Казань зимой 41-42г –заснеженный настороженный притихший город с заклеенными крест- накрест стёклами окон, светомаскировкой, воздушными тревогами, воем сирен. Все заводы перестраиваются на выпуск продукции для фронта. Родителей я практически не вижу – они на работе по 10-12 часов, без выходных, да и я круглосуточно в детсаду. Воспитательницы – жёны заводских офицеров /завод полувоенный/ развлекают нас, как могут. В одной из комнат стоит огромный чёрный рояль и одна из наших матрон играет нам, и мы поём песни тех лет, детские, Катюшу, Вечер на рейде, Чайка. За войну мы постепенно выучили все песни тех лет: Вставай страна огромная, Не дрогнем в бою за столицу свою, Землянка, Синенький скромный платочек и т.д. Мы рисуем горящие немецкие самолёты и танки, а к весне на улицах всё чаще появляются безрукие, на костылях, раненые в шинелях дяденьки и у кинотеатра можно увидеть совсем безногих солдат, сидящих на самодельных колясках на шарикоподшипниках, и просящих милостыню. Женщины ждут и со страхом встречают почтальонов. И тем не менее в нас, детях абсолютная уверенность что наша Красная армия победит.
Летом воинская часть, в которой работает мама, выезжает в лагеря на Волгу в сосновый лес под Казанью. Солдаты живут в палатках, а повара и прачки в большой длинной землянке с узкими окнами под потолком. Мы с мамой в тёплые ночи спим на воздухе в гамаке. Днём мы, ребятишки /нас человек шесть/ предоставлены самим себе. Бегаем по лагерю, натыкаемся на часовых, на замаскированные зенитки, стараемся пробраться к Волге. Для этого надо преодолеть посыпанную желтым песком, тщательно подметённую длинную дорожку перед бесконечной шеренгой палаток, охраняемую часовыми. Это граница, через которую пройти нельзя не оставив след на песке, а мы всё же пробегаем. За нами бросаются часовые, ребята постарше убегают, а мне достаются шлепки то прикладом винтовки, то сумкой с противогазом. Не больно, но страшно и обидно.
В лесу, на большой песчаной поляне – плац. Здесь почти постоянно идут занятия по строевой подготовке и штыковым боям. Солдаты /курсанты/ со скатками, вещмешками, противогазами, винтовками, некоторые с противотанковыми ружьями и взводными миномётами, пулемётами на спине, по жаре, по песку маршируют кругами по плацу. Видел однажды, как из строя выскочил один молодой парень со слезами на глазах, скинул сапог, а у него вся пятка в крови. Подскочил старшина, ударил, заорал: «Встать в строй, я тебя научу портянки наматывать!»
Вечерами на огороженной площадке со сценой солдатам показывают кинофильмы. Нас не пропускают но как только начинается демонстрация мы тихонечко под одобрительное подмигивание солдат пробираемся к сцене и усаживаемся прямо на полу. Там я посмотрел и Волгу-Волгу и Сердца четырёх и Ивана Грозного, Жди меня, Она защищает Родину, Похождения Насреддина,военные киножурналы, и там же в конце войны мы увидели репортажные съёмки из немецких концлагерей Саласпилс, Майданек. В таком объёме этот ужас уже потом по телевиденью не показывали. После сеанса солдаты выходили молча, и только слышно было: «Гады, гады…»
Заводской детсад тоже выезжал в последние военные годы летом на Волгу в Дубки, напротив Верхнего Услона. Жили в длинных зелёных палатках, бегали среди дубов, но чаще играли в прибрежном песке: в откосах рыли печурки и жгли в них артиллерийский порох, похожий на макароны без дырок. Порох собирали здесь же на берегу а откуда брали огонь маленькие «шпингалеты» – не помню. Спички в войну были огромной ценностью, как соль и сахар. Ну, а порох… Где-то недалеко был пороховой завод и периодически на берег привозили на полуторках бракованную продукцию для уничтожения, насыпали три, четыре больших кучи «макарон», протягивали бикфордовы шнуры, выгоняли нас с берега и поджигали. Вставали высоченные огненные столбы, хорошо видимые из леса, и в этом смерче сгорал не весь порох. Частично его разбрасывало к нашему удовольствию. Однажды взорвался и сгорел и сам пороховой завод, только зарево было видно всей Казани…