Вернуть имя

ББК 84(2Рос-Рус) 6-4
К31




К31
Каюшкин Д.В.
Вернуть имя. Повесть (основана на документальных материалах). – Бийск, «Бия», 2013.  –  112 с.

Повесть – это обращение к нам, живущим ныне, и к будущему поколению. Главным вопросом, которым озабочен автор, является извечное противостояние человека предлагаемым обстоятельствам. Кем бы они, обстоятельства, ни создавались: непреодолимой стихией природы, внешней политической обстановкой или внутренними государственными режимами – личность стремится соответствовать нормам общечеловеческих ценностей, сохранить собственное право на свободу, индивидуальную уникальность.

ББК 84(2Рос-Рус) 6-4




ISBN 978-5-903-042-88-3












© Каюшкин Д.В., 2013


КАТЕГОРИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ

Повестью «Вернуть имя» Дмитрий Каюшкин заявляет о себе как серьёзный автор и вдумчивый исследователь. В небольшом по объёму произведении спрессованы события мирового масштаба в виде хронологических и событийных переплетений с военной судьбой главного героя Сергея Кирюшина, с картинами мирной жизни в Казани начала шестидесятых годов прошлого века.
Автор, бесспорно, обладает нарративными способностями, ему удаются скрупулёзные пейзажные зарисовки, динамичные картины боевых операций. Смелыми, размашистыми штрихами Дмитрий Владимирович воссоздаёт широкий театр военных действий от Ростовской операции 1941 года, боёв под Краснодаром, на Северном Кавказе, Сиваше, до операции «Багратион», освобождения Прибалтики и Кёнигсберга в апреле 1945 года.
Высокое гражданское чувство, потрясающее по силе эмоционального напряжения, заложено в скупом, сдержанном тексте. И это признак владения словом. Автор не называет слов «патриотизм, любовь к Родине», но читатель с первых эпизодов понимает, что повесть именно об этом.
Сюжет повести выстроен на фоне исторически достоверной личности Василия Сталина. Что и говорить, фигура значительная, сын вождя, генерал авиации. Но  Сергей Кирюшин не уступает ему ни в силе характера, ни в сложности судьбы. А если говорить о поведенческих проявлениях, так стрелок-разведчик вызывает в душе читателя симпатии больше чем прославленный лётчик. Капризный, избалованный вниманием народа образ Василия воссоздан правдиво, показаны губительные последствия, если можно так выразиться, высокой родословной. Он, хотя и сохранил природную открытость, радушие, но не избежал проявления позёрства, показного равнодушия к перипетиям жизни. Становится откровенно жаль сына вождя, когда понимаешь, что его хмельные угрозы отомстить власти, повергшей его с вершины славы, не исполнимы, хвастливы и даже смешны.
И это лишь верхний, видимый слой повествования. Гораздо глубже и масштабнее другая проблема – извечная российская традиция втаптывать в грязь прежнюю власть, то бишь, личность, облечённую неограниченной властью.
Все цари-императоры оболганы после ухода с исторической арены. На какое-то время лишь Петру I да Екатерине II удавалось этого избежать. Но теперь и на их блистательных ликах мы видим «пятна» – навязали русскому народу бражничество, табакокурение, телесную невоздержанность и неразборчивость, склонность к неприкрытому душегубству.
Автор взывает к исторической памяти народа, который безропотно позволяет амбициозным выскочкам «править» карту государства. После революции 1917 года «стёрли» Царицын, Екатеринодар, Новониколаевск, «раскроили» Россию на национальные квартиры-республики. При Хрущёве с карты исчез Сталинград. При Ельцине Россию-матушку покинули бывшие «малые»… Весь мир стремится к объединению, в нашем государстве процесс обратный. Почему? По кускам её легче стереть с лица планеты как государство. Люди останутся, но будут носить они совсем другое имя – не россияне.
Однако вернёмся к повести Д.В.Каюшкина.
 Есть в судьбах и характерах главных действующих лиц общее, что сближает их, помогает им понять друг друга.
В первую очередь – они оба фронтовики.
Далее – Сергею и Василию присущи лучшие гражданские качества – патриотизм, честность, личное мужество и открытый характер.
Следующее, что их объединяет – испытание не только войной, но и незаслуженное наказание.
Они прошли всё. Да, изменилась степень преданности советским идеалам. Однако героям повести удалось избежать распространённой ошибки – они не склонны отождествлять понятие «власть» с понятием «Родина». Униженные властями они не видят своего существования без русского народа, без Родины.
Родина, имя, мать даются человеку с рождения. Менять их – не только грех перед Богом, но гражданское предательство.

Любовь КАЗАРЦЕВА –
руководитель городской
литературной студии «Аспект».
Бийск.














Вернуть имя
повесть
основана на документальных материалах



1961 год, Казань
Знакомство

      Май 1961 выдался в Казани капризным и непостоянным. Заморозки первых праздничных дней, изредка пролетавшие снежинки и холодные проливные дожди сменились резкой оттепелью. Быстро набухли почки. В одну ночь проклюнулись листья, и деревья за несколько суток оделись в роскошные изумрудные кроны. Словно боясь опоздать, торопливо отцвела и сбросила белый покров душистая черёмуха.
    Горожане, не успев насладиться по летнему жарким солнцем, вторые сутки подряд настороженно бросали взгляды на надвигающуюся с запада сплошную стену лиловых облаков. Казалось, даже любимая всеми казанцами сирень затаилась и не спешит распускать свои великолепные гроздья ароматных  соцветий.
     К исходу дня резко похолодало. Северный ветер, срывая над Волгой гребни волн, принёс в центр города промозглость и сырость. Дождя, на удивление, не было. Но оптимизма и настроения среди жителей от этого не прибавлялось.
     Фронтовик Сергей Григорьевич Кирюшин по-хозяйски качнул пару раз массивный замок на будке смотрителя, проверяя надежность запоров, окинул взглядом свои любимые аттракционы «Вихрь» и «Колокольчик» и твёрдой, размашистой походкой направился к выходу из парка. Рабочий день закончился, и задерживаться сегодня не имело смысла.
     Неприветливая погода разогнала по домам вездесущих мальчишек с ближнего околотка...
     Ежедневно с нетерпением они ожидали момента, когда дядя Серёжа приветливо махнёт рукой и распахнёт ограду карусели. Многие приводили с собой чумазых, зарёванных братишек и сестрёнок. И через несколько мгновений заливистый детский смех и визг разносились на всю округу, прорываясь сквозь шум работающего механизма.
     – Смотри, Григорьич, чтоб в последний раз, – незлобно грозился, бывало, директор парка, отчитывая на инструктажах смотрителя. –  Уволю!
     – Так ребятня ведь, – с хитроватой улыбкой и понимающим вздохом добродушно-лукаво оправдывался Кирюшин и разводил руками. – Безотцовщина в основном. Откуда им на билетик взять? Что мамка даст, на сладости б хватило.   
     Уж что, а сладости в кармане фронтовика, казалось, никогда не переводились. Накатавшись и получив заветную конфетку, ребятишки гурьбой устремлялись к выходу. Наиболее смелые тут же перемахивали через ограду, заботливо подсаживая и подталкивая младших. Кто-кто, а они точно знали, что возвращаться сюда будут вновь и вновь…
     Подставив пронизывающему ветру широкую грудь, Кирюшин глубоко вздохнул и застегнул на обе пуговицы слегка поношенный чёрный пиджак. Так он поступал довольно редко, предпочитая распахнутую одежду. Спроси   для чего это сделал, смотритель вряд ли смог бы ответить. Сколько он себя помнил, задубевшая годами кожа и неприхотливый организм бросали вызов любой непогоде. Неторопливым движением левая рука поднялась до уровня груди и смахнула невидимую пыль с золотисто-рубиновой звезды и серебрянного барельефа в центре  ордена, украшавшего грудь фронтовика.
     Орден Александра Невского Григорьич носил постоянно. Сменялись послевоенные годы, изнашивались пиджаки, но орден  всегда был при своём хозяине.  И те, кто близко знал фронтовика, уже и не представляли его без заслуженной награды.
     С орденом была связана и некая тайна или загадочная история, о чём Кирюшин никогда не распространялся.  Нет, за что он его получил, знали все: героизм и мужество, проявленные при штурме Кёнигсберга. О событиях шестнадцатилетней давности Григорьич рассказывал неохотно. При этом его взгляд становился застывшим, каким-то отстранённым. В такие минуты он постоянно приглаживал рукой чёрные, слегка поседевшие и зачёсанные назад волнистые волосы. Казалось, воспоминания чем-то омрачали память фронтовика, вызывали невыносимую боль и тоску. Но подлинную причину такого поведения мало кто знал…
Зоркий взгляд Кирюшина выхватил в глубине опустевшего парка, под раскидистым клёном одинокую скамейку с силуэтом человека, то ли дремлющего, то ли просто откинувшегося на спину, с запрокинутой назад непокрытой головой.    
     – Непорядок, – вслух произнёс Григорьич. – Видать, перебрал малость.
     Но подойдя ближе, понял, что ошибся. Слегка посиневшие губы, полуприкрытые глаза и хриплое дыхание – говорили об ином. Смотритель пару раз несильно ударил незнакомца тыльной стороной ладони по щекам, вытащил из-за пазухи флакончик с нитроглицерином и, ловким движением разомкнув челюсти, положил таблетку неизвестному посетителю парка под язык.
     Подняв валявшуюся в ногах резную деревянную трость, он присел рядом и только сейчас внимательно разглядел припозднившегося гостя. Распахнутый тёмно-серый плащ, судя по ткани – дорогие, но помятые пиджак и брюки. Изящные лакированные чёрные ботинки… Худое, слегка вытянутое лицо выглядело бледным и измождённым. Порывы ветра шевелили редкие бледно-рыжие волосы, открывая лысину в полголовы.   Запах алкоголя ощущался, но был незначителен. Определить возраст было практически невозможно.
     Через пару десятков секунд хриплое дыхание незнакомца начало успокаиваться, губы слегка порозовели, глаза приоткрылись и рассеянным взглядом скользнули по фигуре Кирюшина, задержавшись на ордене.
     – У меня точно такой же…за Демянскую;…в 43-м,  – произнёс он с расстановкой ровным, слегка приглушённым голосом и снова замолчал.  Внезапно уже было расправившееся лицо резко прорезали глубокие морщины, и он ещё тише продолжил. – А ведь всего лишить хотели…, даже наград…, имени, прошлого… Сволочи…      
     Григорьич успел заметить, как при этих словах на его лице отразились и боль, и ненависть, и обида одновременно.
     «Точно. Он», – подумал про себя Кирюшин, догадавшись, кто перед ним.
     Около полумесяца вся Казань тихо бурлила и шёпотом передавала из уст в уста ошеломляющую новость о сыне вождя, сосланном в их город.
     – Василий, – представился незнакомец и подал Кирюшину руку. Рукопожатие оказалось в меру крепким и дружественным, что сразу расположило смотрителя к собеседнику. Кирюшин не любил, когда при знакомствах лениво протягивали вялую ладонь или жали до синевы в пальцах, демонстрируя свою силу.
     – Сергей, – представился он. – Друзья и знакомые Григорьичем кличут.
     – Где воевал? – Василий кивнул на орден.
     – Кавказ, Южный фронт, Сиваш, 3-й Белорусский…, фронтовая разведка. С 41-го по 45-й.
     –  А орден? – поинтересовался Василий.
     –  За Кёнигсберг.
     После произнесённых слов в глазах собеседника заблестели озорные искорки, появилось уважение и заинтересованность.
     –  Ты, разведка, судя по всему, серьёзный мужик. Взял бы меня с собой за языком? – шутя и с вызовом молвил Василий.
     – Почему бы и нет? За спину был бы спокоен, – Григорьич отвечал сдержанно, всё более располагаясь душой к нежданному собеседнику.
     –  Хорошо у вас, в Казани. Тихо. Погодка вот только подкачала, – Василий запахнулся в плащ.
     С губ окончательно сошла синева. Их порозовевший цвет отчётливей проступил на фоне по прежнему бледного лица, в котором Григорьич находил всё большее сходство с образом вождя.      
      –  Ещё денёк и разветрится.
      – Поживём у вас, посмотрим. Лишь бы здоровьишко выдержало, – Василий сделал попытку приподняться, взяв прислонённую к скамейке трость.
      – Посиди ещё чуток, Василий Иосифович, приди в себя. С сердечком не шутят, – придержал его за плечо Григорьич.
     –  А вот отчество я для недругов приберегу!
     –  Так ты ж генерал, а я лишь старлей.
     – Для друзей только по имени. Договорились, Серёга? – мужчины ещё раз обменялись рукопожатием.
     – Я ведь, Серёга, никак не пойму, зачем было меня сюда ссылать. Боятся, черти. От одного имени отца дрожать начинают, штаны менять бегут… Или вправду подумали, что я к китайцам уеду? С ума посходили, что ли? Что я забыл у этих желтолицых? – гнев на лице Василия мгновенно сменился мечтательным выражением. – Мне рассказывали, Серёга, как хорошо у них в горах, в Тибете. Монастыри, древние знания, покой, медитация… Есть где грешной душе обрести покой. Любые болезни, говорят, вылечивают. То же иглоукалывание, в конце концов. Слыхал о таком? – Василий становился всё откровеннее. – Живого органа не осталось,  – перескакивал он с одного на другое. – Сестричка в тюрьме от меня не отходила. Когда расставались, беречься убеждала. Ты-то я смотрю крепок, но сдаётся мне, что и тебе досталось. Так ведь?
     – Досталось, Василий. Не без этого. Четырежды был ранен. Обе руки осколками перебиты и нога прострелена. В апреле 45-го под Кёнигсбергом пулю в плечо получил. Победу уже в госпитале встречал. Но ничего, бог миловал. Не только хожу, но и бегаю, – грустно усмехнулся Григорьич. – Только слесарничать не могу. Не держат руки подолгу инструмент. А ведь первые годы после войны, куда только судьба не забрасывала. И зарабатывал неплохо.
     Григорьича ответно потянуло на откровения, что случалось с ним довольно редко. Дружеская беседа приняла и вовсе непринуждённый характер.
     –  Есть выпить, Серёга? – прервал его Василий.
     – Тебе бы сейчас не стоило. Оклемайся немного. А то опять сердчишко прихватит.
     – Да нет, отпустило. Вчера чуток перебрали, вторые сутки встречу праздновали. Однополчане и новые друзья объявились. Дым коромыслом, стол от яств ломился. И авиация, и танкисты, все братались! Вот разведки среди нас не было! – Василий добродушно улыбнулся. – Пойдём. Я сегодня угощаю.
     – Ну уж нет. На правах хозяина угощаю я. Беленькую на сегодня отменим. Но по пивку в самый раз будет. 
     И оба новоявленных друга неспешной походкой покинули территорию парка. 


События военных лет
1941 год. Ростовская операция

     …Шок, недоумение, непонимание, растерянность, – все эти чувства можно было прочитать на лицах командования и солдат элитной и непобедимой 1-ой танковой дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» в ноябре 1941 года. Точно такие же чувства испытывали и генералы вермахта в Берлине. Именитая дивизия, покорительница Голландии, Франции и Балкан, прошедшая парадным маршем по центрам Гааги, Парижа и Афин, разбившая части  Красной армии под Житомиром, Херсоном и Таганрогом, в результате нескольких дней кровопролитных боёв под Ростовом понесла сокрушительное поражение, отступила и оставила недавно захваченный город…
     ...Долго в стране не утихали ликования по поводу первого крупного поражения вермахта в этой войне. Не до празднеств было лишь бойцам и командирам 13-ой стрелковой бригады, которая в составе войск 56-ой армии Южного фронта и являлась подлинным триумфатором одной из первых значительных побед советского оружия. Командованием была поставлена задача развить успех и продолжить наступление в Западном направлении, вплоть до взятия Таганрога…

     Четырьмя месяцами ранее.
     – Смирно! – зычным голосом скомандовал командир батальона, принимая в июле 1941 пополнение из бойцов и командиров запасных частей, курсантов военных училищ, призывников Краснодарья и соседних регионов.
     – Красноармеец Кирюшин! – звонко представился крепкий и статный боец лет тридцати с умным задорным взглядом и открытым располагающим лицом.
     – Где проходил службу?
     – Шесть лет срочной. Отдельный эскадрон связи корпуса, телефонист.
     – Резкий, опытный, смотрю, боец, – комбат обернулся к старшему лейтенанту, стоящему рядом. – Берёшь к себе в разведроту? Нам такие нужны!
     – Беру, – без колебаний ответил тот.
     Так Кирюшин попал в разведку.   
     Первые месяцы прошли в нескончаемых учениях, занятиях по тактике разведывательного дела, в отработке приёмов рукопашного боя и учебных стрельбах. Фронтовая разведка считалась элитой бригады, и отношение к ней было особое. Отдельное расположение, более жёсткий учебный распорядок, суровые и подчас невыносимые физические требования.
     Кирюшин переносил все испытания стойко и терпеливо. Сказывалась его природная физическая сила и выносливость, опыт армейской службы и непосредственный общительный характер. Не могли совладать отцы-командиры, лишь с упрямством и непримиримостью бойца. Если какой-то поступок сослуживцев Кирюшин считал несправедливым, нечестным, постыдным или даже подлым, то он так и говорил – открыто и в глаза, невзирая на звания, должности, часто получая за свою прямоту устные взыскания и наряды. При этом запальчивость и негодование просто клокотали в нём. Переубедить Кирюшина в его личном мнении или заставить изменить точку зрения было невозможно.
     Но по части практичности или сметливости равных начинающему разведчику в подразделении не было. Не только незаметно и скрытно подобраться к замаскированному объекту, снять учебного часового, подметить любую, казалось бы незначительную мелочь, и использовать её при выполнении поставленной задачи, но и раздобыть бутылочку горячительного  напитка, зажарить ароматный шашлычок из невесть откуда взявшегося свиного окорока… Сослуживцы любили и уважали Кирюшина. Качества лидера приметило и ротное начальство, назначив его командиром отделения разведчиков.

     …В ноябре 1941 бригада выдвинулась к линии фронта и развернулась на километровом участке по южному берегу реки Мёртвый Донец…

     Перед разведчиками была поставлена первая боевая задача: скрытно перейти на сторону, занятую противником и добыть языка. Со дня на день командование бригады ждало приказа на наступление. Но точных данных о расположении вражеских частей, особенно дислокации артиллерийских батарей во втором эшелоне не было.
     – В тыл противника пойдут…, – комвзода Семёнов обвёл взглядом серьёзные и напряжённые лица подчинённых, – младший сержант Кирюшин – старшим группы, красноармейцы Марков и Глушко.   
     В штабном блиндаже командир разведроты уточнил задачу.
     – Учитывая важность сведений, которые предстоит добыть, обращаю внимание, что языка нужно брать не из передового охранения. Желательно из штабного окружения или артиллерийских батарей.
     Начальник штаба показал на карте расположение первого и второго эшелона вражеских войск.
     – Ну и, конечно, это скрытое преодоление водного рубежа. Хотя ширина реки на нашем участке не более ста метров, но течение сильное, водовороты, омута. Воспользоваться лодками не удастся ввиду полнолуния и прожекторов противника. Участок полностью простреливается… И помните, нам противостоит самая мощная дивизия СС. Личный состав высокий, физически сильный, фанатично преданный нацистской идее. Удачи вам, бойцы.
     – Переходить реку будем здесь, – решительно отметил на карте Кирюшин, собрав свою группу.
     – Откуда такая уверенность, – парировал командир взвода.
     – На этом участке брод, глубины не более метра. Перед вражеским берегом – омут. Метров пятнадцать-двадцать придётся преодолеть вплавь, и выйдем к зарослям камыша. Он ещё не поник и прикроет нас. Комплект сухого обмундирования и обуви возьмём с собой.  Берег обрывистый, сразу попадём в мёртвую зону, закрытую от обстрела. Под прикрытием камыша проскользнём  вниз по течению  и нырнём в глубокий овраг, рассекающий окопы первого эшелона противника. На дне оврага густой кустарник. Хоть листвы и нет, но тоже немного прикроет. Лишь бы погода не подкачала, – разведчик продолжил водить карандашом по карте. – Овраг разветвляется вблизи предполагаемого расположения штаба противника. Языка будем брать здесь, – Кирюшин поставил на карте жирную точку. – Сведения надёжные, лично проверил.
     Несколько суток подряд, пока дивизия закапывалась в землю, бойцы разведроты, не теряя драгоценного времени, изучали окружающую обстановку. Первым делом Кирюшин познакомился с местным старожилом Ерофеичем, которого и угостил фронтовым спиртом. Ерофеич, будучи старым рыбаком, оказался просто кладезем драгоценной информации. Он-то и показал разведчику брод, и рассказал про заброшенный хутор из четырёх домов на том берегу, про овраг, ведущий в расположение фашистских частей. Природная наблюдательность помогла Кирюшину сопоставить собранную информацию с картами и личными наблюдениями и разработать тактику действий. Вот только добыча языка не входила в первоначальные  планы разведчика. Вся информация и данные должны были лишь обеспечить предстоящее наступление бригады и нанесение артиллерийского удара по эсэсовской дивизии.
    Редкие очереди с вражеского берега пронзали ночную темь. Прожектора лениво скользили по водной глади. Шквальный северный ветер, громко завывая, гнал встречную небольшую волну. Руководствуясь тактикой командира, разведгруппа благополучно преодолела водную преграду. Погода благоприятствовала фронтовым разведчикам. Полная луна периодически скрывалась за тяжёлыми непроницаемыми облаками. Порывы ветра со снежными зарядами надёжно прикрывали группу. Дойдя до оврага, разведчики переоделись в сухую одежду и вереницей двинулись вглубь вражеской территории.
     – А вот и хутор, – шёпотом сказал Кирюшин, выглянув из оврага и кивнув на едва видимые вдали огоньки.
     «Метров семьдесят будет, – подумал он про себя. –  Если языка возьмём, главное – этот участок преодолеть».
     Привыкшие к темноте глаза, вглядывались в ночь и фиксировали происходящее на хуторе.  Минут через сорок дверь избы распахнулась, вышли трое фашистов с винтовками и скрылись в непроглядной тени.
     – Караул меняют, – едва прошевелил замёрзшими губами командир.
     Через десять минут тройка немцев скрылась в той же избе.
     – Часовой замёрз, греется за домом, спрятавшись от ветра. На открытое место не выходит. Нам это на руку. Сейчас он с полчасика походит и к стеночке притулится. Тогда и брать будем.
     Группа терпеливо ждала. Часовой ещё четырежды показался на открытом участке, кутаясь в шинелишку, и исчез.
     Выждав пятнадцать минут, Кирюшин кивнул разведчикам и по-пластунски скользнул вперёд.
     «Дремлет фриц», – понял командир, осторожно выглянув из-за угла. 
     Часовой, спрятавшись от порывов пронизывающего ветра, стоял, прислонясь к стене, и периодически кивал головой, словно лошадь в тёплом стойле.    
     Бросок длиною в шесть метров занял доли секунды. Удар боевого ножа сбоку рукояткой в висок  мог оглушить, лишить чувств любого. Только Кирюшин не учёл, что собираясь на пост, теплолюбивый фриц под утлую пилоточку натянет пару вязанных домашних шапок. Оглушёный фашист, заваливаясь набок, вцепился огромными ручищами в горло разведчика. Клубок из двух сплетённых тел покатился по сырой, липкой земле. Кирюшин поздно оценил рост и размеры противника. Немец навалился на него всей тушей и намертво сжал свои руки-клещи на горле разведчика. Сто десять килограмм двухметрового великана вдавили Кирюшина в землю. Сознание стало постепенно затухать…
     Звук глухого удара и раздавшийся треск вернули Кирюшина в чувство. Хватка фрица резко ослабла, и руки разжались. Стряхнув обмякшее тело эсэсовца, разведчик увидел Маркова, стоящего с обломком широкой доски в руках. Глушко рванул «борова» на себя и молниеносно сунул ему кляп в рот.
     – Вяжем прямо к доске, – кивнул Кирюшин на второй обломок, лежащий под фрицем. – На ней и потащим, да и вплавь легче будет, – скомандовал командир.
     Почему фашист не кричал, никто из разведчиков так и не понял. Да и вряд ли при таком завывающем ветре можно было услышать его крик. Спуская языка с доской, как на полозьях, на дно оврага, ещё раз прислушались к обстановке. Ни топота, ни шума, ни выстрелов вслед не донеслось.  Через кусты фашиста тащили все втроём, за руки и за ноги. Двое спереди, один сзади, периодически меняясь. Преодолевая глубокий участок реки, разведчики порадовались своей находчивости – словно на плоту, язык держался на поверхности реки страхующими  с двух сторон бойцами.
     – Товарищ командир! Задание выполнено! Язык доставлен в расположение части! – звонким, срывающимся голосом отрапортовал довольный Кирюшин командиру роты.
     Командир разведроты Елисеев неторопливо обошёл вокруг лежащего на земле фрица, склонился, приподнял поочередно одно веко за другим.
     – И какого чёрта вы мне мертвяка притащили? Кто может объяснить? – с едкой ухмылкой Елисеев обернулся к уставшим разведчикам.
     Бойцы кинулись к недвижно распластанному телу и судорожно выдернули кляп, одновременно распутывая верёвку. Переворачивая языка на бок, Кирюшин увидел, что широкая доска перевернулась вместе с телом. Рванув её на себя, разведчик удивлёнными глазами впился в огромный окровавленный ржавый гвоздь, ещё мгновение назад плотно сидевший в затылочной области фрица.  Кирюшин и Марков понуро обменялись понимающими взглядами.
     – Ну что ж, поздравляю с первым языком, – промолвил Елисеев. По его тону трудно было понять издевается командир над горе-разведчиками или нет. – Сейчас всем отдыхать, а завтра в 18-00 Кирюшину доложить план очередного рейда в тыл противника.
    На следующие сутки разведгруппа Кирюшина ушла в тыл неприятеля и вернулась с новым языком – эсэсовским обер-фельфебелем. С него и начался боевой счёт разведчика. Во время допроса язык дал ценные показания, которые помогли уточнить разведобстановку и нанести мощный превентивный удар по артиллерийским позициям противника.
 
     …В последних числах ноября пришёл приказ начать наступление, и 13-я стрелковая бригада в составе сил 56-ой армии Южного фронта нанесла сокрушительный удар по фашистам, отбросив «непобедимую» дивизию СС на десятки километров к западу от линии фронта. В сводках информбюро голос Левитана объявил о взятии Ростова. Вся страна рукоплескала героям. Немалая заслуга в победоносном наступлении принадлежала и фронтовой разведке…
 
     За мужество и героизм, проявленные в ходе Ростовской операции, Кирюшин был награждён медалью «За отвагу».
 
     …В боях за Ростов бригада понесла огромные потери: более 600 красноармейцев были убиты или пропали без вести, около полутора тысяч бойцов и командиров получили ранения. Наступательные операции сменялись оборонительными, на короткий срок бригаду выводили на доукомплектование и снова бросали на передовую…

     От месяца к месяцу повышалось и оттачивалось мастерство фронтовых разведчиков.
     Счёт языков, добытых разведротой, в которой служил Кирюшин, перевалил за добрый десяток и продолжал расти.

     …В марте 1942 13-я стрелковая бригада начала наступление на Таганрог и втянулась в тяжёлые бои. Отступающей дивизии СС «Адольф Гитлер» удалось закрепиться у реки Миус и создать оборонительный рубеж…
 
     В одном из рейдов в тыл противника младший сержант Кирюшин получил ранение в правую руку и после непродолжительного лечения был откомандирован в город Новочеркасск на Курсы Усовершенствования Комсостава (КУКС).   
      

   1961 год, Казань
«На Булаке»

     Пивная «На Булаке», в которую Григорьич привёл Василия, располагалась в узком переулке между шумной, многолюдной улицей Баумана – главной артерией и достопримечательностью города – и тихой, патриархальной Правобулачной. Казалось, солнце никогда не проникало в этот переулок. Возможно, виною тому сплошные, обшарпанные кирпичные стены домов, теснившиеся с обеих сторон. А может, солнце просто отдавало весь свой свет самому Булаку; и двум его набережным.
     Кирюшин любил захаживать в это хмельное заведение. И тому было немало причин. Во-первых, на Правобулачной находился его дом.  Григорьич искренне считал близлежащие окрестности самым прекрасным местом в городе. Каждое утро, выходя из-под арки своего двора, он подолгу останавливался у чугунного витого ограждения реки и бросал взгляд на причудливые формы приземистых двухэтажных домов, уходящих вдаль по её берегам.
     Когда-то давно и Правобулачная, и Левобулачная считались купеческими улицами. Дома купцы строили на совесть. Крепкие особнячки поражали воображение зевак своим неповторимым кирпичным орнаментом на фасадах и яркими расцветками. Сейчас фасады уже не блистали как ранее, краска облетела, и дома просто подбеливали извёсткой. В годы Советской власти  бывших купцов повыселяли, дома переделали под коммуналки с маленькими комнатушками со всеми удобствами во дворе. Отдельно стоящие особняки соединили высокими арками с широким въездом для автотранспорта и небольшим проходом для жильцов. Таким образом, внутренние дворы превратились в закрытые от чужого взгляда территории, которые постояльцы считали своей собственностью и стремились всячески облагородить, разбивая палисадники и засаживая сиренью.
         По вечерам Григорьич неспеша прогуливался по Правобулачной со своей Зинаидой, любуясь окружающей патриархальной стариной и белоснежной панорамой Казанского кремля, открывавшейся ближе к устью Булака. Более десяти лет жили они с Зинаидой душа в душу. Любитель и знаток женских чар наконец-то остепенился, найдя в этой спокойной, работящей и добродушной женщине верную супругу и заботливую мачеху для своего сына Володьки. 
     Да и сам легендарный Булак давно никто не считал рекой. Озером, водоёмом, прудом… Лишь полузатопленные и прогнившие остовы плоскодонок напоминали о том, что когда-то он был судоходен и имел выход в Казанку. Булак затягивался илом, порастал зеленью. Его дно  хранило много тайн и подбрасывало неожиданные находки. Местные мальчишки каждое лето ещё находили чистые места и с визгом сбегали с крутого склона, чтобы нырнуть в тёплую застоялую воду. Почти каждый из них мог похвастаться найденными древними монетами и заржавелым татарским клинком или кинжалом.
     Во-вторых, пивная «На Булаке» пользовалась заслуженной популярностью у близживущих горожан. Пиво в ней никогда не разбавляли, что являлось ещё одной причиной в пользу выбора  Кирюшина. Собиралась в заведении разная публика, но большинство составляли люди зрелого возраста, бывшие фронтовики, пенсионеры. Молодёжь заглядывала редко. Порядок в пивной поддерживал пожилой и грузный татарин Ринат. Он же и обслуживал посетителей. Был ли Ринат хозяином заведения или просто управляющим  не знал никто. Но его авторитет являлся беспрекословным. Достаточно было одного хмурого взгляда, как новички переставали плевать на дощатый пол и бросать под ноги окурки.
     – Здорово, Ринат. Два пива. Мне и моему гостю, – приветливо бросил Григорьич старому другу и провёл гостя к дальнему свободному столику на высокой массивной ножке.
     – Угощу-ка я тебя, Василий, нашим, «Казанским». Небось ещё не пробовал? Только у Рината такое есть. Недавно на «Красном востоке» выпуск освоили.   
     Через несколько минут Ринат поставил перед друзьями пару кружек золотистого пенного напитка с насыщенным ароматом хмеля.
     – Посетителей немного, присоединяйся к нам,  – предложил Григорьич. – И знакомься с уважаемым гостем.
   Ринат и Василий, представившись, пожали друг другу руку.
     – Неужели, он? –  улучив мгновение, вопросительно шепнул Ринат на ухо Кирюшину.
     – Он, самый настояший! Правда, Василий?
     – Собственной персоной, проездом из столицы, – задорно рассмеялся Василий, отхлебнув из массивной кружки. – Думаю, что надолго у вас не задержусь. Нельзя меня здесь держать. Да и не совладать им со мной. Знаю слишком много. Всё про них знаю…
     Редкие посетители стали внимательно поглядывать в их сторону. Кое-кто, опасливо отворачиваясь, заторопился на выход. Некоторые постарались переместиться поближе к столику шумных друзей. Ринат повторно тщательно протёр стол и водрузил на газету невесть откуда взявшегося вяленого леща.
     – Настоящий, волжский? – обрадовался Василий, и принялся сдирать блестящую чешую.
     – Ринат молодчина. Всегда в заначке сюрприз держит. Из наших он, всю войну прошёл. У меня был в 45-м, в стрелковой роте, –  отозвался Григорьич.
     –  Как в стрелковой? Ты ж из разведки, – удивился Василий.
     Лицо Кирюшина, казалось, окаменело.
     – Ого, и тебя значит эта мясорубка стороной не обошла. Поделишься, будет желание, – успокаивающе произнёс Василий. – В прошлом это, Серёга, в прошлом. Хоть и не забудется никогда. Шрамы на сердце после такого не зарастают. Вот и у меня сердце болит. Иной раз разрывается на части от несправедливости.
     Невесть откуда заботливая рука Рината выставила на стол чекушку «столичной».  Василий плеснул в пиво водки и произнёс тост.
     – За победу и справедливость! Ох, и нужна она нам сегодня, как тогда, в 45-м.
     Мужчины не спеша наслаждались пенным напитком.
     –  Смотрю, чужие у тебя сегодня, – негромко шепнул Ринату Кирюшин.
     – Да присматриваю пока за ними, – отозвался тот и внимательно посмотрел в сторону выхода.
     Трое с угрюмыми лицами в натянутых на глаза кепках цедили пиво за ближним к выходу столиком, искоса бросая взгляды по сторонам. Наколки на пальцах, смачные плевки под стол и доносящийся блатной жаргон выдавали их «профессию».
     – Залётные, не наших краёв, – молвил Ринат. – Двое, похоже, молокососы, а вот один матёрый будет.
     – Может проводить за порог, негоже в приличном месте гадить, – ноздри у Григорьича стали раздуваться,  в глазах зажглись яростные огоньки.
     – Помощь понадобится? – серьёзно спросил Василий. 
     – Не впервой, справимся, – чуть ли не хором ответили Ринат и Григорьич, понимающе посмотрев друг на друга.
     – Ну, смотрите, – отстранённым и равнодушным голосом произнёс Василий. – Пойду глотну свежего воздуха, душновато что-то.
     Василий неспеша направился к выходу из пивной.
     Оставшиеся у столика друзья не успели пригубить пиво, как глухой звук двух хлёстких ударов и грохот падающего тела, сопровождавшийся звоном битого стекла, заставил их мгновенно обернуться и броситься следом.  Вид довольного и улыбающегося Василия, потирающего кровоточащий кулак, и склонившегося над скрюченным телом одного из чужаков, казалось бы говорил о ситуации, как уже случившейся. Но Григорьич краем глаза  заметил мелькнувший в руке второго чужака нож, занесённый назад и метивший прямо в поясницу друга.      
     –  Берегись!
     Оглушительный крик прозвучал одновременно с ударом стопы разведчика в колено незнакомца. Резко уведя корпус вправо, ботинком левой ноги Григорьич вонзился в паховую область ошарашенного соперника и заставил его согнуться от боли. Мощнейший удар ребром ладони в шею поставил финальную точку в этом поединке.
     Тяжело дыша Кирюшин наклонился и выдернул из руки поверженного противника узковатую, длинную финку.   
     – Неплохая была игрушка!
     Под железными пальцами фронтовика лезвие ножа хрустнуло, разломившись пополам.
     – Лихо ты его! – тяжело дыша Кирюшин кивнул в сторону жертвы Василия. – Чем провинился хоть?
     Молодой, лет двадцати пяти, уголовник сидел, прислонившись к стене, и держался за окровавленную скулу.
     – Чем, чем… Плечом генерала толкнул, а извиниться не пожелал, –  гордо, с едва ворчливыми нотками в голосе, ответил Василий.
     Рывком поднимая с земли приходящего в сознание своего поверженного противника и заламывая ему руку, Григорьич успел заметить, как удивлённо округлились от услышанного глаза молодого уголовника.
     – Заканчиваем представление, мужики, – произнёс Ринат, удерживая мёртвой хваткой за предплечье третьего чужака, и готовый в любой момент выдернуть его руку из сустава. – Пора проводить гостей.   
     Жёстко ткнув в спину и отправив незнакомца за порог пивной, Григорьич метнул ему вслед обломки ножа и собрался было возвратиться обратно за стол.
     – Сочтёмся, служивый, – клокочущий гортанный голос заставил его обернуться.
    Только сейчас фронтовик заметил пылающий злобный огонь в узко прищуренных глазах незнакомца и огромный подергивающийся  кадык  на его длинной багровой шее. «Хриплый, – мысленно окрестил уголовника Кирюшин. – Прав был Ринат, матёрый», – подумал он, и, не сочтя необходимым отвечать, возвратился к друзьям.
     –  Ты откуда таким ударам научился, – сходу поинтересовался Кирюшин у жизнерадостного, разгорячённого схваткой и жестикулирующего Василия.
     – Так я же с детства спортом живу. У нас в хоккее и футболе со слабым ударом делать нечего. Эх, Севку;, моего лучшего друга, вы в драке не  видели! –  Василий мечтательно на секунду задумался. – А ведь ты, Серёга сегодня дважды мне жизнь спас!
     – Да чего уж там, скромно потупился Григорьич. Нам в разведке сподручно на нож идти. Все движения до автоматизма отточены. Только спасибо, Василий, надо говорить не мне. А отцу твоему, родному отцу для всех нас. И за честь его поруганную всем нам повиниться, и голову перед его памятью склонить. Забыли в верхах, с чьим именем на устах мы фашиста громили, и под чьим знаменем умирать под пули шли. Забыли про верховного главкома. Безликой ставкой заменили. Вот скажи, Василий, неужто злой умысел скрывается под этакими деяниями? Или правда Никиткина в том, что Сталин кровью упивался?
     При последних словах Григорьич покраснел и прямо посмотрел в глаза Василию.
     – Золотые твои слова, Серёга! Скажи мне, я похож на людоеда или сына людоеда? То-то и оно, что нет. Такой же простой мужик, как и все вы.  И отец таким же был. Никогда напрасно кровь не проливал. Никитку из дерьма наверх вытащил, все грехи ему простил. Уж руки у того поболе остальных  кровью обагрены. Знал отец все их преступные деяния. За это и  убили его. И я всю правду знаю. Вырвусь в Москву, соберу пресс-конференцию. Всё, что знаю, расскажу! – Василий постепенно распалялся. – И от фамилии своей ни за что не откажусь. Они ж на святое покусились. А вот им! – он изобразил фигуру из трёх пальцев. – Пусть выкусят, Сталин я! – рванув ворот, выкрикнул Василий на всё заведение. – Родился Сталиным, жил под этой фамилией. Честно жил. Сталиным и на тот свет уйду!
     Таких речей в пивной «На Булаке» до сих пор не слыхивал никто из горожан.
     Шмыгнул за порог долговязый очкастый интеллигент средних лет. Несколько припозднившихся посетителей подошли вплотную к собеседникам. Мужчины долго пожимали руку Василию, знакомились и называли свои имена.
     Хмельная встреча набирала обороты.

События военных лет
1942 год.
  Краснодарская операция февраля 1943-го

     Пройдя в течение одного месяца обучение по ускоренному курсу  усовершенствования комсостава, в конце мая 1942 лейтенант Кирюшин получил назначение в 16-ю стрелковую бригаду 56-ой армии Южного фронта на должность командира разведывательного взвода.
 
     …Развивая успех Ростовской операции, соединения бригады сосредоточились северо-восточнее Таганрога. Но дальнейшее наступление было безуспешным. Успев перегруппировать силы и оправиться от нанесённого удара, фашистские дивизии перешли в контрнаступление…
    …Лето 1942 выдалось самым тяжёлым для войск Южного фронта. Бригада с боями отступала к Кавказу, прикрывая левый фланг 56-ой армии, вела  кровопролитные бои на Кубани. Понеся невосполнимые потери, остатки бригады в августе 42-го сосредоточились на позициях в районе Майкопа…

     Вместе с однополчанами героически сражались и разведчики Кирюшина.
     Приобретая бесценный опыт в оборонительных сражениях, фронтовая разведка оттачивала  боевое мастерство в операциях по выявлению сосредоточения сил и средств противника, обнаружению и поиску проходов среди минных полей и заграждений. Но основной задачей по прежнему оставались рейды в тыл противника за языками. И подчинённые Кирюшина справлялись с поставленной задачей просто великолепно! Со стороны казалось, сама удача и успех повсеместно сопутствуют взводному. Только его бойцы и непосредственные начальники знали, какой ценой достаются добытые языки. Незаурядный аналитический ум Кирюшина, смекалка, наблюдательность, развитая интуиция способствовали успешному выполнению боевых заданий. Забота о подчинённых, тщательный расчёт и проработка рейдов в тыл врага позволили до минимума сократить потери среди личного состава и обеспечивали успех. За Кирюшиным вполне заслуженно закрепилось звание «ас разведки».
     В часы и минуты отдыха, которые полагались разведке после выполнения задания, бойцам Кирюшина неоднократно доводилось находиться в окопах со всем остальным составом бригады, отбивать бесчисленные атаки противника и прикрывать отходы основных сил. И это несмотря на особое отношение к разведке, которую берегли как незаменимую войсковую элиту и старались оградить от окопных боёв и сражений. В ту тяжёлую годину грудь командира разведвзвода Кирюшина украсила ещё одна медаль «За отвагу».

      …Разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом позволил верховному командованию спланировать и провести подготовку к масштабному наступлению на юге страны. В рамках Краснодарской наступательной операции войскам Северо-Кавказского и Южного фронта была поставлена задача одновременными ударами с юга и севера окружить и уничтожить краснодарскую группировку противника, не допустив её отхода в Крым. Южное направление для удара отводилось 56-ой армии…
      …2 февраля 1943 года приказом Ставки Веховного Главнокомандования было решено дополнить фронтальный удар 47-ой армии фланговым ударом из района южнее Краснодара, для чего повернуть 56-ю армию на запад и нанести удар в общем направлении на станицы Мингрельскую, Крымскую и Абинскую; захват Краснодара провести частями других армий с севера…
     …9 февраля 1943 года войска Северо-Кавказского фронта при поддержке войск Южного фронта перешли в наступление. Практически одновременно началась и десантная операция по освобождению Новороссийска…
     …Наступление проходило в тяжелейших условиях. Некомплект личного состава, нехватка боеприпасов и горючего… В результате контрудара противника некоторые соединения оказались зажаты в плавнях и подверглись непрекращающимся авиационным бомбардировкам. Большие потери понесли войска, наступающие в гористой местности. Преодолев невыносимые испытания, части Красной армии смогли выстоять и продолжить выполнение боевой задачи…
     …Именно там, среди кубанских и приазовских болот и топей, среди хребтов и северных склонов кавказских гор фронтовая разведка приобрела тот исключительный опыт, который через год, при штурме Новороссийска, Керчи и Сиваша, станет её подлинным триумфом и вершиной боевого мастерства…
      …12 февраля 1943 советскими войсками был освобождён Краснодар. Противник начал отвод войск на Таманский полуостров…

      Очередной порыв морозного, пронизывающего ветра бросил в лицо разведчика заряд мокрого снега. Снежинки налипали на ресницы, таяли и стекали холодящими струйками по затёкшей шее под воротник ватной  куртки, вызывая небольшой дискомфорт.
     Короткая горнострелковая куртка и широкие горные брюки с манжетами для ботинок надёжно защищали от непогоды, не сковывали движения разведчика. Довольно лёгкое и тёплое обмундирование совсем недавно поступило в бригаду и заслужило одобрительные отзывы бойцов. Спецодежда позволяла успешно преодолевать горные перевалы по вязким, глинистым тропам, прорываться через непроходимые заросли раскидистых, низкорослых дубов и гигантских кустарников акации.
     Февральский снег вперемешку с моросящим дождём превратил отроги кавказского хребта в непроходимое месиво. Ноги бойцов скользили по раскисшей почве как по мокрому мылу. Вязкие комья глины налипали к сапогам и ботинкам, заставляя время от времени останавливаться и приводить обувь в порядок. Острые шипы акации рвали в клочья одежду, раздирали до крови обветренные лица и жёсткие задубевшие ладони.   
     Преодолевая все преграды, советские войска теснили противника и продолжали продвигаться к очередному оборонительному рубежу врага. За позициями неприятеля начинались безлесые высоты и спуск в равнинные районы. Но преодолеть рубеж обороны ещё только предстояло… 
     – Думай, командир, думай, – тихо прошептал обветренными губами Кирюшин, продолжая всматриваться через окуляры трофейного цейсовского бинокля на передовую противника. – Успели наломать дров до подхода нашей бригады. Столько солдат положили, аж страшно подумать. Нельзя их ошибку повторить.

      …Фронтальный удар 47-ой армии не достиг своей цели. Сходу прорваться на Таманский полуостров и устроить противнику Кавказский Сталинград не удалось. Неподготовленность наступления проявлялась во всём: в полном отсутствии разведданных, незнании местности, в слабой поддержке артиллерии и авиации...
     …Потери советских войск за период января-февраля 1943 были просто огромны. Некоторые роты полностью лишились личного состава. Наступающие батальоны имели всего по 200-250 бойцов. Переполненные медсанбаты… Похоронные команды не успевали погребать убитых и умерших от тяжёлых ранений красноармейцев…
 
     Позиция для наблюдения оказалась очень удачной. Глубокая расщелина среди скал, прикрытая двумя огромными валунами, позволяла незаметно вести наблюдение за противником. Нависающая гранитная глыба надёжно защищала от непогоды. Укрытие больше походило на небольшую пещеру. И если б не наветренная сторона, благодаря чему дождь и снег хлестали прямо в лицо и затрудняли обзор наблюдателю, то позицию можно было бы считать просто идеальной.
     Цепкий взгляд Кирюшина подмечал все особенности и уязвимые места обороны противника. Время от времени он стягивал с рук обшитые овчиной стрелковые рукавицы, разминал затёкшие пальцы, протирал от налипшего снега окуляры бинокля, доставал из планшета карту и прикрывал её от влаги, делая карандашом пометки. Чем больше значков появлялось на бумаге, тем сильнее хмурилось лицо взводного и глубже становились морщины на его широком лбу.   
     Открытое и простреливаемое пространство минных полей тянулось на сотни метров. То тут, то там отчётливо виднелись ушки противопехотных мин, кое-где поблёскивали широкие тарелки противотанковых. Без карт минных полей было непонятно, оставлены ли мины отступающими советскими войсками в 1942-м или поставлены неприятелем.  И только за ними начинался передний край обороны противника. Окопы боевого охранения прикрыты многочисленными завалами из деревьев и сучьев. Далее снова минные поля и более укреплённые окопы второго эшелона. Учитывая, что немцы занимали все господствующие высоты, посылать бойцов в лобовую атаку равнялось самоубийству.
     «Придётся поработать артиллерии, – подумал  Кирюшин. – Похоже, без залпов  «катюш» перед штурмом не обойтись».
     Разведчик ещё раз внимательно вгляделся в окуляры бинокля и с удовлетворением нанёс на карту позиции круговых артиллерийских батарей, замаскированных на высоте в полусотнe метров выше окопов.
     – А это что у нас? – прошептал он вполголоса. – Дзот! Точно он! Неплохо cпрятали.
     В течение следующего часа всё внимание Кирюшина сосредоточилось на обнаруженном вражеском дзоте, оборудованном за вторыми траншеями в центре высокогорной поляны и тщательно замаскированном.  Как он и предполагал, вне боя в дзоте находился только наблюдатель, которому доставляли горячую пищу. Основной состав боевого расчёта отсутствовал.
     Многочасовое наблюдение позволило Кирюшину выявить сильные и слабые стороны обороны противника, но к решению основной задачи не приблизило. Идти за языком предстояло этой ночью. Две группы за прошедшие сутки вернулись ни с чем. Не удалось не только взять языка, но даже подобраться к траншеям противника. В группах были и убитые, и раненые.
    – Ты уж постарайся, Сергей. Вся надежда на тебя и твоих бойцов, –  ротный в упор посмотрел на Кирюшина и отвёл в сторону воспалённые от бессонницы глаза. – Не добудем языка, все под трибунал пойдём. В штабе бригады рвут и мечут. Перевал этот рано или поздно мы возьмём, и позицию фашистов с лица земли сотрём. С какими только потерями – под вопросом. А вот что дальше, на спусках в равнину? У командования вообще никаких сведений. Особенно о подступах к Абинской. По данным воздушной разведки немцы её в неприступный бастион превратили…  Особист на совещании молча сидел и меня глазами насквозь сверлил. Будто это я все подступы минами засеял. Короче, ежели языка не будет, не миновать оргвыводов. И в первую очередь тебя и меня коснутся. Речь, как сам понимаешь, не только о сохранении погон идёт…
     Снег сыпал всё сильнее. В горах заметно потемнело. Серая мгла окутала  вражеские позиции. Кирюшин отложил в сторону бинокль, смахнул с ресниц налипший мокрый снег и устало откинулся к гранитной скале. Все нити плана по предстоящей вылазке за языком упорно не желали связываться в единый клубок. Разведчик набросил на голову защитный капюшон и начал спускаться по крутому, каменистому склону. Нога внезапно подвернулась и скользнула подошвой ботинка по глинистому спуску. Только густые кусты акации удержали разведчика, иначе – катиться бы ему кубарем вниз по склону горы.
     «Стоп, – в голове Кирюшина словно полыхнула яркая вспышка, – будет язык!»
     Он вновь поднялся к своему укрытию и всё внимание сосредоточил на вражеском дзоте. Плавно переместил окуляры бинокля вправо. В тридцати-сорока метрах от дзота заграждения из колючей проволоки срывались в глубокое ущелье.
     «А пространство-то не заминировано», – разведчик сделал очередную пометку на карте, вспоминая, как свободно и вальяжно передвигались фрицы, неся горячую пищу наблюдателю в дзот.   
     Кирюшин закончил наблюдение и вернулся в расположение роты. Выслав группу из трёх человек на обследование ущелья, он приступил к обдумыванию деталей операции. Через два часа, получив данные разведгруппы, Кирюшин вместе с ротным доложили план операции начальнику разведки бригады.
     – Таким образом, для успешного проведения операции необходимо с 17 до 17-30 нанести отвлекающий артиллерийский удар по квадратам 164 и 165, – разведчик показал на карте расположение обнаруженных им артиллерийских дивизионов противника. – Под прикрытием удара сапёры проделывают проход в минных заграждениях здесь и здесь, – рука Кирюшина продолжила скольжение по карте. – Горные стрелки в этот момент выполняют свою функцию в ущелье. Количество участников операции – 4 человека, – закончил он свой доклад.
     На несколько секунд в штабной палатке воцарилась напряжённая тишина.
     – Ты с ума сошёл, Кирюшин! Это же целая войсковая операция. Нет, ну я знал, что ты рисковый разведчик, да и авантюрист, каких поискать надо! Но, что сумасшедший? На такую операцию «добро» штаба бригады ни за что не получить! А егерей где возьмём? Надо ж такое придумать… – начальник разведки бригады прервал грозный монолог и впился прищуренными глазами в лица подчинённых. 
     –  Другого выхода нет. Соглашайтесь, товарищ подполковник. За исход операции беру всю ответственность на себя. В противном случае только людей потеряем, – Кирюшин уверенно стоял на своём. – Вся подготовительная работа с моей стороны уже проведена.
     – Ишь, ты. Ответственность он на себя берёт. А мы, значит, побоку? – подполковник замолчал и ещё раз склонился над картой.
     Несколькими часами ранее взводный принял доклад от разведгруппы, посланной в ущелье. В указанной им точке начинался крутой, чуть ли не вертикальный  подъём по каменистой гряде с редкими кустарниками. Специально подготовленные разведчики, вооружённые по приказу Кирюшина альпенштоками со стальными крючьями преодолели его минут за сорок. До позиций немцев оставалось около десятка метров, но путь им преградила отвесная скала. Узнав об этом, Кирюшин удовлетворённо кивнул и оптимистично потёр ладони, чем вызвал немалое удивление разведчиков. За отвесной скалой начиналась именно та поляна, на которой и затаился замаскированный вражеский дзот.
     Дальнейшие действия Кирюшина предугадать уже не мог никто. Выйдя от ротного с тремя полными фляжками спирта, он покинул расположение части и направился к командиру горных стрелков, рота которых распологалась по соседству. Совместные действия егерей и фронтовых разведчиков неоднократно обеспечивали успех боевых операций.
     – Ну, удружил, разведка! – обнимая старого друга, егерь плотно сжал его в своих объятиях и долго похлопывал по плечу. – Давай, рассказывай, с чем пожаловал. К нам просто так не ходят. Да ещё с такими подарками!
     Внимательно выслушав Кирюшина он задумался. Долго и пристально вглядывался в разложенную на столе карту. Задал пару уточняющих вопросов. Вновь замолчал и, попыхивая ядрёной махоркой, в полной тишине протянул самокрутку другу. 
     – Подожди, сейчас вернусь, – с этими словами егерь покинул временное укрытие.
     Через несколько минут он вернулся, держа в руках четыре пары десятизубых стальных «кошек». Следом в укрытие зашёл плотный невысокий красноармеец лет двадцати пяти.
     – Знакомься, один из лучших моих альпинистов. Если кто и справится, то только он.
     Кирюшин пожал вошедшему руку и вновь повторил задачу, показывая на карте крутой подъём и отвесную скалу. На редкость смышлёный альпинист быстро понял суть дела.
     – Ну что ж, если артиллерия отвлечёт фрицев, то основной и страховочный трос по скале я прокину. Только взбираться без спецподготовки по ним непросто. Как  языка возьмёте, вяжите покрепче и кулём вниз на тех же самых тросах.
     – Спасибо и на этом. На большее я и не рассчитывал,  – Кирюшин крепко пожал руки обоим егерям.
     – А это от меня подарок, – командир егерей протянул разведчику «кошки». –  Надеюсь при подъёме на гору помогут.
     События последнего дня мгновением промелькнули в голове Кирюшина. Он не сомневался в положительном решении штаба по одобрению предстоящей операции. Тем тяжелее на плечи разведчика ложилась ответственность за её исход.
     В точно назначенное время артиллерия нанесла отвлекающий удар по немецким позициям. Под прикрытием канонады сапёры и горные стрелки приступили к выполнению поставленной задачи.
     С наступлением полной темноты разведгруппа из четырёх человек выдвинулась в сторону позиций противника. Возглавлял группу сам Кирюшин. Прикреплённые сыромятными ремнями к подошвам ботинок подарочные «кошки» крепко цеплялись за глинистую и каменистую поверхность. Каждого из разведчиков взводный вооружил новыми альпенштоками.
     Снегопад усилился. Заметно похолодало. Последние капли дождя застывали на ватных куртках оледенелым панцирем и предательски хрустели при движении.  Задача группы была предельно ясной:  скрытно преодолеть крутой склон горы, вертикальный скальный участок и незаметно проникнуть в каземат пулемётного дзота за языком. На задание пошли самые проверенные и обученные горным восхождениям подчинённые Кирюшина. Двое из них днём уже побывали в ущелье и даже пытались приблизиться к позициям неприятеля. На случай обнаружения противником взводным был разработан план разделения группы и отхода по двум направлениям. 
     Благодаря альпенштокам со стальными крючьями и ботинкам с когтистыми приспособлениями на преодоление восьмидесятиградусного подъёма ушло не более тридцати минут. Вздох облегчения вырвался из груди Кирюшина, когда на последнем непреодолимом отрезке пути он увидел проброшенные верёвки, и спущенную верёвочную лестницу.
     «Молодцы горнострелки! Не подвели», – подумал он про себя, и группа начала восхождение к конечной цели маршрута. 
     На самом краю плато разведчики обнаружили заботливо замаскированный моток лёгкой, крепкой и тонкой верёвки. Группа залегла, проделывая проход в наспех брошенной колючей проволоке. С этой стороны фашисты никак не ожидали противника. Словно помогая им, ночную тишину заглушали порывы завывающего ветра и жёсткий шелест веток кустарника. Последний участок преодолевали ползком, всем телом прижимаясь к вязкой, раскисшей глине и прислушиваясь к немецкому говору из окопов охранения справа метрах в пятнадцати..
     Скатившись в траншею, разведчики замерли перед двухдюймовой толщей стальной двери, ведущей в тамбур дзота. Дверь была чуть приоткрыта, из каземата доносились звуки губной гармошки и звонкий смех. Похоже, ожидания не оправдались, и наблюдатель был не один. Один за другим разведчики проникли в тамбур и в напряжении замерли. Времени на раздумье не было. Беспечность противника увеличивала шансы на успех. Ударом ноги Кирюшин распахнул дверь в каземат, и разведчики вихрем ворвались в помещение. Внезапное появление  измазанных в глине и грязи людей с автоматами в руках повергло немцев в шоковое состояние.   
     Молодой  ефрейтор  и, судя по всему, его друг и командир с унтер-офицерскими нашивками так и замерли, зажав в руках маленькие стальные стопочки со шнапсом. На мгновение в дзоте воцарилась тишина. Вдруг глухой звук упавшей из рук ефрейтора губной гармошки заставил фашистов вздрогнуть.
     – Ну что, «касатики», хендэ хох! – Кирюшин моментально оценил обстановку. – Пакуем унтера, этого в расход.
     Двое разведчиков, сбив на ходу табуретку с остатками шнапса и разломленной плиткой шоколада, бросились к унтер-офицеру. Удар ножом в горло, и гулкую тишину каземата пронзил короткий вскрик немецкого ефрейтора. Сбитый с ног, оглушённый унтер запоздало корчился на полу, безуспешно дёргая  связанными руками и ногами. Тряпичный кляп во рту надёжно пресёк его хриплое, бессмысленное мычание.   
     Кирюшин приоткрыл наружу дверь тамбура и прислушался. Гомон из окопов охранения стих. Похоже, фашисты просто успокоились или легли спать. 
     – Языка потащим связанным. Спустим на верёвках со скалы, а там уж и своими ножками пошагает, – шепнул командир подчинённым и умелым движением перебросил своё пружинистое тело через бруствер траншеи.   
     Приняв языка, Кирюшин с разведчиками по-пластунски поползли к проходу в колючей проволоке. Языка тянули по грязи спереди за шиворот и за плечи,  подталкивали за ноги сзади.
     Связанный унтер продолжал отчаянно извиваться. В какой-то момент он исхитрился дёрнуться, тело выгнулось, задев ногами искусственно оборудованный завал из кустарника и стволов деревьев. Предательский звон жестяных консервных банок встряхнул ночную тишину. В тот же момент осветительные ракеты взвилась вверх. Автоматные очереди разорвали ночь. 
     Разведчики были уже за завалом, который слегка прикрывал их, но до заветного прохода оставалось около полутора десятка метров. Оставшийся участок отхода простреливался со всех сторон.
     – Отходим по второму варианту, – шепнул Кирюшин смуглому сержанту. – Теперь вся надежда на вас с Николаем. Шумните погромче, ребята! Иначе нам не прорваться.
     Наблюдая, как двое подчинённых быстро отползают в сторону, Кирюшин вдавил голову языка в глину и накрыл его своим телом от шальной пули. Прямо над ними взлетали осветительные ракеты и проносились автоматные очереди. Через пару минут метрах в двадцати от завала, в той стороне, куда уползли разведчики, прозвучало два глухих  взрыва от  ручных гранат.
     «Отлично, ребята! Не подкачали, – порадовался командир за  подчинённых, – главное теперь, чтоб проход в минных полях правильно нашли». Эту ситуацию Кирюшин просчитал минувшим днём. Под прикрытием артиллерийской канонады, группа сапёров должна была проделать проход в минном поле для запасного варианта отхода разведчиков.
     В той стороне, где взорвались гранаты начался кромешный ад. Весь огонь неприятеля сосредоточился там. Переместились правее и осветительные ракеты.
     – Пора, – прокричал в ухо напарнику Кирюшин, и разведчики с языком вновь поползли к своей цели.
      На то, чтобы обвязать немца страховочным тросом ушло не более минуты, и язык кубарем полетел со скалы, повиснув на верёвках. Весь спуск прошёл буквально за полтора десятка секунд. На последних метрах верёвка вырвалась из рук разведчиков. Тело немца глухо ударилось где-то внизу о каменистую землю. Спустившись со скалы, Кирюшин кинулся к языку. Тот не подавал признаков  жизни. Разведчик прислонил ухо к его груди. Немец чуть слышно дышал. При нажатии на грудь из горла вырвался протяжный стон.
     – Похоже, при падении рёбра сломал. Но ничего, дышит. Придется тащить его на горбу, – командир взвалил языка на спину и поддерживаемый товарищем начал спуск с горы...
     – Ну, молодцы, разведчики! – через несколько часов командир бригады, крепко жал руки всей невредимой разведгруппе. – Это надо ж такую операцию спланировать и без потерь провести! В историю разведки золотыми буквами её впишем. Молодых на вашем примере учить будем, –  восторженно сыпал комбриг. – Всех к наградам представлю. Вашему языку уже оказали первую помощь в медсанбате. Сейчас показания даёт.  Говорливым оказался! Не только всю диспозицию противника раскрыл, но и на карте показать смог. Сейчас его в штаб армии отправляют. Ценные сведения по Абинской дать готов.
     На следующие сутки после тщательно выверенного артиллерийского удара и залпов «Катюш» советские войска перешли в наступление и смяли  последние позиции фашистских войск в горах. Впереди были безлесые склоны и спуск на равнину.
     – Такое ощущение, будто вырвались из темноты на простор, –  переговаривались между собой красноармейцы.

     …21 февраля советские войска освободили от оккупантов станицу Ахтырскую…
     ...23 февраля разгромлен противник в районе Мингрельской и отброшен от станицы...
      ...На 10 марта был назначен срок окончательного наступления. Впереди была Абинская. Враг опоясал её глубокой эшелонированной обороной с оборудованными траншеями, скрытыми огневыми точками, подтянул части, выбитые из предгорий Кавказа. По сути станица представляла собой крупный населённый пункт, более трёх тысяч домов. Фронт проходил непосредственно через саму станицу и растянулся на пять километров, в глубину – на четыре километра...
     …Бои за Абинскую были самыми ожесточёнными. Утром 10 марта артиллерийские дивизионы ударили по вражеским укреплениям. С первого раза взять станицу не удалось. Нанесение главного удара требовало привлечения большого количества живой силы, так как основные бои должны были протекать в населённом пункте и носить уличный характер. Противник приспособил к обороне отдельные дома, разместил в них огневые точки. Наши же части могли действовать лишь отдельными группами, что затрудняло управление войсками в самые решительные моменты боя…
     …Несмотря на упорное сопротивление противника 23 марта станица Абинская была взята. Этот день считается днём освобождения района от немецко-фашистских захватчиков… 
     …В марте 43-го войска Северо-Кавказского фронта перешли к обороне в семидесяти-восьмидесяти километрах западнее Краснодара и стали готовиться к наступательной операции с целью разгрома фашистских войск на Таманском полуострове...
 
     Получив в ходе боёв под Новороссийском тяжёлое ранение в левую руку и правую ногу, лейтенант разведвзвода Кирюшин в марте 43-го был госпитализирован и после излечения направлен в г. Тбилиси на курсы «Выстрел»;.
               

1961 год, Казань
Отец и сын

     Субботний день Григорьич решил посвятить домашним делам –   накопилось их немало. Подправить покосившуюся раковину, прочистить колонку во дворе…
     Зинаида с утра уехала навестить сестру в Арск. Обещала вернуться к концу выходных.
     Воспоминания о минувшем вечере отозвались в душе Кирюшина мимолётной неловкостью и одновременно приподнятым, сдержанно восторженным чувством от неожиданного знакомства.
      «Не уследил, не удержал контроля за развитием конфликтной ситуации. А ведь сам пригласил гостя в заведение. Но Василий – молодец, повёл себя как настоящий мужик… Да и не похож он на того сына вождя, каким его представляли. По крайней мере манерой поведения. Скромный, общительный, вежливый… Такой же взрывной, заводной, резкий, как и я. Никакой заносчивости. Выслушает собеседника внимательно, посочувствует, подскажет, поправит. Свою душу откроет нараспашку. И не просто откроет, а вывернет наизнанку. Всю подноготную расскажет. Чувствуется в его словах надрыв. Кипит в душе ярость и злость. Не может смириться с несправедливостью. Захмелев, готов обидчикам из верхов всё простить, лишь бы выслушали, лишь бы поняли…
     Не всё понятно из его слов. Крамолы много. Вон как многие сквозанули за дверь. Но правда чувствуется за его словами. То, что глубоко в душе у многих фронтовиков, открыто сказывает. Вот они – ответы, которых нигде не найти и нигде не услышать… Эх, не сломали бы Василия. Тонкой души человек. Настоящий друг, настоящий боец». 
     Размышления Кирюшина были прерваны стуком распахнувшейся двери и звонкими возгласами.
     – Батя, батя! Ты дома? – Володька словно вихрь ворвался в комнату. – Поздравь меня! Первое место в соревнованиях района по стрельбе с колена! Девяносто пять очков в упражнении МВ-3 выбил!
     Морщины на лице Кирюшина расправились, озабоченное выражение сменилось добродушной улыбкой. Сын Володька – его гордость и радость. Открытый, смелый, порывистый такой же, как отец.
     С чёрными как смоль волосами двадцатилетний парень вызывал любование и восторженные взгляды многих представительниц прекрасного пола. Умные глаза и правильная речь, бесконфликтность, готовность в любую минуту прийти на помощь ближнему притягивали к нему всех, с кем сталкивала непростая, послевоенная жизнь.
     Володька учился в химико-технологическом техникуме и несколько лет подряд профессионально занимался стрелковым спортом. Выбор не был случайным. Категорическое неприятие несправедливости, казалось, по крови перешло от отца к сыну. Володька являлся одним из первых, кто вступил в  боевую комсомольскую дружину (БКД) техникума, став её организатором и членом штаба, тем самым поддержав почин студентов Казанского авиационного института в деле охраны правопорядка. 
     Движение БКД только набирало силу. Но его значимость уже оценили не только в городе, но и во всей стране. Разгул уличной преступности и хулиганства,  повсеместные нарушения общественного порядка захлестнули города и посёлки страны. Справиться с растущим валом беспредела органы  правопорядка уже не могли. Вот тогда из самых низов студенческих комсомольских масс, без всякой указки руководства сверху появилась сила, которая вышла на передовую борьбы с уличной нечистью.
     Сейчас просто невозможно повторить то, что совершили комсомольцы 60-х. Начав с наведения порядка в студенческих общежитиях и патрулирования улиц, молодёжь, совместно с милицией, буквально в корне изменила криминогенную обстановку. Впервые за послевоенные годы горожане смогли спокойно выходить на улицы, не бояться за своих детей. Всё чаще члены БКД привлекались к операциям уголовного розыска по поимке и обезвреживанию особо опасных преступников. Многие из комсомольцев, прошедшие эту нелёгкую школу, вливались в штатную структуру силовых ведомств.
     Мечтал об этом и Володька. Но прекрасно понимал несбыточность своего желания. Виною тому были больные ноги. Осенью 1942 года вместе с матерью, работницей военного госпиталя, двухгодичным мальчонкой он был эвакуирован в тыл из героически оборонявшегося Сталинграда. Во время очередного налёта вражеских мессеров пулемётной очередью мальчишке прошило обе ноги. Если с последствиями тяжёлого ранения фронтовым хирургам и удалось в какой-то степени справиться, то с поразившим ребёнка вирусом полиомиелита советская медицина бороться не умела. Всю войну Володька провёл в госпиталях. Рядом находилась и мать. В конце войны мать умерла. Вернувшийся с фронта отец, забрал мальчишку из детского дома и, сколько хватало времени и сил, помогал его восстановлению и реабилитации. Во время длительных командировок за Володькой присматривали родственники матери.
     Послевоенные годы запомнились мальчишке бесконечной чередой госпиталей и больниц, в которых он проводил до девяти месяцев в году. Прогнозов на выздоровление врачи не давали. Ходить не сможет, останется инвалидом на всю жизнь – таков был их безжалостный и беспощадный приговор.  Но не учли эскулапы характер ребёнка, текущую в его венах кровь отца-разведчика и деда – бурлака и первого кулачного бойца.
     «Ходить буду, и жить буду как все», – стискивая зубы, повторял про себя Володька, не переставая тренировать мышцы ног и истязать тело бесконечными восстановительными упражнениями.  И когда к двенадцати годам ребёнок самостоятельно стал делать первые шаги, причём без помощи трости, то удивлению лечащих  врачей и родственников не было предела. Искорёженные ранением и болезнью кости ног, разорванные мышцы и сухожилия причиняли при ходьбе неимоверную боль, с которой Володька научился справляться, не показывая окружающим слёз. 
     «Рекомендуется восстановительное лечение в специализированных учреждениях здравоохранения Кирова и Казани», –  значилось в заключении сталинградских врачей. Так Володька вместе с отцом оказался в Казани, где  обрёл новый дом и заботливую мачеху.
     Дружеское общение отца с сыном прервал заливистый детский крик со двора.
     – Дядя Серёжа, дядя Серёжа!
     Едва Григорьич порывисто вышел на улицу, как тут же к нему подскочил соседский Колька.
     – Вот, дядя Сережа, записка. Просили передать, – мальчонка протянул Кирюшину смятый клочок серой бумаги.
     –  Кто просил-то, –  поинтересовался Кирюшин, разворачивая записку.
     – Да Борька с параллельной улицы. А ему мужик какой-то. Сказывали, что вида неприятного, шея длинная, багровая, с большим кадыком, да наколки на руках.
     С первых слов Кирюшин догадался, о ком идёт речь.
     «Помнишь пивную? Сегодня вечером в 10 у Парадиза», – корявым почерком было нацарапано на бумаге.
     «Парадизом» в городе назывался шикарный ресторан, который располагался в самом конце улицы Баумана в роскошном особняке. Днём ресторан встречал и кормил бесчисленных гостей руководства автономии,  нескончаемые профсоюзные и партийные делегации, приезжавшие в республику для обмена опытом. А по вечерам в заведении собиралась разношёрстная публика из респектабельных чиновников и авторитетов всех мастей. Драк и выстрелов практически не случалось, да и высокий статус заведения подобного не позволял. Не считая, конечно, бытовых и любовных разборок подвыпивших посетителей. Цены кусались, и  вход для простого смертного в «Парадиз» был заказан.
     «Это что же, урки теперича фронтовикам стрелки назначают», – подумал про себя Григорьич, наливаясь злостью.
     С трудом сдерживая клокочущую в душе ярость, Кирюшин вернулся в квартиру.
     – Что, батя, проблемы? –  спросил Володька, заметив перемены в отце. – Не со вчерашним ли происшествием связано? Земля слухом полнится. Видели, как ты из пивной чужака выставил, да подельничков следом. 
     – Всё-то ты знаешь! – настроение Григорьича снова стало улучшаться. – Вырос, скоро отца учить начнёшь, – в словах промелькнули тёплые и смешливые нотки. – Это друг, Славка, вечером в ресторан погулять приглашает, – выкрутился он.
     – А правда, что ты с самим Василием Сталиным подружился? –  чуть снизив голос, спросил сын. 
     – Есть такое, – задумчиво ответил отец. – Беги по своим делам, потом расскажу.   
     Кирюшин сел на лавку около подъезда и закурил. «Надо будет идти, точки над «и» расставить», – подумал он про себя. Аналитически прокрутив в голове различные варианты предстоящей встречи, Григорьич сделал вывод, что наплевательски относиться к вечернему рандеву не стоит. 
     Вернувшись в квартиру, он отодвинул от стенки старый сундук и поддел топором крайнюю половицу. Запустив руку под пол, Кирюшин достал на свет небольшой тяжеловатый свёрток, обмотанный старой тряпицей. Развернув материю на столе, Григорьич залюбовался воронёной сталью открывшегося перед ним пистолета. Семизарядный револьвер системы Наган, с укороченным стволом, образца 1926 года, с клеймом Тульского оружейного завода блестел на солнце, порытый тонким слоем оружейного масла. Рядом россыпью лежали тёмно-желтые патроны калибра 7.62.
      Четыре года назад, купаясь и ныряя на Булаке, Володька достал со дна реки этот наган. Прячась от отца и скрывая находку, он тщательно очистил оружие от ржавчины, смазал и спрятал под полом. От проницательных глаз фронтового разведчика не могли укрыться и раскачанная половица, и настороженное поведение сына… Знал он и о том, что Володька со своим верным другом Валеркой испытали револьвер на берегу Казанки... Заговорщики долго шептались  друг с другом, делясь впечатлениями от удачной стрельбы.
     Желание изъять оружие, появлялось у отца не раз. Но увлечение сына стрельбой, взросление, вступление в боевую дружину, привело его к мысли о том, что сын сам поступит так, как считает нужным.
     Тщательно протерев револьвер от масла, и зарядив всеми семью патронами,  Григорьич нежно подержал оружие в крепкой ладони и опустил  во внутренний карман пиджака.
     Не успел он убрать оставшиеся патроны под пол, как пронзительный визг тормозов и громкий звук автомобильного клаксона разорвал тишину двора. Напротив его окна, за сиренью палисадника, остановилась неизвестная машина, продолжая сигналить на всю округу.
     – Это ещё кого принесло? – удивился Григорьич и, накинув пиджак, заспешил на улицу.
     Взору Кирюшина предстала новенькая чёрная «Победа», а за её рулем – вальяжно раскинувшийся Василий.
     – Здорово, Серёга! Не ожидал? – Василий вышел из машины и дружески  протянул Кирюшину руку.
     –  И откуда это чудо? – только и смог вымолвить Григорьич.
     – Махнул не глядя, – рассмеялся Василий. – У соседа взял покататься. Расскажу сейчас историю, не поверишь. Выхожу утром на лавочку покурить, а на ней неизвестный типчик сидит. Пиджачок приличный, штиблеты. Серьёзный такой. Весь из себя. Я ему закурить предлагаю, он отказывается. Я ему, давай грамм по сто – он ни в какую. Мол, не пью. Глаза отворачивает, от разговора уходит. Тут-то я и понял, что это за фраер. ГБ мне сопровождающего выделило, чтоб ходил, значит, за мной. Топтуна, значит. Теперь они не только ахи и вздохи слушать будут, будто не знаю я о микрофонах, которыми квартиру напичкали, но и за всеми моими похождениями следить.
     – Так этого и следовало ожидать, Василий.
     – Вот я и решил с ними в кошки-мышки поиграть. Попросил у соседа ключики от его машины. Видел бы ты глаза топтуна, когда я газанул с места! Забегал, заметался, бросился, наверняка, телефонную будку искать… Скоро весь штат с Чёрного озера; станет круглые сутки на меня работать.
     Азарт и возбуждение не покидали Василия. Глаза на бледном исхудавшем лице так и сверкали мальчишеским озорством.
     – Знакомься, Серёга, с моими однополчанами. Храбрые лётчики-истребители, – Василий кивнул на двух мужчин, вышедших следом из машины. – Сегодня моя очередь тебя угощать, да и должок за мной. Едем гулять в «Парадиз». Давай, быстренько собирайся.
     – Виталий.
     – Георгий. Можно Егор, – представились авиаторы.
     «Судьба», – пожимая руки новым знакомым, подумал про себя Кирюшин, второй раз за день столкнувшись с названием ресторана.


События военных лет
1943-1944 год. Сиваш. Триумф и трагедия

     …Нехватка кадрового резерва младшего комсостава и командиров звена батальон-полк в первые годы войны вынуждало командование обращать пристальное внимание на подготовку и переподготовку офицеров. Приказами Ставки в 1941-1942 годах предписывалось отбирать на курсы «Выстрел» наиболее опытных бойцов из числа раненых и находящихся на излечении в госпиталях, имевших  немалый боевой опыт. Огромные потери в рядах Красной армии и постоянная необходимость пополнения и доукомплектования боевых соединений являлись причиной сокращения сроков обучения до минимально возможных…

     После трёхмесячного обучения на курсах разведчик Кирюшин, досрочно получив звание старшего лейтенанта, был назначен командиром разведроты 318-ой стрелковой дивизии 18-ой армии Северо-Кавказского фронта. Незаурядные способности и великолепное знание особенностей театра военных действий, прилегаемой местности и её ландшафта стали решающим фактором в столь ответственном назначении.
     Войска Северо-Кавказского фронта вели активную подготовку к штурму Новороссийска. На его окраине уже был захвачен плацдарм, который впоследствии получил название «Малой земли». Уже героически сражались и умирали бойцы за этот маленький клочок земли. С него и начнётся бесстрашный штурм неприступной цитадели фашистов.
     Но полной картины вражеских укреплений у командования 18-ой армии не было. Дни и ночи разведчики Кирюшина уходили в тыл вражеских войск, чтобы вскрыть секреты обороны противника. Сложный горный рельеф местности создавал дополнительные трудности для разведки. Пять линий немецких траншей, около десятка рядов проволочных заграждений, системы дотов и дзотов, противотанковые и противопехотные минные поля окружали Новороссийск. Несколько сотен оборонительных сооружений было воздвигнуто в городе.  Задача обнаружить их и нанести на карту, найти, обеспечить и обезопасить коридоры для наступающей дивизии – легла на бойцов-разведчиков. В зоне ответственности дивизии эта титаническая работа планировалась командиром разведроты, и выполнялась его подчинёнными. Справлялись с ней разведчики качественно и безукоризненно.

     …В ночь на 10 сентября 1943 года началась Новороссийская операция. Одновременным ударом с 3-х направлений: «Малой земли», Туапсинского шоссе и высадки с моря десанта в Новороссийских порт, в результате кровопролитных и беспримерных ожесточенных боёв 16 сентября город был освобождён. А следом за ним и Таманский полуостров.  Советские войска вышли на широкий Керченский пролив, за которым находилась глубокая эшелонированная оборона противника. Начинался очередной этап по подготовке масштабной Керченско-Эльтигенской десантной операции…
     …С освобождением Новороссийска и Тамани битва за Кавказ победоносно завершилась. Операция по их освобождению явилась одной из самых тщательно спланированных и успешно проведённых советскими войсками. Разгромив 73 немецких пехотных дивизии и 3 горно-стрелковых дивизии, советские войска начисто лишили германское руководство планов по захвату Северного Кавказа и  последней опоры и плацдарма на южном направлении…

     За мужество и отвагу в боях при штурме Новороссийска, умелое руководство вверенным ему подразделением в боевых операциях старший лейтенант Кирюшин был награждён орденом Красной звезды.
     В октябре 1943 Кирюшина вызвали в штаб дивизии, где вручили предписание о переводе командиром разведроты в 263 стрелковую дивизию 28-ой армии 4-го Украинского фронта, находящуюся в резерве ставки Верховного Главнокомандования (ВГК). Причина назначения прояснилась на первом штабном совещании, когда начальник разведки озвучил боевую задачу, стоящую перед дивизией. В составе 67-го стрелкового корпуса дивизии приказывалось скрытно, с боевого марша, форсировать Сиваш, закрепиться на южном берегу и развить наступление вглубь Крыма.

     …Мощнейшая группировка фашистских войск на Крымском полуострове насчитывала примерно 260 тысяч человек, более 3500 орудий, тысячи танков и более 300 самолётов. Поддержку ей оказывал флот, имеющий в составе эсминцы, подводные лодки и торпедные катера…
     …Надежды советского командования на добровольный уход с Крыма вражеских войск не оправдались. Просчитав политические и военные последствия такого шага, в вермахте приняли решение об усилении группировки и недопущению прорыва Красной армии в Крым… 
 
     – Докладываю обстановку, – Кирюшин внимательным взглядом окинул командиров взводов, склонившихся над картой местности. – Впереди Сиваш. В нашем распоряжении не более двух суток. Вот-вот поступит приказ на штурм. Поиск брода и обеспечение прохода дивизии на южный берег возложено на разведку. Более того, к моменту подхода основных сил дивизии необходимо выяснить оперативную обстановку на вражеском берегу, наметить участки для закрепления с целью дальнейшего продвижения вглубь полуострова. По предварительным данным разведки сплошной эшелонированной обороны у противника нет. Нас он не ожидает. Но это не значит, что руки у нас развязаны. Противник ежесуточно ведёт авиаразведку. В близлежащих пунктах дислоцируются танковые, пехотные и артиллерийские подразделения, которые в кратчайшие часы могут всей силой обрушиться на наши войска, штурмующие Сиваш. И ещё раз напоминаю про «Гнилое море».
     То, что Сиваш называют «Гнилым морем» знали все. Узкий перешеек, протянувшийся на сотню километров, шириной от двух до четырёх километров, отсекающий полуостров от материка, был заполнен горько-солёной морской водой. Немалое количество ям, глубиной до трёх метров и более, илистое вязкое дно делали передвижение по Сивашу затруднительным и практически невозможным. Огромная масса бурых гниющих водорослей, покрывавшая его поверхность, исторгала резкий зловонный запах сероводорода, расползавшийся на всю округу. 
     – Сделаешь один неверный шаг и сразу же попадёшь в подводную яму с липкой грязью. Недаром в переводе с Турецкого Сиваш – это «грязь».  А если к тому же рядом никого, кто протянет руку помощи, то может и засосать, – продолжил Кирюшин. – Поэтому на южный берег пойдут четыре группы по пять человек. Командир первой – лейтенант Сергейчук, второй – старший сержант Перевалов. Обе группы идут вместе с проводником. Остальные передвигаются самостоятельно.
     Кирюшин и в этой ситуации оставался верен себе и своей интуиции. По его приказанию бойцы разведроты в кратчайшие сроки «прошерстили» всю округу и вышли на местного сторожила-рыбака, который ещё в далёком двадцатом году совместно с частями молодой Красной Армии штурмовал Сиваш. Он-то и рассказал разведчикам про брод. По старости лет дедок уже еле передвигался и в помощь разведке выделил своего молодого племянника.
     – Задача групп, скрытно перейти Сиваш, обозначив вехами брод, по возможности и ямы. Для этого повязать на вехи красные лоскуты. Произвести рекогносцировку местности на вражеском берегу. Наметить позиции для закрепления основных сил дивизии. Выдвигаться утром с ранними сумерками. Обнаружение противником исключить. И в первую очередь авиацией.
     Кирюшин понимал, что в дневное время вероятность обнаружения авиацией противника наших разведгрупп и передвижения воинских частей через Сиваш очень велика. Непросто будет и подать сигнал основным силам на начало штурма, и обозначить конечные точки перехода на вражеском берегу. Эту проблему предстояло ещё решить.
     – Две оставшихся группы под командованием старших сержантов Петрова и Погосяна выдвигаются восточнее для поиска и обозначения на местности дополнительного брода, – продолжил командир. – Будем надеяться, что восточный ветер с Азова поутихнет, и Сиваш успокоится.
    Ветер с Азовского моря продолжал гнать массы солёной воды на запад и поднимал метровую грязную зеленовато-серую волну. В таких  критических условиях переход гнилого моря был невозможен.
     Ранним утром разведчики уходили на задание. Погода, похоже, смилостивилась, ветер утих. С глинистого обрывистого берега Кирюшин напряженно наблюдал, как в серой туманной дымке раннего утра бойцы, осторожно ступая на твердое у берега дно, продвигаются всё дальше и дальше, постепенно погружаясь в липкий глубокий ил и ледяную октябрьскую воду.
     В сумерках измотанные, промёрзшие и падающие с ног от усталости разведчики возвратились в расположение части.
     На следующие сутки Кирюшин вместе с начальником разведки доложил командованию дивизии о выполнении поставленной задачи.
     – Разведгруппами обнаружено и обозначено на местности два брода. Глубины первого около одного метра, имеются ямы. Помечены вешками. Перемещение артиллерийского вооружения без наведения переправ возможно только на руках. Глубины второго – до полутора метров. Время перехода на вражеский берег – примерно три часа. Рельеф местности – равнинный, с небольшими высотами, полное отсутствие растительности за исключением курая;. При форсировании Сиваша необходимо идти цепью по 5-6 человек. На южном берегу враг нас не ожидает. Сплошной эшелонированной обороны нет. Воинские части и подразделения противника сосредоточены в населённых пунктах километрах в семи от побережья, – Кирюшин показал карандашом на карте.
     – Дивизия может закрепиться здесь и здесь, – подытожил доклад командира разведроты начальник разведки.
     – Ну, что ж, молодцы разведчики, – комдив задумчиво продолжил изучать на карте обозначенные места перехода Сиваша и будущие позиции дивизии. 
     – Главное, максимально быстрым броском форсировать «гнилое море» и успеть вкопаться в землю до подхода сил неприятеля. Если погода не подведёт, то и с авиацией разминёмся. Начальнику политотдела совместно с подчинёнными  провести беседы среди личного состава о героизме русских войск при форсировании данной преграды. Напомнить о бесстрашии русских чудо-богатырей  под командованием фельдмаршала Ласси в тысяча семьсот тридцать шестом году, перешедших Сиваш и разгромивших войско крымского хана. Рассказать о беспримерном подвиге Красной армии в двадцатом под командованием  командарма Фрунзе, о том, как его бойцы голодными  и полураздетыми совершили героический бросок через «гнилое море», взяли штурмом Перекоп и наголову разбили банды чёрного барона Врангеля… 
     Ранним утром 1 ноября 1943 года советские дивизии начали форсирование Сиваша. Первыми в воду уходили бойцы разведроты вместе со своим командиром. С нетерпением вглядывалось командование дивизии в исчезающие в густом тумане спины разведчиков. Через два с половиной часа, когда дымка немного рассеялась, с вражеского берега разведка просигнализировала аккумуляторными фонарями и зажжёнными кострами из сухого курая. Войска корпуса цепями двинулись вперёд, ориентируясь на расставленные вехи и огни с южного берега.
     Времени на отдых и передышку у разведчиков не было. Выжав мокрое обмундирование, счистив липкую глину, они тут же направлялись Кирюшиным на новые задания для изучения местности и уточнения обстановки. Фашисты, похоже, ни о чём не догадывались. Да и как же могло быть иначе, удара со стороны Сиваша они не ожидали, считая его непроходимым.
     Полученные разведданные помогли командованию выиграть время, чтобы рассредоточиться на занятом плацдарме и принять меры к отражению атак противника.
     Ближе к обеду, когда более половины частей переправились через Сиваш, в воздухе появились Юнкерсы. Пулемётные очереди вспороли воды «гнилого моря». Появились первые раненые и убитые. Чуть позже на бойцов обрушились и авиабомбы. Но помешать продвижению наших войск они были уже не в состоянии. Рассредоточившись на плацдарме длиной до восемнадцати километров и глубиной в четыре километра, войска корпуса начали вкапываться в землю и занимать оборонительные позиции, готовясь к контратакам немцев.

     …Внезапное появление советских войск на южном берегу повергло в шок командование 17-ой немецкой армии. С ужасом узнав, что молниеносным броском Красная армия форсировала Сиваш и закрепилась на занятом плацдарме, 2 ноября немцы обрушили на наши дивизии всю мощь своего оружия. Начались кровопролитные бои. К ударам авиации противника присоединились танковые корпуса и артиллерия, в наступление пошли пехотные дивизии. Первые дни на плацдарме царил настоящий ад. При постоянном недостатке боеприпасов, под бомбовыми и артиллерийскими ударами, уставшие и измученные, наши бойцы отражали непрекращающиеся атаки противника. Временами казалось, ещё чуть-чуть, и войска будут отброшены назад, в Сиваш. Но красноармейцы героически держались…

     Вместе со всеми в наспех вырытых окопах отражали удары противника и разведчики Кирюшина.

     …Немного легче стало после 11 ноября, когда части Красной армии одновременно нанесли удар по врагу со стороны Керчи и Перекопа, заставив немцев распылить свои силы…   
     ...Бои приняли затяжной позиционный характер. С «большой земли» продолжилось передвижение воинских частей, подвоз артиллерии и боеприпасов, наводились переправы, понтонные сооружения, начиналось строительство гатей и дамб…
     …Большие лишения наши войска испытывали от недостатка пресной воды. Перед разведкой была поставлена задача поиска пресных источников. Обнаружив на немецкой территории в заброшенной балке небольшой родник, молниеносной атакой разведчики выбили немцев из населённого пункта и удерживали оборону до подхода основных частей. Проблема питьевой воды хоть и не была решена, но её острота стала немного меньше…
     …Успешное овладение плацдармом на южном берегу Сиваша и закрепление на нём позволило командованию наших войск приступить к разработке операции по дальнейшему продвижению вглубь Крыма и освобождению Севастополя…

     Ни одного дня отдыха не выпадало на долю разведки. Приходя с боевых заданий в тылу противника, разведчики вались с ног, падали и засыпали на несколько коротких часов, и снова отправлялись на задание.

     …Количество языков, добытых разведподразделениями советских войск в Крыму за ноябрь-февраль перевалило за несколько сотен…

     Из штабов требовали всё новых и новых данных по дислокации и размещению вражеских частей. Разведчики Кирюшина успешно справлялись с поставленной задачей.

     …Узнав о стремительном форсировании непроходимого Сиваша и захвате плацдарма на вражеском берегу, Сталин издал директиву о награждении наиболее отличившихся воинов и присвоении почётного наименования «Сивашская» дивизиям, героически сражавшимся на плацдарме…
 
     Командование дивизии по достоинству оценило героизм и мужество разведчиков. В наградном представлении на командира разведроты Кирюшина значилось: «… достоин присвоения звания Героя Советского Союза».
 
     …В марте 44-го поток боеприпасов, снаряжения и техники с «Большой земли» значительно возрос. Всё чаще политотдел фронта направлял политработников для контроля за размещением грузов на южном берегу и для координации действий командиров частей при приёмке военного имущества…
 
     С ввалившимися от бессонницы глазами, посеревшим от пороха и недосыпания лицом Кирюшин принял в своём блиндаже доклад от вернувшейся с ночного задания разведгруппы, отправил бойцов отсыпаться и склонился над картой. Для уточнения позиций артиллерийской батареи противника данных не хватало. Трижды за последнюю неделю немцы скрытно меняли её дислокацию, оставляя замаскированные муляжи орудий,  минируя подходы в направлении предстоящего наступления наших частей. Языки давали противоречивую информацию.
     Физические силы и нервы командира были на пределе. Разведчиков для отправки в очередной рейд за языком не хватало, но в штабе требовали данных к завтрашнему полудню. За последние месяцы, как и вся дивизия, разведка несла потери. Пополнение поступало медленно. Опытных, проверенных бойцов осталось мало. Да и те, что остались, уходили в тыл неприятеля на пределе сил.
     «Отоспятся пару часиков и снова в рейд, – решил про себя  Кирюшин. – Старшим группы пойду лично, разрешение запрошу у начальника разведки дивизии».
     От размышлений командира отвлекли доносящиеся снаружи громкие визгливые выкрики с резкими командными нотками. Голос нарушителя спокойствия был незнаком. Накинув на плечи шинель, Кирюшин вышел наружу.
     Из соседнего блиндажа медленно выходили в едва наброшенной одежде заспанные бойцы, недавно вернувшиеся с задания, и, с трудом понимая, что требуется от них, выстраивались в две шеренги. Сержант Перевалов  нервным, сбившимся голосом пытался что-то объяснить размахивающему пистолетом высокому дородному офицеру в хромовых блестящих сапогах и новенькой шинели с погонами майора.
     – Да я вас всех здесь перестреляю, вы у меня все под трибунал пойдёте, как саботажники, как дезертиры, – громко вопил майор, не снижая голоса с истеричными интонациями, ранее услышанными Кирюшиным.
     – Командир разведроты старший лейтенант Кирюшин! – представился разведчик, чётко приложив руку к полинялой пилотке. – Что здесь происходит, товарищ майор?
     – Так вот кто возглавляет это воинство анархистов, позволяющих себе спать в боевой обстановке! – сквозь зубы процедил майор, презрительно осматривая Кирюшина. – Или вам неизвестно, старлей, распоряжение политотдела дивизии привлекать весь свободный личный состав на выгрузку продовольствия и снаряжения, поступившего по новой понтонной переправе?
     Уже несколько дней, группа комиссаров, прибывших с «большой земли», находилась в расположении корпуса и в соответствии с указаниями и распоряжениями политотдела штаба фронта контролировала доставку и выгрузку боеприпасов и снаряжения, поступающих в части в связи с  предстоящим наступлением. Командировочных всерьёз никто из бойцов не воспринимал, да и особых конфликтов не возникало. Все строго выполняли свои обязанности, поставленные вышестоящими командирами в соответствии с утверждёнными распорядками дня. А чтоб какой-то из командировочных комиссаров забрёл в расположение разведчиков, о таком не мог подумать даже сам Кирюшин.
     – Вы, товарищ майор, поумерьте свой пыл, да обратитесь за разъяснениями в штаб дивизии. Вам там напомнят, что такое разведка, чем она должна заниматься и чем занимается, – к лицу Кирюшина прихлынула кровь. – Бойцы, кру-угом, шагом марш в блиндаж! – разъярённый Кирюшин, уже было отвернулся, чтобы удалиться, считая конфликт исчерпанным, как вскользь успел увидеть вскинутый майором ТТ, направленный прямо в его грудь.
     – Да я тебя, пособника фашистов, прямо здесь, на месте расстреляю, за невыполнение приказа старшего по званию, – слюни майора брызнули в лицо разведчику, палец напрягся, задрожал и плотно обхватил курок…
     Впоследствии Кирюшин не мог объяснить, какая сила заставила его выхватить табельный ТТ из кобуры, висевшей на поясе, кричал ли он какие-то слова, и чей выстрел прозвучал первым. Оцепенение отпустило командира разведчиков только тогда, когда грузное тело майора с простреленным по центру лбом рухнуло прямо ему под ноги.
     Явились ли причиной трагического поступка Кирюшина хамское поведение и нестерпимые оскорбления политработника или просто у разведчика сдали нервы, истощённые бессонницей и боями? Расследование данного инцидента особый отдел дивизии провёл в кратчайшие сроки. Судом военного трибунала Кирюшина осудили на длительный срок лишения свободы, ходатайство трибунала о лишении воинских наград пошло по инстанции. В деле опального разведчика оказались задействованы и скрытые механизмы. Связаны ли они были с его героической популярностью в дивизии и армии, или кто-то из вышестоящего командования в нужный момент замолвил веское слово, осталось неизвестным. Кадровый голод опытных командиров среднего звена в увеличивающейся Красной армии продолжал нарастать.
     Как бы то ни было, но в приговоре не упоминалось о лишении офицерского звания, и срок заключения заменили на три месяца штрафного батальона.      
     Суровым или мягким был приговор, ещё долго кулуарно обсуждали в дивизии, но так и не пришли к единому мнению. Большинство склонялось к тому, что Кирюшину крупно повезло. За такой поступок могли и расстрелять по законам военного времени. Душой почти все бойцы и командиры были на стороне разведчика, склонялись к правоте его действий и сочувствовали ему. Пуля майора лишь скользнула по пилотке Кирюшина, оставив на ткани   вспоротую полосу. Возможно, этот факт и склонил чашу весов в сторону вынесения более «мягкого» приговора.

     …8 апреля 1944 года советские войска перешли в наступление. Началась Крымская операция, целью которой был полный разгром 17-ой армии противника и овладение Севастополем. В течение нескольких дней ожесточённых боев войска 4-го Украинского фронта прорвали оборону немцев южнее Сиваша и на Перекопском перешейке, и уже к 11 апреля овладели Джанкоем и Керчью, развивая наступление на Севастополь. Сивашский плацдарм и добытые разведданные сыграли решающую роль в успехе проводимой операции…

     Но в эти дни старший лейтенант Кирюшин был далеко от своих бывших друзей и сослуживцев, направляясь к новому месту службы в расположение штрафного батальона при 6-ой гвардейской армии 1-го Прибалтийского фронта.


1961 год, Казань
Застолье
   
     Рассекая многочисленные лужи, искусно виляя и звонко сигналя, чёрная «победа» на немыслимой скорости неслась по свободной в этот вечерний час Правобулачной. Немногочисленные прохожие испуганно жались к перилам Булака и шарахались к стенам домов, недовольным взглядом и едкими репликами провожая и сам автомобиль, и его пассажиров. 
     Залихватски высунув локоть из бокового окна и небрежно положив правую руку на руль, Василий легко и профессионально совершал сложнейшие маневры, недоступные для простого смертного автолюбителя. Сидящий рядом Григорьич изумлённо, с замиранием сердца поглядывал на задорное и смеющееся  лицо водителя. Похоже, Василий находился в своей родной стихии. Его глаза не просто светились, преображая своим сиянием весь облик хозяина, а «метали искры и молнии». Казалось, сидящий за рулём двадцатилетний мальчишка, гонщик-хулиган, участник престижного ралли, вот-вот победит, пересекая финишную черту! На заднем сидении друзья-авиаторы, шумно перекатывались на виражах от одной дверцы к другой и, смеясь, похлопывали водителя по плечу.
¬     – Не гони, Василий, угробишь!
     – Не на задание летим, топливо побереги, чтоб до своего аэродрома дотянуть, – не прекращались весёлые шутки и подначки.
     – Ага, испугались, страшно стало! Хороша, милая! Не мой, конечно, родстер, что перед войной в подарок от отца получил! Истинный был красавец! Обхитрить хотел Власик;, когда махнуться на «кадиллак» уговорил. Подыграл я ему, почувствовав, что нервы генеральские на исходе. Ещё немного и «оторвал» бы отец  голову своему «церберу» из-за моего лихачества, – резкий удар по тормозам и новый филигранный вираж бросил пассажиров вперёд и вновь прижал к спинкам сидений. – Не успел я до конца любимое дело довести. Не дали. Сейчас бы гоночные авто имели. Да ещё какие! И на базе наших – ГАЗов, ЗИСов, Побед… Нет, кое-что у немцев бы «срисовали», заставили б их умельцев слегка на нас поработать. Ведь и «Стрела», и «Сокол»; всего лишь началом были…, – и вновь на лицо Василия набежала тень, сжались до белизны губы.
     На полной скорости автомобиль свернул в переулок и выскочил на Баумана. Водителю пришлось притормозить и влиться в немногочисленный поток городского транспорта.
     Через десяток минут, засвистев тормозами, «победа» резко притормозила перед парадным входом нарядного особняка, на фасаде которого крупными, светящимися буквами красовалась вывеска – «Парадиз». Хлопнув дверью первым выскочил из машины Василий, быстрыми и резкими шагами начав подниматься по ступенькам ко входу. Его распахнутый тёмно – серый плащ развевался на ветру и, казалось, даже не успевал за своим хозяином. Следом с громким хохотом вывалились Виталий с Георгием, картинно одёргивая надетые по такому случаю парадные пиджаки и поправляя сбившиеся галстуки. Последним, неторопясь, вышел из машины Кирюшин. Внимательным и запоминающим взглядом окинул окрестности, подметив и примыкающую арку с низкой подворотней, и парк напротив, с молодыми, только что посаженными деревцами.
     «Ну что ж, диспозиция не из худших», – решил про себя разведчик.
     Остановившись, Кирюшин облокотился на капот автомобиля, привычным движением руки смахнул с ордена невидимую пыль, достал из кармана пачку папирос и устремил взгляд на вход, с едва заметной улыбкой наблюдая за «торжественной» встречей гостей. А посмотреть действительно было на что.
     Выскочивший навстречу зазевавшийся швейцар, растерявшись, замер перед гостями, чуть склонив седую голову, украшенную чёрной тюбетейкой с золотым орнаментом. Гордая осанка гостей, их бурный напор и твёрдая поступь, прямой, не терпящий возражений взор Василия подействовали ошеломляюще… И всё это на фоне тёмной изящной «победы»… Не упустил проницательный взгляд швейцара и блеснувший орден на груди Кирюшина. Увиденное сразу дало понять, что гости непростые, явно повысило проявление почтительности и радушия в действиях встречающего.
     – Наряден ты, братец! – залюбовался Василий национальной парадной одеждой швейцара.
     Ярко-зелёный с вышивкой распашной кафтан-бешмет, накрахмаленная белая рубашка, тёмные «ыштаны», заправленные в сапоги-ичиги с многоцветной кожаной мозаикой, словно сошли с плаката о дружбе народов.
     – Сообщи-ка побыстрей хозяину: самый лучший столик для Сталина!
     Лучше бы Василий этого не говорил. Последнее слово ввело в окончательный ступор швейцара и ещё больше развеселило друзей.
     – М-да, слабоват ты, братец! Держи ключи, припаркуй мою красавицу! Мы уж тут сами разберёмся!   
     Громко смеясь, тройка однополчан распахнула парадную дверь и шумно ввалилась в ресторан навстречу спешащему администратору. Григорьич, сделав пару затяжек, отбросил папиросу в урну, пригладил назад непослушные волосы и твёрдой походкой поднялся по ступеням.
     – Нелохо, неплохо, – молвил Василий, оглядывая богатую обстановку ресторана. – Пафосно, конечно, аляповато, но национальный колорит присутствует, – произнёс он, осматривая украшенные узорами стены и хрустальные люстры на фоне массивных карнизов со струящимися вниз шелковыми шторами.
     Со столика, за который присели друзья, открывался вид на весь зал. Более половины столов были заняты. Таблички на остальных извещали, что их посетители вот-вот появятся.
     – Заказывать будете сразу или позже? – дрожащим голосом услужливо спросил администратор заведения, лично раздавая гостям меню и не сводя глаз с Василия.
     В центре стола тут же появился запотевший графинчик водки, поставленный умелой рукой расторопного официанта.
     – Порадуй нас, милейший, мясцом фирменным, – Василий возвратил меню, не раскрывая его. – Да, в первую очередь закусочки холодненькой, чтоб и огурчики, и селедочка с картошечкой. Да зеленью укрась.
     – Водочки неси, не жалей, – добавил Георгий.
     – Позвольте, подправлю вас, друзья, – Григорьич сделал знак официанту подойти ближе. – Василий  – почётный гость в наших краях. Дай команду шеф-повару, пусть приготовит тушёной баранины в собственном соку, соус для приправы сам выберет. Обязательно пашот подай. Наверняка, такой бифштекс с яйцом ты ещё не пробовал, – Кирюшин подмигнул Василию. – И не забудь лепёшек кыстыбый горяченькими принести.
     – Айрон; отпробовать не желаете? – с хитрецой задал вопрос официант.
     – Ежели в чувство кого-то к концу застолья привести, – парировал на правах знатока  Григорьич.
     Приняв заказ, администратор вежливо кивнул и удалился вместе с официантом. Василий наполнил рюмки водкой и произнёс тост:
     – За нас. За то, что мы живы и вместе!
     Друзья опрокинули по рюмочке и потянулись за сигаретами.
     – По второй? – Василий вновь приподнял  графинчик.
     – И что с ним делать? Опять спешит и торопится, – рассмеялся Виталий.– Сколько тебя знаю, терпеливость – не твой конёк.
     – Никак тебе, Василий, уроки впрок не идут, – подхватил игривым тоном Георгий. – Напомнить, как на фронте чуть тёмную не устроили, после того случая, когда ты в пылу боя, погнавшись за «фоккером», от ведомого оторвался, и был атакован шестёркой «мессеров». Выручать всей эскадрильей пришлось, еле-еле из этой «карусели» без потерь вышли.
     – Ну, будет, будет! Усвоил я ваш урок, исправился! – Василий шутливо поднял руки. – За победу, за наше фронтовое братство!
     Водки в графинчике заметно поубавилось.
     – А ведь и вправду, усвоил он урок, – Георгий обернулся к Григорьичу. – Мы, Серёга, ему своей жизнью обязаны. Не сидеть бы нам сейчас за этим столиком, не баловаться водочкой. И требовательность твою, и заботу о подчинённых никогда нам не забыть, – приобняв Василия за плечо, продолжил он. – В начале 43-го это было. Помнишь, Виталя, наш 32-ой авиаполк? Приказ со штаба фронта пришёл на прикрытие боевого вылета штурмовиков. Просчитал Василий маршрут, сразу понял, что ни штурмовики, ни истребители из-за нехватки горючего на свою территорию не смогут вернуться. Ты же, Вася, отказался тогда выполнять боевое задание. А когда приказ подтвердили, заявил, что не останешься на аэродроме и вместе со всеми полетишь. Вспомнил?
     – Было, как же такое забудешь. Не мог я иначе поступить. Совесть не позволила. Отменил тогда маршал Новиков боевой вылет. Возможно, с тех пор чёрная кошка между нами и пробежала. – Василий нахмурился и сдвинул брови. Гордая улыбка сменилась на лице скорбью и озабоченностью. – Есть в нашей жизни поступки, которыми мы вправе гордиться, а есть и те, о которых лучше не вспоминать. Вдвойне обидно, когда ярлыки на тебя навешивают за поступки,  которых не совершал.
     Друзья вновь наполнили рюмки
     – За наших однополчан, сгоревших в небе и оставшихся на полях сражений! За тех, кто лежит в сырой земле! За тех, кто не дожил до Победы!  – провозгласил Василий.
     Встав и не чокаясь, друзья опрокинули по третьей. На какое-то время все дружно замолчали, увлечённо и с аппетитом налегая на ароматную тушёную баранину, дымившуюся в центре стола. Следом пришёл черёд и конского бифштекса.
     – Что это у нас разведка сегодня в такой задумчивости?            
     – Так мы с земли, вас, соколов, только к середине 42-го впервые в небе и разглядели. Видать, птенцы в гнезде сидели, из клювика питались. Чтоб подрасти и опериться. Мы всё больше ножками, ножками. А где ножки уставали, мы и на брюхе могли, ползком! – подначил  Кирюшин.
     – Ну, «царица полей»! Остра на язычок! – рассмеялись лётчики.
     – Друзья, за последние дни, Серёга меня дважды от костлявой спас. Предлагаю тост за него, за всю фронтовую разведку! – Василий привстал и резким движением отправил в себя очередную рюмку водки.
     Выражая свое почтение и дружески похлопывая Григорьича по плечу, все остальные последовали его примеру.
     – У нас с Серёгой столько общего! Врага на фронте били, мужественно сражались, смерти в лицо смотрели. Крутые зигзаги судьба выписывала. Наверх поднимала, в самый низ безжалостно бросала. Но не сломила, не сломала. Прошли через все невзгоды, потому и здесь сейчас! Даже ордена у нас с ним одинаковые! Разрешишь, Серёга, рассказать друзьям, что мне поведал?
     – Да ладно, чего уж. Сколько таких судеб, историй. Война и не такое вытворяла. Десятки и сотни тысяч через адский котёл прошли. И похлеще моего. Я всего лишь песчинка. Нечего мне на судьбу роптать, – скромно потупился Кирюшин. – Взять тебя, например.
     – Не скажи. Моя трагедия была мне судьбой уготована, с самого рождения. Потому и пью эту чашу, – обреченность на миг появилась в светящихся глазах Василия и тут же исчезла. – Вот мы, все тут присутствующие, в мае 45-го от счастья и радости плакали. Гордость распирала. С орденами и медалями во всю грудь на парадах маршировали. Серёга ж в это время в госпитале с тяжёлым ранением лежал, простреленное плечо залечивал. А когда вышел в конце мая из госпиталя, ни одной награды. Одна медаль «За Победу». Хотя не меньше нашего заслужил в годы войны. И ордена, и медали… К герою представлен был за Сиваш. До сих пор не пойму, к чему было тебя наград лишать.  Неправильно это. Звание оставили? Оставили. В штрафбате своим героизмом вину искупил? Искупил. Ошиблись, как всегда, где-то в штабах и в высоких судебных инстанциях. Перегнули палку. Только фронтовику дано понять, каково с пустой грудью воину-победителю домой возвратиться. Ведь и друзья, и родные на тебя смотрят, вопросы задают… Сколько это продолжалось?
     – До осени 46-го, – тихо вымолвил Кирюшин с задумчивым и отрешённым видом.
     – Потому и вдвойне дорог нашему другу орден, который только в 46-м нашёл его. Ещё в апреле 45-го за Кёнигсбергскую операцию был к «Александру Невскому» представлен! Находят награды своих героев! Мы умрём, а правда всё равно открываться будет.
     – Никак не пойму, Василий, откуда в тебе столько участия и человечности? После того, что с тобой произошло. Как можешь такое через своё сердце пропускать?
     – Тут всё просто. Годы в заключении, тюрьма не ломают человека, если правда за ним. А моя правда ещё ждёт своего часа.
     – О, и тост у нас есть! – Георгий потянулся за графином. – За правду!
     – Давайте дружно на мясцо налегайте! Казань – город гостеприимный! Будем нашего гостя и нового горожанина на ноги ставить. Вон как исхудал! – Григорьич подцепил вилкой кусок тушёной баранины и положил на тарелку Василию. – Новый, мирный этап, Вася, в твоей жизни начинается.
     – Нет, Серёга! Рановато мне к мирной жизни возвращаться. Моя война ещё не закончилась, – жёстко стиснул зубы Василий. – Хотя, ты прав. Мы же слесари с тобой, мастеровые люди. Мирная у нас профессия! Зря, что ли, я эту науку в заключении освоил? Вот они, руки. И пилить, и паять, и точить могут! Пойду на авиационный слесарем, механиком, да кем угодно! За мирную жизнь, друзья!
     В зале зазвучала романтическая мелодия, разговор перешёл на житейские темы. У столика фронтовиков стали скапливаться многочисленные гости, стремившиеся пожать руку сыну Сталина. Слух о его присутствии достиг каждого, кто находился в этот час в ресторане.  Тосты «За Победу», «За Сталина» зазвучали чаще и громче.
     Ко всем подходившим Василий относился дружелюбно и гостеприимно. Усаживал за столик, наливал водки, рассказывал о себе, о своей жизни. Дамы бросали кокетливые взгляды и всё чаще приглашали Василия и его друзей на медленный танец, находили их галантными и привлекательными кавалерами. Внимание окружающих льстило Василию, а  графинчики с водкой и ведёрки с шампанским едва успевали появляться на столе, как вновь опустошались.
     У служебного выхода столпилось руководство ресторана. Директор, срочно прибывший по звонку администратора, засвидетельствовал Василию своё почтение и, периодически вытирая пот с лоснящегося лба, издалека вместе со всеми с волнением наблюдал за разворачивающимся застольем. Мысль о том, чем закончится это веселье и чем обернётся для него самого, волновала его. В особенности беспокоили громкие, шумные разговоры и возгласы фронтовиков, смысл которых нетрудно было уловить. От  напряжённого взгляда ресторатора не ускользнуло и то, как некоторые из высокопоставленных чиновников уже неоднократно выходили из зала и долго разговаривали по телефону, понизив голос и беспокойно оглядываясь по сторонам.
     Григорьич посмотрел на настенные золочённые часы и нахмурился. Часы показывали четверть девятого.
     – Выйду на улицу, покурю. Душновато здесь стало.
     Прохладный волжский ветерок приятно обдувал раскрасневшееся лицо. Кирюшин облокотился на перила и внимательно осмотрелся по сторонам. Где-то рядом притаилась опасность. Он это чувствовал, но был внешне  спокоен. Наган во внутреннем кармане пиджака гасил своей сталью гулкие и участившиеся удары сердца. Всё так же проносились по улице Баумана редкие автомобили. На стоянке справа от ресторана парковались или отъезжали шумные гости. По вечернему парку прогуливались немногочисленные горожане. Слегка смазывал картину старенький грузовой ЗИС с закрытой пассажирской будкой, стоящий у кромки парка. Но и он не портил впечатления от умиротворённого пейзажа.
     Ещё раз осмотревшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, фронтовик потянулся за портсигаром. Швейцар услужливо щелкнул массивной зажигалкой и поднёс огонёк к вынутой папиросе. Григорьич глубоко затянулся и поблагодарил заботливого портье.
     «Если где будут поджидать, то только слева от входа, под аркой, в подворотне. Ну что ж, пообщаемся», – усмехнулся про себя Григорьич и, метко отшвырнув окурок в урну, размеренной походкой возвратился в ресторан.
     Компания у столика заметно разрослась. Обхватив за плечи Виталия и Георгия, сидевший в центре слегка хмельной Василий с надрывом в голосе повторял:
     – … За что он так со мной, за что? Что я ему сделал? Все же вокруг знали и видели, что дело белыми нитками шито. Все протоколы подписал, вину свою полностью признал. Даже с тем, чего не было, согласился. Я и письма ему писал. Не мог он их не читать. Как же так, Никита Сергеевич? – тяжелый удар кулака по столу перевернул наполненные рюмки. – И Ворошилов меня принимал, Васенькой называл, а помочь не помог, – Василий смахнул набежавшую слезу и взъерошил ладонью редкие рыжие волосы. 
     Окружающие, сочувственно кивая головами, с понимающим видом вновь наполнили водкой опустевшие рюмки и заговорили все разом:
     –  Выпей, Василий Иосифович, полегчает, думы печальные отпустят!
     –  Не смотри на неё, Василий, опрокидывай внутрь!
     – Она, родимая, нас на фронте выручала. И сейчас – спасительница наша! Бывало, ждёшь команды в атаку, а ноги обездвижели. То ли окаменели, то ли ватными стали. Мозг понимает, что надо вперёд идти под пули, под снаряды, а тело отказывает слушаться. Страха давно нет, улетучился после первых боёв, но не можешь сделать первый шаг. Спрятался где-то глубоко в душе червячок и «точет» тебя изнутри. Отсидись, мол, в окопе или укрытии, нырни в воронку, пережди. Дома жинка и детки. Жить охота! И нет сил выполнить долг солдатский. Тянутся руки к заветной фляжке, отвинчивают колпачок. Сделал глоток, обожгло горло, растеклось тёплой волной по органам, и ты уже другой человек. Неведомая сила выталкивает из окопа, «летишь» в атаку вместе со всеми, кричишь ура, да матом орёшь во всё горло, свинцом фрицев поливаешь… Стыдно после боя за думы предательские. Казалось, изгнал их из себя напрочь, ан нет, к концу войны всё чаще посещать начинают. Да если б не наши фронтовые сто грамм, неизвестно, сидели бы мы здесь, или с позором лежали в сырой земле.
     – Не соглашусь я с тобой, в атаку мы и без ста грамм шли. Твёрдо, уверенно, не задумываясь и не рассуждая. И фашистов на тот свет отправляли недрогнувшей рукой. Вот после боя совсем другое дело. Стресс снять, чтоб отпустило немного, расслабило…
     – У нас в авиации сто грамм фронтовых после каждого боевого вылета полагалось. А как же иначе? – добавил Георгий. – Что касаемо до вылета? Бывало такое, но исключительно для асов, мастеров своего дела. Некоторые командиры без ста грамм в воздух не поднимались. Но на боевой работе это никак не сказывалось. И мессеров сбивали, и разведку вели, и мосты рушили. Помнишь, Вася, спиртные подвальчики в Венгрии и Чехословакии, что рядом с аэродромом находились? 
     Василий чуть оживился и попытался вставить несколько слов в оживлённую беседу, которые тут же утонули в общем гомоне.
     –  Куда ж мы без неё сейчас-то денемся? С женой поссорился, на работе неприятности, друга схоронил... только она душу и лечит.
     – И в горе, и в радости нас спасает, – с энтузиазмом подхватили все присутствующие  знакомую и наболевшую тему.
     – Официант, неси ещё пару графинчиков, не жалей! Сам Сталин с нами! Для нашей тихой Казани почёт и уважение, – громкие голоса прокатились по залу, заглушая музыку.
     Григорьич подошёл со спины к Василию, наклонился и шепнул на ухо несколько слов.
     –  Мы, друзья, покинем вас на несколько минут, вы уж не скучайте, –  обратился Кирюшин ко всей шумной компании, и, несмотря на протесты вновь примкнувших, поддержал за предплечье встающего и пошатывающегося друга.
     –  Ох, и лис ты, Серёга! – вырвалось у Василия на крыльце ресторана, почувствовав, как лёгкий вечерний ветерок обдаёт прохладой потное и горящее лицо. – Единственный из всех подметил, что плоховато мне стало. И водка, и духота. Люблю тебя за твою проницательность и честность. Всяких людей вокруг себя вижу. Льстеца от настоящего друга отличить могу. Наш ты мужик, наш.
     Приятели затянулись папиросами.
     – Я ж не слепой, Серёга, вижу, кто мне друг, а кто враг. Нутром чувствую. Уверен, недолго мне осталось. Или сердце сдаст, или уберут меня. Не простят они мне моей памяти. Боятся правды. Восемь лет жизни  за неё отдано. Жизнь для меня – всё равно, что Родина. А Родина – она одна, и жизнь отдать за неё не жалко. Страдания перенести, кровь пролить, – глаза Василия «зажглись» яркими огоньками. – Но за своё доброе имя, имя отца я ещё дам последний бой! Вот и сейчас удивляюсь, почему до сих пор филеры вокруг не объявились. Наверно спешат со всех ног с Чёрного озера в нашу сторону или затаились рядом. Вон в том же грузовичке или в парке на скамеечке, – Василий грустно усмехнулся и осмотрелся вокруг. – Видел мельком в фойе, как диск телефона дрожащими пальчиками «доброжелатели» накручивали, – уголки губ скривились в презрительной усмешке.
    – Рановато нам о смерти думать, хоть раны и не устают о себе напоминать, – Григорьич положил руку на плечо друга. – В такой войне выстояли. Победили. Через сердца она прошла, рубцы оставила. Но дух фронтовой в нас живёт. Сталинский дух. Калёным железом не выжечь. Детям и внукам достойно его передадим. Никакие прилипалы, подхалимы и льстецы не смогут его испоганить. Ни примазыванием к почётному имени и званию фронтовика, ни ложью, ни подлостью. Ну а матушка-история всех рассудит, все точки по своим местам расставит,  и господь бог на небесах  по заслугам  воздаст, – спокойно, без эмоций, твёрдым голосом проговорил Кирюшин.
      Но именно в этом уверенном спокойствии, видимо, и заключалась сила его слов, которая заставила вздрогнуть стоявшего в сторонке наблюдательного швейцара. 
     Стрелка часов на руке Григорьича замерла на отметке «девять». Взбодрившийся Василий, жестикулируя руками, начал оживлённо что-то рассказывать швейцару.
     – Оставлю вас ненадолго, прогуляюсь, разомну косточки, – произнёс Кирюшин и направился в сторону от парадного крыльца.
     Необыкновенная благодать в природе располагала к раздумьям.

     «За последние несколько недель не припомню такого тёплого вечера. Всё-таки лето хоть и медленно, но вступает в свои права. Ноги уверенно идут по тротуару. Слух и внимание обострены до предела. Да. Природа – благодать.  Но…
     Тело напряжено, сжато, как пружина, готовая в любой момент разомкнуться, взорваться вихрем. Сам удивляюсь своему спокойствию. А вот и арка над подворотней. Метров десять-двенадцать до внутреннего дворика.
     Тихо.
     Звук шагов гулко отдаётся в замкнутом с двух сторон пространстве.   
     Пятнадцать шагов в одну сторону.
     Никого.
     Возвращаюсь обратно… Шорох за спиной и одновременный резкий болезненный толчок между лопаток. Щелчок взведённого курка».

     – Что, сука? Вот и встретились! –  прохрипело рядом.

     «Нестерпимо противный голос. Узнал, как же не узнать. Стареешь, Григорьич, стареешь. На фронте ты себе не позволял так расслабиться. Хоть ниша в стене и незаметна, но без внимания её оставлять было нельзя.
      Настроился на «доверительную» беседу в тихом дворике?
      Теперь будешь беседовать в сумраке подворотни, подняв руки, да ещё под дулом пистолета, упёртым в спину. То, что беседа состоится – никаких сомнений. Иначе, зачем всё это представление? Зачем этот маскарад? Удар финкой сзади – и дело закончено.
     А может с разворота, своим фирменным?
     Не время ещё. Не время»…
 
     – Руки перед собой, на стену, падла! Покуражиться надо мной вздумал? Обидел ты меня давеча. Сильно обидел. Не прощаю я такого. Ответишь мне за всё, и за ножичек в первую очередь. Фронтовичок, говоришь? Обожаю вашего брата резать. Первого своего в годы войны на «пику посадил». В отпуск по ранению тот возвращался. И карточки при нём, и денежки. За побрякушки его на чёрном рынке тогда много не дали. За твой орденок поболе выручу…
 
     «Мерзкий голос, не зря я его «хриплым» окрестил. А душонка ещё омерзительней. Дать ему возможность весь яд из себя исторгнуть? Зачем? Итак уже наговорил на несколько смертей. Ну что, Кирюшин, фронтовая разведка снова в бою!
     Молниеносный поворот через плечо! Удар правой по руке, державшей пистолет. Надо же, успел, поганец, на курок нажать… Пистолет загремел по булыжной мостовой. Вон от пули осколки кирпича во все стороны брызнули. Откуда ему, поддонку, знать, что я этот приём два года на фронте отрабатывал. Во всей 56-й армии, не более пары человек было, способных такое повторить. Теперь самое время в глаза друг другу посмотреть. Но сначала железной хваткой за горло и придушить слегка.
     А может посильней пальчики сдавить и закончить действо?
     Затрясся, глазки выпучил, ручонками в воздухе задёргал. Представления хотел? Не только сейчас увидит, но и на всю жизнь запомнит! 
     Правой рукой наган из-за пазухи и дулом в лоб!
     Нет, лучше в зубы!
     Орденов захотел, мразь? Или дырки во лбу?
     Давись теперь осколками зубов!
     О-о-о, намокла штанина, потекло по брусчатке»…

      –  Оружие на землю, Все к стене! – зычный голос и топот множества ног взорвал напряжённую тишину.
     Несколько человек в штатском и двое сотрудников милиции в мундирах в считанные секунды заполнили гулкое пространство.
     – Ну что, Звонарь, отбегался? Да я смотрю встреча не в твою пользу прошла? – с удовлетворением  в голосе произнёс грузный оперативник.
     – Ты, командир, от него подальше держись! Запашок ещё тот. Похоже ваш беглец ещё и обделаться успел, – насмешливо бросил через плечо Кирюшин, продолжая стоять лицом к стене.
     – С вами, гражданин, мы тоже разбираться будем, –  оперативник поднял с земли лежавший наган и внимательно осмотрел его.
     – Батя? Это ты? – изумлённый Вовкин голос раздался из-за спин милиционеров.
     – Я, кому же ещё быть. А вот ты откуда здесь взялся?
     – Мы в ЗИСе сидели, в засаде. На задании. Сегодня дежурство у меня под руководством капитана Дерябина, – Володька, оправдываясь, кивнул в сторону грузного оперативника.
     – Отец твой? – удивлённо спросил Дерябин.
     – Отец! Герой-фронтовик! –  с гордостью в голосе ответил Володька.
     – Спасибо вам, гражданин, за поимку особо опасного преступника и рецидивиста Звонаря. В бегах он из мест заключения. Шлейф грабежей и убийств за ним с военной поры тянется. Особенно жесток и изобретателен. Каждое дело, что убийство, что налёт, с изощренностью обставляет. И сегодня была оперативная информация, будто встреча у него в районе Парадиза.  Но проехать с нами вам, гражданин, придётся. И на ряд вопросов ответить. В том числе по поводу этого, – оперативник вопросительно качнул  наганом в своей руке.
    –  Серёга, Серёга, ты как, живой? – громкий, взволнованный голос Василия перекрыл слова оперативника. 
    – Живой, Вась, живой. Цел и невредим. Узнаешь моего «крестника»? – Кирюшин кивнул на Звонаря, прижавшегося к стене под конвоем двух сотрудников угрозыска.
     – Да плевать на него. Почему ничего не сказал? Зачем один пошёл?
     – Всё нормально, Василий. Случайно вышло.
     – А вы, гражданин, кто будете?
     – Сталин. Василий Сталин.
     Гомон и суета в небольшом пространстве моментально стихли. Только всплеск изумленных возгласов разнёсся в подворотне. 
     Взоры милиционеров и подтянувшихся зевак устремились на Василия.
     – Не может быть! – вырвалось у оперативника. – Можно вашу руку пожать?
     – Конечно, можно, – ответил Василий, пожимая протянутую руку. – Отойдём-ка в сторону, командир.
     Милиционер и Василий вышли из-под арки.
     – Ты, командир, разберись как следует. Серёга – мой лучший друг и товарищ, геройский человек.
     – Разберёмся, Василий Иосифович, обязательно разберёмся.
     Закованного в наручники Звонаря и Кирюшина в сопровождении оперативников погрузили в фургон старенького ЗИСа. Дерябин с Володькой сели в кабину. Достав изъятый наган, оперативник положил его на колени и ловким движение вытряхнул все патроны из барабана.
     – Это всё, чем могу помочь, – глядя прямо в глаза Володьки, ответил он и ссыпал патроны в карман мундира.
     –  Спасибо вам, товарищ капитан. Думаю, этого будет достаточно.
     – Ну-ну. Мне бы твою уверенность.
     Чуть позже, получив данные экспертизы, он понял, на чём основывалась уверенность юноши. Будучи законопослушным человеком, несколько месяцев назад Володька напильником сточил боёк нагана, сделав оружие непригодным к использованию, о чём и свидетельствовала запись в документе.
     В ту же ночь было подписано распоряжение об освобождении Кирюшина из отделения милиции.
 

События военных лет
1944 год. Подготовка операции «Багратион».
 Штрафбат

     …Наибольших успехов к весне 44-го года наши войска достигли на Украине и продвинулись далеко вперёд. Но, благодаря переброшенным с Запада свежим силам, фашистам удалось остановить наступление 1-го Украинского фронта. Начались тяжёлые кровопролитные бои. Генеральный штаб и Ставка приняли решение перенести главные усилия на новое направление…
     …В качестве наступательного удара была выбрана Белоруссия, где действия наших войск были не такими впечатляющими. Так началась разработка и подготовка операции «Багратион», общий замысел которой состоял в сокрушении флангов немецкой группы армий «Центр», окружении её сил восточнее Минска и полном освобождении Белоруссии…

     Командовал штрафбатом майор Соболев, лет шестидесяти, по прозвищу «Дед». В перерывах между боями он редко появлялся перед штрафниками, предпочитая находиться на постое в частной избе или в штабной землянке. В дни затишья  «глушил горькую», громко в одиночку матерился и распевал народные песни. Среди штрафников Дед считался непоколебимым авторитетом и пользовался заслуженным уважением.
     Ходили слухи, что на соседнем участке фронта штрафного комбата «положили» выстрелом в спину свои же во время наступления. В отношении Деда такое представить было просто невозможно. По всей 6-й гвардейской армии из уст в уста передавали историю, как Дед очередью из автомата заставил танцевать конвойных и капитана НКВД, пришедших арестовывать его подчинённого. И отбил-таки бойца, тем самым сохранив ему жизнь.
     Каждого из подчинённых он берёг, как своего сына. И заботился о них по-отцовски, согласно любимой присказке: «я тебя породил, я тебя и убью». Мог самолично расстрелять перед строем за трусость в бою, а мог и «глотку перегрызть» любому начальнику за сфабрикованное дело в отношении штрафника.
     Наверху Деда считали сумасбродом и  немного умалишённым. Но в стиль и практику его командования батальоном предпочитали не вмешиваться. В штабе армии знали, что любая задача, поставленная перед штрафниками, будет незамедлительно выполнена.
     Сдав в кадровой службе штаба фронта награды и документы, Кирюшин прибыл к новому месту службы.
     – Кто и откуда? – глухим, подсевшим голосом задал вопрос Дед, взглянув исподлобья на вновь прибывшего штрафника и небрежно бросив на стол предъявленную красноармейскую книжку спецобразца.
     – Рядовой Кирюшин. Из-под Севастополя. Фронтовая разведка.
     – Эко тебя занесло. Разведка – это хорошо. Отправь его к Семёнычу,  во 2-ю, – кивнул ординарцу комбат. – Чует моё сердце, бросят нас на днях в преисподнюю. Затевается что-то. Да и сердце ноет. Водка вкус потеряла, даже горло не обжигает. У меня это, как примета. Не впервой похоронки сотнями писать. Вот и сейчас чувствую, – Дед по-старчески растёр рукой левую сторону груди и тяжело грохнул кулаком по столу. – Мои бойцы уже трижды свою вину искупили. И перед совестью своей, и перед властью, – он замолчал на секунду. – И перед богом, – добавил совсем тихо, лихо плеснув  треть стакана водки прямо в горло. – Так что, боец, уясни. Для меня вы все сынки родные. И на ваше прошлое мне глубоко насрать, будь ты полковник или лейтенант. Теперь ты в семье. Хоть семья и озлоблена, но человеческое достоинство блюдёт. Покажешь спину врагу – пуля в лоб от меня обеспечена. Умрёшь на поле боя – всплакну и помяну ста граммами фронтовыми. Всё понял, рядовой, как там тебя?
     – Кирюшин, – подсказал ординарец.
     – Вот-вот. Чувствую, неплохой ты мужик. Редко ошибаюсь. Свободен, аудиенция окончена, –  Дед вновь потянулся к фляжке и наполнил стакан.
     После произошедшего в Крыму Кирюшин замкнулся в себе, стал молчалив, скрытен. Научился на все вопросы отвечать односложно. Только «да» или «нет». И не важно, от кого эти вопросы исходили, будь то следователи особого отдела, командиры или сослуживцы. Всегда горящие огнём его пронзительные с хитринкой глаза потускнели, и по лицу бывшего разведчика нельзя было ни угадать его состояния, ни прочитать его мысли. Впрочем, здесь, в штрафбате, абсолютное большинство бойцов вело себя точно так же. В недалёком прошлом боевые офицеры, в силу законов военного времени, своих проступков или преступлений потерявшие звания, должности и награды, все они стали рядовыми красноармейцами штрафного батальона.
     Если кого и пугало это название, то только до попадания в часть. Служба здесь шла точно так же, как и в других стрелковых армейских батальонах. Штрафбат от них отличало то, что дислоцировался он не на передовых позициях, а во втором эшелоне. И только перед наступлением или для выполнения особых заданий командования его выдвигали вперёд. Не просто закрывали самые опасные и проблемные участки фронта, а бросали на убой.
      При прорыве противником линии обороны, остановить в кратчайший срок гитлеровские танки мог только штрафбат. Провести разведку боем и выявить скрытые огневые точки противника, захватить и удержать плацдарм – подчинённые Деда первыми безжалостно направлялись под снаряды и пули.
     Приказ Наркома обороны СССР И. В. Сталина № 227 об использовании штрафбатов на наиболее опасных направлениях исполнялся строго и беспрекословно.
     Штрафники погибали десятками, сотнями. Выжившие, получившие ранения освобождались, восстанавливались в правах, званиях и возвращались в свои части.
     Штрафбат Деда поведением штрафников в бою разительно отличался от других.  Получив лёгкое ранение, бойцы не прекращали выполнение боевой задачи. Они не поворачивались к наступающим или оборонявшимся сослуживцам спиной, направляясь в медсанбат, не считали свой долг выполненным, а вину искуплённой. До последнего вздоха, до последней возможности бойцы продолжали держать в руках оружие и находились в строю. Все они ощущали себя частью общего организма под названием – штрафбат.
     Самовольного ухода с поля боя Дед не прощал. И не важно, был ли боец ранен, или нет. С нарушителями негласного правила комбат расправлялся собственноручно, и ярость его не знала границ.
     Вокруг Кирюшина находились точно такие же в прошлом офицеры, как и он. Командовали в штрафбате штатные строевые офицеры, которые подбирались Дедом, нередко из числа штрафников, искупивших свою вину. Делиться своими переживаниями или рассказывать о причинах попадания в штрафбат, здесь было не принято. Бойцов оценивали по  способностям и умению.
     Третий год войны выявил боевые возможности людей. Способность их распознавать также была безошибочной, да и скрывать навыки от окружающих не имело смысла. Каждый бывший офицер, попавший в штрафбат, знал, что не более чем через три месяца он или погибнет в бою, или кровью искупит свою вину. Наиболее вероятно было первое, никоим образом не добавляя штрафникам пессимизма или обречённости. Наоборот, стремление выжить при выполнении боевой задачи, дождаться освобождения и вернуться в родную часть, становилось несокрушимым. Несмотря на отсутствие погон, офицерская честь и совесть крепила дух каждого штрафника.
     К окончанию первой недели пребывания в штрафном батальоне Кирюшин полностью освоился с новым статусом штрафника-рядового и органично вписался в воинский коллектив. Вместе со всеми рыл окопы, привычно «месил» весеннюю грязь и распутицу, отрабатывал учебно-боевые задачи. Вокруг него сплотился небольшой коллектив из четырёх-пяти красноармейцев, которых бывший разведчик начал обучать навыкам рукопашного боя и владения ножом. По воле судьбы расставшись с погонами офицеров, они рвались в бой и горели желанием пролить кровь, чтобы вернуть своё доброе имя. Брюзжать и роптать на судьбу было не в их правилах.
     Среди штрафников-сослуживцев Кирюшин оказался центром не только внимания, но и притяжения. Чувствовалась в нём сила, недюжинный опыт боевого прошлого, рассудительность и азарт. Хоть последнее он старался в себе и заглушить, но скрыть данное природой не удавалось. В считанные дни в его взводном блиндаже появилась махорка с табачком, давно позабытые штрафниками, и банки с союзнической тушёнкой… По вечерам громкий смех и фронтовые байки притягивали всё новых бойцов, а стихийные занятия по метанию ножей и отработке рукопашных приёмов переросли в ежедневные штатные тренировки.
     Рано утром пришёл приказ штрафбату выдвинуться на передовые позиции и занять окопы первого эшелона.
     – Ну вот, началось, – скупо перешёптывались штрафники, неохотно занимая место в строю и провожая взглядами убывшего в штаб дивизии комбата.
     Дед вернулся хмурым и задумчивым. Собрал командиров рот, поставил боевую задачу и лично прошёл по всей линии траншей, останавливаясь среди бойцов и раздавая из серебряного портсигара папиросы.
    – Курите, сынки, курите. Наступил наш час. Даст бог, не в последний раз видимся. 
     Боевая задача, поставленная перед штрафбатом, была довольно расплывчата. Атаковать неприятеля на левом фланге, выбить с укреплённых позиций и, продолжая наступление, закрепиться в населённом пункте Выселки, состоящем из двух десятков покосившихся изб. С первым этапом вопросов не возникало, но дальнейшие действия представлялись туманными. Удерживать занятые позиции до подхода подкрепления неопределённое время… В полное распоряжение батальона передавалась танковая группа и дополнительный миномётный дивизион.
     Как ни ожидали бойцы сигнала в «в атаку», но прозвучал он внезапно. Первыми вперёд рванули танки, следом за ними при поддержке ударов артдивизионов пошли в атаку красноармейцы. Стремительным броском, преодолевая минные поля и сминая заграждения, под шквальным огнём вражеских пулемётов штрафники сходу ворвались в немецкие окопы. Завязался ожесточённый рукопашный бой.
     В первых рядах атакующих сражался и рядовой Кирюшин. Острым штыком и  прикладом винтовки бывший разведчик свалил двух гитлеровцев. Очередной хлёсткий удар штрафника проломил каску ещё одному фашисту. Во все стороны брызнули щепки развалившегося пополам приклада. Отшвырнув бесполезную винтовку, Кирюшин сдёрнул с упавшего противника «шмайсер», выхватил пояс с магазинами и снова бросился в гущу боя.
     Не прошло и получаса с  начала операции, как окопы неприятеля были заняты. Этот бросок выкосил из рядов штрафбата около трети бойцов.
     Развивая успех, штрафбат перенаправил свой удар на Выселки. В деревне квартировал сапёрный батальон и артиллерийская батарея. Фашисты успели подготовиться к бою и оказали отчаянное сопротивление. Но под точечными ударами наших Т-34, впопыхах побросали орудия, боеприпасы и начали отступать.   
    В отдельных домах оставались очаги сопротивления. Бросив гранату в оконный проём, Кирюшин рывком ворвался в деревенскую избу и в упор прошил автоматными очередями немецкого обер-лейтенанта. Его зоркий и внимательный взгляд задержался на сумке, перекинутой через плечо фашиста. Резкий взмах ножом – и срезанная сумка в руках штрафника.
     Первый этап поставленной командованием задачи батальон выполнил. Глухо ворча и поругивая фронтовое начальство, оставшиеся в живых бойцы начали окапываться и занимать круговую оборону. Остановились и танки. В строю осталось только четыре машины, да и у тех закончилось топливо, боеприпасы были на исходе.
     Трезвый, как никогда, подтянутый и собранный Дед обходил окопы. Громко ругаясь, заставлял вкапываться глубже в землю, укреплять бруствера и определял подразделениям зоны ответственности. Комбат понимал, что основное «месиво» впереди, и ответная контратака противника начнётся с минуты на минуту.  Ожидания оправдались. Окопы штрафников накрыло артиллерийским ударом. Через двадцать минут наступила тишина. Противник пошёл в атаку. Оглушённые бойцы отряхивались от земли и занимали свои позиции.
     – Огонь, – прозвучал приказ, и бой возобновился.   
     До конца дня штрафникам удалось отразить четыре атаки фашистов, пережить несколько артиллерийских ударов и дважды бросаться в контратаки. С наступлением темноты, попытки выбить батальон с занятых позиций прекратились. Выставив наблюдателей и караульных, бойцы падали с ног и засыпали в окопах прямо на перепаханной и влажной земле.
     – Ну что, сынки, – собрав ротных, Дед уточнил боевую задачу. – До утра нас не тронут. А дальше начнётся кромешный ад. Бомбардировок с неба, похоже, не будет. Погодка на нашей стороне, – комбат смахнул с головы и выжал промокшую от моросящего дождя пилотку. – Судя по всему, с утра пойдут танки. Встречать их огнём из противотанковых ружей, уничтожать гранатами. Сдержать натиск не сможем. Танки пропускать через себя, отсекать и уничтожать вражескую пехоту, но с позиций – ни шагу. Есть вопросы?
      – Что с подкреплением, командир? Живых в строю меньше половины.
      – Задача поставлена. Продержаться надо до полудня. После подойдёт и подкрепление.
      – Так до полудня от нас ничего не останется…
      – Отставить разговорчики. Все свободны, – устало махнул рукой Дед, отпуская командиров. Последний вопрос не вызвал в нём никаких эмоций, так как и сам он уже понимал, что погибнуть придётся всем, но приказ батальон выполнит любой ценой.
     С рассветом, как только рассеялся туман, по позициям штрафников возобновились артиллерийские удары, следом пошли танки. Бойцы стояли насмерть. Более десятка уничтоженных танков дымились на передовой. Проутюжив окопы и пройдя через них, танки разворачивались и вновь попадали под гранаты выживших красноармейцев. Одна за другой захлёбывались атаки немцев. Бои шли непосредственно в ходах сообщений, соединявших окопы. Чтобы обороняться, приходилось стоять прямо на трупах и использовать их, как укрытие. Через пару-тройку часов осталось лишь несколько очагов сопротивления.  Нестройные очереди из трофейного оружия и редкие разрывы гранат со стороны батальона раздавались реже и реже. Штрафники погибали десятками, но казалось, что их героизм и мужество не знают пределов.
     В полдень по атакующим немецким войскам нанесли авиационный удар наши штурмовики, и в Выселки ворвались советские танковые части. Прорыв штрафбата, глубиной в восемь километров начал стремительно расширяться.
     Контуженные, с чёрными закопчёнными лицами бойцы едва держались на ногах. Из более чем семисот штрафников в строю стояло около сорока человек. Около половины из них были ранены и истекали кровью. Но ни один из раненных штрафников Деда не покинул своих позиций и самостоятельно не ушёл в тыл.
     Вышедший из автомобиля генерал подошёл к носилкам, на которых санитары удерживали раненного Деда, и склонился над ним.
     – Спасибо тебе, старик, и бойцам твоим низкий поклон. Вы даже не понимаете, какое великое дело сделали, – обратился он к лежавшему в сознании комбату. – Благодаря вам, мы не только всю оборону фашистов вскрыли, но и плацдарм для предстоящего наступления выровняли. Успех  предстоящей наступательной операции теперь за нами.  А за документы – особая благодарность! На обнаруженных в них картах все минные поля противника нанесены.
     Это были именно те документы, которые Кирюшин захватил в бою.
     – За совершённый подвиг буду ходатайствовать перед командующим фронтом о полном освобождении всех выживших и восстановлению в правах, – закончил генерал и приобнял попытавшегося подняться Деда. – Лежи, старик, лежи. На тебя я  лично представление к герою писать буду.  А вы побыстрей его в лазарет. И чтоб уход соответствующий, – бросил cанитарам генерал, удаляясь.
     – Да пошли вы все, – беззвучно прошелестел Дед губами.
     Приказ об освобождении штрафников и восстановлении в правах догнал бойцов уже в ближайшие сутки.
     В этой операции Кирюшин не получил ни одной царапины, за исключением контузии, которую перенёс на ногах. Выдавая в штабе фронта  офицерское удостоверение, кадровик поинтересовался, где бы старший лейтенант хотел продолжать службу.
     – Сам понимаешь, – продолжил он, – разведка для тебя закрыта навсегда. Отправлять на юг, займёт много времени. Сейчас под Ельню с Крыма после взятия Севастополя передислоцирована 2-я гвардейская армия, находится в резерве ставки. Думаю, найдёшь в ней немало сослуживцев.
     Не прослужив и месяца в штрафбате, Кирюшин был полностью восстановлен в правах и получил назначение в 473 стрелковый полк 154 стрелковой дивизии на должность командира стрелковой роты. В июле 1944 года дивизия вошла в состав 1-го Прибалтийского, а позднее, после его упразднения, 3-го Белорусского фронта.


1961 год Казань
Друзья

     Зайдя вечером в пивную «На Булаке», Василий кивнул головой Ринату, как старому знакомому, первым протянул и пожал ему руку.
     – Пару кружечек холодненького, дружище, – не успел промолвить он, как пенистый напиток уже красовался перед ним.
     Василий с удовольствием сделал несколько глотков.
     – Что-то я Серёгу, среди завсегдатаев не вижу, – обратился он к Ринату. –  Несколько дней не виделись, не знаешь где он?
     – Как же, знаю, а разве тебе он ничего не говорил?
     – Да мы с ним после истории в Парадизе и не пересекались. Давай-ка выкладывай всё, как есть, на чистоту.
     – Особо рассказывать нечего. Проблемы у Григорьича. Серьёзные. Знаешь Володьку, сына его?
     – Как же, конечно, знаю. Хороший парень. В ту ночь в отделении вместе  освобождения Григорьича ожидали. Смышлёный паренёк, боевой, весь в отца. А что случилось?
    –  Так у Володьки операция на ногах должна скоро состояться. Они этой очереди больше года ждали. Для её успешного проведения cрочно понадобились деньги на лекарства заграничные. Вот Григорьич и подался ещё на одну работу. Устроился ночным сторожем на товарную станцию. Решил подработать. Мне говорил, что в погрузках-разгрузках вагонов поучаствовать можно.
     – Да какие разгрузки! Ему же нельзя после ранения. И рука, и плечо… Погубит себя. Большая сумма нужна?
     – Вот и я ему говорил, что нельзя. А он в ответ, мол, если руки не справятся, то спина сдюжит. На лекарство, вроде, нужно полторы сотни рублей. Мы с друзьями и сброситься хотели, кто сколько может. И соседи по двору свою помощь предлагали. Но Григорьич-то гордый, никогда копейки не возьмёт. Сам, говорит, справлюсь. Даже слышать о помощи не хочет. Все разговоры на эту тему на корню пресекает.
     – Пресекает, говоришь? Ну, ну, – Василий на мгновение задумался, большими глотками осушил кружку пива и, дружески похлопав Рината по плечу, быстрыми шагами покинул заведение.
     С наступлением поздних сумерек на железнодорожных путях можно было разглядеть одинокий силуэт передвигавшегося человека в светло-сером пиджаке, опиравшегося на резную деревянную трость. Незнакомец приблизился к шумной группе оживлённо жестикулирующих мужчин и, оставаясь чуть в сторонке,  внимательно  вгляделся в лица присутствующих. Грузчики заканчивали перекур и по одному начали подходить к распахнутому товарному вагону. Лихими, отработанными движениями двумя руками они брали пятидесятикилограммовые мешки, умело забрасывали за спину и быстрыми шагами направлялись с ношей в сторону бетонного пакгауза. 
     Невысокий коренастый мужчина дождался своей очереди, подошёл к  проёму вагона и, подставив спину напарникам, подтаскивающим мешки из  темноты вагона, бодро бросил через плечо:
     – А ну-ка, подсобите, коллеги!
     – Передохни чуток, Серёга! – человек в светлом требовательно отодвинул рукой мужчину в сторону.
     Очередной мешок, мелькнув в воздухе, грузно приземлился на спину новенького.
     – Василий? Ты? Откуда? Как меня нашёл? – изумлённый голос Кирюшина, отстранённого от ноши, раздался над путями.
     – Как, как! Мы хоть и не разведка, но тоже кое-что можем! – добродушно проворчал Василий. – Показывай, куда нести!
     Уверенной и чуть пошатывающейся походкой Василий в сопровождении Григорьича дошёл до пакгауза и, по-старчески покряхтывая, сбросил мешок в общую кучу.
     – Силён ты, Василий Иосифович! Есть ещё порох в пороховницах! – шутя поддел друга Григорьич.
     – Конечно, есть. Куда ж он денется! Отойдём в сторонку, подымим.
     Василий угостил сигареткой Кирюшина, и оба глубоко затянулись. На несколько секунд в воздухе повисла тёплая пауза.
     – Тяжеловат мешочек для нас будет. Не надо тебе, Серёга, его больше поднимать. Да и нельзя тебе. С твоими-то ранениями.
     – Сдюжу, Вася, сдюжу, – Григорьич начал догадываться о причине прихода Василия.
     – Вижу, что догадываешься, зачем я здесь. Именно для этого. Видишь, свёрточек? – из бокового кармана пиджака Василий достал туго перевязанный небольшой свёрток и протянул собеседнику. – Это тебе. И отказа я не приму. Так что, побереги силы и здоровье. Поставишь сына на ноги, отправишь в большую, самостоятельную жизнь, тогда и решай, что и как делать, каким образом поступать.
     – Хоть ты мне и друг, Василий, но даже от тебя я ничего не возьму. Моя позиция тебе известна. Раз смог здесь меня найти, то, наверно, знаешь, что я  ни от кого подобной помощи не принимал и не приму.
     Стальные нотки в голосе Григорьича исключали любые возражения.
      – Как тебе табачок? – неожиданно сменил тему Василий, кивнув в сторону дымка, исходившего от сигареты. – Ароматный? Это – «герцеговина». Отец такой табак очень любил. И нас со Светланой; любил. Невзирая на все сложности отношений, – продолжил он тихим душевным тоном. – В 49-м дело было. Я по своей глупости оказался в непростой жизненной ситуации. Без работы, без денег. С Капитолиной; тогда отношения тоже были не очень. Всё наперекосяк шло. Узнал отец об этом. Чтобы поддержать нас, помочь, свою зарплату нам отправил. И Светке помогал, никогда на произвол судьбы не бросал…               
     Василий вновь затянулся, закашлялся и отбросил сигарету в сторону.
      – Я хоть и младше тебя, Серёга, но в этой ситуации выступаю с отцовской позиции. У кого другого – можешь не брать. А у отца – обязан. Вернёшь мне, когда сможешь. Гордость и принципиальность – дело хорошее. Но не сейчас и не передо мной.
     Василий опустил свёрток в карман другу.
      – И не таскай ты эти чёртовы мешки. Тяжёлые, зараза! 
     Последние слова донеслись до Кирюшина уже из темноты от уходящего вдоль путей Василия.
     Володькина операция прошла успешно. Приобретённое лекарство заметно ускорило выздоровление. Через месяц после случившихся событий Кирюшин вернул Василию всю сумму долга. 


События военных лет
 1944-1945 год. Операции «Багратион». Освобождение Прибалтики.
Кёнигсбергская операция

     ...Белорусская операция «Багратион» – одна из самых крупномасштабных наступательных операций Великой Отечественной войны. Проводилась она в два этапа с 23 июня 1944 года по 29 августа 1944 года...
     ....Операции предшествовала тщательная разведка сил и позиций противника. Только разведгруппами 1-го Белорусского фронта было захвачено более 80-ти языков. В ходе воздушной разведки выявлено около 1100 различных огневых точек противника, 300 артиллерийских батарей, 6000 блиндажей... Обрабатывались и использовались агентурные данные, артиллерийские наблюдатели изучали позиции неприятеля. За счет умелой комбинации всех разведывательных действий удалось достаточно полно вскрыть группировку противника....
     ...С помощью особого комплекса мер была достигнута максимальная скрытность и внезапность. Боевые части выводились с передовой в тыл и в условиях максимально приближенных к боевым отрабатывали тактические приёмы по взаимодействию родов войск, штурмовым действиям,  предстоящему форсированию водных преград. Рекогносцировка местности велась на всех командных уровнях вплоть до командиров рот. Боевые задачи ставились подчинённым непосредственно на местах. Полное радиомолчание фронтов, имитация оборонительных работ, соблюдение мер маскировки, ночные перегруппировки и сосредоточения явились залогом успешного начала и дальнейшего развития наступления советских войск...
     ...В результате чрезвычайно тщательной подготовки удалось оставить противника в неведении относительно предстоящего наступления и планов Ставки...
     ...Операция «Багратион», приуроченная к годовщине нападения немецко-фашистских войск на Советский Союз, проводилась в два этапа. 23 июня Красная Армия перешла в наступление и  овладела городами Витебск, Бобруйск, Полоцк, Могилёв. В результате кровопролитных боёв были окружены и ликвидированы мощные группировки противника. 3 июля в ходе первого этапа операции советские войска освободили столицу Белоруссии Минск. Наступательные действия перекинулись на территорию Литвы, восточные районы Польши. Красная армия вплотную подошла к границам Восточной Пруссии...
 
      К началу  второго этапа  операции «Багратион» в июле 1944 154-ю стрелковую дивизию, в рядах которой воевал старший лейтенант Кирюшин, перебросили на Вильнюсское направление. В августе-сентябре дивизия отражала контратаки немцев под Шяуляем, в октябре участвовала в Мемельской наступательной операции.

     ...В результате Мемельской операции Красная армия надёжно заблокировала врага на Курляндском полуострове. Немецкие войска группы армий «Север» оказались навсегда отсечены от группировки в Восточной Пруссии. Между вражескими группировками образовалась полоса советской обороны шириною около пятидесяти километров, преодолеть которую противнику не довелось уже никогда...
     ...В ходе ожесточённых боёв сентября-октября 1944 вся территория Прибалтики была освобождена от немецко-фашистских захватчиков. За 71 день боёв советские войска продвинулись вглубь оккупированной территории на 400 километров при ширине фронта более  одной тысячи километров. Впереди был Земландский полуостров и Кенигсберг – наиболее укрепленные и мощные в военном отношении рубежи обороны  противника, взломать которые предстояло 1-му Прибалтийскому и 3-му Белорусскому фронту...
     ...13 января 1945 года началась Восточно-Прусская стратегическая наступательная операция, задачей которой являлся прорыв обороны немецкой  группы армий «Центр», уничтожение основных сил противника в Восточной Пруссии и освобождение северной Польши...
     ...Расчленённый на три отдельных группировки враг упорно оборонялся. Самые крупные силы противника численностью свыше 280 тысяч солдат и офицеров сосредоточились юго-западнее Кенигсберга, в районе Хейльсберга. Оперативная группа, состоящая из 11 дивизий, одной бригады и нескольких полков закрепилась в западной части Земландского полуострова. Третьей группировкой оставался Кенигсбергский укрепрайон, ядром которого и был город-крепость. Только Кенигсбергский гарнизон этой группы насчитывал более 130 тысяч солдат и офицеров, 4 тысячи орудий и миномётов, более 100 танков и штурмовых орудий, а непосредственно сам город опоясывало три мощных оборонительных рубежа... 
     ...К середине февраля советские войска приступили к ликвидации изолированных друг от друга группировок немецких войск в Восточной Пруссии...

     В новой должности командира стрелковой роты Кирюшин чувствовал себя вполне уверенно. Многие бойцы и командиры дивизии знали известного разведчика по его подвигам на Кавказе и Сиваше или хотя бы слышали о нём. Непосредственные начальники не могли нарадоваться грамотным и умелым ротным. Авторитет Кирюшина среди подчинённых был непоколебим. Да и сам ротный после своих злоключений сильно изменился. Стал более сдержанным, спокойным, немногословным. Выдержка и расчёт в бою, жёсткость и справедливость во взаимоотношениях с личным составом, отчаянная смелость и безмерное мужество, граничащие с фанатизмом, вызывали уважение со стороны всех, кто имел возможность хоть немного с ним пообщаться или служить под его руководством. Временами  Кирюшин замечал за собой лучшие черты Деда.    
     Но ни один из сослуживцев не мог даже предугадать, что в это время творилось в бурной и неспокойной  душе командира. Неугомонная жажда деятельности и самостоятельность, планирование и осуществление дерзких операций – всего этого не хватало Кирюшину. Да, на новой должности существовали новые проблемы и задачи, для выполнения которых ему предстояло принимать решения и нести полную ответственность. Но всё же это была не разведка.   
     Потому и покачивали удивлённо головами командиры бывшего разведчика, получая донесения от посыльных о занятии ротой очередного населённого пункта с минимальными потерями, причём в то время, когда роту считали полностью погибшей. Восхищенно цокали языками,  рассматривая трофейные документы, добытые в бою и переданные Кирюшиным в штаб, одновременно выслушивая доклад приглашённого на штабное совещание ротного, уверенно показывающего на карте дзоты, артиллерийские батареи и опорные наблюдательные пункты противника.   
     За считанные месяцы на груди комбата, под руководством которого служил Кирюшин, появилось два ордена.
     –  Твоя в них заслуга, Григорьич, –  панибратски обнимая своего ротного и добродушно похлопывая его по плечу, уважительно пробасил комбат и разлил по кружкам фронтовые сто грамм. 
     Небольшая разница в возрасте и лёгкое знакомство по боевым действиям в Крыму сблизили офицеров. Между ними сложились доверительные, близкие к  дружеским, отношения.   
    – Одного не пойму, ведь я на тебя дважды представления к наградам наверх отправлял. Даже в дивизии за твои подвиги представление писали. Куда только они пропадают? Или это наша штабная неразбериха. При таком стремительном наступлении всякое произойти может. Либо недруг наверху у тебя объявился, – добавил он и отставил в сторону алюминиевую фляжку.
     – Недруг говоришь? – Кирюшин плеснул в горло содержимое кружки. – Не должно быть у меня таковых. Если кому где и перешёл дорогу, нагрубил, аль в бою инициативу перехватил, так это всё честно, открыто, по справедливости. Нет у меня в дивизии явных недоброжелателей. А бардака у штабных писак всегда хватает.
     Внешне на лице ротного при этих словах не отразилось никаких эмоций. Лишь только зоркий наблюдатель смог бы заметить, как чуть дрогнули  морщинки в уголках глаз, и вспухли желваки на его щеках.
     – Да и воюем мы не за награды, а за Родину, – тихо добавил он, будто разговаривал сам с собой.
     Порыв ледяного ветра с моря ворвался в штабную палатку и загасил чадящую свечу…

     ...В головах и умах немалой части подрастающего поколения ХХI века может сложиться впечатление, что весь 1945 год Великой Отечественной войны выглядит как сплошная череда победоносного наступления Красной Армии. С безжалостным истреблением немецко-фашистских захватчиков, умелыми штурмовыми операциями по взятию городов и крепостей противника, значительным перевесом в силах и средствах ведения боевых действий, заставляющими врага сдаваться и капитулировать.
     Да, это на самом деле верно.
     Но была и оборотная сторона медали, о которой нельзя забывать. Фашисты сопротивлялись отчаянно и фанатично. Бои принимали всё более ожесточённый характер. Преданность нацистской идее, вера в Великую Германию, чудо-оружие и сверхспособность фюрера в нужный момент переломить обстановку заставляла браться за оружие всех от мала до велика и стоять до конца. Временами немецким войскам удавалось вырываться из котлов окружения и контратаковать. Каждая вражеская боевая позиция, каждый укреплённый рубеж стоили множества жизней наших солдат и офицеров.
     Тем более величественным и героическим выглядит подвиг советского народа, сумевшего молниеносно в последние месяцы войны разгромить врага в самом его укреплённом логове – Восточной Пруссии…

     ...19 февраля в результате мощного контрудара противника со стороны Фишхаузена вдоль южного берега Балтики  фашистам удалось пробить коридор шириной 5-9 километров и деблокировать Кёнигсберг. Прорыв блокадного кольца означал возможность подвоза боеприпасов, оружия и людских резервов к городу-крепости. Этим внезапным ударом было сорвано, готовившееся на 20 февраля наступление наших войск…
     Повсюду шли упорные, затяжные и ожесточённые бои. Прорыв противника вынудил советские войска загнуть свой левый фланг, в результате чего образовался глубокий выступ на северо-западном направлении, глубоко врезавшийся в Земландскую группировку немцев. Пробив коридор к Кёнигсбергу, немцы тут же решили расширить его. Для этого они создали две наступательных группировки: северную, состоящую, из танковой дивизии СС «Великая Германия» и пехотной дивизии, переброшенных из Кёнигсберга, и южную, в составе которой находилась 5-я танковая дивизия и две пехотных дивизии. Под угрозой оказались наши войска, сосредоточенные на Земландском выступе...
     …В ночь на 1 марта 1945 года северная и южная группировки перешли в наступление с целью срезать опасно нависший над ними выступ. Для 91-ой гвардейской дивизии советских войск, замкнутой в кольце, ситуация оказалось чрезвычайно критической...

     В четыре часа утра роту Кирюшина подняли по тревоге. Посыльный передал приказание прибыть ротному в штаб дивизии.
     – Обстановка сложилась крайне тяжёлая, – начштаба сходу приступил к постановке задачи. – В результате контрнаступления немцев наши соседи ведут бои практически в полном окружении. Если мы потеряем высоту 111.5, то фашисты получат тактическое преимущество и контроль над обстановкой на Земландском направлении. Их артиллерийские батареи смогут вести прицельный обстрел не только наших передовых войск, но и тыловых частей. Для ликвидации прорыва вражеских войск и разрыва кольца приказом штаба фронта создана ударная группа, в которую вошли подразделения нашей дивизии. Задача группы немедленно выдвинуться к высоте 111.5, уничтожить скопления противника и тем самым оказать помощь ведущему бой 261-му полку. Далее, удерживать высоту до подхода основных сил. Местность вокруг высоты лесисто-болотистая, дорог нет. Так что бросить на подмогу танки нет возможности. Сплошной туман затрудняет и применение фронтовой авиации. Возглавит ударную группу лично замполит 473 полка подполковник Костырко.
     В дивизии Костырко считался личностью неприметной и особым уважением среди подчинённых не пользовался. Самоуверенный и заносчивый, он всегда держался в тени. Командование не замечало за ним  каких-то сугубо положительных или отрицательных качеств. Но, учитывая  исполнительность и немалую должность, периодически возлагало на него выполнение тех или иных задач. И в этот раз удивление столь ответственным назначением лишь вскользь промелькнуло на лицах некоторых присутствующих.    
     Стремительным броском ударная группа преодолела по вязкому, мокрому снегу 10-ти километровый участок труднопроходимой местности и в утреннем тумане с тыла нанесла удар по атакующему высоту противнику. В первых рядах наступающих шла рота Кирюшина. Появление советских войск в такие кратчайшие сроки стало полной неожиданностью для врага. Уничтожая живую силу противника, сминая миномётные позиции и взрывая лёгкие орудия, красноармейцы прорвали цепи немецких войск и пробились к окопам оборонявшегося полка. Радости окружённых бойцов не было предела.
     – Мы уж думали, навечно ляжем на этой высоте. Все боеприпасы на исходе, более половины погибших и раненых, – делились впечатлениями красноармейцы, обнимая спасителей, и незаметно смахивали с лица скупую мужскую слезу.   
     – Прекратить лобзания, – раздалась громкая команда Кирюшина. – Всё ещё только начинается. Похоже, мороз усиливается. По подмёрзшим болотам могут прорваться лёгкие неприятельские танки и самоходки. Да и пехота, как только от шока оправится, на новый штурм пойдёт. При таком раскладе оборону удержать будет непросто, – ротный на мгновение задумался и подозвал к себе командира миномётной роты.
     Офицеры недолгое время что-то обсуждали, вглядывались сквозь рассеивающийся туман в окружающую обстановку и, придя к единому мнению, разошлись по своим подразделениям.
     – Затишье продлится не более часа. Используем это время с максимальной выгодой, – сообщил своим взводным Кирюшин. Отходим вглубь высотки на добрую сотню метров  и создаём второй рубеж обороны. Тем более, что окопы уже наполовину нашими предшественниками заготовлены. Вижу, что бойцы устали, но вкапываемся в землю как можно глубже. Помните немецкую тактику на Кавказе в 42-м? Которую мы после у них перенимали, – ротный обвёл изучающим взглядом своих подчинённых и в их глазах увидел полное понимание  принятого решения.  – Миномётчики поддержать нас готовы и необходимые расчёты сделают.  Всем выполнять приказ. Я к Костырко.
     Спустя пятнадцать минут Кирюшин докладывал командиру ударной группы о своём решении.
     – Ну, ну, – сквозь зубы процедил замполит, выслушав ротного. – Нет, чтоб оборону занять на уже готовой позиции, так ты себе ещё дополнительные проблемы устраиваешь. Мало тебе фокусов по предыдущей службе. Всю жизнь на грани фола ходишь. Может и Крым тебе напомнить?
    – В сложившейся ситуации это самое правильное и выгодное решение, товарищ подполковник, – Кирюшин вопросительно посмотрел на командира группы, сознательно проигнорировав его последние слова.
    – Да делай на своём участке обороны всё, что хочешь. Но помни, за свои решения и удержание позиции головой отвечаешь, – устало отмахнулся Костырко.
     Через полтора часа, как и предполагал Кирюшин, после массированной артподготовки немцы превосходящими силами пошли в наступление. В окопах первого эшелона бойцы отбивались до последнего. Когда в бой  пошли уже ручные гранаты, поступила команда: оставить рубеж и отойти в окопы второго эшелона. С криками, радостными возгласами фашисты стали заполнять отвоёванные окопы и траншеи. И в этот момент прицельно ударили все миномётные расчеты, которые находились в распоряжении оборонявшихся. В считанные секунды смешалось всё. Гром, грохот, грязный снег, ошмётки человеческих тел… Следом в контратаку пошли подчинённые Кирюшина, добивая и уничтожая оглушённых, обезумевших от удара фашистов.   
     Линия обороны была восстановлена с минимальными потерями для наших войск. Все окопы первого эшелона оказались заполнены тяжелоранеными и убитыми врагами. До обеда немцы ещё дважды с фанатичным упрямством шли в атаку на позиции Кирюшина и откатывались назад, оставляя после себя горы трупов. Сражаться в подобной ситуации ротному было не привыкать. Опыт боёв 42-го и штрафного периода отчётливо проявился в умелом и грамотном командовании в сложнейшей ситуации. Лично уничтожив в бою более десятка гитлеровцев, Кирюшин успевал оказываться на самых проблемных участках обороны. Его рота не только удержала свои позиции, но и понесла минимальные потери, нанеся ощутимый урон превосходящему по численности противнику.
     – Молодец, Кирюшин! Оправдалась твоя тактика! – из-за спины ротного раздался голос Костырко, обходившего участки обороны в минуту затишья. – Благодаря тебе и твоим бойцам только и держимся. На других позициях потери в несколько раз выше и боеприпасы кончаются.
     Кирюшин не успел ответить командиру, как в воздухе раздался характерный звук полёта вражеского артиллерийского снаряда. Резко повернувшись спиной к линии огня ротный бросился к Костырко и, сбивая его с ног, накрыл своим телом. Для всех окружающих осталось незаметным, как вражеская пуля ударила в плечо падающего Кирюшина. От взрыва снаряда ввысь взметнулись комья мокрой земли и засыпали офицеров.
     Первым пришел в сознание слегка контуженный Костырко и постарался сдвинуть с себя ротного. Подбежавшие бойцы начали приводить в чувство своего командира, достали бинты и перевязали его рану. Отряхнувшись от земли, Костырко подошёл к лежащему без сознанию Кирюшину, наклонился над ним и вполголоса прошептал:
     – Прости, ротный. Не верил в тебя, в твой талант и героизм. За друга своего крымского мстил, все  твои представления к наградам уничтожал. А оно, вишь, как обернулось. Получается, что ты жизнь мне спас…
     Последних слов командира ударной группы ни Кирюшин, ни его бойцы так и не услышали. Мощная артиллерийская канонада и залпы прорвавшихся советских танков заглушили всё вокруг. 
   
     …Фашистам не удалось завершить полное окружение и уничтожить советские войска на Земландском выступе. Удержание господствующих высот имело решающее значение в дальнейших боях на Земландском полуострове. Бои то затихали, то возобновлялись с новой силой. На место героически погибшего в бою командующего 3-им Белорусским фронтом выдающегося генерала и военачальника Черняховского прибыл маршал Василевский. Командование приняло решение уничтожать каждую из группировок противника в восточной Пруссии поочерёдно. Сосредоточив необходимые силы и средства, Красная Армия в последних числах марта нанесла удар и ликвидировала Хейльсбергскую группировку противника, уничтожив в  ходе операции  более 93 тысяч гитлеровцев и более 46 тысяч пленив…   
     …Следом наступила очередь Кёнигсбергского укрепрайона… 
     …Кёнигсбергская операция проводилась в кратчайшие сроки с 6 по 9 апреля 1945 года. Немалую роль в её успехе играло отвлечение двух самых боеспособных немецких дивизий на Земландское направление в феврале-марте 1945-го…
     …Рассказывая о штурме Кёнигсберга, советские историки и мемуаристы часто приводят для сравнения штурм немецкими войсками в 1942-м героически оборонявшегося  Севастополя. Отрезанный от баз снабжения Севастополь имел гораздо меньше дотов, дзотов, артиллерийских орудий; отсутствие фортификационных сооружений, нехватка горючего и боеприпасов... Потерпев неудачи в первых двух попытках взять город сходу в 1941-м, фашисты более полугода готовились к третьему штурму. Целый месяц в июле 1942 года враг штурмовал позиции защитников города-героя…
     …В апреле 45-го советским войскам предстояло взять тщательно подготовленный к обороне город-крепость. И советские войска это сделали. Всего за 5 дней! Понять величие нашего подвига должен каждый!
     …В конце апреля капитулировала и северо-западная Земландская группировка – последняя  крупная группа войск противника в Восточной Пруссии…

     Во всех этих событиях старший лейтенант Кирюшин уже не принимал участия. В сознание он пришёл только в госпитале и в течение двух с половиной месяцев проходил лечение и реабилитацию после тяжёлого пулевого ранения. Не знал Кирюшин и о том, что в апреле 1945 года за выполнение боевого задания, чёткую организацию взаимодействия родов войск и уничтожение большей части превосходящих сил противника его представили к награждению орденом Александра Невского. И первым кто подписал это представление, был спасённый им бывший недоброжелатель подполковник Костырко.
     В июне 1945 года приказом командующего войсками Московского военного округа старший лейтенант Кирюшин был уволен в запас по состоянию здоровья с формулировкой: «…с использованием военруком в системе Наркомпроса». 
     Закономерен вопрос:
     – Как же награда?
     Бывает, что заслуженные награды не сразу находят своих героев. Так и в нашем случае, орден герою-фронтовику вручили только осенью 1946 года.


Эпилог

     19 марта 1962 года в Казани скончался Василий Иосифович Сталин. Ему было всего лишь 42 года. Смерть сына вождя окутана слухами, предположениями, тайнами. В официальном заключении стоял перечень хронических болезней, которые и привели к летальному исходу.
     Приложило ли свою руку всесильное ГБ к его смерти, и что явилось подлинной её причиной, пусть эти вопросы останутся для исследований современников и будущих поколений, тем более, что версий в нашей литературе описано свыше десятка.
     13 декабря 1963 в возрасте 51-го года ушёл из жизни Сергей Григорьевич Кирюшин. Остановилось сердце героя-разведчика.
     Есть ли в их смертях что-то общее?
     Несомненно.
     Рано уходили из жизни фронтовики. Очень рано.
     Им бы ещё жить и жить, наслаждаться мирным небом, воспитывать детей и внуков… Но судьба распорядилась иначе.
     Могло ли быть по-другому?
     Возможно. Если бы сердца фронтовиков не были надорваны Великой войной, теми страданиями и лишениями, которые выпали на долю их героического поколения.
     Не дано нам права судить героев за поступки и пройденную жизнь, судить тех, кто положил свои жизни на алтарь победы во имя нашего мирного будущего.
     Что же остаётся делать? Остаётся понять. А поняв, преклонить колени и попросить прощения.
     За «дикие пляски» поколений на костях оболганного Вождя.
     За попранное имя великого города-героя на Волге, за трусливое лукавство властей, так и не решившихся вернуть это имя народу.
     За порушенные и заброшенные памятники, мемориалы, о которых стыдливо вспоминаем лишь раз в году.
     Попросить прощения у всех фронтовиков, ушедших и ныне живущих, чьи надежды  и чаяния мы не сумели оправдать…
     Выйдет в прощённое воскресение из своей покосившейся лачуги убелённый сединами воин, которому государство отказало в маленькой однокомнатной квартирке, устремит глубокий и мудрый взор к сверкающим вдали золотым куполам храма, осенит себя крестом и произнесёт:
     – Я прощаю, и Бог простит.   
     Бог, может, и простит…


     …30 сентября 1999 года Военная коллегия Верховного суда РФ реабилитировала Василия Сталина по главному политическому обвинению – статья 58-10 «антисоветская агитация и пропаганда».
     Обвинение в халатности и злоупотреблении служебным положением осталось в силе и было переквалифицировано со статьи 193-17 п. «Б», на п. «А», как менее тяжкое…

       


                август 2013г.   







;Демянская наступательная операция (15–28 февраля 1943 года) – наступательная
операция советских войск Северо-Западного фронта и особой группы генерал-
полковника М. С. Хозина против 16-й немецкой армии группы армий «Север».

;Булак – протока, соединяющая озеро Кабан с рекой Казанкой в г. Казани.

; «Красный восток» –  Казанский пивоваренный завод.

;Всеволод Бобров – знаменитый футболист и хоккеист, заслуженный мастер спорта   
 СССР, заслуженный тренер СССР, друг Василия Сталина.

; «Выстрел» - Высшие стрелково-тактические курсы командного состава. В годы
войны созданы филиалы в шести внутренних военных округах. Занимались
подготовкой и переподготовкой командного звена, призванного из резерва,
повышением военного мастерства среднего и старшего офицерского состава. В
апреле 1942 года И. Сталин поставил перед командованием курсов задачу «готовить
общевойскового командира – мастера в организации общевойскового боя».

;Курай – сильноветвистое, жестковатое сорное растение высотой до 1 м.
 
;Черное озеро – район Казани, в котором располагалось управление госбезопасности.

;Николай Сидорович Власик – генерал-лейтенант, начальник охраны И. Сталина.

;«Серебряная стрела», «Сокол» - первые спортивные гоночные автомобили
российско-германского производства. «Серебряные стрелы» были вывезены из
Германии по репарациям в 1945 году, в СССР получили название «Сокол» и были
доработаны советскими конструкторами. В 1952 году под эгидой Василия Сталина
машины  готовились к участию в первой гонке чемпионата мира Формула 1.

;Айрон – национальный кисломолочный напиток.

;Светлана Аллилуева – дочь И. Сталина, родная сестра Василия Сталина.
;Капитолина Васильева – третья жена Василия Сталина.