2.
— Итак, Лепестог, вас можно поздравить? Моё почтение миссис Лепестог – надеюсь вы в добром здравии? — приветствовал чету Лепестогов мистер Арчибальд Пимпл – императорский пингвин, уполномоченный Администрации по этому участку территории Общины. В его обычные обязанности, к которым он относился со всей, простирающейся до самозабвения ответственностью пингвина, удостоенного при назначении короткой аудиенции у самого сэра Родерика Спенсера, помимо общего наблюдения за порядком, входила регистрация всех отложенных в период кладки яиц с обязательным посещением каждой супружеской пары. И сейчас он произносил дежурные поздравления в адрес сияющей от радости Ирит, державшей между лапами и животом единственное, но довольно крупное и чистое яйцо, и трепал по плечу слегка обалдевшего от счастья папашу Ионафана, который в ответ на все обращенные к нему стандартные чиновные фразы, лишь некстати кивал головой и вставлял: «А… Ага… Так ведь… Да-да!...», — и тому подобное.
— …И всем нам по такому радостному поводу стоит вспомнить слова сэра Родерика о том, что каждая супружеская пара – это маленькая ячейка нашей большой Общины, и ответственность супругов за сохранность яйца (или же яиц) не ограничена, таким образом, заботой о своей семье, но простирается…
— Интересно, кто у нас будет? — тихо спросил Ионафан у Ирит, не отрывая верноподданнического взгляда от сановитой фигуры мистера Пимпла.
— …В условиях, когда громадные масштабы глобальной экологической катастрофы становятся всё очевиднее в своей громадности, на каждого из нас выпадает…
— Я уверена, это будет девочка, — прошептала Ирит Ионафану.
— Почему ты так думаешь? — так же шёпотом спросил Ионаафан, а громко произнёс: — Так точно, мистер Пимпл!
— Яйцо, закруглённое с узкого конца. Не остренькое. Если остренькое, значит, мальчик. Мне кто-то из старых пингвиних на днях говорил…
— Девочка хорошо! И мальчик – тоже! — тихо отозвался Ионафан.
— …В то время как становятся всё более ограничены пределы лимитов биоресурсов на доступных для промысла участках шельфа!..
— Я не понимаю, о чём он говорит, — прошептала Ирит, не переставая старательно улыбаться.
— Тсс! — Ионафан тихонько шлёпнул её по боку кончиком крыла, и громко вставил: — Верно, мистер Пимпл, правильно!
— …И, таким образом, снискать признательность вашей новой родины, ваших новообретённых соотечественников, так сказать, компатриотов, которые с неослабевающим интересом…
— Что-то про компот сказал, — озадаченно нахмурившись, прошептал Ионафан. — Может, компот будут давать?
— …И пожелать от имени Администрации успешного завершения исполнения своего долга – в надлежащие сроки и с удовлетворительным качеством! Ура! — завершил своё выступление мистер Арчибальд Пимпл, и, снисходительно улыбаясь в ответ на сбивчивые слова благодарности, вновь слегка потрепал Ионафана по плечу, чуть заметно поклонился заробевшей Ирит, развернулся и, с достоинством переваливаясь с ноги на ноги, продолжил обход подведомственного ему участка, давая возможность высказать свои поздравления соседям и друзьям. Некоторое время в небольшой толпе пингвинов женское щебетание сливалось с одобрительным дружеским рокотанием мужских голосов, а Ионафан и Ирит не переставали кланяться и благодарить. Среди доброжелателей возникли и Адольф с Аделью.
— Ну, что же, папаша! — Адольф с преувеличенной весёлостью хлопнул Ионафана по спине. — Кончилась твоя вольная жизнь! Теперь режим: есть спать, высиживать – всё по часам.
— Справимся! — радостно улыбался во весь рот Ионафан. — Своя ноша не тянет!
— Ах, милочка, поздравляю! — пропела Адель, ласково потеревшись о щёчку Ирит. — Как жаль только, что не удалась пара! Лично мы с Адольфусом намерены постараться!..
— Желаю удачи, Адель, — сдержанно улыбнувшись, ответила Ирит. — Думаю, у вас всё получится.
— Ждём на днях, — сообщил Адольф. — Не буду загадывать, но шансы определённо есть!
Он похлопал Адель по животу, и та, умильно сложив крылья перед собой, опустила глаза, как бы смущаясь, и отвернулась.
— Видишь, какой живот?! — оживлённо продолжал Адольф. — Не хочу сглазить, но мне кажется, там никак не меньше двух! А это, брат, я тебе скажу – сразу переход на другой уровень! Это, мил друг – тебе даже охотиться не надо, жизнью рисковать. Рыбку тебе принесут и положат – на льдинке с голубой каёмочкой! Это, будьте любезны, такая благодать!..
— А, ты опять про еду, Ади?! — раздался за его спиной насмешливый голос Дональда Скрэтчера. — А ну-ка, ты, тело, дай дорогу разуму!
Он добродушно отпихнул Адольфа и протиснулся поближе к Ирит.
— О, наш небесный воин явился! — недовольно произнёс Адольф, а Адель презрительно фыркнула. — Всё, теперь жди лекции о покорении стратосферы через очищение сознания!.. Ладно, Фан, мы пошли! Пока, Ирит!
— Счастливо, ребята, удачи! — весело крикнул им вдогонку Ионафан и повернулся к Скрэтчеру. Тот пристально рассматривал яйцо, лежавшее на лапах Ирит, прижатое её теплым пухленьким брюшком. Ирит глядела на него, улыбаясь. Скрэтчер смотрел молча, постукивая по земле левой лапой. Ионафан смущённо ёрзал, не зная принять ли это за одобрение или, наоборот, как выражение недовольства.
— Ну, как тебе, Дон? — решился он, наконец, робко спросить.
Скрэтчер поднял глаза, посмотрел, будто сквозь него, потом бросил быстрый взгляд на Ирит, ничего не говоря, повернулся, отошёл на несколько шагов и уставился на океан. Ионафан озадаченно взглянул на Ирит, а та в ответ пожала плечами. Тут Скрэтчер медленно произнёс:
— Вот что я тебе скажу…
Ионафан поспешил подойти ближе. Скрэтчер повернул голову, посмотрел на него и продолжил:
— Запомни: уже следующее поколение пингвинов будет летать! Если не мы, то хоть дети наши узнают, что такое настоящая свобода!
И вытянув правое крыло, он указал куда-то вверх, в пространство над океаном. Ионафан проследил за ним взглядом, поймал солнечного зайчика, зажмурился, громко чихнул – и виновато посмотрел на своего приятеля…
Прошло несколько дней. Ирит и Ионафан тщательно исполняли родительские обязанности. Они, как водится у пингвинов, поочередно сидели на яйце, грея его своим телом: пока один сидит, другой охотится на мелководье. Конечно, много времени проводили они и вместе. Прижавшись друг к другу под сводами своего каменного шалаша, они беседовали о том, каким родится у них птенец (Ирит по-прежнему была уверена, что это будет непременно девочка, а Ионафан не спорил, хотя имел на этот счёт своё мнение), как они будут его кормить, принося из моря криль и рыбку; иногда они переворачивали яйцо, рассматривали и разговаривали с ним, сюсюкая, как всякие другие родители – и в этом Ионафан проявлял ничуть не меньше сентиментальности, чем Ирит. А та была озабочена выбором имени будущего птенца, и время от времени меняла своё мнение. В настоящий момент птенца, по её настоянию, звали Ионина.
Эдельберги теперь их не навещали: они и сами готовились к кладке, и им было не до визитов. Впрочем, новоиспечённым родителям было более чем достаточно общества друг друга и их будущего потомства, хотя, разумеется, отдельных любопытствующих соседей никто не гнал – а, напротив, встречали приветливо и дружелюбно. Зашёл ещё как-то раз мистер Арчибальд Пимпл и благосклонно поинтересовался тем, как идут дела. А дела шли своим чередом, и Ионафан с Ирит были вполне счастливы.
В тот день к ним заявился Скрэтчер. Он коротко и даже как будто сурово приветствовал Ирит, сидевшую на яйцах, и, кивком головы дав понять Ионафану, что им нужно поговорить, направился своей странной дёргающейся походкой вдоль каменной ограды вглубь пляжа. Ионафан виновато взглянул на Ирит, и та, состроив в ответ уморительную гримаску, отозвалась:
— Только вы там не слишком долго! А то скоро все пойдут в море, а сейчас моя очередь охотиться. Тебе нужно будет за яйцом смотреть!
— Я быстро, Ири! — вздохнул Ионафан. — Ну, что ты с ним поделаешь?
Когда он догнал Скрэтчера, тот резко обернулся и сердито спросил:
— Послушай, как долго вы уже высиживаете яйцо?
— Три дня, — удивлённо ответил Ионафан. — Дон, ты же сам приходил, когда…
— Вот именно! — прервал его Скрэтчер. — Уже целых три дня! Три! А ты до сих пор ничего не сказал! А время идёт!
— Да что я сказать-то должен? — развёл крыльями изрядно озадаченный Ионафан.
— Как что?! — возмутился Скрэтчер. — Ты будешь работать над полётом или нет? Учти, тебе придётся обучать этому своего птенца, когда он вылупится – я на это своё время тратить не намерен!
Ионафан совсем растерялся.
— Послушай, Дон… Это, конечно, дело интересное, но я как-то не думал…
— Он не думал! — саркастически отозвался Скрэтчер. — А кто за тебя будет думать? Беллинсгаузен?
— А кто это? — опасливо спросил Ионафан. — Из Администрации?
Скрэтчер возвёл глаза к небу, как бы давая понять, что он близок к отчаянию.
— И потом, Дон, — продолжал Ионафан, — я, правда, считаю, что мы не созданы для этого. То есть, совсем. Ну, посмотри на меня – ну какой из меня летун?
Скрэтчер молча отвернулся, побарабанил по земле перепончатой лапой, просвистел какой-то мотивчик.
— Ладно! — повернулся он к Ионафану. — Скажу тебе главное! Самое важное! То, что в корне меняет всё для нас! Учти, это произведет переворот в твоём сознании! Слушай же: полёт обеспечивает не тело! Понял меня? Не тело!
— А что? — спросил поражённый Ионафан.
— Не тело – но мысль!
— Как это? — не понял Ионафан.
— Вот так – мысль! Чтобы полететь, ты должен не махать крыльями, а подняться в небо мыслью! Твоё тело – это не мешочек с белками, жирами и углеводами! Твоё тело – это то, что ты о нём мыслишь! Ты же можешь себе представить – я говорю «представить!» – что ты взлетаешь… ну, хотя бы вот на верхушку этого утёса?
— Утёса?
— Да. Попробуй представить, что вот ты стоишь рядом со мной – а в следующую секунду ты уже там – на вершине! Закрой глаза!
Ионафан послушно закрыл глаза и набрал полную грудь воздуха. Он изо всех сил пытался представить себе, как он перенесётся на вершину каменной глыбы, но у него не получалось…
— Ни о чём не думай! — услышал он голос Скрэтчера. — Только ты, утёс и безумная жажда полёта!
И как только Дон сказал, что нельзя больше ни о чём думать, так Ионафану сразу же представились пухлые бока Ирит и пара непослушных пёрышек на её макушке. Он с шумом выпустил воздух из лёгких и виновато взглянул на Скрэтчера.
— Не получается, Дон.
Скрэтчер замахал крыльями.
— Сразу и не получится! Тут нужен навык, нужно много тренироваться! Нужно очищать сознание! Попробуй ещё!
Ионафан опять набрал полную грудь воздуха.
— Да зачем ты надуваешься, как пузырь? — с досадой спросил Скрэтчер. Ионафан выдохнул.
— Ну, понимаешь, мы ведь всегда набираем воздух, перед тем как нырять. Я и подумал: может, и для полёта тоже не повредит?
— Ладно, делай, как хочешь! — сердито сказал Скрэтчер. — Только помни: полная сосредоточенность!
Ионафан опять вдохнул, задержал дыхание – и тут же выдохнул.
— Слушай, Дон, а ты сам-то смог хоть раз туда вспорхнуть?
— Я? — от неожиданности Скрэтчер даже растерялся, но тут же раздражённо нахохлился. — Нет. Ещё нет. Но я уже на пути. Иду к просветлению.
— Куда идёшь?
— К просветлению!
— Осветлению?! Линять, что ли, будешь? — не понял Ионафан.
— Не болтай чепухи! — рассердился Скрэтчер. — Я очищаю сознание. Это совершенно необходимая стадия. Нужно освободиться от всех желаний, переживаний, от всех земных привязанностей. От всего, что тянет тебя вниз.
— И мне тоже?
— Тебе – больше, чем многим другим!
— И от Ирит освободиться? И от птенца?! — не поверил Ионафан. — Да ты что, Дон?!
— Ты сможешь вернуться к этой привязанности позднее! — нетерпеливо произнёс Скрэтчер. — Потом, когда научишься управлять своим сознанием! Тогда не привязанности будут тобой руководить, а ты сам станешь над ними господином!.. Ну, будешь дальше пробовать?
— Не сердись, Дон, — мягко попросил Ионафан. — Но вряд ли у меня что-то сможет выйти.
Скрэтчер отвернулся, отошел на пару шагов, и, глядя на океан, отбивая в свой манере такт левой лапой, забубнил себе под нос: «Киндер Пингви» я люблю, «Киндер Пингви» я люблю…». Потом он посопел, потоптался и сказал:
— Нда… Ладно, пока это отложим. Поработаем лучше над тем, чтобы убрать страх высоты. Это тоже важно. Вон там – нет, отсюда не видно, берег заворачивает, – есть высокий утёс с большим ледяным трамплином на нём, нависающий над морем. Если съехать по ледяному склону на животе, то трамплин выбросит тебя в воздух – так будет легче очутиться в фазе полёта. И безопасно: если что, просто шлёпнешься в воду. Очень удобно тренироваться. Но для этого нужно научиться не бояться высоты!
— Дон, мне надо Ирит на кладке сменить. Сейчас наши все пойдут в море охотиться – и её очередь.
— Это быстро, успеешь! Сейчас мы заберемся вот на эти камни и будем смотреть оттуда вниз – освобождаться от страха.
— На эти камни?! Дон, я не сумею! — испуганно отступил Ионафан.
— Не бойся, не на самую же вершину! К тому же, тут есть уступы – я уже всё разведал. Я тебя буду подсаживать: ты наверх, а я за тобой!
— А ты сам как же?
— Запрыгну. Не забывай: я пингвин Рокхоппер, мой мальчик! — с достоинством ответил Скрэтчер. — Пингвин-скалолаз! Ты знаешь, откуда я приплыл? С Южных Шетландских островов! Мы даже яйца на уступах скал откладываем! А ну-ка, давай: я пригибаюсь, а ты – сначала вот на этот камень, а потом ступай мне на спину!
Пыхтя и кряхтя, они перебирались с уступа на уступ, и постепенно приблизились к вершине каменной гряды высотой приблизительно в десять футов.
— Сейчас я покажу тебе свой остров, — запыхавшись, проговорил Скрэтчер, когда они выбрались на неровную узкую каменную гряду. — Это остров Ливингстона – один из архипелага. Я уверен, его можно отсюда разглядеть…
Они встали рядом, поддерживая друг друга, и Скрэтчер указал крылом в направлении на северо-запад. Ионафан напряженно и тщетно вглядывался в линию горизонта, даже пытался щурить близорукие пингвиньи глаза. Так же поступал и Скрэтчер. Наконец, Скрэтчер решительно и мрачно сказал:
— Нет. Ничего не видно. Наверное, всё же слишком далеко…
Они помолчали.
— Ну, ничего, Дон! — робко попытался утешить его Ионафан. — Может, мы потом заберёмся повыше, и оттуда посмотрим. И потом, всё равно – ты ведь сможешь полететь когда-нибудь. Это я безнадёжен, а ты своего добьёшься – я не сомневаюсь!
— Безнадёжен?! — возмутился Скрэтчер. — Ещё чего! Ты просто не веришь в себя! А ты должен всё время повторять: «Я создан совершенным!». Нужно стать совершенно уверенным в своём совершенстве!.. Давай-ка, смотри вниз – поглядим, боишься ли ты высоты?
— Фанюша! Фа-ан! — донёсся снизу встревоженный голос Ирит. — Ты где?! Мне уже пора!
— Ой! — в отчаянии вскрикнул Ионафан. — Вот я болван! Ири-и-ит! Я иду! Я иду!!!... Дон, давай скорее спускаться!
Скрэтчер недовольно вздохнул, но послушался.
— Ладно, для первого раза достаточно, — пробурчал он. — Ставь лапу сначала вон туда – видишь плоский камень…
Они принялись спускаться. Ионафан просто стонал от нетерпения и время от времени окликал Ирит. Он заметил, что множество пингвинов уже собралось у воды – кто-то ещё переминался на берегу, другие уже пробовали воду. Ирит встревожено окликала мужа, а он, проклиная себя, на чём свет стоит, торопил ворчащего Скрэтчера и, рискуя свалиться, совершал опасные для его корпуленции телодвижения.
Как это бывает у пингвинов, кто-то, наконец, первым нырнул в воду, и вслед за ним в набегавшие волны сиганули все остальные. Ионафан крикнул:
— Ирит, беги – я уже рядом!
— А как же яйцо?! — встревожено откликнулась Ирит.
— Беги, я уже на подходе! — прокричал Ионафан.
— Я боюсь, Фан!
— Да беги же, голодная останешься! Всё, я уже почти на месте. Только на глубину не плавай – там опасно!
Он увидел, как Ирит, расставив крылья, спешно посеменила к воде. Пару раз она тревожно оглянулась, увидела, что Ионафан уже достиг последнего каменного уступа, и бросилась в воду.
Ионафан, совершенно обессиленный, смотрел ей вслед, привалившись боком к шершавой каменной стене на последней широкой ступени. Рядом, пыхтя, плюхнулся Скрэтчер и тряхнул своими золотыми перьями. От каменного шалаша Ирит и Ионафана они находились всего в пяти футах.
— Ну, вот, Фан… — еле переводя дыхание, начал было Скрэтчер. Но закончить он не успел. От кромки воды до них донёсся многоголосый пронзительный крик. Кричали, верещали, вопили десятки пингвинов на побережье. Из воды спешно выскакивали их собратья и неслись со всех ног прочь от берега. В волнах мелькали головы и тела тех, кто ещё не успел доплыть до кромки прибоя.
— Что? Что? — ошеломлённо забормотал Ионафан. — Дон, что?.. Ирит… Ирит, где Ирит?.. Ирит!.. Ирит!!! – в отчаянии закричал Ионафан и бросился к воде. Его толкали бегущие навстречу, кого-то толкал он сам… Он не чувствовал тумаков, ударов клювом, не слышал раздраженного шипения тех, кому он отдавил лапу… На ходу он пытался разглядеть в тех, кто был еще в воде, свою жену, но всё плыло, прыгало и качалось у него перед глазами, он уже выбивался из сил, не хватало дыхания, болели ушибленные о валуны лапы… Об один из камней он споткнулся и упал. Кто-то пробежал по спине, кто-то отдавил крыло. Еще не успев встать, он услышал, как беспорядочные крики множества пингвинов слились в единый вопль ужаса. Он поднял голову и успел увидеть, как из воды наполовину вылетел обтекаемый корпус Большого Бена с разинутой пастью, усеянной зубами в несколько рядов. В воздухе мелькнуло, несколько раз перекувырнувшись, чьё-то маленькое черно-белое тельце, и вместе с тушей огромной акулы в фонтане брызг упало в закипевшие белой и розовой пеной холодные волны…
Больше в тот день никто не погиб. Всех, кто был в момент нападения акулы в воде, пересчитали. Не оказалось только Ирит. Постепенно панические пингвиньи вопли, шум и суета на побережье стихли, и только громкие резкие команды чиновников Администрации выделялись на общем фоне обычного птичьего гомона.
Ионфан уже больше трех часов сидел у полосы прибоя и неподвижно вглядывался в тускло-зелёные волны. И все три часа Скрэтчер пытался увести его от берега обратно к гнезду. Но, Ионафан не слушался: «Нет, нет, Дон – погоди! Сейчас Ирит появится! Я должен её встретить…». Скрэтчер тяжко вздыхал, замолкал на четверть часа, а потом возобновлял свои попытки. Сновавшие мимо по своим делам пингвины старались отводить глаза в сторону, а издалека они сочувственно поглядывали в сторону Ионафана и шушукались, передавая друг другу детали жуткого происшествия и прикидывая, как же теперь несчастный вдовец сможет жить в одиночестве: «Она, видишь, задержалась – ну, и когда, наконец, нырнула, там уж мало рыбы оставалось – наши, кто охотился, её перепугали, и она от берега на глубину ушла. Ирит за ней… Ну, и не заметила, как заплыла далеко. А там эта тварь! Эхма, жизнь наша…».
К исходу половины четвёртого часа появился мистер Арчибальд Пимпл. Он встал сбоку, повернулся к Ионафану, принял в меру скорбную, приличную случаю позу и с траурными модуляциями в голосе заговорил:
— Кхм… Мистер Лепестог! Э-э… Я должен с тяжёлым сердцем, кхм, исполнить свой служебный долг. Комиссия из состава официальных уполномоченных представителей Администрации, отвечающих за данный участок территории Общины, срочно образованная для расследования обстоятельств случившегося, сочла неоспоримо доказанным тот факт, что ваша достопочтенная супруга, миссис Ирит Лепестог, пала жертвой нападения кровожадного монстра – большой белой акулы – в результате какового нападения её организм получил ранения несовместимые с жизнью. От лица Администрации и всех граждан Общины приношу вам свои глубокие соболезнования.
— Как? — отсутствующе переспросил Ионафан, не отрывая взгляда от воды. Он даже не посмотрел на Пимпла,
— Она погибла, Фан! Её сожрала акула! Её больше нет! — с грубостью отчаяния сказал Скрэтчер и отвернулся, скрывая слёзы.
— Погибла? — эхом отозвался Ионафан.
— К моему прискорбию, мистер Лепестог, дело обстоит именно так, как несколько прямолинейно выразился мистер Скрэтчер, — с печалью в голосе подтвердил Пимпл, укоризненно посмотрев на Скрэтчера и неодобрительно покачав головой. — Мужайтесь, мистер Лепестог! В этот тяжелый для вас час поддержка ваших друзей (тут мистер Пимпл опять укоризненно поглядел на Скрэтчера), наше сопереживание и личное сочувствие сэра Родерика Персиваля Спенсера – с вами. Мы искренне надеемся, что вы найдете в себе силы жить дальше, оставаясь верным и добропорядочным членом нашей Общины! Э-э… Послушайте, Скрэтчер, вы сможете позаботиться о мистере Лепестоге в первое время? По крайней мере, нужно ведь увести его отсюда! Мне кажется, вам всё равно особенно делать нечего?
Скрэтчер бросил на Пимпла уничтожающий взгляд, взял Ионафана под крыло и потянул за собой.
— Пошли, Фан. Нет смысла здесь оставаться.
Ионафан, механически переставляя лапы, позволил Скрэтчеру повести себя прочь от берега.
— Он сказал: она погибла? — удивлённо спросил он.
— Это так, Фан, — глухо отозвался Скрэтчер. — Нужно это принять.
Они шли, Ионафан молчал; Скрэтчер тоже не говорил больше ни слова. Когда они добрели до каменного шалаша Лепестогов, оттуда вылез Адольф.
— Наконец-то! — с облегчением выдохнул он. — Скрэтчер, где тебя носит? Фан, дружище, мне очень-очень жаль! И Адель шлёт тебе своё сочувствие: прийти она не может, мы каждый час ожидаем яиц…
— Яиц? — саркастически уточнил Скрэтчер.
— Яиц! — твёрдо заявил Адольф. — Кстати, о яйцах! Фан, я тут пока тебя не было, посидел немного, погрел яйцо. Но нужно будет придумать, как тебе обходиться дальше! Наверное, мы с Доном сможем иногда тебя подменять на яйце, чтобы ты смог поохотиться: питаться ведь тебе надо! Банально прозвучит, но, так или иначе, а жизнь продолжается! Яйцо не должно пострадать.
— Ирит погибла, — вдруг заговорил Ионафан. — Вы слышали? Говорят, её проглотила акула…
Скрэтчер и Адольф тревожно переглянулись.
— А скажите: разве могла бы акула съесть мою Ирит, если бы пингвины умели летать? — продолжал Ионафан. — Ей бы нипочём было не поймать мою старушку! Она бы упорхнула прямо из-под её носа – фрр! фрр! Только челюсти в воздухе щелкнули бы! — он тихо засмеялся. — Да! Это всё оттого, что мы не умеем летать! Дон, ты научишь меня? Честное слово, я буду стараться! Я, когда я не в воде, очень неуклюжий, но я скажу себе, как ты велел: «Я создан совершенным!». И по скалам буду ползать, и с трамплина, и всё буду делать! У меня ведь получится, правда, Дон?
— Что за вздор он понёс? — тихо пробормотал Адольф. — Уж не помешался ли он от горя?
— А я потом научу птенца! — продолжал Ионафан. — И он…
Тут черты его исказились злобой.
— Птенец… Это птенец! Это из-за него! Из-за него всё: Ирит погибла из-за него!
— Держи его, Ади! — отчаянно крикнул Скрэтчер, заступая Ионафану дорогу и стараясь повалить его на землю. Адольф испуганно ойкнул, отскочил немного назад, но, опомнившись, бросился на помощь.
— Пустите! Я всё равно его разобью! Разобью! Это он виноват! — пронзительно кричал Ионафан, пробиваясь изо всех сил под своды каменного шалаша. Но малые пингвины – самые маленькие из пингвинов. Скрэтчер и Адольф легко уронили Ионафана на гальку и навалились сверху. Ещё какое-то время он трепыхался и кричал, придавленный телами более крупных приятелей, но постепенно затих и перестал дёргаться. И тут они услышали, как Ионафан разрыдался. Он плакал горько и безутешно, уткнувшись клювом в чужую – скудную и холодную антарктическую почву…
— Отпусти его, Ади, — глухо буркнул Скрэтчер. — Пусть он плачет.
— Ты уверен, что он не рехнулся? — опасливым шёпотом спросил Адольф.
— Отпусти, тебе говорят!
— Хм, ну ладно, — Адольф поднялся и отряхнулся. — Послушай, Скрэтчер, ты же знаешь мою ситуацию: мы ждем потомства, так что я не смогу слишком часто приходить, после того как Адель снесёт. Ты сумеешь за ним присмотреть? Я боюсь, что у него действительно не все дома. Не ровен час, он и вправду яйцо разобьёт – в истерике-то! А за это у нас, знаешь, что бывает?! Он и без того на целых три часа яйцо оставил на холоде – еще неизвестно, не повредило ли это птенцу. Я, конечно, сделал всё, что мог (тут он заговорил таким тоном, будто давал понять, что осознает, насколько велика была его жертва, но по скромности не желает входить в детали), но, сам понимаешь: гарантий никаких!
— Ладно, Ади, топал бы ты домой: Адель заждалась, наверное. Когда у вас-то?.. Всё никак не получается?
— Со дня на день! — заверил его Адольф. — Я уверен, эта задержка — оттого, что там два яйца! Других объяснений нет!
— Ну-ну. Давай, шагай. Завтра, если всё ещё будешь свободен, к вечеру приходи – сменишь меня. До тех пор я с ним побуду.
— Лады! Ну, так я пошёл? Всё, до завтра! — Адольф осторожно потрогал спину Ионафана, всё ещё вздрагивавшего от рыданий. — М-м… Пока, Фан. Как это говорят?.. Мужайся!
И свободно вздохнув, с чувством честно выполненного долга по отношению к ближнему, Адольф Эдельберг спешно засеменил домой.
Скрэтчер поглядел ему вслед, щёлкнул клювом и повернулся к Ионафану.
— Ну, ты как, старик? — мягко спросил он, кладя крыло на спину приятеля. Тот уже не плакал, а только тихонько всхлипывал. Скрэтчер легонько похлопал его по плечу и не стал приставать с расспросами. Он сел на яйцо, согревая его собою, и принялся ждать. Вскоре всхлипывания тоже прекратились. Еще через некоторое время Ионафан поднялся. Он виновато и украдкой взлянул на Скрэтчера и сказал севшим голосом:
— Прости, Дон… Это было очень противно?
— Пустяки, — коротко буркнул Скрэтчер.
— Наверное, я вёл себя, как псих?
— Не говори ерунду, — резко ответил Скрэтчер. — Ещё рановато, конечно, но ты, давай-ка, постарайся заснуть. Утром поговорим. А я на яйце посижу… И тоже посплю. Залезай под крышу.
Ионафан послушно втиснулся под каменный свод, прижавшись к тёплому боку Скрэтчера.
— Что теперь будет, Дон? — сдавленным голосом спросил он.
— Утро вечера мудренее, — проворчал Скрэтчер. — Спи. А если не хочешь спать – так хоть мне не мешай!
— Извини, дружище! — прошептал Ионафан и прикрыл глаза. Скоро он услышал, как Скрэтчер мерно засопел во сне. Он и сам попытался заснуть, но пришёл к нему не сон, а какое-то тягостное неясное забытьё. В голове мелькали, всплывали, сменяли друг друга смутные образы: выныривал из моря мистер Пимпл с зубами в несколько рядов, а страшная акула его голосом в одной и той же речи сначала поздравляла, а потом приносила соболезнования; являлись Адель и Адольф, сидящие на целой дюжине яиц; а то Скрэтчер с криками чайки летал над ним кругами и звал с собой на остров Ливингстона, который представлялся Ионафану как полное Ничто… И только образ Ирит никак не посещал его – как он ни старался вызвать в памяти её милые черты. Только казалось ему, что не явившаяся Ирит реальна, а все остальные, зримые, плотные на ощупь, чёткие, контрастные – лишь пляшущие бледно-серые тени на белом, как снежный склон, экране реальности…
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2013/12/21/1381