна оставаться. Тебе не нужно это. Чем скорее ты прекратишь обманывать себя - тем скорее все наладится.
Со мной не получилось - я желаю тебе счастье с другой. Только не наломай дров в этот раз, хорошо? Я надеюсь, ты будешь умней.
Ты будешь счастливей.
С ней.
Я помешана на тебе. Прощай."
Вы можете назвать меня моральным уродом и избить на улице - я бы сам так сделал, встреться сам с собой. Я бы плюнул себе в лицо и искалечил бы до полусмерти.
Потому что терять людей - это больно.
Потому что запирать чувства в рамки - неправильно.
Потому что уходить - обязательность, когда видишь что человеку ты не нужен.
Потому что отпускать сложнее, когда ты самовнушаешь, что любишь.
Потому что, ограничивая нечто, ты превращаешь его ничто.
Опустошаешь свою душу.
Сердце.
Потому что, когда все ясно, теряется интерес.
Потому что, когда все ясно, жить скучно.
Потому что любви нет.
Есть только чувства. Открытые, легкие, свободные. Которые мы обесцениваем, ограничивая.
Которые мы теряем, называя.
Потому что наименования - это ярлыки, мешающие нам чувствовать.