Случилось мне как-то в очередной раз попасть в нашу районную больницу. Кондрат хватанул-говорили раньше в народе. А по-научному инсульт. Отнялась правая половина тела, пропала речь.В общем, побывал я на том свете.Ничего там хорошего нет, как пел наш знаменитый бард. В больнице просветили аппаратом УЗИ плюс ко всему обнаружили ещё камень в почках. Речь, правда, постепенно восстановилась. Но главное-уцелел мозг. И теперь я нахожу утешение в мудрости, которую сформулировал француз Декарт: ,, Мыслю, следовательно существую,,.
Всегда, когда я попадаю в больницу я вспоминаю строки из песни нашего знаменитого барда:
Прибежали санитары и зафиксировали нас.
Тех, кто был особо боек,
Прикрутили к спинкам коек.
Поместили меня в палату к Мишане, местному алкоголику. Ему на днях отняли обе ноги. Что не мешало ему буянить и нарушать больничный режим. Почему никто и не хотел лежать с ним в одной палате. Однако когда заселяли меня, Мишаня лежал спокойно на своей койке. Оставалось и мне лежать, размышлять о своей участи и ждать решения своей судьбы.
Размышлял я, прежде всего о несправедливости этой самой судьбы. Почему кондрат хватанул именно меня? Сплошь и рядом мужики пили всякую дрянь в десять раз больше меня, ничего, хоть бы хны! Потом уже я выяснил, что болезнь не зависит от твоего образа жизни. Тем более обидно, когда она настигает того,кто не пил, не курил.
Потом по привычке размышлять от безделья я задумался о судьбе нашего знаменитого барда. Действительно-приобрести поистине всенародную известность при этом не напечатав практически ни строки. Это нужно было ухитриться! Кажется, про всех он успел написать песни и про геологов, и про физиков, и про алкашей. Недаром все считали его своим. А сейчас вот хотят воздвигнуть ему памятник в Южно-Сахалинске, где он не только ни разу не был, но даже вряд ли знал, где этот город находится.
И только про безногих инвалидов он песни не написал. Может быть, просто не успел.
Мысли плавно переключились на собственное творчество. Вспомнились строки, написанные в ранней юности:
Инвалид сошёл на Предзакатной.
В дверь изломом встали костыли.
Мы-вперёд, а он-пошёл обратно.
И, хромая, съёжился в дали.
В той дали, невидимой двуногим,
Нереально горбилась земля.
Шли в закате к инвалиду ноги
Шли на смену старым костылям.
В этих строках чувствовалось что-то мистическое.Откуда у двадцатилетнего парня, у которого руки-ноги, слава Богу, целы, могли взяться эти строки? Как будто предвидел, что самому когда-то понадобятся костыли.
Только я слегка задремал, как был разбужен громким возгласом Мишани!
-Вставай! Строиться!
В палате вспыхнул яркий свет, который мне почему-то напоминал морг. Мишаня метался по своей койке, пытаясь встать. Вбежавшая сестра сделала ему какой-то укол. После чего он затих.
Я тоже попытался задремать, вспоминая строки знаменитого барда:
Вот лежу я на спине,
Загипсованный,-
Каждый член у мене
Расфасованный
По отдельности
До исправности
Всё будет в цельности
И сохранности.
Когда я проснулся, за окном уже брезжил рассвет. Я посмотрел на соседнюю койку. Она была пуста. Инвалид исчез. Дверь в палату была приоткрыта. В больнице стояла мертвенная тишина. Я позвал медсестру, которая видела сладкие предрассветные сны в соседней палате. Она подняла подругу и они вместе бросились на поиски Мишани. В конце концов его нашли на лестничной площадке метрах в двухстах от нашей палаты. Он спокойно курил сигарету. Как он ухитрился без всяких подсобных приспособлений выбраться из палаты и пройти эти двести метров-остаётся загадкой. Совместными усилиями он был водворён на место и накрепко привязан медицинскими бинтами к кровати.
Я почему-то подумал о том, что если бы Мишаня, скажем, надумал меня придушить, то ему бы это ничего не стоило, руки-то у него здоровые и ответственности-никакой.
Заснул я уже в третий раз за ночь чутким предутренним сном. Приснился мне памятник, только не помню-кому. То ли Мишане, то знаменитому барду, то ли мне самому. Но хорошо помню-памятник был без ног.