Мой дом

Роган Борн
        “В ту ночь Василий прикинулся вампиром и сосал, дьявольски хохоча. Несчастная жертва стонала, но с места не сходила. Некто Штучкин воткнул в него кол, и приключение перестало быть таким легким и ненавязчивым.
        На этом вечер пошлых каламбуров объявляю закрытым.”
        Петренченко устало откинулся от печатной машинки и громко позвонил в колокольчик, что висел в носу его раба. Петренченко был известным писателем и мог очень глубоко засунуть палец в нос. Даже Чехов не копал так глубоко — так говорил ему раб по его приказу.
        Как-то Петренченко пришил к рабу вымя и приказал давать молоко, а раб разозлился и принес ему цветочек.
        — На-ка, — говорит, — цветочек.
        Петренченко берет и нюхает. Берет и нюхает. Нюхач поганый, подумал его раб.
        — Только, — это говорит раб с колокольчиком, а с ним хором из-под дощатого пола вторит в терцию карлик, — это не простой цветок, а заколдованный.
        — А што? — устало моргнул Петренченко, — Што ты говориш? Это оно вот тако и вот оно все?
        — Да, — говорит раб и дует губами в колокольчик, отчего тот издает протяжный рык, — нужно только сказать заклинание, и волшебство начнется. Вот оно, это заклинание, — раб протянул Петренченко бумажку, а тот от радости даже штаны забыл надеть.
        Читает Петренченко заклинание: “Бала-бала-бала, я Петренченко, у меня в голове окосы и ускус, а сам я дикий, как ясень”. Раб размахнулся, да как ухнет ему в челюсть! Петренченко, бедный, повалился, почти без чувств, за щеку держится и про себя удивляется: “Вот это волшебство! Вот так! Так его, мерзавца!”
        Тут в комнату входит Ломоносов, и все с ним вежливо раскланиваются.
        А што, — говорит Ломоносов, сморкаясь в парик, — я и сюды пешком пошол, тоже, тудыть твою, смогнул.
        Петренченко: А знаете, г-н Ломоносов, у нас тут волшебство есть.
        Лом.: А чего это вы так странно меня — гын?
        Раб и карлик: Это чтобы с вас женщина не упала.
        Женщина, затерявшаяся в макушке Лом.: (падая на старинный сервиз)Ах!
        Петренченко нетерпеливо прохаживается по комнате, затем подходит к Ломоносову, сидящему на корточках у двери, склоняется и глядит ему в глаза. Лом. здоровенным кулаком бьёт Петренченко в лоб; тот, плача, исчезает неизвестно куда.
        А Ломоносов с рабом так и живут. Идут они как-то по лесу, погода солнечная. Ломоносов упаточился, у раба из вымени молоко пьет.
        Тут из-за куста выскакивает Карл Маркс, тычет в них пальцем и по-немецки что-то верещит, а за ним следом Ленин выбегает, ширинку застегивает и кричит вдогонку:
        — Да это же я шучу, это шутки у меня такие! — махнул Ленин рукой, сел расстроенный в броневик и уехал в мавзолей лежать.
        Приходит Ленин в мавзолей, а на его месте лежит Петренченко и глубоко копает.
        Опешил Ленин и умер. Петренченко в ужасе вскочил,  поразмыслил, приложил пядь к носу и замотал труп в какие-то тряпки, для правдоподобия сунув ему, как говорится, в зубы. Приходит он домой, а там Ломоносов и раб какую-то девку строчить учат. Девка ухахатывается, всё мамку из рук не выпускает. Оттого и смеется.
        В комнату заглядываю я, и все вмиг исчезает. Я сажусь за стол и кушаю.