Письмо шестое.
С горячим приветом к Вам, мои дорогие! Выдалась свободная от работы и меж сменного отдыха минута. Пишу.
Во первых строках своего письма сообщаю: здоровье у меня в порядке, кожа после пожара восстанавливается уже могу немного наклонится, и даже присесть. Но на пост до сих пор возят на санях, так как из машины я выпрыгиваю еще плохо и неловко. Нога пинается все реже, правая рука тоже успокаивается. Доктор был прав.
Как уже писал, в столовую завезли горох. Ходят слухи, что скоро привезут чай в пакетиках, с иностранным названием «Тампакс». На работе тоже все хорошо. На посту теперь один. Славик принял предложение военных, уехал служить по контракту в учебный центр Вооруженных сил России. Недавно пришло от него письмо. Пишет, что устроился хорошо. Живет в отдельном вагончике с усиленной вентиляцией, туалетом в котором железный унитаз. На выходе вентиляции стоит фильтр, похожий на глушитель от автомобиля «КамАЗ». Кормят хорошо, особенно перед военными учениями, два дня привозят блюда из гороха, супы, каши. На учениях Славик имитирует газовую атаку, с учетом направления ветра. На первом же учении два новобранца не успели надеть противогазы, и с отравлением газом были направлены в полевой госпиталь. Еще обещали хорошее денежное довольствие. В общем, у Славика все в порядке.
В КП теперь тепло. Как то вспомнил про чукчей. У них в юрте всегда горит очаг, и никто не задыхается, потому-то в потолке юрты дыра. Я залез на крышу КП и ломом пробил небольшую дыру, а потом под ней на полу развел огонь. Дым пошел вверх и стал выходить через дыру в крыше. Получилось здорово. Только топить костер особо нечем. Покрышки с машин, которые стоят на охраняемой нами стоянке, поснимали и уже сожгли. Начали разбирать внутреннюю обшивку КП (фанера, доски). Думаю, что до наступления теплой погоды хватит.
Дня три назад на смену я заступил утром. Отдежурил свое время и готовился к сдаче смены. Однако прошел час, потом еще полтора, на смену мне никто не ехал. Что- то случилось, решил я, покрепче замотал шлагбаум и пошел в вахтовый поселок. В вахтовых вагончиках я никого не нашел и направился в административное здание. В коридорах и в фойе АЗ никого не было, но из столовой доносился шум голосов. Я заглянул в столовую и увидел, что почти все народонаселение вахтового поселка, в том числе охранники, сидит за столами и пьет водку, закусывая перловкой и горохом! Кто-то из охранников схватил меня за руку и потащил к столу, тут же в одной руке у меня оказался стакан с водкой, в другой ложка с перловой кашей. Я выпил, закусил. И тут началось…. Оказывается в этот день, не дожидаясь окончания вахты, уехал домой старший охранник. Вместо себя он никого не оставил, второпях забыл. Вот парни и решили по-простому отметить это событие. К охране подключились работники столовой, администрация, кто-то еще. Даже заместитель директора объекта по безопасности с фамилией Бардов. Как оказалось позже, фамилия ему весьма подходила.
Народ выпивал, закусывал. Разговоры и смех становились громче. Водка на столах не убывала, закуска подавалась вовремя. Это руководила заведующая столовой Изольда Акакиевна. Женщина-руководитель, специалист своего дела. Орлиный нос, копна рыжих волос, большие черные глаза, мощная фигура тяжелоатлета одетого в лосины. Во всем её облике чувствовались сила и воля.
Гулянка набирала обороты. Где-то упал стул, и кто-то пролетел к выходу. Это был наш охранник Митя. Высокий, худой, с длинными руками и ногами, из-за этого всегда, как бы, в короткой одежде, субтильной внешности молодой человек. Он быстро, ссутулившись и широко расставляя свои длинные худые ноги, видимо куда-то торопясь, вышел из столовой. Его лицо выражало какую-то озабоченность. А поскольку он был немного пьян, на него никто не обратил внимания. Через минуту раздался крик
-Танцы давай!
Люди зашумели, и, «Вздрогнув по маленькой» все потянулись в фойе. Там из коридора «Г», как из-за печки, в красной рубахе, синих шароварах и начищенных до блеска сапогах, с балалайкой в руках, вприсядку выплывал Бардов. Народ с удивлением услышал, как Бардов на балалайке, из трех струн извлекает музыку, похожую на русскую народную песню «Барыня». Вокруг него, тут же образовался хоровод. Старушки горничные, в платочках из старых наволочек, в русских сарафанах (кажется ночнушки одетые поверх ватных фуфаек) окружили Бардова и под балалайку начали хороводить. Остальные тоже примкнули к хороводницам, однако хороводить толком никто не умел и все, глядя, с умилением друг на друга, бестолково толкались. Хоровод закончился, присутствующие, от души похлопав в ладоши, стали возвращаться в столовую.
А в коридоре «Б» монотонно раздавались звуки шагов и падений. Это был наш охранник Митя. Он зачем-то ходил по неширокому, короткому коридору, стремительным широким шагом. Ссутулившись, склонив голову на длинной худой шее на бок, при ходьбе он хаотично размахивал своими длинными руками. При этом его ноги пытались пнуть то правую стену коридора, то левую, причем одновременно. Он с грохотом падал, неуклюже поднимался, что-то бубнил себе под нос, и снова продолжал ходить и падать. Наверно он думал, что идет на пост, а его задерживают нарушители пропускного режима. Утром его нашли мирно спящим около запасного выхода. Он был жив, здоров и наконец-то ушел на пост.
Тем временем в столовой царило веселье. Бардов был на гребне славы. Он, в очередной раз, исполнил на трех струнах какой-то музыкальный шедевр, чем, не мало, удивил публику. Вновь прозвучало приглашение к танцам и веселые, разгоряченные водкой труженики объекта, «вздрогнув по маленькой» вышли в фойе. Кто поплясать, кто покурить. Вышел и Бардов. Он играл самозабвенно, с огоньком, то плясовую, то хороводную. Народ плясал, хороводил, веселился. И вдруг на мгновенье мне показалось, что все присутствующие одна большая, дружная, веселая семья. Но вот балалайка смолкла и в фойе наступила тишина. Бардов тронул струны балалайки, и в тишине, полилась грустная и печальная песня. Бардов, своим высоким, сипловатым голосом пел про брошенный дом, про бродягу в степях Забайкалья. Пел душевно, с чувством. Все, кто был в фойе, прислушались, загрустили. Женщины вытирали платками, тут же сделанными из отобранных у старушек горничных старых наволочек, невесть откуда взявшиеся слезы. Мужики шмыгали носами, прятали глаза. Изольда Акакиевна бухнулась на колени, с закрытыми глазами, с грустью в голосе, в то же время страстно и призывно промолвила
-Где же ты друг мой, Жорж-Фернанд? Приди, истосковалась я.
К ней на карачках, оттопыривая зад, подполз охранник, Витя Сучек. Глаза его горели страстью, с уголка губ стекала слюна. Приблизившись к Изольде, он громко прошептал
- Изольда это я, твой Отелло, не грусти, пойдем со мной!
Изольда приоткрыла правый глаз и басом рявкнула
-Уйди дурак, я медитирую!
При этом со всей силы треснула Витю в ухо. А сила у неё была. Витя, зажав ухо, улетел в угол. На следующее утро у него появилась кличка «Чебурашка». Песня закончилась. Женщины вытерли слезы, мужики сопли. Вернувшись в столовую, намахнули по стакану на посошок и стали расходится по вагончикам. Завтра на работу.
Старший охранник в это время трясся в вахтовке по «убитой» дороге, наверно сильно переживал. Погода не «шептала» и рейс самолета могли отменить на неопределенное время. Дембель в опасности. Его рыбьи глаза, от волнения, наверно выпучивались, а отросшие после пожара усы, наверное, топорщились и от волнения шевелились.
В остальном у меня все нормально. После «проводин», утром, как и положено я вышел на пост, правда, добираться пришлось пешком. Потому как, ключи от «Уазика» старший охранник, впопыхах, наверно забрал с собой.
Ну ладно до свидания, пишите. С уважением искренне Ваш Петрович.
12.06.20…г.