Ночные лисы

Артур Кишиневский
Мы очень рады – всё существует привычным образом, Земля делает оборот. А это значит, что будет вечер, а за ним придет наше настоящее время.
Мы терпеливо ждем, когда те, кому неуютно в темноте, заберутся под свои одеяла, почувствуют уютную радость оказаться там, по другую сторону наступающей ночи, и только после этого позволяем себе появиться в безлюдном месте.
Единственное, что нас иногда огорчает – создаваемое нашим присутствием беспокойство. Пока человек боялся темноты как источника нападения саблезубых тигров, он попросту не замечал нас, и мы могли незаметно наблюдать за ним, а если человеку везло – уберечь от внезапной опасности. Но прошли века, и, оказавшись на заполненной светом электрических фонарей улице, человек со страхом и ненадолго поворачивает взгляд к каждому темному месту. И доподлинно известно: он боится нас, хотя кто мы и что – не имеет представления. Ему страшно свернуть в темный двор даже если никого из нас там нет – темнота сама по себе стала такой зловещей. Там должны прятаться воплотившиеся и еще только зарождающиеся и имеющие форму темных клочков тумана ночные кошмары. Там все то, что грозилось вылезти из каждого шкафа в детской и из-под каждой кровати, все эти ужасы, с такой легкостью оборачивающиеся в прах при первом проблеске ночника… На самом деле, в этих закоулках либо мы, либо пустота, либо удивительные сокровища, которые, по привычному недомыслию, человек обходит стороной. В самом страшном темном дворе можно найти дверь, открывающуюся на том конце земного шара, на пустой лесной поляне часто встречается бьющий из земли родник, умывшись в котором можно всю ночь летать над землей, не чувствуя ни холода ни страха. На пустой палубе старого теплохода найдется теплый ветер, который не даст страждущему почувствовать себя одиноким. И, конечно, заведомо неизвестно где, всегда найдется проход в совсем другую жизнь, в которой кто-то вышел из дома, а вернулся не то другим, не то в совершенно иные времена.
И когда мы предлагаем людям что-то из наших знаний, соглашаются единицы, хотя многие из нас когда-то были людьми. Видимо, темнота отучила нас говорить доходчиво и убедительно, ведь когда темно – и так все понятно.

Сегодня мы собираемся на острове. Вокруг нас – река. Мы  располагаемся на песчаной косе, неподалеку от колонии чаек, которые сейчас спят. Им очень спокойно, потому что в отличие от людей птицы знают – до нашего отбытия и еще несколько часов далее им ничего не грозит. Рядом с нами всегда так.
Река очень широкая, но нам отлично видны оба ее берега – один высокий, почти отвесный, заросший лесом, другой – ровный, с массой заводей и проток, покрытый пляжами. На этих пляжах, парами и поодиночке, сидят, на остывшем песке, люди  и многим из них хочется попасть на остров, потому что кажется, будто именно в темноте здесь происходит самое интересное. Так оно и есть, но никто в это не поверит, повернув взгляд от острова к свету жилищ.
Мы сидим вокруг костра. Огонь горит сам по себе, не бросая света на песок или наши лица. Так всем нам удобнее.
Мы редко говорим. Как-то все увиденное каждым само собой становится известно каждому другому.
А сегодня, слушая плеск мелких волн, легкое шуршание крыльев чаек и едва заметное прикосновение ветра к листве, я вспоминаю, как впервые оказался на этом еженощном сборище.

Я гулял по ночному городу, ставшему удивительно тихим. Шел  вдоль трамвайных путей, затем через длинный сквер, протянувшийся вдоль дороги. Фонари не горели, но я видел пустые скамейки и выбоины в асфальте. Потом я дошел до моста через железную дорогу, немного постоял на нем, глядя, как не мигая горят семафоры. Часть семафоров светилась фиолетовым светом. Это было так непохоже на обычный светофор, что всегда казалось мне проявлением какого-то особого железнодорожного волшебства, тайны, доступной только людям, ведущим через ночь локомотивы.
Через непродолжительное время я добрался до еще одного сквера, в центре которого был фонтан. И вокруг фонтана, в том числе на его парапете, сидели и стояли те, кого я тогда принял за людей. Тот, к кому я подошел первым, дал мне зажигалку. Второй рассказал мне историю, и я забыл, как меня зовут. Третий поделился идеей посмотреть на восход солнца в океане, и я вспомнил свое имя, но понял, что оно уже никогда не понадобится мне.
У меня, вероятно, было время сделать другой выбор, но стоило воздуху наполнится серым, предвестником рассвета, как у фонтана не осталось никого, включая меня.
То утро я встретил один, но, действительно, на берегу океана. За мной была скала, на скале, если подняться вверх по ущелью, крошечная деревушка, где и в такую рань можно было легко найти чашку кофе а вся жизнь стала чистым листом, на котором уже никто и ничего не напишет.

Костер будет гореть точно до того момента, пока не начнет светать. Потом мы будем вместе смотреть на появляющиеся очертания действительности. Потом начнут петь птицы. На востоке появится солнце, и это, поскольку день будет ясным, окажется невероятно красивым. И мы исчезнем.

Я окажусь в той самой деревушке в горах, и засну в маленькой комнате с мансардным окном, выходящим на теневую сторону. Мне будет сниться, что я веду тепловоз. Впереди еще долгие часы ночного пути. Я смотрю в боковые окна на залитые луной безлюдные пространства, и мне ужасно хочется оказаться где-то там, снаружи, потому что с детства я верю с замиранием сердца: где-то там, стоит лишь протянуть руку – волшебная и совершенно другая жизнь.