Даже с приличного расстояния, разделявшего нас, я видел огромные пожелтевшие клыки и стекающую с них пену. А еще черные, почти мертвые глаза. Собака была огромная. Самая большая из тех, что довелось увидеть. Она рычала, и переминалась с ноги на ногу, собираясь броситься. И смотрела не в глаза, а куда-то в район горла. Я бегал от нее уже несколько часов среди красных утесов. Наверное, она играла с добычей – ничем иным я не мог объяснить тот факт, что пока цел и невредим. Я пробегал несколько сот метров, она почти настигала меня, и, вдруг, останавливалась, давая возможность увеличить дистанцию. Пока я, задыхаясь, увеличивал расстояние, она подбадривала меня рычанием и лаем, разбрасывая вокруг себя капающий с подбородка белесый кисель.
А еще становилось жарко. Безумные догонялки начались в темноте. Уже тогда недвижный воздух казался душным. Теперь, когда над горизонтом показался край багрового солнечного диска, дышать стало и вовсе нечем. Я обливался потом и силы мои заканчивались. Единственное, что могло меня обрадовать – ужас, постигший меня в первые мгновения, притупился.
Но вот солнце все выше, воздух все более раскален, а мой чудовищный преследователь собрался сделать очередной рывок, который, вероятно, станет последним, поскольку бежать я больше не смогу. Вспомнив совет бывалых собаководов, я обмотал руку футболкой: замотанную руку предлагалось сунуть в пасть атакующей собаке, чтобы избежать лишних укусов. Однако сейчас я почти не сомневался в том, что жуткая псина просто откусит мою конечность вместе с тканью, и обматывал ее просто, чтобы себя успокоить.
Внезапно мне стало холодно. Обжигающе-морозная волна побежала по спине, перебираясь на переднюю сторону плеч и дальше. О такой форме оцепенения, вызванного предстоящими мучениями, я никогда не слышал. Я так замерз, что воздух, готовый выжечь изнутри, показался ледяным, и, почему-то, пахнущим пончиками с карамельным сиропом.
Это было непросто, но мне удалось повернуть голову в сторону своего преследователя. Собака сидела на усеянной трещинами красной земле и смотрела на меня с недоумением.
Что-то жгло запястье. Я посмотрел на руку и увидел наручные часы с металлическим браслетом. Браслет был покрыт инеем и слегка исходил паром.
- Прошу меня извинить, - Донеслось откуда-то из-за спины. – но, вот, эти крайности - холод и жар, это твоих рук дело, и я здесь почти не при чем.
Голос был вкрадчивый и немного хитрый. А еще показалось, что он звучит очень издалека.
Я обернулся. В нескольких шагах не небольшом расстоянии от земли висел, слегка покачиваясь вверх-вниз, длинный коричневый балахон. Рукава одеяния вытянулись вниз, но чего-то, похожего на руки, в них видно не было. Зато содержимое капюшона присутствовало – под низким клобуком плавно переливались и смешивались друг с другом седые снеговые тучи. Я вглядывался в это странное явление и понимал, что смотрю на какое-то очень далекое небо, удивительным образом уместившееся в небольшом куске ткани. И можно было поспорить – запах пончиков с сиропом мне не послышался. Он исходил от этих самых туч.
- Еще бы! - Прорвался через хмурое небо в капюшоне далекий голос.
-Что? – Спросил я.
- Конечно, тучи которые ты видишь не могут пахнуть ничем, кроме этой странной пищи.
- Неужели? – Я, конечно, все еще был напуган, и сильно замерз, но краем глаза видел, что собака все еще недвижна, а холод не мешает двигаться и думать. Я почувствовал, что опасность отступила. И наша едва начавшаяся беседа с заполненным тучами балахоном начала казаться забавной.
- Да. – Капюшон слегка качнулся вперед. – Как то раз ты приехал в другую страну, залез почти на самую вершину горы со своими смешными лыжами. А потом из туч, которые висели прямо над тобой, пошел снег, и ты перестал видеть дорогу, спускаясь в метель несколько километров почти наощупь. Лыжи тонули в рыхлом снегу, тебе, с непривычки, было трудно дышать на высоте, и это делало страх еще более живым. Когда ты, наконец, добрался до самого низа, то вцепился зубами в пончики, словно они отделяли тебя, еще спасающегося, от тебя, спасшегося окончательно. Ты смотрел на вот эту, уже далекую, темно-серую облачность, и усиленно убеждал себя в том, что совсем не испугался. Пончик казался таким вкусным, что ты тут же перестал верить в удачу, позволившую тебе не свернуть шею, упав с невидимого в такую погоду обрыва.
Я слушал монолог существа, и воспоминания о сложном спуске с горы и вкуснейших пончиках оживали, становясь все ярче.
- Сегодня происходит что-то особенное. – Ехидно заметило существо.
- Ты о чем? – Спросил я.
- Ну, например, уже не первый десяток раз я наблюдаю твои попытки убежать от собаки. Именно этой собаки, заметь. И сегодня – первый случай, когда она не откусила тебе руку. – Рукав балахона поднялся и указал темной пустотой, из которой сыпались немногочисленные снежинки, на мою руку, все еще обмотанную футболкой. – Сегодня, также, первый раз когда ты удосужился обратить внимание на меня.
- Как это, не первый десяток? Я что, здесь уже был?
- Готов повторить сказанное. Ты был здесь, да. И каждый раз с тобой был я. Я уже наизусть выучил эту историю: ты задыхаешься, обматываешь руку вот этой тряпкой, чувствуешь холод, собака бросается и – ап! Руки нет.
- Так вот же она! – Я показал существу целую и невредимую конечность.
- Это сегодня. – Возразил балахон. – Вчера ты остался без нее. В общем, хорошо, что ты, на сей раз, увидел иней на часах. Мне, признаться, немного надоело наблюдать твое жертвоприношение собственному питомцу.
Уверенность, с которой заполненный тучами балахон закидывал меня глупостями, начала сердить.
- Невозможно сегодня потерять руку, а завтра получить ее обратно без следов повреждений. Что ты мне рассказываешь?
Балахон подлетел чуть ближе, и склонил капюшон чуть набок.
- Рука – единственное, что вызывает твои сомнения?
- Этого достаточно! – Отрезал я. – Не понимаю, зачем, но ты меня явно обманываешь.
На сей раз через облачность до меня долетел смех. Он переливался и шелестел, как ветер в лежащих на земле обрезках водопроводных трубах.
- Не сердись, но это и правда смешно. – Сказало существо. – Ты обнаруживаешь себя неизвестно где, в компании бешеной собаки и висящего в воздухе одеяния, набитого облаками, но ничего в этой картине тебя не смущает, кроме сообщения, что все это – не в первый раз.
Я открыл было рот, чтобы возразить, но еще прежде, чем издать первый звук понял, где очутился. Разумеется, я бы не ответил на вопросы о том, где именно нахожусь, как сюда попал, откуда взялась собака, и что за создание со мной беседует. С другой стороны, ко всем этим вопросам отлично подошел бы один единственный ответ.
Балахон зашелся беззвучными рукоплесканиями, и сообщил:
- Это действительно сон. И ты не проснешься, пока мы не закончим разговор.
Я подумал, что раз это сон, то он мой, и я тут делаю, что хочу. Следующие полминуты я прыгал на одной ноге, пытался укусить себя за локоть, ущипнуть за ухо, закричать…одним словом, добросовестно прилагал усилия к пробуждению. Балахон с облаками бесстрастно взирал на мою клоунаду. И когда я остановился передохнуть, спросил:
- Хочешь пончик?
Я слегка оторопел, и существо пустилось в объяснения.
- Мы можем бесконечно долго продолжать текущие дела. Я буду смотреть, ты – обезьянничать. И так будет, пока ты не сдашься не согласишься на пончики. А можем немного поговорить, и ты проснешься солнечным субботним утром.
- Обещали дождь. Весь день. – С сомнением сказал я.
- А я обещаю тебе солнце. - Ответило существо. – В отличие от синоптиков, я знаю, что обещать, чтобы не прослыть дураком. Соглашайся на пончики!
- Дались тебе эти пончики… - Проворчал я.
- Ну, мы, конечно, можем, поговорить и в выдуманной тобой пустыне, в приятной компании из выдуманной тобой перебесившейся собаки и жары, которую ты тоже выдумал, чтобы испугаться еще сильнее. Соглашайся же!
Я всмотрелся в тучи, заполнившие капюшон, и увидел за ними маленький заснеженный город, расположившийся у подножия горы. Настойчивость существа в балахоне немного пугала, но исчезнуть из пустыни и правда была хорошая идея.
- Ну, ладно. – Согласился я. – Только пончики с карамелью.
- Как скажешь. – Ответило существо таким голосом, с которым обычно улыбаются, и протянуло ко мне пустые рукава.
Холод, сковывавший меня, исчез. Стало тепло, а правой руке – так и совсем горячо. В ней оказался бумажный стакан с кофе. Передо мной, на красном пластиковом столике, стояла тарелка с пончиками, щедро политыми сиропом. Балахон висел в воздухе по другую сторону стола. Рядом в киоске огромный розовый фламинго наливал кофе человеку, нежно обнимающему ярко раскрашенный сноуборд.
- Это по твоей милости птица окопалась в за прилавком. – Сообщил балахон. – Но, согласись, пончики прекрасные.
- Угу. – Ответил я, вгрызаясь в один из них. – Так о чем ты хотел поговорить?
- О, мне так нравится, когда говорят с набитым ртом… - Восторженно протянул балахон. – Ну, в общем, я хочу тебя попросить перестать таскать с собой в сны всякую чушь. Я тобой очень дорожу, но меня страшно донимает хлам, который ты тащишь из дневной жизни.
Я подавился, закашлялся, и балахону пришлось облететь стол и похлопать меня по спине. Удары были вполне ощутимыми. Можно будет по пробуждении посмотреть, не остались ли от них следы.
- Не понял. – Сказал я. – Как это?
- Что-то происходит, когда ты бодрствуешь, и ты несешь все это сюда. Ты смотришь телевизор, слушаешь чужие истории, и наполняешься страхами. Потом засыпаешь. Каждую ночь ты видишь сны, и по твоей, незаметной тебе самому воле, из этих снов происходят не только пустыни и города, которые тебе снятся, но и целые вселенные вокруг. И в них начинают жить самые разные существа. Поэтому, когда тебе снится кошмар, наподобие сегодняшнего, созданная вокруг сна вселенная становится не менее кошмарной. Она заполнена бешеными собаками, бешеными людьми и бешеными фламинго, которые даже сахар в кофе насыпать не могут…
Я попробовал кофе. Сахар там был в достаточном количестве. Видимо, все не так плохо.
- Ошибаешься. – Донеслось из балахона. – Сегодня ты вовремя понял, что спишь, и кошмар не состоялся. Прошлые случаи окончились именно так, как я говорю. И мне пришлось тратить уйму сил и времени, чтобы все это исправить.
- А зачем тебе этим заниматься? – Спросил я. – Чего ради ты носишься со мной и со вселенными из снов?
- А тебе зачем? – переадресовало вопрос существо.
- Я этим и не занимаюсь, только сны смотрю.
- И ты снова ошибся. – балахон покачал капюшоном из стороны в сторону. – Ты постоянно, э-м-м, носишься, поскольку я– такая же часть тебя, как ты – часть меня.
- Чего? – На сей раз я обжегся кофе, сделав слишком большой глоток.
- Да. – Кивнуло существо. – Я – тот ты, который остается во сне, когда ты просыпаешься.
Я снова попытался проснуться, и снова ничего не получилось. От тех странных и не совсем понятных вещей, которые извергались на меня из облачного балахона, становилось еще больше не по себе, чем от полоумной собаки.
- Не пытайся проснуться. – Посоветовало существо. – Не хотелось бы мне, чтобы ты пробудился усталым, все-таки такой замечательный день предстоит. Я почти закончил, ты можешь дослушать?
Я поводил языком по обожженному небу и кивнул.
- Так вот, все это долго объяснять, да и незачем. Просто прими этот факт, что ты сам у себя есть в таком странном виде и в пространстве сновидений. То есть я есть у тебя, ну, ты понял, да?
Я снова кивнул, хотя, конечно, не понял совершенно ничего.
- И я не просто у тебя есть, поскольку до тех пор, пока я с тобой, ничто не способно причинить тебе вред во снах. А я с тобой буду всегда, даже когда закончится самое последнее время. То есть, что бы не происходило в твоей привычной жизни, здесь ты всегда можешь рассчитывать на заботу и исполнение любого твоего желания. Мне грустно видеть, как вместо того, чтобы услышать сказки от дракона, отдыхающего на изумрудной горе, ты, как безмозглый индюк, удираешь от собственных страхов. Ты можешь увидеть самые красивые места во вселенной, коих бесконечно много, услышать самые удивительные истории от самых удивительных существ. Ты можешь строить мосты между планетами и гулять по ним, сколько вздумается. Ты можешь все. Вместо этого ты предпочитаешь бегать от собак и хулиганов, а также наслаждаться собственной беспомощностью при виде людей, ломящихся в твой дом.
Поэтому я тебе и говорю: когда засыпаешь – радуйся. Потому что ты отправляешься туда, где, на самом деле, тебе всегда рады, и где ничто не может повредить тебе. Не неси с собой в сон то, что не любишь. Все плохое подождет до утра. Засыпай так, словно вернулся домой из длинного и опасного путешествия.
Пока существо говорило, у меня накопился примерно миллион вопросов. Но капюшон вдруг повернулся в сторону покрытой облаками горной вершины, и я услышал:
- Сейчас твой кот увидит, что ты пошевелился, и разбудит тебя. И постарайся не заснуть снова – день и впрямь будет прекрасный.
- А если…
- Я всегда рядом, и поэтому у тебя всегда все будет замечательно. – Оборвал меня балахон. – Во всяком случае – во сне.
- А не во сне? – Спросил я.
- А что именно по-твоему не сон? – Спросило существо в ответ, и ловким движением отправило пончик куда-то среди расположившихся в капюшоне туч.
Как раз в этот момент кот принялся тереться о щеку, и я проснулся.
За окном светило яркое июльское солнце. После нескольких дождливых недель это было таким праздником, что хотелось выбежать на улицу прямо из кровати, и двигаться, куда глаза глядят, пока силы не кончатся. Но я удержался, покормив кота, позавтракав сам и приведя себя в порядок. Даже заставил себя перед выходом погладить футболку.
Где-то через сорок минут я вышел из дома и направился к остановке автобуса. Людей на улице почему-то не было. Зато была собака, стоявшая у мусорного контейнера. Она была огромна, и ее пасть, полная острых пожелтевших зубов, была оскалена, а мертвые черные глаза смотрели мне куда-то в область горла. И все это было так смешно, что я не сдержался, и смеялся до тех пор, пока налетевший ветер не развеял собаку безо всякого следа…
Стало совсем уютно и захотелось потянуться. Встав на носки, я вытянул руки вверх, к безоблачному небу, и почти сразу увидел, что из моих длинных коричневых рукавов идет снег.