Это было его последнее Рождество. Он открыл окно и жадно вдыхал морозный воздух, пропитанный запахом догорающих петард, салюта, мандаринов и благоухающего перегара. Казалось, так пахнет восьмой день подряд. А все потому, что люди в этом мире не видят границ, не чувствуют граней дозволенного. Начиная с ночи тридцать первого декабря, в городской воздух проникают эти «больные» запахи праздника и остаются в нем до рождества.
Это было его последнее рождество. Его раздражает гул, стоящий под окнами, ёлка, воняющая на всю квартиру, Барбара Брыльска, поливающая Мягкова кипятком в телевизоре, хрип Пугачевой в микрофон, который назвать пением не помогает даже профессиональная обработка голоса. Ему все надоело. Хочется тишины. Чистого неба, украшенного звездами и настоящего волшебства. Так как об этом написано в старых сказках. Тихая ночь, святая ночь…. Только не у нас! Он раздраженно захлопывает окно и выключает телевизор. За стеной слышна музыка и голоса соседей. Празднуют. Он фыркает, и минут пять ходит по пустой квартире туда- сюда. Он врет сам себе. Его раздражает ни шум на улице, ни запах елки, ни фильм Рязанова, ни песни Пугачевой по ящику, его раздражает он сам. Раздражает его одиночество. Осознание этого падает ему на голову, как снежный ком. Он начинает еще быстрее перемешаться по квартире, на ходу открывая окно и включая телевизор.
Это было его последнее рождество. Он зашел в ванную и зачем-то побрился и почистил зубы. Может, минуту назад он хотел лечь спать, но забыл? Он не помнил. Его чувства сейчас похожи на горячий снег, с шумом вырывающийся из раскаленной печи. Он разделся и открыл настежь дверь. Из подъезда тянет холодом, сигаретами и дешевой водкой. Черт, это же запах праздника. Вечного праздника, которого ему не хватало. Он стоял посреди комнаты, и ему казалось, что теперь все хорошо. Теперь он свободен.
Это было его последнее Рождество. Последнее Рождество без неё.