Предисловие
Написать это меня сподвигли сразу две музы. Не знаю их имен, но они женаты и водят дружбу с Дионисом, а также обитают прямо надо мной. Уже спустя 3 недели после переезда в нынешнее жилище я был крайне восхищен их методичностью. Каждую пятницу, примерно в одно и то же вечернее время они совершали тайный дионисийский ритуал (ни разу не ошибившись в последовательности действий): звон стекла-веселье-скандал-метание на пол тяжелых предметов, посуды и т.п. - отправление супружеской епитимьи. На счет трансформации обязанностей в епитимью, это я за них решил, для пущего веселья. После непродолжительных эпизодов общения с остальными соседями я понял, что из всех жителей подъезда, знакомых с их семейными обычаями, являюсь единственным, кого они ничуть не беспокоят. Это подтолкнуло к мысли, что подобная педантичность, совершенно не свойственная для большинства людей, чей психологический скелет плотно обмотан зеленым змеем, заслуживает поэтизации. Ну, в самом деле, подумал я, все эти сетования на повальное пьянство, деградацию и нарушения общественного порядка - констатация очевидного, так может быть, за ширмой алкоголя скрывается нечто тонкое и почти непостижимое в своей привлекательности...например, танго?
ВЕЛИКИЙ ТАНЕЦ
Позади пять седьмых недели. Вечер пятницы.
Она, как всегда, накрывает на стол. Нежные, чуть фиолетовые фарфоровые
тарелки, начищенное содой серебро, и, конечно, посреди стола - плавающий
букет. Бутон тольпана, разверзтый ее нежной рукой и скрепленный в таком
виде английской булавкой в окружении еще не тронутых временем тепличных
ромашек.
Он, как всегда, прищурившись с хитрецой, покуривает на балконе сигаретку и
чуть лениво подкручивает в левой руке бутылку сухого красного.
- К столу, друг мой! - Говорит она.
Он пододвигает ей стул, неспешно отходит на другую сторону стола,
присаживается. Она чуть барабанит пальцами по столешнице. Он, играючи,
откупоривает бутылку. "Йумм" - поет пробка.
Глядя на немного опустевшую бутылку он, чуть прикладывая крахмальную
салфетку к губам, промокает их. Затем оглаживает лацканы белого пиджака и
многозначительно вздыхает. В ответ она, чуть опустив голову, часто моргает
и загадочно улыбается. Годы приучили их обходиться без слов в пятничные
вечера. Они одновременно встают и начинают движение. Еще прежде, чем
заключить ее ладони в свои, он опускает иглу на виниловый диск. Первые
звуки музыкального выражения всепоглощающей страсти совпадают по времени с
ее вздохом от как бы вновь прочувствованной силы его рук.
Первое же движение - она таинственно улыбается, и при прохождении пары
мимо стола смахивает его локтем на пол блюдо с винегретом. Он принимает
вызов. В следующую секунду, под надсадный призыв тубы он носком своего
ботинка бьёт снизу по стекляной поверхности журнального столика. Стекло
брызгами шампанского усеивает комнату.
Следующий такт. Она отклоняется, прогнув спину, закинув в порыве истово
аргентинской страсти, за голову свою правую руку, но все-таки, чтобы не
ставить точки в их многолетнем споре, успевает левой взять с подоконника
утюг, и, с резким гортанным хрипом несколько раз звонит им в радиатор
отопления.
- Ах, танго... - шепчет он, поворачивая ее три раза на триста шестьдесят
градусов, свободной рукой роняя с горки на пол гантели весом два, семь, и
шестнадцать килограммов.
При приземлении со спортивных снарядов слетает пыль, и в этом внезапном
тумане партнеры теряют друг друга. Их руки соскальзывают, и расставание
неизбежно.
- Милый! - Кричит она в туман.- Найдемся же!
- Не ранее, чем танго завершится, чем музыка утихнет! - Ответствует он.
Они танцуют. Она сбрасывает на пол подаренные им серьги, он - верхнюю
половину посудного шкафа.
Вся зашедшаяся в двухдольном исступлении, она охаживает алюминиевым
подсвешником дверной наличник.
Он, испытывая невероятную легкость в членах, поднимает с пола гантели, и к
самому-самому верху, а затем вновь, ещё и ещё разы опускает их оземь...
Он движет стальными изделиями всё чаще, и, не в силах сдерживаться, сходит
на крик. Сначала верхний, горловой, затем утробный. Она, встречая меж
собой все тот же подсвешник со сковородкой для приготовления яичницы,
вторит ему.
Но экстаз не вечен, и туману приходит конец.
Взмокшая, расстегивая атласное платье, она сгоняя с коленей последние
гантельные пылинки, предлагает ему немедля возлечь. В плену двух великих
страстей - танго и плотского тождествления с ней, он успевает отдать
первой последнее на сегодня, не сомневаясь, что этой точкой удовлетворит
ее...вонзает в розетку штепсель, и проверив плотность посадки победитового
сверла в шпинделе, нажимает на гашетку строительного перфоратора,
прислоненного к стене.
На все пятнадцать этажей разносится стон
благородного металла, вступившего в схватку с бетоном.
А этажом ниже лежит, под одеялом, наполненным кукурузным волокном,
человек. И ничего не слышит. Он спит.