Начало: http://proza.ru/2013/12/17/248
http://proza.ru/2013/12/18/145
http://proza.ru/2013/12/19/318
5
Августа Васильевна караулила за поворотом коридора.
- Нашептались? – недобро вопросила она, подозрительно прищурив глаза. – Всё секреты!
- Ага, нашептались, – мельком согласилась Наталья, пробираясь в комнату за сумкой.
- Нет, ты погоди!
- Мама, мне на работу пора.
- А ты что, в вечер, в день?
- В день.
- Почему опять в день? – не поверила Августа Васильевна. – Ты вчера была в день!
- Господи, ну какая тебе разница? Поменялась дежурствами. Попросили.
- Так, – решительно приступила Августа Васильевна, с видом «можешь врать дальше, меня всё равно не проведёшь». – Я вчера пошла к директору, он этажом выше теперь сидит, этот, новый… – начала она издалека.
- Мама, я опаздываю!
- Нет, ты послушай!
- Ну хорошо. Только ради бога, покороче!
- Хм, «покороче»! Никогда нет времени выслушать меня! Хорошо. Короче. Меня отпустили – и на сегодня, и на тридцатое, и на тридцать первое. Я сначала пошла к Раисе Фёдоровне и сказала: Раиса Фёдоровна! Ну что я буду… уж, кажется, МЕНЯ вы могли бы…
- Мама, я поняла! Тебя отпустили. И что?
- Ах, как мы торопимся, – съязвила обиженная Августа Васильевна, рассчитывавшая живописать оказанные ей на работе почести. Она горделиво, в подражание покойной тёте Вере, с оскорблённым достоинством, как ей казалось, вскинула обвисший подбородок над короткой шеей. – Ну ладно… Так вот. Как мы будем. Говори, что надо делать. Что купить?
- Не знаю, – Наталья хмуро поглядела в сторону. – Мне, в общем, неважно – как мы будем. Как хочешь ты. Андрея с нами не будет.
- Как?! – Августа Васильевна в изумлении отступила назад. – Как это его не будет?! Почему это его не будет?
- А вот так. Что ты так вскинулась? Будто не знаешь, как обстоят дела.
- Не знаю я никаких ваших дел, – отрезала Августа Васильевна. – Так что же, это мы втроём только будем?! – медленно соображала она.
- Если Женя никуда не уйдёт. Или я, – не удержалась Наталья.
- Куда это Женя уйдёт?! А ты… – Августа Васильевна, выкатив глаза, посверлила дочь гневным взором, развернулась величественно и удалилась к себе, оглушительно выстрелив дверью.
Она повалилась в кресло у окна и разразилась гневными рыданиями. Щёлкнула входная дверь – Наташка ушла. На работу свою драгоценную, подлая! Августа Васильевна пригасила рыдания: Женька всё равно не услышит, всё в своих наушниках сидит. Сволочи, сволочи, – задыхалась Августа Васильевна. Мерзавцы! Пусть только попробуют уйти! Каждый только о себе заботится! Эта, посикушка, всё со своими мужиками разобраться не может. Сначала этот, сектант из проруби, потом второй блаженный, Дю-ю-юша, тьфу, – на её, Августы, голову… Эту сучку похотливую только её Дюша интересует, мать родную готова бросить в новогоднюю ночь! Неслыханно, какой цинизм, какое бесстыдство! Какой позор!
Телефон разразился нежной трелью.
- Да! – рявкнула в трубку Августа Васильевна.
Это звонила давняя подруга, Ираида. Пошла шамкать про своё семейство, с ненавистью подумала Августа Васильевна, но попыталась «сохранить лицо»: ах, вы собираетесь все вместе? И дочь, и зять, и сын, и внуки? Ну, молодцы какие… ёлочку поставили? Замечательно… и подарочки готовы? И самые маленькие будут? А потом молодые на три дня в Финляндию? Ну, весёлых вам праздников… Мы? А у нас тоже всё замечательно… да, и Наташа, и Женя, и мужья… может, и ещё кто-нибудь… Августа Васильевна с трудом дотерпела до конца умильного разговора. Вот, врать людям приходится! До чего дочь родная довела, дрянь, дрянь! Бестолковая и бесстыжая тварь! Вот же умеют люди жить, а эта…
Августа Васильевна залилась слезами, но вспомнила, что в программе интересная передача про экстрасенсов, сделала звук погромче, и плавно переключилась на экранное действо, презрительно фыркая: «Чушь! Жулики!»
6
Наталья легла спать с ощущением непоправимого несчастья, и с ним же проснулась. Дюша. Дюша! Неужели всё – конец? Голос вчера у него был такой, что никаких там «Дюш», впору называть Андрей Аркадьевич. Никаких нежных словечек, никаких «Туся», никаких хотя бы посторонних необязательных соображений. Словно в коммунальные службы позвонила. Может, надо было взять себя в руки, безразличие изобразить – что ж так унижаться… А не смогла: обида так и резанула, так и полезла – и в глаза слезой, и в голос задребезжавший. Трубку бросила, словно обожглась.
Привыкай, глупая, привыкай, что никакая ты больше не «Туся», разнежилась, размечталась о новогодней идиллии, о рождественском благолепии. А надо закаменеть, и ни на что больше не надеяться. Что ж ты за слизь такая, что за амёба бесхребетная? Почему это без него свет померк – вон едва за шторой лениво пробивается… серый, тоскливый, безрадостный, угрюмый. Праздник надвигается… как паровоз на вокзал. И зачем этот праздник, что праздновать? Ей – нечего. Но надо сцепить зубы и постараться… ей есть для кого – для Жени и матери. Будто оттого, что Дюша выпал из её жизни, порушено всё. Ну да, порушено…
Когда в перестройку словно косой вдруг выкосило всю родню, она так мечтала «расплодиться», размножиться, принять эстафету от бабушки Ани и, как она, собирать многолюдные праздники. К бабушке Ане всяк притягивался как магнитом: и профессорша тётя Вера, перед которой все благоговели, и бывшая дворничиха тётя Клава с первого этажа, родом из глухой новгородской деревни, и какие-то дальние-предальние тётки и племянники. Все любили прийти к Анночке на кухню, сесть и говорить, говорить о своём, пока Анночка неустанно хлопочет по хозяйству, молчаливо одобряя хорошие вести, как само собой разумеющееся, и лишь изредка скупо вставляя на вести недобрые: «Нет, так не годится».
И после бабушки тоже бывало многолюдно, даже в самые тугие времена. Наташе нравилось думать о празднике загодя, за месяц-два, исподволь приберегая для него то деликатес консервированный, то бутылку вина, то хороший чай или кофе, то просто отсыпая в дальние потайные баночки сахар, муку, крупу. Обдумывать, чем удивить-порадовать гостей – чтоб запомнилось, чтоб уж точно не слилось с буднями и даже с другими праздниками не перепуталось. Какой-нибудь заливной паштет или трёхслойное желе «ветчинные ломтики»… Но все гости были Наташины: мать, Августа, никогда никого к себе не звала, ужасаясь хлопотам, которые за таким приглашением следовали, а Дюша и вовсе тяготился гостями, норовя покинуть общество и невежливо уединиться. Год за годом всё сходило на нет, дом пустел, забыл гостевой шум, праздничные тарелки задвигались всё дальше в серванте; «с прИходу», как говаривала бабушка Аня, стояла только стопочка из четырёх белых с золотом комплектов. Теперь их будет всего три…
В запертую на задвижку дверь настойчиво поскреблись. Женя, конечно.
- Что, Женя?
- Мам, ещё не встала? Ты в вечер сегодня? Извини, но ты мне очень нужна.
Наталья стряхнула с себя остатки сонной вялости, выбралась из тёплой постели, накинула халат и в тревоге отперла.
- Что такое?
- Слушай, у меня сегодня зачёт. Позарез надо формат «А-четыре» и степлер, срочно. Дашь?
- Да конечно… вон там бери, в шкафу.
Спеша удалиться с добычей, Женя виновато развёл руками:
- Прости, что поднял… горю! В курсовике заключение отшлёпать надо и сдать, все сроки вышли.
- Да ладно, всё равно подниматься пора. Давай, поднатужься с зачётом-то…
Какие разговоры – она нужна своему сыну! Слава богу, что нужна пока, хоть чем-то. Для Дюши, между прочим, она не вскочила бы с такой готовностью. Это пусть его «мамуля» вскакивает. Или Лиза с луковицами… А собственная мать, Августа, и не подумала бы посожалеть, что подняла. Забарабанила бы в дверь и, приказным тоном: «Выйди!» Как же, ей я ОБЯЗАНА всегда и во всём, невзирая ни на что.
Так, пока не ушла на службу, надо поставить ёлку. Придётся самой лезть на антресоли, Жене не до того. Ёлка небольшая, искусственная, но хорошо сделанная, купленная ещё в последние советские годы: пластмассовые тёмно-зелёные лапки и ложбинки имеют на каждой иголочке. Раньше даже с хвойным ароматом была, да выветрился весь… всё выветрилось, всё обессмыслилось. Это в детстве Женином был целый ритуал, заведённый ею, Натальей: ёлка ставилась в католический сочельник – дабы идти «в ногу» со всем христианским миром за пределами православной России; на ёлку вешались припасённые конфетки в ярких фантиках; под ёлку Наталья клала для маленького Жени семь тщательно завёрнутых подарочков с номерами – от «25» до «31», по числам декабря, остающихся до конца стремительно убегающего года. Пусть постигает календарь и временнОй отрезок от католического Рождества до новогодия. Каждый день Жене дозволялось взять один подарочек с соответствующим номером и поснимать с еловых лап конфеты. Тут весь фокус был в упаковке: так навести «тень на плетень» на обычную мелочь – фломастер, шоколадку, да хоть стирательную резинку – чтоб нипочём было бы не догадаться, что спрятано внутри. Женя прибегал к ёлке еще в пижамке, прямо из постели, щупал внимательно свёрток, тряс его, нюхал и, хитро прищурив глаз, объявлял: «Знаю, знаю, что там!» Наталья тоже веселилась, как девчонка: «А вот не знаешь, не знаешь, ошибаешься!» Не догадался – сюрприз! Догадался – честь и хвала догадливому! К Новому году ёлка пустела, и тогда её украшали игрушками, а под ёлку клали «настоящие» подарки для всех.
Эта игра с сувенирами под ёлкой продолжалась до тринадцати Жениных лет. В тринадцать он застыдился своего исключительного в семье статуса «маленького»; в четырнадцать заупрямился, спросил «а почему только мне?»; в пятнадцать наотрез отказался от игры. Да и то – какой ребёнок? Голос сломался; тем летом Наталья позвонила домой со службы, мужской баритон сказал «мама», и она подумала – ошиблась номером… Дядя какой-то, какая она ему «мама»! С трудом, через шок и оторопь, поверила, что это её мальчик Женя. Какие теперь сувениры под ёлкой – бреется…
Раньше в католическое Рождество она вывешивала на кухне лист бумаги с четырьмя нарисованными сапожками-валенками – вписывать заказы на подарки от Деда Мороза. Нынче и это забыла, не повесила. Нету праздника, нету игры. Что ж остаётся? «Стол яств» и материн наркотик – телевизор с ненастоящим, натужным, чужим настырным весельем.
Коллег вот ещё поздравить нужно, это кровь из носу… Наталья вытащила из буфета заранее купленные новогодние мелочи – шоколадки, полотенца, шампуни, кулинарные брошюрки, зажигалки, календарики – разложила на диване, подумала, поперемещала сложный пасьянс, соображая, что кому, присовокупила к каждой кучке ёлочный шар и свечку, положила в блестящие целлофановые пакеты, завязала ленточками. Готово…
(Продолжение: http://proza.ru/2013/12/21/262)