Документальная фантастика, или Мистический реализм Чаянова
Бабочка света,
красота ускользает,
едва прикоснусь к ее розе.
И гонюсь я за ней, ослепший...
И то там, то здесь настигаю...
А в руках остаются
одни очертания бегства!
Хуан Рамон Хименес
Кто он, Александр Васильевич Чаянов?
Ученый-агроном, экономист-аграрник. Автор 18 монографий и брошюр, 200 статей по экономике.
Педагог, профессор Петровской (ныне Тимирязевской) Сельскохозяйственной академии.
Историк, социолог, социальный антрополог, искусствовед, краевед, москвовед, библиоман.
Писатель-классик. Автор одной утопической и 5 романтических (фантастических) повестей, занявших места рядом с лучшими образцами мировой фантастики — произведениями Г. Уэллса, К. Чапека, И. Ефремова и др.
Один из организаторов и руководителей Центрального союза льноводческих кооперативов — Льноцентра, основатель и директор Научно-исследовательского института сельскохозяйственной экономии и политики.
Товарищ министра земледелия при Временном правительстве.
Член Учредительного собрания, член коллегии Наркомзема РСФСР.
Деятель кооперативного движения и основатель междисциплинарного крестьяноведения.
Жизненный путь. Годы жизни: 1888—1937
Будущий «последний русский энциклопедист» родился 29 января 1888 г. в Москве в высококультурной купеческой семье. У Чаяновых была богатая и разнообразная библиотека. Мальчик получил отличное домашнее образование, быстро овладел основными европейскими языками и рано обнаружил интерес к естественным наукам.
В 18 лет Александр окончил одно из лучших московских реальных училищ — училище К.П. Воскресенского и поступил в Московский с.-х. институт (бывшую Петровскую, ныне Тимирязевскую с.-х. академию). По своему составу Петровская академия в то время была самым демократическим учебным заведением России.
Александр с увлечением занимался в студенческом научном агрономическом кружке, со второго курса глубоко и серьезно занялся общественной агрономией, близко сошелся со своим однокурсником, будущим академиком Н.И. Вавиловым.
Во время каникул студент выезжал в Италию и Бельгию, где знакомился с проблемами организации агрономии и сельскохозяйственной кооперации этих стран. В «Вестнике сельского хозяйства» он опубликовал свои работы по этому вопросу.
Через несколько лет Чаянов стал крупнейшим ученым по организации сельского хозяйства в нашей стране. Из-под его пера вышло множество научных и литературных трудов, в которых талант ученого неотделим от таланта писателя.
Логика, факты, профессионализм плюс эмоциональность, образность, публицистичность — создали неподражаемый авторский стиль его трудов.
Писать Александр начал еще в реальном училище, а в Петровской академии, где любовь к литературе была традиционной (из среды петровцев вышли В.Г. Короленко, М.М. Пришвин, И.А. Новиков и др.), он стал членом одного из московских литературных кружков. Дебютировал писатель в разных жанрах.
Поэтический сборник «Лёлина книжка» (20 экз) был опубликован в 1912 г. В нем, по мнению филолога Н.В. Михаленко, отразилась «сновидческая реальность мистических повестей Чаянова», которые он напишет позже.
В театре Комиссаржевской поставили его трагедию «Обманщики». Первая фантасмагорическая повесть Чаянова «История парикмахерской куклы, или Последняя любовь московского архитектора М.» увидела свет в 1918 г. (под псевдонимом «Ботаник Х.»).
Был написан сценарий кинофильма «Альбидум». Вышли первые труды по искусствоведению, краеведению, москвоведению.
В 1920 г. Госиздатом — по распоряжению В.И. Ленина — была опубликована социальная утопия Чаянова (псевдоним «И. Кремнев») «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии».
В ней автор утверждал, что «человеческая природа всегда почти остается человеческой природой, смягчение нравов идет со скоростью геологических процессов», а «весь социальный прогресс только в том и заключается, что расширяется круг лиц, пьющих из первоисточника культуры и жизни».
После этой книги Чаянов за свой счет издал библиофильским тиражом (300—1000 экз) еще четыре романтические повести: «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей» (1922), «Венецианское зеркало, или Удивительные похождения стеклянного человека» (1923), «Необычайные, но истинные приключения графа Федора Михайловича Бутурлина, описанные по семейным преданиям» (1924), «Юлия, или Встречи под Новодевичьим» (1928).
Эти сочинения писателя можно отнести к уникальному явлению в русской литературе. Богатство мысли, выверенность каждого слова, оправданность импульса души и поступка героев Чаянова поражают. В сжатом объеме слов энергия динамита.
Критика посвятила историко-фантастическим повестям всего несколько библиографических заметок, однако уже тогда заметила, что основа романтизма Чаянова — в его «стремлении к лучшему и возвышенному».
Это стремление было свойственно Чаянову не только в его литературном творчестве, но и в научном экономическом поиске, и в общественной, административной, организаторской деятельности.
Получив в 1911 г. диплом ученого-агронома 1-й степени, Чаянов преподавал в Петровской академии, Московском университете (курс истории топографии Москвы), Народном университете А.Л. Шанявского (курс ораторского искусства) и др.; широко пропагандировал свою теорию трудового крестьянского хозяйства, проводил большие полевые исследования.
В 1912 г. ученый был в командировке в Англии, Франции, Германии, Швейцарии и Италии; одновременно составлял «Очерки по теории трудового хозяйства» и «Краткий курс кооперации».
Эти работы были востребованы, т.к. по числу кооперативов (50 тыс.) и членов в них (14 млн человек) Россия к 1917 г. занимала первое место в мире.
В годы Первой мировой войны Чаянов работал в Лиге аграрных реформ, в различных комиссиях «Особого совещания по продовольствию», составлял «Общий план обеспечения продовольствием населения».
В 1915 г. Чаянов стал одним из организаторов и руководителей Центрального союза льноводческих кооперативов — Льноцентра.
После Февральской революции 1917 г. экономист занимал должность товарища министра земледелия во Временном правительстве, где выдвинул план реконструкции аграрного сектора.
При Советской власти Чаянов работал в Коммунистическом университете имени Я.М. Свердлова, создал Научно-исследовательский институт сельскохозяйственной экономии и стал его директором, занимал руководящие посты в кооперации — Центросоюзе, был членом коллегии Наркомата земледелия и представителем его в Госплане, ездил советником на Генуэзскую конференцию.
В рабочей библиотеке В.И. Ленина, с которым ученый встречался лично, находились 6 его работ, которые вождь использовал при написании статьи «О кооперации». Впоследствии по заказу И.В. Сталина, Чаянов разрабатывал экономическую и политическую модель «автаркии» — полностью отделенного ото всех прочих и при этом самодостаточного государства.
Удивительно, что при этом Чаянов находил время для создания своих романтических повестей! Но не одними «гофмановскими» историями ограничивался круг его обширнейших интересов.
По инициативе Чаянова был создан «Комитет по охране культурных и художественных сокровищ России»; будучи членом общества «Старая Москва» писатель изучал историю Москвы и делал интереснейшие доклады по истории топографии Москвы XIII—XVIII вв.; как один из членов-учредителей «Русского общества друзей книги», участвовал в разработке экспозиции Коммунального музея, размещавшейся в Сухаревой башне; собрал богатую коллекцию икон и западной гравюры, на основе которой создал книгу-путеводитель «Старая западная гравюра».
В часы отдыха профессор занимался гравюрой по дереву (в юности он брал уроки живописи у К.Ф. Юона), а еще археологическими раскопками в окрестностях Москвы.
Библиотека Чаянова принадлежала к числу замечательных московских частных собраний. Москве — ее истории и градостроительным проблемам Чаянов посвятил ряд публикаций: «Московские собрания картин сто лет назад», «История Миюсской площади», «Петровско-Разумовское в его прошлом и настоящем».
В тяжелейшие годы гражданской войны и экономической разрухи Чаянов верил, что экономические, продовольственные трудности преодолимы, но для этого необходимо, чтобы русский крестьянин участвовал в их преодолении сознательно и добровольно.
«Для нас возможен единственный верный путь спасения, неизвестный и закрытый капиталистическим организациям, — путь этот: переложить тяжесть удара на плечи… русского крестьянского хозяйства. Нужна кооперативная общественная жизнь, кооперативное общественное мнение, массовый захват крестьянских масс в нашу работу».
В конце 1920-х гг. взгляды Чаянова и его школы были объявлены антимарксистскими. На Конференции аграрников-марксистов (1929) ученого критиковал Сталин, после чего на него набросился Зиновьев, а потом — и вся конференция.
В 1930 г. Чаянов был арестован и осужден Коллегией ОГПУ по сфабрикованному делу «Трудовой крестьянской партии» к 5 годам заключения в лагерь.
По некоторым сведениям, в тюрьме Чаянов написал «Кулинарную книгу» (!) и свой последний роман «Юрий Суздальский» (о событиях XIII века). Рукописи исчезли.
После отбывания четырехлетнего срока ученый был выслан в Алма-Ату, где работал в сельскохозяйственном институте.
Вторично арестованный, Чаянов 3 октября 1937 г. был приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу. Этот день стал его последним днем. Реабилитирован А.В. Чаянов в 1987 г.
Наследие экономиста-аграрника
«Кооперация и государство — это вода и огонь. Если их согласовать, то из огня и воды получится паровая машина, которая может производить огромную работу», — эта мысль Чаянова давно уже стала не просто метафорой, а основанием жизнедеятельности сотен миллионов крестьян.
Труды ученого по теории семейно-трудового крестьянского хозяйства и кооперации («Организация крестьянского хозяйства», «Краткий курс кооперации», «Основные идеи и формы организации сельскохозяйственной кооперации» и др.) были изданы после крушения мировой колониальной системы в 1960-е гг. в Японии, Индии, Китае и стали там настольными книгами 700 млн аграриев.
Как оказалось, в них была блестяще представлена логика экономического развития сельских регионов стран третьего мира. В азиатских странах кооперация является таким же основным сектором экономики, как частный и государственный секторы. Международный кооперативный альянс ныне включает в себя 192 национальных кооперативных союза из 76 стран.
Что же еще (помимо практической выгоды) удивляет в произведениях аграрника, посвященных кооперации?
К ним на полном основании можно отнести и повесть «Путешествие моего брата Алексея…», о которой знаменитый критик В.В.Воровский написал, что она «не столько утопия в привычном понимании, сколько изложение взглядов Чаянова на будущее России, на устройство процветающей крестьянской страны».
В них виден не только исключительный литературный талант Чаянова, но и его умение предугадать развитие хозяйства и общества, часто до деталей. «Поражают многие частные его предсказания: путь развития советского изобразительного искусства — с его «лакировочным» реализмом, с «суровым стилем», … много верного угадано в реконструкции Москвы и т.д.» (А.Д. Боровский).
Неудачливый сценарист
Интересная история о Чаянове-сценаристе фильма «Альбидум» была напечатана 25 лет назад в «Литературной России» (https://mail.yandex.ru/neo2/lite.jsx).
Киновед Ю.П. Тюрин поведал о том, как Чаянов под псевдонимом Ботаник Икс участвовал в создании своего единственного фильма, содержание которого в тех условиях назвать «странным» не поворачивается язык. Некоторые специалисты именуют его даже «идиотским». Впрочем, для конца 1920 гг. вполне подходящее определение. (Сумлевающиеся могут открыть Ильфа-Петрова). Так о чем был фильм?
Директор студии «Межрабпомфильм» М.Н. Алейников привлек Александра Васильевича, как знаменитого профессора-аграрника и литератора, к доводке сценария совместно со сценаристом А. Брагиным до уровня массового зрителя. Фильм «Альбидум» (латинское название разновидности мягкой пшеницы) поставил в 1928 г. режиссер, знаменитый «король эпизодов» Л.Л. Оболенский.
На Чаянова уже смотрели косо, сняли с поста директора основанного им Института сельскохозяйственной экономики. Нэп катился к закату. Начались пятилетки, индустриализация, коллективизация. Было не до чаяновских кооперативов — во всяком случае, на уровне директив правительства и идеологических догм. Чаянов же, как творец и фанат кооперации, не желая расставаться с нею, представлял ее панацеей от всех бед, обрушившихся на Россию в связи со сменой уклада ее жизни.
«Русского крестьянина он считал Атлантом, на плечи которого возможно переложить всю тяжесть работы, на его десятки миллиардов капитала, на его сопротивляемость, на его сознательность. И это — единственный путь возрождения России».
Естественно, Чаянов воспользовался предоставленной возможностью — воплотить свои идеи и в фильме «о борьбе советского агронома за создание засухоустойчивого сорта пшеницы, завоевавшей внешний рынок».
Картина продолжительностью 54 мин. не сохранилась, хотя, говорят, уцелела 1-я часть. «События происходят в голодном 1921 году. Агроном Леонов на выжженных солнцем полях Поволжья обнаруживает несколько уцелевших колосьев. Предположив, что зерна, выдержавшие суровое испытание засушливым летом, могут обладать особым засухоустойчивым свойством, Леонов приступает к опытам. Догадки агронома были подтверждены. Однако попытки Леонова внедрить результаты успешных опытов с найденными семенами встречают немало препятствий — от бюрократизма до деятельности враждебно настроенных «специалистов». В конце концов, после многочисленных трений на опытно-показательной станции ему удается доказать отличные качества нового сорта пшеницы. Выведенный сорт получает название «альбидум» и завоевывает широкое признание. Вскоре «альбидум» решают экспортировать, и Леонов отправляется в загранкомандировку. Но и здесь создателю засухоустойчивого сорта пшеницы приходится столкнуться с многочисленными препятствиями — американский «хлебный король» предпринял все возможное, чтобы не допустить экспорт «альбидума», даже подсылал к Леонову «обольстительницу». И все же, благодаря своему высокому качеству, «альбидум» попал на мировой рынок» (http://nashekino.ru/data.movies?id=13635).
Актер В.М. Уральский создал образ ученого, прототипом которого был Николай Вавилов. Считают, что «это была большая творческая удача актера».
Киноутопия под разными названиями («Победа над солнцем», «Степная красавица», «Черная пятница на Чикагской бирже», «Цезиум 54») успеха в прокате не имела.
В воспоминаниях Оболенского можно найти причины провала.
«Выводили этот сорт уездный агроном и его лаборантка (артисты Уральский и Жизнева). Но им мешали бюрократы и дураки. Но судьба хранила, и, в конце концов, опытный посев взошел на полях коммуны – кооператива горожан-рабочих, ушедших в степи от городского голода. Тут бы и кончать повесть. Так нет же! Нужен же «реализм»! Как мечта будет выглядеть завтра? Вот и началась кинематографическая чепуха (не меньше достижений, чем у Пырьева в «Кубанских казаках»). В мировом масштабе «Альбидум»! На экспорт! Биржа вздрогнула. Миллионер-хлеботорговец посылает любовницу изничтожить уездного агронома и сгноить в трюмах зерно, идущее на мировой рынок. Тред-юнионы получают бесплатную помощь хлебом для рабочих Англии!.. Вот так-то. Желаемое за действительное. Репертком разрешил. А вот зритель ахнул! Самим жрать нечего (и голод в 30-м), а они хлебушком торгуют! Вот и сняли с экрана ложь беспросветную» (http://www.svoboda.org/content/article/25018471.html).
Тюрин пишет о трагичной судьбе фильма «Альбидум», не получившего успеха у широкого зрителя и даже у кинокритики. Предоставим слово киноведу: «И не потому, что касса его оказалась полупустой. А потому, что над ним работал Ботаник Икс… Александр Васильевич поддержал молодого ученого Верменичева, а тот настрочил на учителя политический донос в журнал «Большевик». Погиб ведь не только Чаянов. Была ликвидирована его школа, пропало в камерах и лагерях его научное окружение. Вся эта смертная круговерть поглотила и фильм.
Как вспоминает Оболенский, стараниями «аграрников-марксистов» был расстрелян профессор Мейстер. На полях станции профессора, под Саратовом, куда по совету Чаянова направилась киногруппа, снимались сцены гибридизации.
Недалеко от научной станции Мейстера работал полевод Тулайков, профессор. На его станции Оболенский снимал вспашку целины. Тулайков был арестован и расстрелян.
А когда был репрессирован Ботаник Икс, подлинное имя которого расшифровать не составляло труда, поступило распоряжение ликвидировать, смыть фильм «Альбидум»: якобы стране нужна кинопленка, не на чем снимать шедевры, «нужные народу»…
«Альбидум» легко было бы запретить только за участие в нем Кравченко. Она была замужем за племянником Троцкого — Александром Львовичем Каменевым, старшим сыном Льва Борисовича Каменева и Ольги Давидовны Троцкой».
«Невеселыми оказались судьбы создателей фильма «Альбидум», — заключает Тюрин, видя причину этого в несоответствии киноутопии о фантастических урожаях засухоустойчивого сорта пшеницы реальной политике продразверстки (хотя и не называемой так) в деревне. «Кого теперь интересовали новые сорта пшеницы, если надо было выбрать у мужика весь хлеб, подчистую?!»
Реалист, утопист, фантаст, мистик… классик
Литературному творчеству Чаянова можно предпослать высказывание его любимого поэта Эдгара По: «Тайна подобна замку, ключ от которого потерян».
Эту фразу писатель употребил в качестве эпиграфа к одной из глав своей «Истории парикмахерской куклы, или Последней любви московского архитектора М.», своей первой романтической, в его определении, а по сути — фантастической повести.
Каждая романтическая повесть фантаста представляет именно такой зам;к, который непонятным образом открывается, как только начинаешь читать, и впускает в странный мир, напоминающий сновидение, в лабиринтах которого можно встретить кого угодно, даже самого себя. И все куда-то бегут, изменяются, исчезают. Их не схватить, т.к. «в руках остаются одни очертания бегства».
Эта строчка, взятая из эпиграфа к статье, хорошо отражает плоть и душу повестей Чаянова. Текст — словно живой. Перед глазами то и дело появляются герои, образы, они переливаются, мерцают и исчезают, оставляя лишь фосфоресцирующие «очертания бегства».
Да вот, пожалуйста, в последней повести писателя: «Старик снова набил трубку, и снова завертелись клубы дыма, снова выросла табачная статуя, все более и более... Мгновение, и я весь задрожал — из дымовых струй возникли очертания Юлии».
Собственно, именно такой и должна быть фантастика, созданная настоящим мастером.
Московский писатель В.Б. Муравьев, председатель Комиссии «Старая Москва» расширяет поле произведения. «Читатель по достоинству оценит все литературное совершенство этой романтической, авантюрной, а если угодно, и детективной повести (Добавим: всех повестей. — В.Л.), в которой головокружительный сюжет исполнен чистейшим русским языком золотого XIX века и рукою Мастера».
Вот опять — Мастер.
Булгаковский герой тут не при чем, хотя сам М.А. Булгаков связан с Чаяновым довольно крепко.
«Ничего ты не понимаешь, Булгаков! — резко остановился передо мной мой страшный собеседник. — Знаешь ли ты, что лежит вот в этой железной шкатулке? — сказал он в пароксизме пьяной откровенности. — Твоя душа в ней, Булгаков!»
Такую вот жуть читал (и не раз) создатель «Мастера и Маргариты» при написании своих фельетонов и позднее, в пору создания романа о дьяволе и «Театрального романа». Строки эти принадлежали повести Чаянова «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей».
Эта повесть, посвященная пребыванию сатаны в Москве и борьбе героя произведения за душу возлюбленной, оказавшейся во власти дьявола, попалась Булгакову, и каково же было удивление Михаила Афанасьевича, когда он увидел, что чаяновский герой носит его фамилию.
Это настолько поразило писателя, что подтолкнуло к созданию собственного произведения, где он продолжил борьбу своего однофамильца, только совсем в другом русле.
Позднее с филологической достоверностью установили, что Булгаков читал повесть много раз — и не для того, чтобы увидеть напечатанной свою фамилию, а чтобы окунуться в атмосферу чаяновской фантасмагории и почувствовать творческий импульс для создания собственной дьяволиады.
В этом смысле Чаянова, новатора романтической прозы XX в., можно вполне назвать Протобулгаковым.
Повторенный в сочинениях Булгакова, именно Чаянов видится непревзойденным Мастером, воссоздающим поразительно достоверный быт и дух мистического мира Москвы, утверждавшим, «что всякий уважающий себя город должен иметь некоторую украшающую его Гофманиаду».
Термин «документальная фантастика» применительно к прозе Чаянова первым употребил московский писатель В.Б. Муравьев, председатель Комиссии «Старая Москва», разумея под ним «сочетание реализма и фантастики».
Тонкий ценитель творчества писателя, знаток Москвы, ее истории и архитектоники, Муравьев поясняет: «Исторический фон повестей Чаянова необычайно точен: это относится к топографии Москвы, к названиям церквей и общественных зданий, к реальности маршрутов блужданий фантастических героев повестей по столице и к именам исторических личностей того времени: артистов, профессоров, вельмож и трактирщиков… И в этом исторически достоверном мире развертываются фантастические события».
«Мистическим реализмом» чаяновские повести вроде как никто еще не называл. А если называл — то и к лучшему. В Латинской Америке мистический реализм именуют «магическим», но это сути не меняет.
Кстати, все повести, которые можно отнести к данному жанру, написаны Чаяновым еще до рождения этого термина в 1931 г. французским критиком Э. Жаду, и тем более, задолго до писателей, связавших с ним свое творчество в 1960-е гг. — Х.Л. Борхеса, Х. Кортасара, Г.Г. Маркеса, М.А. Астуриаса и др.
Справочники и энциклопедии преподносят мистический реализм как «художественный метод, в котором магические элементы включены в реалистическую картину мира».
Впрочем, жизнь сама по себе — сплошь магический реализм. При внимательном отношении к реальному миру, в нем обязательно разглядишь, хотя и не объяснишь присутствие этих самых «магических элементов». Вот это-то — присутствие и невозможность объяснения присутствия магии и составляет суть, нерв магического реализма и всего творчества Чаянова.
О чем же романтические повести Чаянова?
Если коротко — о пределах власти над личностью человека подсознательных сил, о соблазнах человека и его борьбе (или не-борьбе) с ними.
Причем все соблазны и борьба происходят исключительно в Москве.
«История парикмахерской куклы, или Последняя любовь московского архитектора М.», посвященная «памяти великого магистра Эрнеста Теодора Амадея Гофмана», рассказывает о любви героя к кукле, его погоне за наслаждением, растрате своей личности на мишуру. Действие «Истории парикмахерской куклы» происходит в начале XX в.
«Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», по мнению критиков, является «беллетризованным изложением взглядов автора на переустройство экономики социалистической России на основе с.-х. кооперации». Повесть переносит читателя в 1984 г.
«Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей. Романтическая повесть, написанная ботаником Х., иллюстрированная Фитопатологом У.» посвящена теме управления человеческими душами. События, описанные в этой, как и в других повестях Чаянова, лежат в русле большинства произведений классиков этого жанра — Э.Т.А. Гофмана, А.С. Пушкина, А.А. Бестужева-Марлинского, М.Н. Загоскина, В.Ф. Одоевского, Антония Погорельского, В.П. Титова, и относятся, соответственно, к концу XVIII — началу XIX века.
«Венецианское зеркало, или Диковинные похождения стеклянного человека» на первое место выводит тему двойничества, власти тени над жизнью человека, попавшего в зеркальный, стеклянный мир. Действие «Венецианского зеркала» происходит в начале XX в.
«Необычайные, но истинные приключения графа Федора Михайловича Бутурлина, описанные по семейным преданиям московским Ботаником Х. и иллюстрированные Фитопатологом У» рассказывает об испытаниях человеческой души, захваченной роком, о продаже души дьяволу. (Конец XVIII — начало XIX в.).
«Юлия, или Встречи под Новодевичьим. Романтическая повесть, написанная московским Ботаником Х. и иллюстрированная Алексеем Кравченко» «поднимает вопрос о попытках создания человека, о посягании на божественный промысел». (Конец XVIII — начало XIX в.).
Все повести, кроме «Путешествия моего брата Алексея…», опубликованного в Госиздате, выходили в редакции автора.
P.S. В своей социальной утопии Чаянов рассказал о социалистическом будущем нашей страны в 1984 г. Этот же год выбрал и Д. Оруэлл для его знаменитой антиутопии. В 1984 г. чаяновская мечта была почти реализована, хотя, увы, так и осталась утопией.
И все же — это куда выше, чем антиутопия Оруэлла, которая лишает человека последнего — Надежды в этом безнадежном мире, где зло окончательно побеждает добро.
В этом, быть может, и состоит коренное отличие настоящей русской литературы от западноевропейской.