Весь следующий день капитан де Тревиль интриговал мушкетеров своим поведением. Утром он о чем-то долго беседовал наедине с Атосом, после чего сделался чрезвычайно озабоченным.
В течение дня он несколько раз наведывался в Лувр и, наконец, среди мушкетеров распространился слух, что капитан получил новое прошение о вступлении в полк. Имя того, кто желал пополнить ряды мушкетеров было воспринято с пониманием и одобрением –Арамиса давно уже считали своим. То, что без пяти минут священник так резко поменял свои пристрастия, не вызвало никакого недоумения – разве можно сравнить жизнь мушкетера с постным и пресным житием церковнослужителя?
Хлопоты капитана увенчались успехом. Он сообщил Арамису, что король удостоит их аудиенции через два дня.
Атос полагал, что эти два дня Арамис должен провести на улице Феру. Арамис готов был спорить, но такого же мнения придерживался и капитан де Тревиль. Он опасался, как бы Арамис каким-нибудь необдуманным поступком или неразумным действием не испортил всего дела. Арамису пришлось подчиниться. Результатом этого стало то, что уже к концу первого дня «заключения» молодой человек стал столь же угрюм, как Атос, и столь же молчалив, как Гримо.
Но Тревиль был прав – слишком многие в то время желали встретиться с шевалье д’Эрбле, и не всегда с добрыми намерениями.
Впрочем, это не касалось дам. У них намерения были самые благие, вот только объект этих намерений был недосягаем, а потому дамы ограничивались пересудами. В связи с этим дом госпожи де Буа-Робер подвергся нашествию гостей. Даже завсегдатаи отеля Рамбуйе на время оставили свои литературные споры, и топтали паркет в доме на Фран-Буржуа. Хозяйка наслаждалась триумфом, в сотый раз пересказывая волнующую историю. Дамы, которым посчастливилось в тот вечер быть гостьями, разделяли это торжество. А уж те, кто присутствовал при вызове, были просто нарасхват. Беда только в том, что каждая видела какого-то своего молодого человека, так что таинственный шевалье был похож одновременно на всех и ни на кого.
Кто первым назвал его имя, уже не помнили, и теперь дамам казалось, что они все его знают и все видели раньше. От этого их рассказы расцветали удивительными подробностями и становились все менее правдоподобными.
В этот день гостиную де Буа-Робер почтила своим присутствием герцогиня де Шеврез в сопровождении графа де Шале. Герцогиня рассеянно слушала взволнованный рассказ хозяйки и вежливо улыбалась.
Сидевшая рядом графиня де Пенафлор тоже улыбалась и ее улыбка, загадочная и исполненная непонятной значительности, наконец, привлекла внимание мадам де Шеврез:
- Вам, графиня, наверное, неинтересно слушать наши разговоры. Мне передавали, что Вас можно поздравить? Господин де Монтальван сделал Вам предложение?
- Да, я обещала подумать.
- Дорогая моя! Я рада за Вас! Он очень хорош собой.
- Пожалуй.
- Поверьте, вдовство не то украшение, которое к лицу женщине Ваших лет и Ваших достоинств. Вы достаточно уже оплакивали Вашего супруга, никто не упрекнет Вас за желание снова жить в браке. Вы заслуживаете такого супруга, как господин де Монтальван.
Графиня наклонила голову, благодаря за комплимент. Госпожа де Буа-Робер сочла нужным присоединиться к поздравлениям, но графиня шутливо приложила пальчик к губам:
- Не будем говорить об этом раньше времени. Считается, что это плохая примета. К тому же, граф еще не вернулся в Париж, так что не стоит обсуждать отсутствующих, это дурной тон.
- А ведь мы только и делаем последние дни, что обсуждаем одного отсутствующего шевалье, - засмеялась хозяйка. – Какие дурные у нас манеры!Но что поделать, я с удовольствием пригласила бы этого таинственного молодого человека, но никто не знает, где он скрывается.
Графиня де Пенафлор лукаво улыбнулась:
- Не иначе, у него есть покровитель или покровительница.
- Я бы и сама предложила ему убежище, – дерзко заявила герцогиня де Шеврез.
- Да, дорогая, мы прекрасно Вас понимаем, – сладко пропела мадам де Буа-Робер, – Вы так преданы королеве, а покойный имел несчастье заслужить гнев Их Величеств.
Герцогиня резко ответила:
- Вы ошибаетесь.
- Нет, что Вы, – вмешалась мадам де Пенафлор, – история с братом де Ла Гранжа была оскорбительна для королевы. Не так ли, граф?
Герцогиня метнула гневный взгляд на графа де Шале: «Болтун!». Тот виновато пожал плечами.
- Я имела в виду, – холодно продолжила герцогиня, – что господин де Ла Гранж заслужил мой гнев, как-то позволив себе непростительную наглость. Так что его соперник, кем бы он ни оказался, может рассчитывать на мою признательность.
- О, мадам, многие здесь желали бы его приютить, даже не имея никаких оснований для признательности, – засмеялась госпожа де Буа-Робер. – Хотя бы из любопытства, чтоб потом сказать, что именно они прятали шевалье... О, простите! Это герцогиня де Шон, я оставлю Вас на минутку.
Хозяйка поспешила навстречу новой гостье. Герцогиня скользнула взглядом по группе, окружавшей жену ее бывшего деверя, и разочарованно отвернулась.
- Мадам, – граф де Шале склонился к белокурой головке. – Вы ожидаете кого-то? Вы глаз не сводите с двери.
- Я послала слугу с поручением, он уже должен был вернуться. Но этот пустяк не стоит Вашего внимания.
Она отвернулась от графа. Мадам де Пенафлор что-то рассказывала, прозрачно намекая, что знает о таинственном шевалье гораздо больше, чем сама хозяйка. Герцогиня слушала ее вполуха и напрасно пыталась скрыть волнение, нервно играя веером. Вдруг она радостно вздрогнула, на губах заиграла улыбка.
- Прошу простить меня, – прервала она графиню, – я покину Вас, но оставляю Вам графа де Шале. Граф, постарайтесь, чтоб мадам де Пенафлор не скучала. Еще раз простите меня.
Молодой человек не успел ничего сказать, а герцогиня уже махнула лакею в ливрее ее цветов и, стараясь не привлекать внимания, направилась к выходу. Там толпились слуги, и герцогиня с досадой огляделась:
- Сколько здесь людей. Идем к моей карете.
Не заботясь о подоле, волочившемся по грязи, герцогиня добралась до кареты и, укрывшись в ее тени, нетерпеливо спросила:
- Ты был там?
- Да, Ваша светлость. На Вожирар никого нет.
- Ты хорошо смотрел? Стучал?
- Да, Ваша светлость. Никого. Я уже третий день туда хожу, да не по одному разу. Нет там никого.
- Ты, дурень, в ливрее ходил?
- Что Вы, мадам! Это я переоделся, чтоб, значит, здесь выглядеть.
- Я тут с ума схожу, жду его, а он переодеваться ходил!
- Мадам, там же все равно нет никого, что ж Вы сердитесь? Раньше, позже, что за беда, если все равно нечего сказать – нет, как нет.
- Не может быть!
- Мадам, я уж и в окна заглядывал. Как только за вора не приняли, когда по саду болтался. Поверьте – нет там никого. Ни души.
- Да как же это… Не может быть, не может! Где же он тогда?
- Не знаю мадам.
- Три дня и ничего…
- Мадам…
- Ах, оставь меня!
Отвернувшись, она уперлась лбом в стенку кареты, и в волнении стукнула кулачком по дверце: «Он – предатель? Неужели меня обманули?»