Мои пропущенные юбки. Продолжение

Ригорозо
  Первая любовь, после Галины, у меня случилась в санатории. Спина, надорванная еще в армии,стала особенно давать о себе знать именно тогда, когда я перешел на легкую работу - стал часто торчать на улице. Как-то зимой, уже опытному слесарю АВР, выделили путевку "по нервным болезням".Мне было тогда лет 37.Еду в санаторий! Там все женщины свободны! Пора наверстывать упущенное!

  Еще в поезде, в полупустом вагоне, я встретил очень симпатичную девушку. Она только что окончила педагогический институт и ехала по распределению в "дыру". Так она смачно назвала свое будущее место жительства. Я был в превосходном расположении духа и уж постарался ее очаровать, блистая умом и высказывая свои философичные максимы. Совершенно свободно болтая, мы за несколько часов стали с ней большими приятелями. Мне бы взять у ней адресок, да попереписываться! Очень уж милая была девушка. Но - холерик, сама призналась. Как справилась она со своим холерическим темпераментом в школе,остается только догадываться. Вспоминаю я одного холерика- учителя математики в нашем классе. До сих пор его жалко.

  Уже в автобусе, который вез нас, отдыхающих со станции, я взял на прицел одну молодую плотненькую дамочку. Она, вроде бы, отвечала на мои взгляды. Но, когда на следующий день я подошел к ней на танцах, отказалась танцевать, сославшись на здоровье. Это ведь был санаторий - лечебное заведение. И среди только что прибывших было много просто больных - пребывавших в кризисе. А я, дурак, обиделся на этот ее отказ и больше к ней не подходил. В конце курса лечения эта женщина так расцвела! И конечно нашла себе красивого стройного партнера, настоящего мужика.

  Я же кинулся искать другую - танцевать со всеми подряд, прижиматься во время танца самым нахальным образом так, что некоторые дамы стали шарахаться от меня и жужжать за моей спиной. Как расходился пай мальчик!Во истину: не всякий нахал - трус, но всякий трус - нахал. Трусливый пытается с помощью нахальства хоть как-то удовлетворить свое эго.

  Я вскоре нашел молоденькую худенькую, впрочем довольно миловидную на лицо, учительницу, тоже сильно больную, но согласившуюся потанцевать со мной. И не только потанцевать. вскоре мы гуляли с ней по морозу и целовались, целовались, целовались в разных безлюдных местах.Я ей нравился. она мне не очень. Мне, как простому слесарю, выделили самую дешевую путевку. Номер был аж на четверых. Казарма да и только!Вера моя, так ее звали, жила в двухместном номере. Но скромность, учительский сан,порядочность, верность мужу, а может  что-то еще,не позволяли ей договориться с соседкой о нашем  рандеву, хотя я настаивал. Денег же, чтобы снять комнату в соседней деревне, у меня не было. Жена позаботилась о моей нравственной чистоте и дала денег только только. Да пожалуй Верочка бы и не согласилась.

  Но смотрелись мы совершенно влюбленной парой. Проводили почти все время вместе и отдыхающие находились в полной уверенности, что мы теперь никогда не расстанемся. Женщины даже подходили и намекали, что мол любовь любовью, а семья есть семья! Странно, что я не думал о последствиях. Всего в часе езды на электричке, в одной из соседних деревень, жила моя теща и все Галины родственники. С этой деревни двое или даже трое работали в этом санатории и конечно были свидетелями моего романа.

  Теща раньше во мне дущи не чаяла, а с этого времени стала относиться ко мне иначе, отводить глаза, молчать, когда мы оставались наедине. Прекрасная женщина. Мне пришлось  просить у ней прощения через много лет, незадолго до ее смерти. Кажется она меня не простила. А с Верочкой так мы и расстались, не познав друг друга. Поцелуи на морозе - это же не считается! В последний день, день расставания мои мужики-соседи дали нам возможность побыть один на один в тепле, и, пожалуй, Верочка бы "упала", но... Я не решился. Страх? Неуверенность в себе? Совесть? Не знаю. Скорее и то, и другое, и третье. Да, это был не лучший кусочек моей жизни. А совесть, она мучает меня и теперь. Особенно за поступок, который я совершил в этом же санатории.

  Вернее это был не поступок, а молчание. Мы шли с Верочкой по зимней дорожке вдоль одного из корпусов. Был вечер, как раз время танцев. Кругом было тихо и безлюдно. Вдруг открылась дверь и из нее вышли двое: мужчина и женщина. Оба нарядно одеты. Они о чем-то спорили, ругались. Вдруг мужчина размахнулся и стал бить женщину по лицу ладонями со всего маху. Мы, двое влюбленных, остановились.Я язык проглотил от страха. Верочка тоже молчала. Экзекуция продолжалась правда недолго. Мужчина ушел и захлопнул дверь, а женщина еще некоторое время стояла и плакала. Я потом сказал что-то на вроде: такие вот дела личные...

  Сколько в моей жизни было таких вот молчаний! Если их сосчитать и описать, получится грязный увесистый том. Страх всегда легко подавлял во мне рефлексы жалости, справедливости, агрессивности. Я постепенно забываю подобные неприятности. Но этот случай особенно жжет мое сердце. Ведь свидетелем моей слабости была женщина, которая меня любила. Верочка мне тогда ничего не сказала. Но от этого мне не легче.

                Продолжение следует.