Фиделик
I
Как вы уже знаете , семья у меня была очень разносторонняя. Да, собственно, не только была, но и есть. Прелюбопытнейшая семья, даже самый её близкий круг, не говоря уже о всё расширяющихся кругах дальше и дальше...
Так вот, одним из персонажей был Фиделик – полное имя Фидель, названный так в честь, ни много ни мало, а самого Фиделя Кастро. Это тот самый из моих дядь, который на одном из витков своего очень тонкого, изломанного жизненного пути исполнил мечту детства и стал вагоновожатым. Ну а потом взял да и пустил тот свой трамвай и образно-фигурально и реально- физически под откос.
А до того работал он завучем в татарской школе, получил два высшими образования (библиотекарьское и педагогическое), прошёл армию и сам уже в совершенно взрослом возрасте выучил родной татарский язык просто корней и интереса ради.
Так вот, тот самый Фиделик, который, кстати, был в молодости писаным красавцем с точёными и очень тонкими и изящными чертами лица, а с возрастом стал становиться всё страшнее и страшнее, превращаясь в мужской вариант бабы-Яги, был третьим и самым младшим сыном бабушкиной сестры тёти Жени – женщины умной, властной и очень манипулятивной.
Родила она его, уже будучи зрелой и состоявшейся, и родила, так сказать, уже для себя и только для себя, а не для отчёта перед обществом и семьёй. Ну и, соответственно, для себя и под себя и воспитывала -как девочку. Ибо девочку ей всегда очень и очень хотелось, да вот не сложилось.
Сыном Фиделик оказался очень прилежным: нежным, тонким и любвеобильным - просто мечта, а не сын. Был всё время при маме (даже завучем пошёл именно в её школу работать, хотя предложений имел несколько), ездил с ней всегда и во все отпуска и в сад, ну ни дать, ни взять - собачка на привязи. И, что интересно, ничуть этим не тяготися и никакого недовольства или непослушания не выказывал. Наоборот – чувстовалось, что ему это, взрослому и уже теоретически самостоятельному дядьке и человеку, даже очень нравится – нравится быть и жить под маминой маленькой, цепкой и властной ручкой и пяткой и во всём её по её линии идти и её слушаться.
Хотя было одно-единственное, в чём он её ослушался и чем невероятно огорчил и ранил - не женился. И от ётого она очень и очень страдала. Даже и кандидатка имелась вполне подходящая и достойная – девочка, а потом уже и девушка и тётенька, любившая его с самой школьной скамьи – его одноклассница Наташа (или Света?). Она была очень умная, очкастая, тихо-серенькая как мышка, слегка беззащитная и очень-очень беззаветно и Фиделику и тёте Жене преданная. Даже когда уже всем официально стало очевидно и ясно, что дальше дружбы их отношения никогда не пойдут, не переставала Наташа (Света?) его любить и привозила всегда на тёти Женины именины из самой Москвы дефицитнейший торт Птичье Молоко.
А тётя Женя была «За» - и за эти чувства и за подобный брак и всё время Наташу (или Свету?) привечала и была с ней очень и очень мила и ласкова - ну насколько может быть мягким и ласковым крокодил, строящий брачные планы для своего сыночка на юную газель.
Но обычно такой мягкий и нежный как сливочное масло Фиделик оказался тут твёрдым как кремень и высказал совершенно однозначно и официально всем своим родственникам и общественности, что НЕТ – на Наташе (или Свете?) он жениться не будет, да и ни на какой другой барышне тоже. И что ему и так прекрасно всё как есть, и на этом точка.
Вспоминается уж сейчас, что, при этом при всём, шла от него всегда какая-то необъяснимая энергия. Такая странно-прохладная и колкая, словно остуженная водав морозилке - ещё вроде и не лёд, а вода, но в то же время уже на самой её поверхности такая плёночка и тонкие и колкие кристаллы образовались, и, если сунуть туда палец, то тут же начнёт болеть и щипать.
Возвращаясь к истории семьи - когда тётя Женя заболела, а потом уже и лежала при смерти, то ухаживал Фиделик за ней просто самозабвенно и самоотверженно. До последней секунды эта бывая чистюля и брезгуля, не могущая раньше терпеть вообще никакой грязи, не говоря уже о виде и запахе мочи и кала, меняла ей утки, подгузники и памперсы, не поведя даже бровью и не поморщившись ни разу. Фиделик постоянно обмывал и переодевал маму, менял ей постель, и подкладывал и взбивал подушки, переворачивал с боку на бок, делал гимнастику и кормил с ложечки – в общем стал ей идеальной сиделкой.
II
Когда мама всё же умерла и её, ставшее внезапно таким маленьким и беззащитным, лёгкое и заострившееся тело было предано земле, то всё вокруг, что она собой держала, чему она была одновременно и смазкой и цементом, стало медленно но верно катиться в тар-тарары...
И с этого момента и вся история её ветви семьи стала приобретать окраску тайн и скелетов из семейных шкафов.
Старшие два сына крайне быстро испарились – один практически сразу вслед за мамой умер, другой – спасаясь от долгов и кредиторов, сбежал, схватив в охапку жену и детей, куда-то к чёрту на кулички. Муж, теперь уже вдовец, продолжал тихонечко спиваться, а Фиделик – Фиделик оказался голубым. Да-да. Гомосексуалистом.
Причём таким, который сам очень долгое время своей природы не понимал и боялся-стеснялся и самого этого и тогда, когда ещё ничего и не понимал, и тогда, когда уже всё давно и чётко понял.
И всё продолжал и продолжал сам себя усердно в этот тайный семейный шкаф запихивать, правда с чёткой и громкой регулярностью из него выпадал, громыхая при этом костями, ворохами несбывшихся мечт и надежд, и чувствами и эмоциями.
А, выпав оттуда, он то уходил на дно, то всплывал на поверхность какой-то мутной и серойпеной, но так ни разу и не смог обрести ни покоя ни равновесия, хотя уже был очевиден и сам себе и окружающим его людям.
Видимо когда в лице матери исчезла держащая и ведущая его по жизни железная рука и сила, то сам он так и не научился не любить себя самого и свой путь, ни принимать себя таким, какой есть – иным и прекрасным.
И тут его стало болтать и носить по жизни какими-то дикими ураганными кругами, и он часто и надолго исчезал из поля зрения семьи. А иногда, в периоды затиший, внезапно появлялся – каждый раз всё более и более потрёпанный и опустившийся, и пытался занять очередную сотню или десятку с клятвенными обещаниями забежать и вернуть её не позднее конца недели. И, конечно же, заняв, ну или не заняв, сразу же на неопределённое время снова и исчезал.
При этом, сколько его помню, он вообще не пил, не курил и даже капли в рот не брал - никогда. Как там обстояли дела с другими веществами – не знаю, но тоже что-то не очень верится, что он их пробовал. Хотя ху ноуз.
С годами всё та же одежда на нём всё ветшала и ветшала, и уже начинала пованивать и шла дырами и пятнами. Сердобольные родные иногда отдавали ему что-то из своих шкафов, ибо покупать что-то новое смысла не имела – сразу же продал бы дальше.
Последний раз, что я его видела, он был разбит, опущен и страшён как нищий и бродяга из сказки о художнике, который обошёл весь мир, ища себе достойную модель для картины ада, а в конце концов нашёл её перед дверью своей мастерской, и это оказался тот же юноша, с которого он до этого рисовал рай. Работал Фиделик тогда сторожем или смотрителем в каком-то кинотеатре и местом и начальством своим был сильно недоволен, ибо то грозило его оттуда за постоянные имногочисленные прогулы и пропуски выгнать.
А последний раз, что я о нём слышала, он уже и не работал нигде, и просто как-то раз совершенно случайно налетел прямо на улице какой-то сумашедшей шальной птицей с безумным взглядом, в синяках и рванье, лицом к лицу на мою тётю, с которой раньше был на очень короткой ноге. Но, то ли не узнав, то ли не желая узнавать, пробормотал что-то нечленораздельное сквозь зубы и кубарем покатился и улетел куда-то там дальше.
Было это уже тоже лет 10 назад, а что с ним сталось потом и где и как он сейчас – даже и не знаю.
Так же, как и не знаю, что и со всеми остальными членами семьи - семенами и веточками, что пошли от сестры моей бабушки – тёти Жени.
ю