На подстанции, обслуживающей один из участков золотодобычи, погиб дежурный монтер при выполнении переключений. Руководство электросетей ломало голову, кого послать на замену пока не подберется семейная пара, которая будет по заведенной практике постоянно обслуживать эту подстанцию. Старые монтеры (такими они мне тогда казались) отказывались ехать по разным причинам, среди которых отсутствие рыбалки (до реки около двадцати километров) и суеверие - А вдруг тот монтер не просто из-за своей ошибки попал под напряжение, и меня может постигнуть такая же участь. Выбор пал на меня. Я согласился, к тому же я мог ставить некоторые свои условия, не выходящие за рамки разумного. Но особых условий ставить не пришлось. Меня устраивало все. Во-первых, избавление от трехсменного графика работы: короткое северное лето и замечательные белые ночи предполагали использовать их на всю катушку. В субботу и воскресение танцы, гуляние под незаходящим солнцем, одна заря встречает другую, красота, да и только. Парни-то гуляют, а ты попадаешь в вечернюю смену. Не можешь ты с большой охотою распорядиться ни воскресеньем, ни субботою. График работы. Во-вторых, если плюнуть на развлечения, ты получаешь возможность в отрыве от соблазнов райцентра усиленно позаниматься науками, выполнить к сессии контрольные работы по матанализу и матричному счислению, заодно прослыть не худшим студентом. В третьих побывать в новых местах, тяга к перемене мест очень заразительна, наверное, сродни ностальгии.
И я поехал.
До подстанции около ста двадцати километров, из них восемьдесят по основной трассе, двадцать по ответвлению от трассы и стоп. Дорога упирается в реку, остальное по полному бездорожью, о бездорожье я и не подозревал, хотя и бывал как-то раз с ревизией оборудования на этой подстанции, но дело было зимой, а зимой, как известно, на Колыме везде дорога, где прошелся бульдозер. Никакого общественного транспорта и в помине нет. Кому нужен транспорт тот его и находит. Мне выделили одного из монтеров с мотоциклом, и мы двинулись в путь. До реки (100 км) доехали довольно быстро, а вот на остальной путь ушли почти сутки. Когда выезжали, мне думалось, часа через два, ну, в крайнем случае, три, я буду на месте. Что такое три часа и ты на месте, а там участковая столовая.. До трассы, где довольно часто ездят машины - двадцать, до горного участка тоже двадцать, продуктов никаких Я бы мог бы оставшийся путь пройти пешком, а не на санно-тракторном транспорте, ушло бы часа четыре, и реку бы переплыл, но оставить рюкзак не мог, ведь ехал месяца на два. Лодочник, перевозивший на ту сторону реки, появлялся только по необходимости, не известно есть ли такая необходимость. Жил он на участке. Монтер с мотоциклом уехал, Ну думаю — встрял пополной. Полная неизвестность, которая, по словам бывалых, хуже всех проклятий на свете.
На мое счастье неподалеку расположились рыбаки, они то и сняли проклятие неизвестности: утром будет лодочник, и мы все попадем на ту сторону реки и на транспорт — бульдозер с санями. Рыбаки заканчивали обед — уху, из только что пойманных хариусов. Предложили мне присоединиться, но я отказался, потом я очень пожалел об этом. Закончив с трапезой, остатки ухи они вылили в реку и отправились снова рыбачить.
От ужина я уж не отказывался, поел ухи и жареной рыбы, а от традиционной на рыбалке водки отказался. Вскоре начались рыбацко-колымские байки. Все было в тему: и рыбалка, и охота, и фартовое золото, и женщины, и вообще о колымской жизни. Меня заинтересовал рассказ о неком Есенине, работающем на участке. По словам рассказчика, он знал наизусть все стихи великого поэта Есенина, а под водочку охотно читал их, все слушали, разинув рты. В конечном счете, стихи учатся для того, чтобы поделиться бескорыстно с другими красотой, да и самому, грешным делом, погреться в лучах славы знаменитости. Так вот не далее, как неделю назад, был у кого-то из рабочих участка день рождения, затарилась честная компания спиртом по записке начальника участка, других напитков в смешанном магазине просто не было (сухой закон неуклонно соблюдался во время промывочного сезона). Лирическое настроение, подогреваемое спиртяшкой и чтецом, завсегдаем всех застолий колымского общества, временно оторванного от материка (по другой версии большой земли) и его культурных ценностей, растянулось на весь вечер, а для особо стойких до утра. Пришло утро, вместе с ним реальность жизни — если утром плохо, значит, вчера было хорошо. Шансов заполучить записку на приобретение спиртного ни у кого из присутствующих не было, зато был у каждого стопроцентный шанс получить от начальника втык. Компания решилась на беспрецедентный шаг — отправить гонца напрямую в магазин, минуя безусловно провальный этап получения вожделенной записки от начальника участка, не мог он добровольно продлить пьяную лавочку без того не хватающих в разгар сезона рабочих. Кого послать гонцом за опохмелкой — выбор без всяких считалочек и вытягиваний спичек, конечно, пал на Есенина. Ты владеешь словом не в пример нам, справишься, честь и хвала тебе, а нам и, опять же тебе, поправка пошатнувшегося здоровья, за ценой не стой — напутствовал безвестного Есенина старшой.
Вернулся Есенин с бутылкой спирта (эквивалент как минимум трех — водки) и ковром. Вся компашка недоуменно уставилась на него. Ну ладно спиртяга нужная вещь, но ковер, к чему он человеку без дома, без семьи. Есть временная крыша над головой, но нет под этой крышей места ковру. Они еще не врубились с их идеологией, что ковер явился главным аргументом при покупке вожделенной влаги.
Секрет раскрывался просто: на склад магазина завезли несколько ковров, хватило бы и одного, на ту семейную пару, неизвестно как, оказавшуюся в сугубо холостяцком обществе. Произошла досадная ошибка продснабовского маркетолога — ковры, столь дефицитные в другом месте, оказались ни кому ненужными. План же магазину был рассчитан с учетом продажи этих злополучных ковров. Магазин прогорал с планом, поэтому, когда заявился Есенин, продавщица не стала выслушивать слова о милосердии, помощи ближним и тому подобное, а в лоб предложила — Берешь ковер, получишь в приложение бутылку. Тогда было распространенным в торговле — продажа дефицитов в купе с неликвидами. В нашем случае дефицит и неликвид, ну не совсем неликвид, просто при наличии расширенного ассортимента горячительных напитков, не пользующийся повышенным спросом, поменялись местами.
Почитатель великого поэта тоже сразу опешил — На кой ляд мне ковер? Но произведя в своем затуманенном мозгу не сложные расчеты - Похмелку конечно и без ковра можно достать, а для этого нужно метелиться на другой участок больше десяти километров, тогда пропадает весь смысл похмелки. Не только Николай Расторгуев знает — Похмелка штука тонкая. Второй и один из главных вариантов — купить спиртное у Соньки Золотой Ручки (на Колыме всех женщин занимающихся подобным ремеслом звали Сонька Золотая Ручка, настоящих их имен никто кроме милиции не знал). До Соньки тоже метелиться пару километров, но тут его туманный мозг осветили экономический и чисто житейский расчеты. Как сейчас говорят — цена и качество. Качество, конечно, может оказаться у Золотой Ручки соответствующим ГОСТу, опять же к ней надо идти, да и цена мало не покажется — сопоставима с покупкой набора ковер-спирт. Победила география: магазин стоял напротив общаги, к Соньке надо идти, а там, в общаге ждут огненную воду. Набор спирт-ковер был куплен. Чтобы развеять недоумения товарищей насчет ковра, знаток поэзии отговорился тем, что ковер ему кто-то заказал (вспомнил с похмела), а спирт купил у Соньки, так как на продавщицу не возымело влияния пущенное им в ход красноречие, слишком слабы у него были козыри в этой игре. Все удовлетворились таким ответом и принялись за главное дело нынешнего утра, улучшить свое состояние.
На том ковровая эпопея не закончилась, и я был очевидцем ее продолжения.
В участковой столовой работала посудомойкой в общем ладная телом, но имеющая один физический недостаток — один глаз у нее был покрыт какой-то поволокой, сродни бельму и очень уж косил. Не смотря на такой существенный недостаток в облике женщины, Есенин ей симпатизировал. Посудомойка же, не поддавалась ни на какие уговоры. Казалось, нет таких у него достоинств, могущих проявить к страдающему свою благосклонность. Тогда и пошли в ход ковры. Есенин памятуя, что персидские красавицы проводили целые дни, возлежа на коврах, на очередной встрече со своей пассией на высоком крыльце столовой, этакой мини верандой, предлагает взамен ее благосклонности похлопотать о выделении им совместной комнатушки в общежитии, а для создания уюта в этом гнездышке он тут же презентует ей ковер, якобы купленный специально для ее ублажения. Это еще не все — он купит еще один ковер. Будет тебе такое ковровое одеяло. На одном ковре будешь спать, другим укрываться. И выразил готовность тут же смотаться в магазин за вторым ковром. В конце концов, посудомойка и Есенин поладили между собой. Не знаю ковры ли решили успех дела или просто встретились два одиночества, но второй набор спирт-ковер был все, же куплен и унесен в комнатушку воссоединившейся парочки.
Вернулся я в те места уже в другом качестве. Тот участок давно закрылся, а геологи заканчивали разведку месторождения рудного золота, значит, будет новый народ, будут новые Есенины, а может быть Евтушенки, и красота поэзии будет запросто дариться этим пионерам, вновь начинающих в палатках и вагончиках, осваивать недра Колымы.