ЖЖ. Записки записного краеведа. Все еще 24 декабря.
«…Лишь позже пришло мне в голову, что сама Лидия Григорьевна объясняла мой повышенный интерес к её особе неким вдруг возникшим чувством (видите, как сложно обмануть ближнего своего – оказывается, от её взоров не укрылось моё тайное пренебрежение как к роду её занятий, так и к самим чудодейственным «продуктам»). Лидия Григорьевна запросто пригласила меня к себе.
Бесстрашно зашёл я в коварный четвёртый нумер. Выпил мерзкого желудёвого кофе из запасов «правильных продуктов», заел его не менее отвратительными соевыми пастилками. Лидия Григорьевна, исподтишка бросая на меня долгие взоры, природу которых я ещё не понимал, намекнула на ужин вдвоём. Я храбро…»
– Олега… Олега, проснись! Чёрт, да проснись же ты, твою мать!
Как протухший утопленник, Олег выплывал из алкогольного забытья. Сверху вниз глядело на него смутно знакомое лицо, будто разбитое на десяток кусков… Господи-и-и! Боль облепила всю голову изнутри, как тёплая чужая жвачка. Олег прохрипел:
– А-а-эу… Е-ау… Ауе…
Лицо исчезло, и какой-то добрый ангел приподнял олегову голову и прижал к губам мокрое горлышко. Водичка?!
Но это была не водичка. В горле вспыхнуло, пищевод сжался гармонью, на некоторое время Олег снова отключился.
Потом охнул и резко сел на кровати.
– Ну слава богу, бля, очнулся… Я уж думал – того, пипец, не добужуся, ***се, скока вы с Райкой вчера выжрали...
Мадилян, в «аляске», треухе, плюхнулся на аккуратно застеленную жомартовскую постель и, дрожа подбородком, припал к фляжке.
Олег встал, раскачиваясь, как канатоходец Тибул, проследовал в ванную, соскрёб с себя вчерашнюю вонючую одежду. Минут пять поливался холодным душем, вернулся в комнату и приник к бутылке минералки, заботливо подсунутой Мадиляном.
– Эй, Олега… Тут проблемка…
Олег присел и внимательно глянул на Мадиляна.
Его низенький лоб рассекала короткая ссадина, неглубокая, но, видимо, болезненная. Глазки виновато бегали, пальцы-сосиски отбивали неведомый ритм на сплюснутом боку фляжки.
– Что?.. – прохрипел Коршунов.
– Понимаешь… Дык… Короче… Этот… Ассистентка твоя… Ася, что ли? Ты только не горячись, Олега… Слышь? В общем, мы с ней к метеориту нашему поехали. Утром ещё. Я, веришь, без задней мысли… Думал, девушка отдохнуть хочет, бля… Ну, она вчера-то, помнишь, ёптыть, как на меня смотрела? Не-е, не помнишь. Короче… Поехали мы с ней…
– С… Асей?.. – простонал Олег.
– Ну, бля! Вспомнил? С Асей, с Асей! С сисьтенткой твоей… Горячая девка. Я думал, этот… А она – хрясь! И побежала! А я – за ней! А там, бля, сугробы! Ору, ору! Я ведь без задней мысли. Думал, трахнемся без вопросов… Только Райке не говори.
– С… Асей?! – Олег широко раскрыл глаза. – А-а-а… Еуе… Ае… – язык снова парализовало. – Еуе… Же-е-ай…
– Олега, ты чё?! – с ужасом спросил Ванька. – Ты чё, друг? Не горячись, ёлы-палы! Она ж сама… Утром… Я думал, она – этот… Предложил. А она – хрясь флягой! Прям в лоб! Гля! И побежала! А там сугробы та-акие, веришь, яйца отморозил, бля! Искал, искал… К своим на полигон смотался, соляры им отвёз, говорят – не видели. А уже двенадцать, едренть. Чё делать-то будем? А, Олега?
Олег двигался по снежной целине, высоко, как журавль, задирая свинцовые от усталости ноги.
Пока собирались, пока ругались с фондовскими доброхотами-спасателями, вышли часа в два. Тётки пошли шарить вокруг санатория. Гулька позвонила знакомому депутату, тот вертолёт обещал прислать, Мойдодыр вызвал МЧС. А они с Ванькой снова рванули на дорогу.
Пятый час уже. А обещанная проклятым Мудиляном тропинка растворилась в могучих сугробах. Природа, мать её! Ноги как замёрзли! Вскоре Олег с облегчением вошел в рощицу, за которой, вроде, и находился палаточный городок этих мудиляновских мудаков. И их гадский метеорит.
Сам Мадилян потопал к озеру, может её туда понесло? А Олег решил двигаться по тропинке к лагерю. Где-то ж она должна быть?
– Ася-а-а! – в который раз крикнул Коршунов и прислушался.
Дура! Какая дура! Зачем согласилась поехать?! И с кем?! Что на неё нашло?
Перед глазами снова закружились фрагменты вчерашнего вечера во всей своей неприглядности. Эта гадская Райка! Присосалась, как осьминог, пражская курва, еле оторвал. Шлялся по коридорам, звал Асю… Блевал, кажется, в какую-то кадку с фикусом. Или кактусом? Кажется, встретил Жомарта. Тот, видать, его до номера и довёл, добрая душа.
Ё-ё-ё! Где это я?!
Как оказалось, Олег намертво заблудился в рощице, в этой жалкой кучке худосочных деревьев, неспособных даже стать приличным укрытием на случай партизанской войны. Хоть зверья никакого нет. Или есть? Нет, тихо…
Тотчас в кустах кто-то завыл. Олег крутанулся на месте, пытаясь поймать пеленг. Бесполезно, выли как будто со всех сторон разом. Волки?! Из оружия только сотовый и зажигалка.
Вой тем временем переместился ближе и загустел. Теперь в нём слышалось отчаяние космически одинокого, замёрзшего, давно не жравшего существа, безжалостно брошенного подыхать в бездушном лесу.
Мобильный сыграл «Болеро» Равеля. Олег негнущимися пальцами выцарапал его из куртки:
– Да!!
– …лега… не… арься… живая… шлась!... в …бушке… джипа… иди… Аська твоя!
– Что?!
– …К джипа… га… ю… бля…
Прощально свистнув, телефон умолк. Вот херня!
Вой перешёл в заливистый хохот хищника, идущего по свежему следу. Сотка вывалилась из пальцев и ушла под снег.
Олег побежал.
Он нёсся между деревьями, как обезумевший бизон, последний в популяции и от того особенно беззащитный, нёсся, ломая ветки, длинно прыгая через тени, казавшиеся оврагами...
Наконец, по пояс увязнув в какой-то лощине, отдышался и замер, прислушиваясь. Вновь стало тихо. Олег выбрался из сугроба и огляделся. Солнце ушло за перевал. Синие тени легли на снег и на глазах потемнели, как чернила, деревья начали сливаться в одну живую колючую тварь…
Олег всхлипнул.
– Я – дурак, – сказал он лесу. – Я заблудился в трёх соснах, никогда не учил, с какой стороны бывает мох на пнях и как эти треклятые термиты строят свои муравейники. Отпусти меня, а?..
Лес тихонько вздохнул и ответил девичьим голосом:
– Эй! Кто тут?
…Эта бурда в мятой алюминиевой кружке, божественно горячая, сладкая, тёплый пар нежно оглаживает щёки, ноги – в изумительно жарких валенках, ноющая спина укутана в собственный шарф, обмороженные уши греет чья-то засаленная синтетическая ушанка…
Он сидел на ящике у ярко пылавшего костра, дальше в полутьме угадывался ряд палаток. Над огнём в закопчённой кастрюле бурлило аппетитное варево. Ядрёный дух перловки, смешанной с соевыми консервами и какой-то дрянью для объёма и консистенции, туманил мозг и вызывал бешеное слюнотечение.
Яство помешивала спасительница – гренадёрского росту девица в штопаных валенках, толстовке и оренбургском пуховом платке.
Олег вылакал третью порцию горячего чаю и окончательно поплыл.
Вот бы сидеть бы так и сидеть… Женюсь-ка я на спасительнице своей. Будет мне перловку по вечерам варить. Детишек толстых нарожает. На дачу станем с ней ездить. В Турцию раз в три года. Хорошо…
Сквозь марево покойного полусна донеслись вдруг из леса давешние завывания. Коршунов очнулся, сел прямо, расплескав заварку.
– Э-э-э… Лида? А это кто там… воет?
Лида повернула к нему одутловатое лицо, заслоняясь рукавицей от роя искр, спросила:
– Чё? Чё сказали-то? Бобик! Боба, Боба… Иди сюда, холёсий, холёсий, какой холёсий пёсик! – вдруг засюсюкала она и наклонилась.
Олег увидел средней величины шелудивую дворнягу, видно, прибившуюся к палаточникам и кормившуюся возле их помойки. Собака снова взвыла, Лида почесала ей за ухом и дала что-то на газете. Вой перешел в знакомое похохатывание.
Вскоре к костру вышел из темноты мужичок. Росту в нём было немного, но представительности – хоть отбавляй.
– Ну что же, господин Коршунов Олег Юрьевич, ваши данные подтвердились. Нашлась ваша сотрудница! Мне Иван Алексеич по рации только что сообщил. Не волнуйтесь. За ней и за вами уже выехали. Да, я же не представился, – он протянул Олегу лопатообразную ладонь. – Зубр, Ким Валерьянович. Лейтенант запаса. Руководитель экспедиции «Фотон семь». Рад.
Олег приподнялся и, уронив ушанку, от души пожал Зубру руку. Отвёл глаза от исходящей вкусным паром кастрюли и вежливо спросил:
– Гм-м… Скажите, э-э-э… А что у вас, собственно, за экспедиция? Геологическая или астрофизическая?
Зубр прищурился, окинул Олега оценивающим взглядом, отступил на полшага, отработанным движением крестообразно сложил руки на груди и отчеканил:
– Мы, Олег Юрьевич – Космобратья!
Дальнейшая речь его потекла привольно и легко, как гречка из пробитого пакета.
– …Люди едут в экспедицию в своё свободное время, у нас с этим строго. На свои деньги едут, не думай. А гранты берём, конечно, нам ведь офис надо содержать, да сайт, да ксерокс один вон сколь стоит…
…Ты, Юрьич, понимать должен – в смежной же организации работаешь, наш, можно сказать, человек, – людям же важно себя проявить. Ты понял? Лучшее в себе найти и вынуть – и другим показать: глядите, мол, каков я. А каков ты, вот, к примеру, Олег Юрьевич? Можешь ты, не глядя, отпуск растратить на мечту? А? Отпускные не на Гагру спустить, а чтоб люди тобой гордились? Загадку, к примеру, разгадать мирового масштаба? И людям своё знание донести, не расплескав, заметь? Ты понял? Коли можешь, коли не слабо тебе – давай к нам. У нас, россиян, с буркутами дружба навек, а офиса регионального нету. Ты как на это дело смотришь?
…Скажешь, а зарплата какая? Скажешь? Скажешь ведь, вижу по глазам… Да ты не прячь, не прячь глазки-то… А что? В этом ничего такого теперь нет. Каждый имеет право спросить. И ответим! Зарплата маленькая. Да!
Зубр по ходу монолога экспрессивно рубил руками воздух. Коршунов время от времени кивал и многозначительно поводил головой, терпеливо дожидаясь конца извержения.
– …Да! Смешные деньги! И это – честно, ты понял? Мы людям не холодильники с теликами даём, мы им даём удовольствие, адреналин чистый в жилу, ты понял? Они, может, внукам своим будут рассказывать про инопланетные корабли. А знаешь, брат, сколь я их перевидал, кстати? Не знаешь… Ты молодец, что не улыбаешься, серьёзный ты мужик. Уважаю. А то я человек военный, могу улыбочку по самое не балуйся вбить, в мать его качель, тудыть-растудыть (Зубр так и сказал «тудыть-растудыть». Олегу стало смешно). Эй, Лидушка! Плесни мне чайку, девушка. Ага… Благодарствую.
…Теперь, Юрьич, смотри. Вот люди отпуск и деньги свои потратят – это хорошо. Видели они, не видели чего – их дело. Лады. Адреналин там, раскопки, неразглашение – хорошо. А дальше, спросишь. Дальше-то что? Отвечаю, – Ким вкусно отхлебнул. – Дальше – килограммы и кубометры, слышишь? Кубометры и тонны уникальных, брат, сведений. Никакая наука тебе этого не даст. Запомни! Ты понял?
…И что у нас получается? Мы людям радость и активный отдых даём? Раз! Человеческую науку вперёд двигаем – два! И державу свою, заметь, за которую сейчас обидно мне, солдату чеченской войны, просрали которую демократы лысые, тудыть-растудыть, так вот, и державу свою на передний край контактов выводим. Три! А?!
…А теперь скажи, Юрьич, вот эти твои делишки – машинки там, телефончики, бабёнки, акцизы там, реквизиты, фонды твои, на американские грязные деньги шпионящие за твоей, ****ь, страной, скажи мне, только в глаза гляди, в глаза!!
Олег немедленно сделал самурайское лицо.
– …Во! Во – наш человек… Молодец. Так вот, скажи – дадут все эти говённые дела твоей душе успокоение? Радость от того, что на всё человечество и на великую Россию поработал? Не на свой карман, заметь, не в свою кубышку скрысятничал, а для людей постарался! Дадут или не дадут?! Вот то-то и оно. Понял? Понял, мужик?! Ты ж мужик, Юрьич! Русский, наш, настоящий мужик! Ты понял?
Коршунов понял одно: дискурс пора сворачивать. А то этот Зубр сейчас его просто завербует.
– Ким Валерьяныч, я что хочу спросить, – небрежно оглядевшись, сказал Олег, – а где остальные участники экспедиции?
– Как где? Ну ты сказал. Работают, брат, работают в поле. Образцы почвы берут, прочие данные. Знаешь, сколько говна надо просеять, пока хоть малюсенького результата добьёшься? И всё своими ручками, ты понял? Нам с техникой нельзя, тут, брат, всё вручную. А то так может шарахнуть – костей не соберёшь. А?! Помнишь, Лидушка, как в прошлом году под Саратовом крякнуло? Там какой-то чморёныш в зависший объект полез, придурок, мать его… Ты подумай, Юрьич, ну на кой ляд его внутрь понесло, а? Ведь он, к примеру, в будку трансформаторную сдуру же не полезет? А тут – интересно ему стало… Экстремал. Давить таких экстремалов…
К костру стали сползаться измождённые работой, грязные до изумления люди в фуфайках и валенках. Поросшие бородами мужчины садились на ящики или просто на землю вокруг костра, степенно ели из железных солдатских мисок, женщины, получив от Лиды свои порции перловки, расходились по палаткам.
Олег, ёрзая от голода, прислушивался к обрывкам разговоров.
– Ленка Голова в капкан попала… Нога распухла, так она уехала…
– Нет, Михалыч, чё делается, а?..
– Валерьянычу надо сказать…
– Обнаглели, с-суки!! Пусть у себя тусят!
– В морду им дать, вот и весь сказ…
– Да где ж управа на них!
– Менты тут чужие... С нашими бы я договорился, всё же пятнаху в органах оттянул…
– Если сегодня хоть одну ****ь со свечкой увижу, в жопу вставлю, мамой клянусь!
– Поджечь?.. Может, и…
Мужики сдвинули головы. Олег непроизвольно вытянул шею.
– Так ты скажи, Юрьич, правду – чего тебя в лес понесло? А? – громко спросил Ким, демонстративно откашливаясь. Мужики притихли. – Говоришь, сотрудница потерялась? Лихо баешь. Лады! – он со свистом рубанул воздух прямо под носом у Лиды, как раз протягивавшей Олегу скользкую миску. Лида даже не вздрогнула, как лошадь, привыкшая к кнуту. – Ешь, ешь, брат. Не стесняйся. А я вот думаю, – Ким хитро покосился на жадно жующего Олега, – другое у тебя на уме. Вот только молчишь ты почему-то. На метеорит наш приехал поглядеть?! – вдруг грозно выкрикнул начальник экспедиции.
В наступившей тишине Коршунов громко сглотнул. Бобик взвыл.
Ася проснулась в пахнущей полынью клетушке, закутанная в три байковых одеяла. Она сладко потянулась и стукнулась затылком о бревенчатую стену.
…Сколько она бежала, потом шла, потом ковыляла по снегу, Ася не знала. Когда приступ паники миновал, она нашла себя сидящей верхом на циклопическом бревне в глубоком овраге и рыдающей в голос. Умывшись снегом, Ася окончательно успокоилась. Наверняка с Мадиляном ничего плохого не случилось. По правде говоря, она даже слышала какое-то время назад его далёкие хриплые маты, словно чайка кричала перед бурей.
Надо идти. А то замёрзнешь здесь к ядрене-фене. Ничего. Если повезёт, она вернется в санаторий до обеда. Ну, или в крайнем случае до ужина. Жалко, сотку в номере оставила. Двинули!
Вряд ли кто-то заметит её отсутствие. Гулька с Майрой, может, и удивятся, а там наверняка забьют – вокруг столько веселья, развлечений, мужиков. А больше никому она не нужна. Корш… Блин. Уж ему-то точно.
Ася долго плутала, переходя из одной облезлой рощицы в другую, пока не вышла на большую рукотворную поляну, – кажется, это была просека, а может, и нет, – посреди которой горделиво высился основательно сработанный сруб. Бревенчатые стены поросли малахитовым мхом, из трубы валил белый клочковатый дым. Ура!! Он с трудом пробралась к избе, свернула за угол и увидела протоптанную из леса тропинку, резное крыльцо и стальную дверь с глазком и подвешенной сбоку камерой, шизофренически помаргивающей красным глазком. Ну ни фига себе!!
Только она занесла кулак, чтобы постучаться, как дверь беззвучно отворилась.
– Как происходит Всё? – задумчиво спросил стоявший на пороге человечек в чёрной католической рясе с низко надвинутым капюшоном. В руках он держал гранёный стакан, в котором мерцала тортовая свечка.
– Здравствуйте, – не сразу нашлась Ася. – Извините… Я заблудилась.
– Какой Образ Мира ты в себе несёшь? – ответил на это чудик в рясе, начиная покачиваться. Из дома потянуло сытым теплом. У Аси голова пошла кругом.
– Чё? То есть, что, простите?
– В Мире имеется Душа вещи. Ментальный конденсат, Образ Мира по-другому, – выдал человечек, плавно поводя окрест себя стаканом.
Ася подумала, что если эта беседа сейчас же не прекратится, в очень недалёком времени она даст человечку по балде его стаканом и ворвётся в дом силой.
– Кто твой Поработитель? – из-под капюшона недобро блеснул глаз. – Твой Рассудок. Кто даст тебе Свободу?
Ася затруднилась с ответом и умоляюще глянула в жужжащую камеру. Холод пробрался сквозь куртку и больно куснул в бок.
– Не знаешь? – торжествующе вопросил человечек. Голос у него был насморочный. – Иди давай отсюда. Учись Мудрости и Любви.
Он задул свечку и попытался закрыть дверь.
– Погодите! – испугалась Ася. – Хоть позвонить дайте!
Человек в сомнении качнул капюшоном.
– Щас спрошу, – и скрылся в избе.
Ася потопталась и смело шагнула следом. Споткнувшись в вонючих сенях об алюминиевый (естественно!) таз, она ввалилась в горницу.
На лавках в три ряда расселось с десяток чёрных балахонов. Они перебирали чётки, шелестели страницами книг. В торцах избы уютно потрескивали пучки ароматических палочек.
– Ну, здравствуй, солнце, – раздался рядом девчачий радостный голосок.
Ася обернулась. Тётка (круглое, как блин, лицо с широкой масленой улыбкой, лучистые глазки в паутине морщинок, крепко сбитая седая «бабетта» на голове) защебетала дальше. – Ты откуда взялася-то?
Ася жалобно улыбнулась и без сил повалилась на лавку.
– Ой-бой! Серик, коньяк доставай!
– Только н-не коньяк… – прошептала Ася и отключилась.
В животе громко заурчало. Ася решительно вылезла из клетушки. Пройдя два шага по коридорчику, она вновь очутилась в горнице и настороженно огляделась. Балахоны в тех же позах корпели над своими книгами. В воздухе зависли шёпоты и шелест переворачиваемых страниц. Молитвы, что ли, читают?
Комната озарялась неровным светом керосиновой лампы, висящей под потолком. Вросший в пол ногами-корнями стол, раскалённая печка. Из бревенчатых стен там и сям торчат древние гвозди, на которые вперемешку с вениками истлевшего зверобоя наколоты цветные таблицы и графики. Ася всмотрелась в ближний. Вверху было напечатано готическим шрифтом: «Матрица Блезнецов в периуд Третей лунной фазы». Матрица, неряшливо сбацанная в CorelDrow, была похожа на разноцветный японский кроссворд.
– Это практикум «Дум ньяй», эгрегор Нетленного тела.
Хозяйка, снова незаметно подобравшаяся сбоку, игриво подмигнула Асе. Пахнуло сальным духом натурального розового масла.
– Кстати, меня зовут Эвридика.
– Ася…
Эвридика, кругленькая, целиком обёрнутая в индийский парчовый палантин, бесшумно и ровно, как кавказская танцовщица, побежала к столу. Ноги её, обутые в ладные войлочные чуни, быстро-быстро мелькали под расшитым платьем. Ася пошла следом.
– Ну, рассказывай, солнце, – хихикнула Эвридика, устраиваясь в здоровенном кожаном кресле.
– Я тут в санатории живу. «Еуежай» называется. Гуляла… Вот, заблудилась. – Ася помялась. – Э-э-э… Вы мне дорогу не подскажете? Или… Если у вас есть телефон…
– «Еуежай», говоришь? Далековато забралась, – насупилась Эвридика. Фыркнув, вытащила из рукава навороченную «Мотороллу», ткнула в кнопку быстрого набора. – Ал-лё? Раиса Львовна? Да… Тут у нас гостья… – Эвридика поиграла бровками, глядя на Асю. – Да... Из санатория. Ищут? Скажи, пусть не ищут. Нашлася. Да… Ждём.
– Спасибо, – с облегчением сказала Ася.
– Спасибо не булькает, – философски заметила Эвридика.
Повисла нехорошая пауза. Ася собиралась с мыслями. Денег, что ли, просит?
– А ты рассказывай, рассказывай, – хозяйка покрутила сотку в руках и снова незаметным движением спрятала её в рукав. – Чего молчишь, как партизан?
– А… А что рассказывать?
Сюр какой-то. Ася чувствовала себя Алисой в Стране Чудес.
– Как что? – комически всплеснула руками Эвридика. – Как дошла до жизни такой, конечно!
Эвридика выдержала паузу и начала рассказывать сама. Да так, что не остановишь.
– …Знаешь, сколько в Мире тонких сущностей? А Непроявленные Миры? Думаешь, ты просто так к нам попала? Вроде, заблудилася? Глупенькая… Запомни, солнышко, в мире ничего случайного нет и быть не может! А почему? Смотри. Ну вот ты по лесу шла. Тебе так казалося. А на самом деле? Важно ведь, куда ты пришла? А? А?!
– …Чтобы твою траекторию рассчитать, попотеть придётся. Почему? Потому как у некоторых Дорога в Шеолинь в детстве начинается и тянется через всю жизнь! А у других – и вовсе в материнской утробе. Или вообще – до рождения, из фазы «Ма-Нха». Тут работы не на один месяц. Придётся постараться, солнце. Это и будет твой Первый Урок – узнать, откуда ты пришла. А их, уроков, всего Девятнадцать. Кто ты? Зачем идёшь? Куда идёшь? И так далее. Ответишь на Девятнадцать Уроков – определишь Девятнадцать Истин, вот и будет тебе Первая Ступень Самопознания. Всего таких Ступеней – Восемьдесят Восемь...
Эвридика убыстряла и убыстряла речь, азартно шевеля толстыми пальчиками, унизанными буркутскими перстнями. Ася почувствовала, что её снова клонит в сон.
Гипнотизирует, что ли?
– …Ничего, ничего, будем учиться. Вон, Серик Магисович – хозяйка кивнула на хмурого дядьку, уткнувшегося в книжку под названием «Космогенез мужского и женского начал». На обложке был изображён какой-то сумасшедший в дамской шляпе. – На грани самоубийства был. У него за полгода жена умерла, старший сын в аварии погиб, внучка раком заболела, дом снесли, короче, – хохотнула Эвридика, – сплошные неприятности. А к нам пришёл – не узнать его стало. Всего пятьдесят пять занятий – и мы его в академики продвигаем. На Шестьдесят Первый уровень вышел!
Ася с ужасом покосилась на Серика Магисовича.
– Так что у тебя всё впереди! – она плеснула коньяку в крохотную золочёную рюмочку. – Серёжа! Дай образец договора!
– Зачем? – удивилась Ася.
– Подписывать будем, солнышко, – засмеялась Эвридика, прихлёбывая из рюмки и облизываясь, как Чеширский кот. – Спасать тебя будем. К свету тебя вести. Чтоб не заблудилася больше.
Давешний привратник, без капюшона похожий на Белого Кролика, сварливо пробормотав «умных много – мудрых мало», выложил на стол файлик с бумагами.
– Серёжа! – укоризненно покачала головой Эвридика. – Ты же сам был профаном! Угомонися. Так что, договор-то подпишем, Асенька? Сорок тысяч туаньга в месяц, плюс пансион, плюс учебная литература, плюс пожертвования Сакральному шару – недорого выходит! Зато деньги не на тряпки-шмотки потратишь, а на знания! Давай!
Балахоны вдруг хором завели: «Да-вай! Да-вай!» Ася разинула рот. Эвридика подсунула ей бумажки, протянула ручку.
Ася опустила глаза на слова «Подпись клиента» и опомнилась.
– Я с собой возьму… Подумаю, посоветуюсь, – пролепетала она, потея от неловкости.
– Конечно, возьми! – легко согласилась Эвридика. – О чём разговор! Там наши реквизиты, телефончики – всё есть.
Она встала, вытянула короткие ручки в стороны и затянула:
– В Мире имеется множество структур и иерархий…
– В Мире имеется множество структур и иерархий… – подхватили чернорясочники.
– …земных и космических, видимых и невидимых, известных и неизвестных… – дирижировала Эвридика.
– …земных и космических, видимых и невидимых, известных и неизвестных… – блеяли балахоны.
Подошедшая к столу с подносом девушка застенчиво улыбнулась. Ася вздрогнула: глаза девушки вдруг резко съехались к переносице, как у Мартовского Зайца.
– …Сакральный шар соединяет Сущее с Тайным, Навь с Явью, Низ с Высью, Инь с Янем… – наяривала Эвридика.
– …Сакральный шар соединяет Сущее с Тайным, Навь с Явью, Низ с Высью, Инь с Янем… – вторили балахоны.
Затем они взялись за руки и выстроились вокруг лавок. Косоглазая потянула Асю за собой.
– Да будет Свет!! – пропела Эвридика и резко вскинула руки.
В тишине, нарушаемой только бульканьем керосина в потолочной лампе и насморочным сапом Белого Кролика, хоровод чернорясочников, в котором поневоле приняла участие и Ася, начал движение. Хоровод всё убыстрялся. Ася уже бежала, боясь оступиться, изредка мельком поглядывая на своих партнёров: закатившиеся зрачки, у некоторых – пена на губах…
– Ну хватит, хватит, – наконец, сказала хозяйка, усаживаясь в кресло. – Уф, проголодалася я, как собака!
Балахоны, отдуваясь, расползлись по лавкам. Ася пошла к столу. Ноги дрожали, по спине бежал холодный пот.
Крепкий кофейный дух, смешавшись со сладостью благовоний, мгновенно вскружил ей голову. Угощение было разложено по малюсеньким глиняным мисочкам и блюдцам: какие-то склизкие комочки, соевые трубочки, горстка тёртой редьки, мохнатые шарики то ли из творога, то ли из риса, несколько видов разноцветных прозрачных соусов, небольшая тыква, разрезанная дольками, как арбуз, ещё какие-то опилки и стружки на вялых капустных листах. И – на хохломской досочке – неожиданные розовые ломти сала.
– Подкрепися! – сказала Эвридика, делая широкий жест рукой и невзначай попадая длинным рукавом в каждую по очереди мисочку с соусом. – Созидай, не разрушая.
– Созидай, не разрушая, – хором повторили балахоны и прижали руки к животам.
Видимо, это было что-то вроде «приятного аппетита». Но за стол никто из них не сел.
– А… Как же они? – спросила Ася, принюхиваясь к кофе.
– У них Девятнадцатый день голодовки, – прочавкала Эвридика.
– А…
– А мне можно, – засмеялась та, утирая жирные губки. – Угощайся!
– Спасибо, – и Ася набросилась на еду.
– …Места Силы – места с особой энергией, – говорила Эвридика, ритмично жуя сало. – А почему? Потому что природа таких мест есть результат благословения Будд. Йогическая практика в местах силы пробуждает скрытое знание… Это, солнце, и есть практикум «Дум ньяй». Если голодать и медитировать возле сакрального шара семь декад, создаётся эгрегор Нетленного тела. Поняла?
Ася с набитым ртом покачала головой.
– Да просто все бессмертными станут. Ясно тебе? – Эвридика зевнула и утомлённо откинулась на спинку кресла, ковыряя в зубах. – Наше НПО называется «Шеолинь – Международная Скифская Академия парапсихологии и нетрадиционной медицины». Я – Президент Академии. – Голос Эвридики окреп и налился величием. – Я – Адепт Эгрегора. Все мы, – она обвела взглядом своё стадо, – Адепты. Мы – видим и слышим. Мы – знаем!
Ася закивала, давясь непрожёванной тыквой. Похоже, тётка сбрендила. Извилины у неё явно холестерином забились.
– Когда ты будешь учиться в нашей Академии… А ты будешь, не спорь, я вижу это, солнце! Так вот, когда ты постигнешь технику биокоррекции и познаешь таинства суггестивных методологий, ты увидишь мир совсем, совсем другим!
Ася опять охотно закивала. Другим, так другим, лишь бы эти академики её случайно не расчленили и в жертву не принесли.
Эвридика дремала, едва слышно похрапывая. Посредники истово шептали молитвы.
– Конторы наши могут хоть воевать, но мы-то – простые, брат, люди, ты понял? Всегда договоримся! Я люблю, чтоб напрямую, без этого всякого… Миндальничанья… Тут открытие мирового масштаба. Не знаю, что тебе Иван Алексеич говорил, но тут такие, брат, дела намечаются! Мы с такими данными знаешь, что сможем? Знаешь?! – Зубр наклонился к Олегу и, обдав его кариозной вонью, прошептал: – Мы сможем отследить искривления пространства! Нет, ты понял?!
Олег важно кивнул. «Мужик – больной на всю голову, как ему вилку-то в руки дают, не понимаю…»
Зубр сожрал свою перловку, поскрёб скверно бритый подбородок и ухмыльнулся, наблюдая за Олегом.
– Есть реальные разработки! Миша! Миша, поди сюда!
К ним, косолапя, приблизился парнишка с длинными грязными волосами и бородой. Общий мученический вид придавал ему некоторое сходство с иконописными портретами Спасителя.
– Вот, познакомься. Это товарищ из буркутского Фонда «Ласт хоуп». Ты понял? А это – Михаил – наш инженер-технолог. Мишаня, разъясни товарищу, что нам даст этот объект.
Мишаня возвёл очи горе, страдальчески сдвинул брови (Олег испытал инстинктивное желание перекреститься) и загнусавил речитативом:
– Фактическое содержание элементов в почве, фосфор по Карпинскому, фосфор по Чирикову, иные палеуфологические изыскания экспедиции «Фотон семь» позволяют предположить повышенный фон реактивации ископаемых, что означает степень высокой изоморфности объекта по кривой Газаля-Месеровского…
– Ты проще, Миша, понял? Проще надо быть, и люди к тебе потянутся! – захохотал Ким. – Скажи своими словами.
– Ким Валерьяныч, да что я могу своими словами сказать? – вдруг окрысился Мишаня, теряя библейские мотивы облика. – Это ж в полевых условиях только предположения одни… В лаборатории надо проверить… Программу составить, коэффициенты Гаусса приложить…
– Гаусса он приложит! Я тебе безо всякого Гаусса скажу, что нам это даст! Мы теперь сможем… – Зубр победоносно огляделся, – разработать установку по ускорению физического времени! А? Нет, ты понял?!
– А зачем его, собственно, ускорять? – брякнул Олег.
Ким помрачнел и отодвинулся.
– Ты, Олег Юрьевич, вопросов-то поменьше задавай. Паспорт-то у тебя хоть расейский? Покажь.
Коршунов полез в нагрудный карман и честно продемонстрировал красную книжечку.
– Лады! – Ким вновь рубанул ладонью воздух. – Тогда другой разговор. Ты понимаешь, не доверяю я этим узкоглазым-черножопым… Буркутам всяким, азерам, таджикам этим. Хохлам – между нами – тоже доверять перестал. После газавата ихнего. Мелкая нация. Вся надежда на расейского мужика. – Зубр, как Кинг-Конг, ткнул себя кулаком в грудь. – Ты понял? Значица, так. Время нам, русским людям, позарез ускорить надо. Ты посмотри, что в стране делается?! Сколько ж можно терпеть демократию эту, тудыть-растудыть! Понял? Поскорее бы надо… К светлому будущему… Чтоб человек человеку брат и полный кореш. А как мы, русские люди, упакуемся, переобуемся, так и остальных подтянем. Эх, мы, великороссы, и развернёмся тогда! Всем, главное, всё поровну продавать будем: газ, нефть, солярку там… Секреты научные, открытия, аппараты, рецептуру. Понял? Всем народам. По науке жизнь построим, как нам братья по разуму подскажут. А за ними, Юрьич, не заржавеет – будь спок!
Олег закрыл рот. Да-а-а…
– А метеорит я тебе покажу. Нравишься ты мне почему-то. Но – никаких фотографий, ты понял?!
Коршунов пожал плечами:
– У меня даже мобилы с собой нет.
– Тогда – тем более пошли. – Ким Валерьяныч встал с ящика.
– Я, собственно, и не претендую, – начал, было, Олег, поглядывая на Лидушку, щедро разливавшую добавку.
– Да нет уж. Раз такой разговор у нас с тобой вышел… В кустах не отсидишься. Через пять минут наша смена кончается, – непонятно подытожил Ким.
Олег со вздохом поднялся.
Запахи сырой одежды, портянок, немытого тела, дрянного кофе, собачьей шерсти, недалёкой выгребной ямы и свежей древесины, не смешиваясь, длинными волнами струились над табором Космобратьев. В палатках мелькали слабые отсветы фонариков, пологи колыхались от могучего храпа.
Олег, дыша ртом, поспешил пересечь палаточный городок как можно быстрее. В лесу он, наоборот, сильно отстал от Зубра, который, как опытный лоцман, знал наизусть каждую кочку. Вскоре вышли на обширную, хорошо утоптанную площадку.
– Ну, Юрьич, позырь, брат, сюда! Нигде такого не увидишь, клян даю.
Фонарик Кима осветил небольшое возвышение в центре площадки, напоминающее могильный курган скифского эмбриона. На верхушке кургана, в небольшом углублении возлежал совершенно круглый объект величиной с хороший узбекский арбуз. Олег прищурился и потянулся посмотреть поближе, но Зубр цепко ухватил его за рукав:
– Но-но, Юрьич, не торопись, ты понял?
Зубр резко вскинул руку в неосознанном жесте нацистского приветствия. Из-за холмика выдвинулся кронштейн, что-то громко клацнуло, и на камень упало ярчайшее белое прожекторное пятно. В его свете были видны аспидно-чёрные лакированные бока объекта, покрытые… Иероглифами, что ли, какими-то?
Снова клацнуло, прожектор, провернувшись, пустил мощный пучок света в небо и погас.
– Всё, брат, – посмеивался Ким Валерьяныч, прикуривая необыкновенно вонючую папироску. – Нагляделся? То-то… Дешифровкой вот занимаемся… Малюта-археолог божится, типа – Египет отдыхает, Атлантида – тоже. Соображаешь?! Сколько там информации – зашибись. Оттуда! – он значительно вздёрнул указательный палец. – А сейчас… Готовься к цирку. Смена-то кончилась. Сейчас эти обдолбанные придут, тудыть-растудыть, мама не горюй. Эзотерики… В России они бы у меня уже кровью умылись, ты понял?! А здесь – ничего не можем сделать. Эсэнговье, блин, независимость херова. Вон, гляди… Братья-буркуты.
Люди в чёрных балахонах, зудя монотонные песнопения, медленно просачивались на поляну. В руках у них были стаканы со свечками. Выстроившись вокруг шара, они воткнули стаканы в снег, уморительно подпрыгнули враз и синхронным движением скинули с себя балахоны.
– И что обидно – мы же первые место застолбили! Охотник один, из наших, случайно метеор нашел, не поверишь! Мы с наукой сверились – и будьте-нате! Астрономические данные при нас, ты понял? Время падения – одна тыща шестьдесят шестой год, июнь-месяц, – Зубр принялся загибать пальцы. – Широта, долгота, азимут! Честь честью заяву подали. Пока визы, сборы, туда-сюда, кто-то из ваших, из министерства, этим козлам инфу слил. Приезжаем – а тут такой гавот, ты понял?! Ну не обидно?
В каких-то верёвочных, на манер японских, передниках, с забранными в пучки волосами, босые эзотерики взялись за руки и величаво поплыли в хороводе вокруг шара. Свечки мерцали в стаканах, порождая причудливые тени, страстно сплетавшиеся на снегу.
– Теперь вот по сменам работаем. Как дети, ей-бо… И главное, увезти не дают, суки! Типа – пуповину сакральности перервём. Перервал бы я им! – Ким кровожадно оскалился.
Эзотерики плясали. У мужчин – пивные животики, куцые серые волосёнки на вислых грудях, худые ноги с подагрическими коленями. Разновеликие перси участниц хоровода обернуты нечистыми рушниками, которые так и норовят шаловливо сползти…
Вволю нахороводившись, эзотерики попадали на колени и принялись бить арбузу челом.
– А эту они откуда взяли? В сторонке стоит. Не с ними, что ль?.. Хороша… Прям, Снегурочка! – вдруг сказал Зубр, посвечивая фонариком влево от холма. – Знаешь её? А, это та самая сотрудница, что ли? Которая потерялась? Умеешь ты, Юрьич, персонал подбирать. А что? Я тебя понимаю. Вижу – порода, брат. Настоящая русская девка, кровь с молоком, ты понял? Сибирячка, по всему видно. Нарожает тебе богатырей! Генофонд нам поправлять надо, ты понял? – и он захохотал мелким лающим смехом.
– Ася! – громко сказал Олег и пошёл к ней. Она стояла, прижав руки к груди, и не отрывала от него глаз. Он обнял её крепко-крепко. И увёл в блаженную темноту леса, от всех этих безумцев со свечками и счётчиками Гейгера, прижал к шершавому сосновому стволу и стал целовать.