Действующие лица:
Такасуги Арихито – самурай и мастер чайной церемонии
Куроки Макиро – ронин, ищущий работу
Каваками Сигэмаса – самурай, близкий друг мастера чайной церемонии
Симадзу Нариакира – даймё княжества Сацума
Другие самураи
Краткий глоссарий:
Самураи – японская воинская аристократия, сродни европейским рыцарям.
Ронин – самурай, оставшийся без хозяина.
Даймё – крупные японские феодалы, сродни князю.
Чайная церемония – специфическая ритуализованная форма совместного чаепития. Появившись первона-чально как одна из форм практики медитации монахов-буддистов, включающая в себя ярко выраженный созерца-тельный компонент, отвечающий общему духу дзэн-буддизма, стала неотъемлемым элементом японской культуры.
Краткая историческая справка
В конце XVIII, начале XIX веков в стране восходящего солнца наблюдалось относительное затишье: кро-вавые междоусобицы находились в прошлом, вертикаль власти была укреплена так, что поколебать всесильного сёгуна не представлялось возможным. Многие самураи уже не учились военному мастерству и обращению с хо-лодным оружием, как некогда. Большое количество этих воинов стали обыкновенными чиновниками, хотя и по-прежнему опоясанные двумя мечами. Самурайская эпоха была ещё жива, но уже не сияла былой доблестью.
… мы смиренно прислушиваемся к звуку кипящей в чайнике воды и чувствуем, как нас оставляют все суеты и заботы. Мы наливаем в ковш кипящую воду, шумящую, как горный поток, и она смывает пыль бренных мыслей…
Такуан Сохо, дзэнский наставник
Два самурая
Замшелая, усыпанная ветками и сосновой хвоей родзи – выложенная камнем дорожка, наконец, упёрлась в тясицу – чайный домик. Крайне аскетичный, с неотёсанными подпорками, он даже был покрыт соломенной крышей – известный мастер чайной церемонии не желал отхо-дить от традиций ни в чём. Неяркий свет торо – старых каменных фонарей, тускло освещавших дорожку, выхватывал смутные очертания лишь самых близких кипарисов и сосен тянива – осо-бенного сада, созданного вокруг тясицу. Остальные деревья таинственно шептались с ночным ветром в абсолютной тени. Такасуги Арихито – тот самый мастер чайной церемонии, почти-тельно приветствовал своего гостя Каваками Сигэмаса. Сигэмаса разоружился и совершил об-ряд омовения. После снял обувь, и через намеренно низкий – словно призванный всех уравнять – вход пробрался в тясицу.
- «Тя-но ю – есть ничто иное, как поклонение красоте в сером свете будней (Сэн-но Ри-кю)», – прочитал Сигэмаса каллиграфическую надпись на токонома . – Время неотвратимо, – восхищённо изрёк он, – но гений Сэн-но Рикю сумел создать изречение, неподвластное самой вечности, – он сумел в одну фразу уложить всю сущность искусства чайной церемонии!
Сигэмаса устроился на циновке, а вошедший следом Арихито почтительно поклонился и в полном молчании, под поющую закипанием воду, принялся растирать листья чая каменным пестиком. Гость же угощался рисом.
Закипающая вода, сотворив удивительный дуэт с музыкой шумящих сосен и кипарисов, под мерный и тихий стук пестика, договорилась с самим временем, и оно – время – исчезло. Исчезло, уступив место торжеству наслаждения сколь высшей, столь и простой красотой. Красотой без малейших искусственных излишеств и потому самой изысканной в своей почти обыденности.
Наконец, чай был растёрт до состояния пудры. Тогда Арихито залил полученное горячей водой и взбил до пены тясэном – специально предназначенным для этого бамбуковым венчи-ком. Вышедшую густую малахитово-зелёную пенистую массу – очень густой чай – по традиции предстояло первому отведать гостю. Сигэмаса отпил несколько глотков из шершавого, грубой выделки, с неровными краями, но безукоризненно чистого глиняного тявана – специальной ча-ши для крепкого чая маття. Безупречность чистоты не только тявана, но и всех остальных атри-бутов церемонии была словно призвана подчеркнуть девственную невинность так называемой, изначальной гармонии, давшей начало всему сущему.
- Воистину, говорил великий Сюко, что прекрасное не должно обнаруживаться в полную силу – для его проявления необходимо сокрытие, – умиротворённо, чуть щурясь от терпкого, крепкого вкуса промолвил мастер. – Разве можно короче выразить сущность дзэн?
- Как если сильное и грубое, стремящееся к господству, когда-нибудь постигает глубину дзэн и уже не может устоять перед хрупким и прекрасным!
При этих словах Сигэмаса восторженно разглядывал икебану, филигранная незатейли-вость которой была по силам только Такасуги Арихито. В простой и естественной композиции крупная сосновая ветка с кое-где пожелтевшей хвоей нависала, словно с угрозой и в тоже время как бы защищая, над хрупкой орхидеей. В это время шишка отделилась от ветки и упала на та-тами, чуть прокатившись с характерным тихим звуком.
- Большое даёт начало малому, чтобы малое впоследствии дало начало большому, – глядя на шишку произнёс Сигэмаса, – и так круг за кругом.
Арихито подавал сладости и простой, так называемый, «жидкий» чай – гораздо менее густой и крепкий, нежели маття, когда снаружи раздалась волшебная трель угуису . Ночное пе-ние этой прекрасной птицы редкость.
- Когда б улетели прочь,
Покинув старые гнезда,
Долины моей соловьи,
Тогда бы я сам вместо них
Слезы выплакал в песне, –
прочитал Сигэмаса.
- Приятно видеть знатоком старинной поэзии лучшего друга, – поклонился Арихито. – Кто, как ни Норикиё Сато, проведший столько часов в уединении и медитации, мог достичь такой глубины лиризма обыденного!
Сигэмаса улыбнулся.
- Боюсь, друг мой, ты ошибаешься. Это лирическое упражнение принадлежит Сайгё – знаменитому странствующему монаху.
- Правда твоя, – с достоинством снова поклонился Арихито, – как и то, что прежде чем постричься в монахи, Сайгё в миру носил имя Норикиё Сато и состоял на службе у самого То-ба .
Сигэмаса немного смутился.
- В своей гордыне обойти скудными знаниями поэзии великого мастера чайной церемо-нии я снова так жалок! Прости меня, Арихито, – солдатский ум сколь горделив и надменен, столь же узок и груб!
- Однако не всякий солдат свободно цитирует лучшие танка.
Сигэмаса благодарно кивнул, а мастер воспользовался своей очередью:
- На холме, сквозь зеленой рощи,
При блеске светлого ручья,
Под кровом тихой майской нощи
Вдали я слышу соловья.
По ветрам лёгким, благовонным
То свист его, то звон летит,
То, шумом заглушаем водным,
Вздыханьем сладостным томит.
Произошла некоторая пауза, которую, наконец, нарушил Сигэмаса.
- Какая странная танка! – произнёс он. – Да и танка ли? Очень похоже на то, что делают рыжеволосые варвары из Португалии!
- На сей раз друг мой прав! – ответил Арихито. – Эти иностранные стихи принадлежат прогрессивному западному дворянину и поэту Гавриилу Державину. Ошибка лишь в стране – он из России.
Сигэмаса рассмеялся.
- Неужто разница столь велика! Но несмотря ни на что, тончайший ценитель чая вновь потряс меня своей глубочайшей эрудицией – кроме тебя мне не известен ни один знаток запад-ной культуры и философии. Хотя ума не приложу – о чём могут рассуждать «их» мыслители? – нечаянно продемонстрировал своё грубоватое воинское невежество Сигэмаса.
- Ты не справедлив, дорогой друг. Запад обладает чрезвычайно выдающимися умами: Кант, Гегель, Вольтер.
- Никогда не слышал о таких! – усмехнулся Сигэмаса.
Мастер же продолжал.
- Их философия во многом противоречит привычному восточному, а выводы зачастую парадоксальны для японцев. Но я часто думаю о том, каких удивительных плодов принесло бы соединение передовых восточных и западных мыслей!
Сигэмаса засмеялся:
- Ты толкуешь об идее взаимооплодотворения двух радикальных по отношению друг к другу культур – таких далёких друг от друга?! Брось, Арихито! Чему могут научить нас эти вар-вары, отставшие от Востока в культурном отношении лет на двести!
Арихито лишь тонко улыбнулся.
Они ещё долго говорили о восточной и западной поэзии и философии, наслаждаясь чаем и пением угуису и гармонией единения с вечным и простым. Время прошло незаметно и насту-пило четыре часа утра. Чайная церемония завершилась.
Друзья вышли из тясицу, тут же охваченные зябким и бодрящим утренним воздухом. В полнейшем молчании они прошли сквозь тянива, и лишь за пределами его Сигэмаса сделался мрачен и хмур.
- Друг мой, – произнёс он, – наши края посетил один ронин – некто Куроки Макиро. Это очень опытный мастер клинка и, кроме того, человек без совести и без чести. Редкий негодяй и мерзавец. Он безработный и вечно пьян, а следовательно скорее всего, живёт грабежом. Но по-говаривают, что он ищет службу у какого-нибудь даймё.
Арихито вопросительно посмотрел на говорившего. Сигэмаса, знавший о простодушии мастера чая в некоторых вопросах того, что касается канонов чести, продолжал:
- Чтобы добиться благосклонности даймё, ронин этот будет искать ссоры с каким-либо самураем. Одолев его в поединке и таким образом доказав свои способности, он сможет претен-довать на освободившуюся вакансию. Тебе имеет смысл затаиться, дабы не быть вызванным на поединок!
Арихито всё понял.
- У одного знаменитого воина с Запада, – сказал мастер, – был излюбленный девиз: «Де-лай, что должен, и будь что будет!» Это очень созвучно нашему дзэн. Если я буду прятаться, то уже не буду самураем и знатоком дзэн. Буду ли я иметь право считаться и истинным знатоком чайного мастерства?! Предав дело в малом, предаёшь и в большом!
Сигэмаса стал очень серьёзен и принялся говорить прямо:
- Ты величайший мастер чая, но ты никогда не воевал и не сражался! Ты проиграешь по-единок!
- Ты позоришь меня своей жалостью, Сигэмаса, – с укором произнёс Арихито, – помни, прежде всего я самурай, и уж потом мастер чайной церемонии.
- Как же ты поступишь? – упавшим голосом спросил друг.
- Так, словно ты ничего мне не говорил.
Сердце мужественного Каваками Сигэмаса, горячо любившее величайшего ценителя чая, облилось кровью.
- Благодарю за прекрасную беседу! – с улыбкой и поклоном попрощался мастер.
Таким был Такасуги Арихито – певец философии дзэн и, вероятно, последний столь глу-бокий знаток чая. И хотя кровь на полях сражений и в поединках более не лилась так обильно, как столетия назад, Арихито был всё же потомственным самураем, профессией которого на протяжении тысячи лет была война. А значит и убийство. В этом содержалась драма – Арихито пришёл в этот мир словно не в свой час и не в той ипостаси. Чайную церемонию практиковали многие самураи. Ритуал этот помогал прояснить разум и способствовал постижению скрытого смысла многого. Основанное на философии дзэн-буддизма действо это в созерцательной силе своей открывало особое вдохновение и решимость совершенствоваться на пути воина. Арихито, достигнув крайних высот в древнейшем искусстве чайного мастерства, пошёл ещё дальше, – отказался от пути меча, полностью посвятив себя дзэн. Тонкий ценитель прекрасного, немолодой уже человек, никогда и никого не убивал, несмотря на пару мечей за поясом – это своеобразное сословное удостоверение.
Его друг Каваками Сигэмаса, принадлежа к классу сихаку – прямых вассалов Симадзу Нариакира – напротив, был действующим тюро, то есть имел офицерское звание и принимал активное участие в ликвидации беспорядков, вспыхивавших время от времени в провинции своего сюзерена. Жёстко следовавший кодексу бусидо, он, тем не менее, от природы трепетно относился к прекрасному. Арихито же для него был олицетворением особой гармонии или, по крайней мере, служил неким безупречным проводником в мир совершенства и высокой красо-ты.
Часто люди, подобные нашему мастеру чая, беззащитны и почти постоянно попадают под удар беспощадного молота невежества и грубой силы. Однако, говоря «часто», мы не под-разумеваем «всегда» и вполне можем сказать, что не всё тонкое и прекрасное столь уж уязвимо, не так ли?
Оскорбление ронина
Акатётин – большой красный бумажный фонарь – ярко освещал вывеску идзакая «Странствующий монах». Заведение было недорогим и потому чрезвычайно шумным и люд-ным. В лучшем его зале расположилась весёлая и громкая компания из десятка самураев. Пово-дом для большого количества сакэ было продвижение по службе одного из них – самого шумного и весёлого. Среди приглашённых были и наши герои: Такасуги Арихито и Каваками Сигэмаса – известные и очень почитаемые в своей провинции люди.
- … А она отвечает: «Извините, господин, но и следующим днём я буду ни на что не год-на – ночи слишком холодны для хорошего отдыха!»
Раздались взрывы хохота.
- Пойди разбери этих глупых юдзё – работают как собаки, а потом ни рукой, ни ногой пошевелить не могут, – сквозь смех проговорил другой самурай. – Ты что, Накамаро, не мо-жешь сходить к нормальной гейше?
- И о чём с ней говорить? – пьяновато протянул Накамаро. – Да, если честно, денег жаль на гейшу!
Вновь раздался смех.
- Правильно, Накамаро – пустым разговором плоть не накормишь! Лучше бери пример с ненасытного Синсаку.
- А что Синсаку? – икнув, спросил Накамаро.
- Что-что? Не вылазит из Ёсивара – торчит там ночи напролёт!
Все снова, включая Синсаку, от души расхохотались. Под весёлый гомон разливалось са-кэ и подавалась незатейливая, но обильная закуска. Виновника торжества поздравляли и же-лали дальнейшего продвижения по службе.
В это время появилась ещё одна компания. Во главе её был не очень опрятный, хмельной, но весьма крепкого сложения самурай. Пятеро сопровождавших его собутыльников были не благородного происхождения. Вновь прибывшая компания громко и непочтительно потребовала сакэ.
Выпив, самурай принялся пристально и вызывающе оглядывать компанию празднующих. Ему потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы понять кто из гостей мастер чайной церемонии.
- Путь чая – истинный путь самурая! – вдруг очень громко, так чтобы заглушить общий шум, произнёс вновь прибывший. – Новое слово в бусидо!
Спутники его разразились пьяным смехом, в то время как компания празднующих не-произвольно притихла, дивясь подобной наглости. Самурай же выпил ещё сакэ и продолжал.
- Одни монахи говорят, что если перед боем полить клинок чаем, то обладатель его ста-новится де непобедимым! Судя по возрасту знаменитого мастера чайной церемонии, это так!
Прихлебатели грянули издевательским хохотом ещё пуще прежнего.
- Как ты смеешь, негодяй! – первым пришёл в себя Сигэмаса. – Я зарублю тебя прямо на месте!
Лицо его покраснело от гнева, и он уже готов был выхватить клинок, но его властным жестом остановил мастер чая.
- Не нужно, Сигэмаса. Если молодой человек ищет ссоры, то непременно её найдёт.
Лицо Арихито оставалось ровным и спокойным, словно речь шла об отвлечённых пустя-ках. Ни одна чёрточка на лице не исказилась и не нарушила хладнокровного его выражения. Голос же мастера чая в наступившей тишине – прислушивались даже из самых отдалённых комнаток заведения – звучал глубоко и чисто.
- Послезавтра, в полдень у монастыря Энрякудзи мне будет удобно дать вам удовлетво-рение, – мастер отпил чай, после чего с достоинством поднялся и, всё так же хладнокровно и смело глядя в глаза обидчика, произнёс: – Я, самурай Такасуги Арихито вызываю тебя на по-единок!
Прошелестели взволнованные голоса. Наглый самурай-обидчик на мгновенье растерялся такой выдержке – он предполагал более длительное развлечение в своих издевательствах, наде-ясь таким образом смутить, вывести из душевного равновесия и запугать малоопытного в по-единках мастера чая. Однако, мимолётная растерянность его вновь сменилась нахальной ус-мешкой – всё-таки основной своей цели он достиг.
- Что ж!.. Это по мне! – развязно протянул он. – Это по-мужски! Я, самурай Куроки Ма-киро, принимаю твой вызов!
Шатаясь от выпитого, он поднялся и, словно что-то забыв, небрежно полуобернувшись, нанёс последнее оскорбление.
- Когда послезавтра будешь вооружаться, не перепутай меч с чайником!
Грянул очередной приступ непотребного, почти конского ржания собутыльников.
- Мерзавец! – проревел Сигэмаса под возмущённые возгласы друзей и, трудно владея со-бой, резко подался навстречу хаму.
Однако Арихито вскочил и практически вцепился в руку заступника, изо всех сил сдер-живая его гневный порыв.
- Побереги свой пыл, храбрый самурай! – с оскорбительной нотой процедил ронин, на-смешливо глядя на Сигэмаса. – Твоя очередь ещё придёт!
Затем развернулся и вышел прочь в сопровождении подхалимов, подобострастно рва-нувшихся следом. Все до единого посетители и работники идзакая, знавшие известного мастера чайной церемонии, растерянно толпились вокруг, о чём-то тихонько переговариваясь.
Через некоторое время самураи вновь шутили и веселились, пытаясь хоть внешне замять положение и таким образом приободрить одного из самых своих любимых друзей. Но вечер был безнадёжно испорчен.
Когда праздник закончился, Арихито подошёл к Сигэмаса.
- Друг мой, – обратился Арихито, – я никогда не воевал и не дрался на дуэли. Меч в по-следний раз держал много лет назад, принимая как реликвию. Я прошу тебя дать несколько уро-ков фехтования завтра.
- Послушай, Арихито! Ты даже не умеешь держать меч! Куроки Макиро – опытный боец! О каком поединке можно говорить?! Я сделаю так, что он не доживёт до завтрашнего дня – со-баке собачья смерть! Никто ничего не узнает – всё будет устроено как несчастный случай!
Арихито ласково посмотрел на храброго самурая.
- А твоё отношение ко мне, как человеку, уклонившемуся от поединка и потерявшего честь?
- Ты не военный человек, Арихито! К тебе другое отношение!
- Даже если это и так, я самурай, Сигэмаса! И при всём твоём добром отношении я не смогу лгать сам себе – это противоречит истинному дзэн и истинному кодексу буси. Как после этого жить без чести?! Подобным предложением ты невольно оскорбляешь меня!
- Прости меня, друг, – Сигэмаса опустил глаза, – другого от тебя и быть не могло!
Арихито улыбнулся.
- Я не военный человек, но смерть не страшит меня, Сигэмаса! Гораздо страшнее смерти – бесчестье! До завтра! – попрощался мастер.
Чайная церемония
Ночь Такасуги Арихито провёл в медитации.
До утра Каваками Сигэмаса не мог уснуть, обдумывая предстоящее обучение. Было со-вершенно очевидно, что Арихито не выживет. Собственно, Сигэмаса обдумывал вопрос не вы-живания, а сколько-нибудь достойного отпора хотя бы нескольких выпадов. Сам он владел пре-имущественно техникой школы Мунэнмусо-рю, школой, предполагавшей отточенное, так называемое «рефлективное» владение мечом, что называется «не раздумывая». Техника эта подразумевала огромный опыт и тренировки и потому не подходила для Арихито. «Быть может Нито-рю – техника боя двумя мечами?» – подумал Сигэмаса. Подобная техника расширяла оперативное пространство бойца и давала преимущество в виде второго меча. Но Арихито не знал, как толком держать хотя бы один меч. Постепенно всё более Сигэмаса склонялся к школе Итто-рю – школе, делавшей упор на одном первом и главном ударе. Ударе неожиданном, сокрушительном, подающемся мощно и молниеносно. Ударе, которого от худого, не наделённого физической силой Арихито никто не ждёт! «Приём этот требует огромного опыта, но что если посвятить ему весь тренировочный день – одному единственному удару? – думал Сигэмаса. – В случае с Арихито главной ставкой будет преимущество неожиданности».
Взошло солнце, и пришёл Арихито.
Друзья коротко приветствовали друг друга.
- Не будем тратить времени, – произнёс Сигэмаса, подавая Арихито боккэн – деревянный тренировочный меч. – Прежде чем мы приступим к медитации и тренировке, ты должен усвоить принцип «Ки-кэн-тай но ити» – дух, меч и тело – всё едино. У тебя будет лишь один шанс, и ему мы уделим всё наше время. Результативный удар включает три составляющие: правильный удар, правильная осанка при нанесении удара, «правильная» бодрость и энергичность духа при нанесении удара. Это возможно следующим образом…
Арихито поднял руку, останавливая речь сенсея.
- У меня иная просьба, Сигэмаса. Поединок безнадёжен – это совершенно очевидно. Я не вижу смысла тратить время на бесполезное оттачивание мастерства, которого нет.
Сигэмаса внимательно смотрел на мастера чая.
- Ты убивал и сам не раз был на краю гибели, как и мой завтрашний противник. Научи меня как правильно и достойно встретить смерть.
Сигэмаса побледнел.
- Ты даже не хочешь испытать шанс? Пусть единственный и маленький, но шанс?!
- Истинный путь самурая – в смерти. Лучший шанс постижения пути воина – достойно её встретить.
Сигэмаса был поражён спокойствием и благородством, с каким Арихито говорил о пред-стоящем испытании. Так безразлично относиться к смерти мог лишь самурай, истинно глубинно познавший дзэн! Сигэмаса был восхищён! Он более не посмел предлагать помощь, которая хоть косвенно могла оскорбить великого мастера. Он подумал мгновенье и вдруг сказал:
- Угости меня чаем, друг мой!
Арихито удивлённо приподнял брови.
- Но соверши чайную церемонию так, как бы ты это делал в последний раз в своей жиз-ни!
- С большим удовольствием, – улыбнувшись, произнёс Арихито, – сегодня жду на ноч-ной чай!
Сильные порывы ветра, неистово гудя, вступали в схватку с мощными вековыми соснами и кипарисами. Стройные, но могучие, ворча низким скрипом, они гнулись под натиском стихии, но не сдавались и стойко противостояли её бесчисленным атакам.
Мастер стоял у входа в тясицу и ждал гостя. Бушующий ветер яростно рвал его шёлковое кимоно и пытался сбить с ног. Тщетный в своих усилиях, он кидал в Арихито сосновые и кипа-рисовые иголки, многие из которых прилипли к коже. Но лицо его оставалось безмятежным и отрешённым, словно судьба не готовила некоего рокового удара.
Небо ярко и нервно запульсировало огненными венами, выхватив из темноты прибли-жающиеся к тясицу две человеческие фигуры, трудно преодолевающие гнущий к земле воздуш-ный натиск. Первого человека Арихито признал сразу – это был Каваками Сигэмаса. Второго же лишь тогда, когда тот подошёл совсем близко. Мастер был поражён! Это был никто иной, как Симадзу Нариакира – его сюзерен! Только без фамильных знаков и без охраны!
Арихито почтительно склонился.
Нариакира приветствовал своего вассала. Любитель пышных чайных церемоний и всего чрезмерного, даймё этот, однако, обладал глубоким, склонным к аналитическому, умом. Вели-колепно знавший жизнь и людей, он был проницательно тонким, можно сказать, изощрённым психологом. Симадзу Нариакира горячо любил Такасуги Арихито за особенный, уникальный рассудок, честность, а также бесподобное умение соединять прямоту высказываний и известную деликатность. Кроме того, Симадзу относился с огромным уважением к познаниям Арихито сущности дзэн и его приверженности к простоте и чистоте традиций. Нариакира с удовольствием посещал аскетичную тясицу великого мастера чая и вдобавок ко всему питал живейший интерес к европейской философии. Возможно, таким образом даймё внутренне уравновешивал свою неуёмную жажду к роскоши.
- Прошу извинить за переходящее границы приличия вторжение, – сказал он, – мне стало известно о предстоящем завтра поединке. Я прибыл инкогнито, чтобы лично поддержать вас в предстоящем испытании и выразить глубокое уважение вашему мужеству! Мне известно о моём нарушении установленных правил чайной традиции, но всё же прошу о снисхождении и некотором исключении из правил – позвольте быть вашим гостем, Арихито!
- Большая честь для меня, господин Симадзу! – почтительно поклонился мастер, пригла-шая гостей в тясицу.
Воины разоружились и совершили обряд омовения под оглушительный аккомпанемент барабанов Райдзин . Едва они проникли в тясицу, как стихия достигла своего апогея и разрази-лась страшным ливнем.
- «Со смертью ничего не заканчивается. Смерть есть лишь продолжение следующего – иного бытия», – перекрикивая грозу, прочитал Сигэмаса надпись на токонома. – Действительно, противопоставление жизни и смерти – вернейшее заблуждение, поскольку и первое, и второе лишь проявления нашего рассудка. Рассудок же и реальность не имеют ничего общего, поскольку реальность существует вне возможности её описания!
Нариакира согласно кивнул и также громко вступил в разговор.
- Только в совершенстве постигнув дзэн можно освободиться от страха смерти! Но чтобы в совершенстве постичь дзэн, необходимо освободиться от страха смерти! Наш любимый мас-тер чая сумел и первое, и второе! Теперь я совершенно спокоен и ни в чём не сомневаюсь.
Сигэмаса вопросительно посмотрел на своего сюзерена, но тот не потрудился объяснить свою последнюю фразу о спокойствии.
Тясицу сотрясалась под натиском стихии, а бог огня и молнии, не слишком меняя харак-тер нападения, теперь колотил потоками по крыше и по бокам маленькой тясицу. Но внутри было очень тепло, а клокотавшая вода, как маленький рычащий зверёк, будто стремилась покинуть свои медные пределы – необходимый уют был подготовлен заранее.
Мастер принялся работать пестиком, готовя маття – очень крепкий зелёный чай. Из-за дождя привычного постукивания пестика было не слышно. Но гости любовались тем, как мас-тер совершает действо: движения его, отточенные и безупречные, совершались с непередавае-мой грацией непринуждённости. Лицо же было спокойно, словно горное озеро в штиль – ни малейшей ряби, но скрывающее знание тайн и мощь водных глубин, – всё это завораживало, как завораживает самое прекрасное и совершенное.
Наконец, мастер залил приготовленный порошок горячей водой, и взбил густой и очень крепкий чай, который по традиции первому подал сёкяку – самому почётному и важному гостю. Таковым был Симадзу Нариакира. Почтительно кивнув, гость укрыл левую ладонь шёлковым платком – фукуса, на который поставил тяван. Затем совершил несколько глотков и, вытерев край чаши бумажной салфеткой – кайси, передал – тяван – Сигэмаса. С почтительным благоговением Сигэмаса проделал всё то же. Следом – Арихито. После этого ритуального действа каждому был разлит простой «жидкий» чай.
- Удивительный тяван, – разглядывал увесистую керамическую вещицу Сигэмаса, – готов спорить, что ей все триста, если не четыреста лет.
- За обладание этой вещью я с радостью отдал бы свой лучший золотой кубок, инкрусти-рованный рубинами и сапфирами, – произнёс Нариакира, – но как оценить то, что цены не име-ет?
Дождь продолжал неистовствовать, но будто только добавлял уюта в тёплой тясицу.
- Дым над вершиною Фудзи
Ввысь поднимается,
К небу уносится
И исчезает бесследно –
Cловно кажет мне путь… , – чуть прикрыв глаза прочитал Арихито.
Гости внимательно рассмотрели тяван. Тяжёлый, шершавый и грубый он был выполнен из тёмных и светлых глин. По всей внешней поверхности существовала простая, но так симво-личная к прочитанному танка, гравировка: курящийся на фоне звёздного неба вулкан.
- Тяван этот, – начал рассказ Арихито, – был произведён больше четырёх столетий назад. Он пережил всех своих хозяев и был свидетелем лихих дней, когда реки были красны от крови, небо же было не видно за тучами стрел до самого горизонта. Вместо солнца источником света служили нескончаемые пожары. Путь свой эта чаша начала с Фудзиямы, где и была изготовлена одним мастером, вдохновлённым символизмом стремящегося к звёздам лёгкого, будто эфир дыма. Дыма, олицетворявшего собой стремление к самой свободе. Ей хотелось служить воинам – людям, так легко решавшим чужие судьбы щедрыми дарами смерти, жившим подвигами и уподобиться дыму вулкана, что стелется над смертными. Но по мере того как чаша эта прошла всю Японию, наделялась она духом каждого из обладателей и конечным пристанищем долгих её странствий стала вновь Фудзияма. Там попала она в руки моему деду. Иначе чаша глядела на курящуюся вершину, особенно когда прочитана была в задумчивости предком моим танка Сайгё. Гляжу и я на драгоценную сию реликвию, – разум мой избавляется от оков и становится чистым и свободным как это звёздное небо!
Мастер замолчал, и мгновение спустя замолчал и дождь. Внезапно так, что гости неволь-но вздрогнули, освобождаясь от оцепенения и прислушиваясь к неожиданной тишине, преры-ваемой треском огня. Арихито поднялся и вышел наружу, приглашая за собой гостей. Ноги его по щиколотку утонули в дождевой воде, но мастер этого не замечал. Не ощутили холода воды и вышедшие гости.
Взору предстало безоблачное небо. Красоты и чистоты невероятной. Ясное! Луны не бы-ло, но звёзд сколько!.. Непостижимо бесчисленно! Без конца и края! Огромных и блистатель-ных, дающих свет изумительный, яркости необыкновенной, залитое на обширной части его мо-лочным покрывалом! Небо, похожее на состояние, когда останавливается поток мыслей – хао-тичных и беспорядочных – когда остаётся лишь огромное пространство, свободное и полное высшим порядком одновременно.
- Теперь я совершенно спокоен и ни в чём не сомневаюсь! – вновь загадочно произнёс Нариакира и вновь, как и в самом начале не взявший труд объяснить смысл сказанного.
Все трое восхищенно глядели на небо.
- Непревзойдённо! – с чувством воскликнул Сигэмаса.
- Без малейших сомнений лучшая чайная церемония, на которой мне доводилось бывать! – искренне подхватил Нариакира.
- Когда завтра пойдёшь на смерть, – произнёс Сигэмаса, – думай о том, как ты провёл свою последнюю в жизни чайную церемонию.
Самураи сердечно попрощались.
- Каваками Сигэмаса! – произнёс Нариакира, едва они покинули тянива, – на правах сю-зерена я прошу вас сопровождать меня в качестве телохранителя.
Сигэмаса на мгновенье замялся, растерявшись и это не укрылось от даймё.
- Слушаю, господин! – он почтительно поклонился.
- Я запрещаю ваш визит к Такахаси Мунэнори, – вдруг без всяких предисловий в лоб зая-вил Нариакира.
Сигэмаса был поражён.
- Но откуда вам известно?!.. – импульсивный и эмоциональный, начал он и осёкся, поняв, что чудовищно проговорился. Однако Нариакира не подал знаков самодовольства, напротив – словно не заметил досадного промаха своего подданного.
- Потому что я сам хотел так устроить, – спокойно проговорил Нариакира, – но если об-ратиться к услугам этого ниндзя , то Арихито непременно до всего дойдёт своим умом. Жить с позором такой человек не сможет и всё равно совершит сэппуку .
Сигэмаса испытал очередное потрясение.
- А теперь скажи мне, храбрый самурай, – продолжал Нариакира, перейдя на «ты», – что лучше: с честью погибнуть в поединке или с позором от сэппуку?
Ответ был очевиден.
- Вы будете сопровождать меня в качестве телохранителя до моих апартаментов, Сигэма-са, – сказал Нариакира, – в моих квартирах я налагаю на вас арест до полудня завтрашнего дня.
Сигэмаса был уничтожен.
- На каких основаниях? – раздавленным голосом спросил он.
- Несмотря на логические доводы и мои приказы, вы, ослеплённый горем предстоящей потери близкого вам человека, всё равно обратитесь к Такахаси. В случае ослушания вам при-дётся совершить сэппуку. Но мне нужны опытные военачальники. Поэтому до завтрашнего дня вы под моим арестом.
- Но почему вы знаете, что я непременно ослушаюсь вашего приказа?! – отчаянно произ-нёс Сигэмаса.
Нариакира значительно посмотрел на своего вассала.
- Я на вашем месте поступил бы точно также! – был ответ.
Арихито смотрел вслед своим гостям до тех пор, пока те не скрылись из виду. После во-шёл в тясицу. Мысли его – спокойные и уравновешенные – текли умиротворённо и в большей степени касались созерцательного. Всё, что было дорого, завтра исчезнет навсегда. Однако во-преки предположению читателя, этот момент тревожил великого мастера не существенно – дзэн учил не привязываться к самим категориям хорошего и плохого. Дзэн учил воспринимать эти абстрактные проявления как субъективный анализ разума, который, завися от категорий «хорошего» и «плохого», теряет свободу на пути к высшему просветлению. То же касалось и понятий жизни и смерти. Один из способов постижения выбранной цели – аскетизм, тесно взаимосвязанный с пониманием высшей гармонии. Эта гармония предполагает красоту предельно простую и естественную – природную, так сказать, свободную от вычурной вензельности и помпезности, которую нацепили люди. Мастерство чайной церемонии – один из самых сильных и действенных способов постижения таинства увидеть прекрасное в элементарном и даже примитивном, с точки зрения типичного обывателя. Собственно, это способ постижения той самой гармонии, о которой идёт речь.
Однако мастера беспокоил ряд некоторых внутренних противоречий. Он не страшился смерти, не страшился потерять дорогое душе и сердцу, но страшился позора! Нельзя забывать – Арихито был самурай и был воспитан по законам буси. А бесчестье для буси – самое невыноси-мое дело! Выходит, не во всём Арихито мог считать себя свободным. Присутствовала таки сильнейшая зависимость, воспитанная и навязанная психологически, переданная с кровью предками. Честь – вот эта зависимость, от которой Арихито никогда не только не мог, но даже и не старался освободиться! Больше того, не существовало прецедентов, благодаря которым Арихито пробовал задуматься над вопросом, теперь пытавшим его разум.
«Действующие» самураи, то есть воины живущие войной и знающие вкус и запах крови, привычные к убийству, давно смогли «правильно» приложить дзэн к философии буси, явив таким образом уникальный в своей утилитарности сплав буддизма и кодекса бусидо. Используя на деле мощные в своей действенности принципы дзэн, они порой свободно трактуют некоторые логические противоречия, которые, к слову сказать, противоречиями являются больше для людей не посвящённых. Но как быть с теми, кто собственными руками не дарил смерть и сам никогда не подвергался смертельной угрозе? Тем, кто носил пресловутые два меча, но образом мыслей более напоминал монаха, нежели воина?
Впрочем, мы не раз уже говорили, что Такасуги Арихито был человеком необыкновенного духа. Если что-то не удавалось постичь разумом, на помощь приходили мощные медитативные практики. Именно к ним прибегнул наш мастер чая.
Поединок
Оба поединщика были у монастыря Энрякудзи без четверти двенадцать.
Истинный самурай не плачет. И быть может, не потому что крайняя чувствительность способна обнаружить слабость характера и упадок духа. Но, возможно, частый вид крови и смерти, картины страшных изрубленных трупов искажают психику и цементируют любую ду-шу, делая её чёрствой и холодной, точно камень – рад бы заплакать, да не может. Случай же с Арихито был иным. Даже самые отчаянные, пропитанные чужой кровью самураи, бесбашенные рубаки крепко уважали Арихито за глубину взглядов, доброе отношение и, главнейшее, исключительную силу духа, выражавшуюся в том числе в полнейшем безразличии к смерти – качестве, не всегда присущем даже самым отчаянным сорвиголовам. Все знали, что Арихито никогда не убивал, и при этом всем было известно об удивительном бесстрашии этого необычного человека.
Прибывшие друзья, включая Сигэмаса, подбадривающе улыбались, шутили и хлопали Арихито по плечу. Глаза их были узки от улыбок и смеха и сухи. Кажется, сухи… Невысокий, но плотный и кряжистый самурай Ямада Синсаку – тот самый любитель весёлых кварталов Ёсивара – желая приободрить, так крепко хлопнул мастера по спине, что тот пошатнулся.
- Представь себе, дорогой Арихито, самые профессиональные юдзё, оказывается, пьют похлеще нас! – он шумно расхохотался, широко открыв рот, обнажая желтоватые, но крепкие зубы, – Пока не прикончила последнюю бутылку сакэ, не отвязалась! – он снова громко рассме-ялся.
Тихонько, но весело засмеялся и Арихито, чуть запрокинув голову. Синсаку глядел на мастера смеющимися глазами, вокруг которых заметно обозначался влажный красный контур. Наконец, он резко отвернулся и, не выдержав, судорожно всхлипнул. Его плечи непроизвольно вздрогнули. Истинное состояние души пришедших поддержать друзей, как бы те не пытались скрыть его, было на поверхности. Пришедших на первый и последний поединок величайшего мастера чая. Арихито же, улыбавшийся безоблачной улыбкой, всё больше молчал, лишь иногда поддерживая какую-нибудь шутку негромким смехом. Только у него одного лицо было безмя-тежно, словно майское утро.
Симадзу Нариакира также был в числе пришедших на поединок, однако никаких эмоций невозможно было прочитать на лице его, что многих удивляло. Самураи знали о добром отно-шении этого жёсткого даймё к своему вассалу.
Куроки Макиро был выше Арихито на полголовы. Кроме того, имел превосходное сло-жение: был мускулист, широкоплеч и что не маловажно – молод. Он отлично владел клинком и прежде чем остался без хозяина, успел поучаствовать в нескольких карательных экспедициях. Ронин был трезв, что указывало на серьёзность отношения к предстоящему. О том же говорили тщательная сакаяки – особая причёска самураев, заключённая в выбривании передней части го-ловы, и чистая одежда, требовавшая, правда, изрядного ремонта.
Посреди площадки перед Макиро его спутниками была установлена большая охапка бамбука, обёрнутого макиварой – плотно связанными вымоченными в воде соломенными ци-новками. Несколько мгновений ронин сосредоточенно смотрел перед собой, концентрируясь, затем стремительно выхватил меч и совершил молниеносный филигранный удар по этой огромной связке бамбука. Вся охапка, включая макивару, была рассечена словно бритвой!
Послышались восторженные возгласы. Некоторые знатоки военного дела не удержались от аплодисментов.
- Мастерский тамэсигири !.. – послышалось с разных сторон.
Некоторые самураи – друзья Арихито – побледнели и непроизвольно с тревогой покоси-лись на мастера чайной церемонии.
На лице Макиро проскользнула наглая самодовольная усмешка. Он не без удовольствия заметил тревожные взгляды некоторых самураев, нечаянно выдавших своим выражением на-стоящее положение вещей. Однако, реакцией Арихито ронин остался недоволен – мастер чая не проявил и малейшего смятения! Выражение и цвет лица его остались неизменны, а руки, увы, не дрожали.
- Великолепный тамэсигири, – ровно и с достоинством произнёс Арихито.
Присутствующие самураи изумлённо переглянулись. Ронин же, кажется, растерялся. Но растерялся лишь на миг – через секунду он вновь был собран.
Наконец, оба противника, обнажив мечи, стояли друг против друга.
Куроки Макиро – подтянутый и крепкий, мускулистый и быстрый, самоуверенный и на-глый, с едва заметной насмешливо-самодовольной улыбкой. В недобрых глазах его таилось не-что большее, чем просто злость и жестокость, необходимые, впрочем, для боя. Нечто, позво-лявшее заключить, что человек этот коварен и хитер и для достижения цели не брезгует ничем – даже подлостью. О последнем красноречиво говорил текущий случай – вызов на поединок соперника, заведомо слабого в фехтовании и, следовательно, обречённого на гибель.
Такасуги Арихито – невысокий, худой, на полголовы ниже соперника и, увы, немолодой. Лицо его, сохранившее свой обычный цвет, не подёрнулось и малейшей толикой беспокойства, оставаясь безмятежным и даже отрешённым, словно… дым над Фудзиямой в ясную и безветренную погоду.
Наступила мертвейшая тишина. Самураи подняли мечи.
Арихито закрыл глаза. В памяти мастера проявилось то, что посчастливилось сделать хо-рошего и виртуозного – его последняя чайная церемония. Все её детали, каждая чёрточка. Риту-ал чаепития, который он совершал столько раз, отображавший особое состояние и единение, отвечающее духу дзэн. И особенно той его части, которая связана с мистическим созерцательным содержанием. Содержанием, которое никак не опирается ни на слова, ни на знаки, ни на символы, ни на иные мысленные интерпретации. Содержанием, отображающим гармонию, выраженную минимализмом, простотой, аскетичностью и свободой от всех земных желаний и связанных с ними наслаждений. Состояние, когда остаётся лишь наслаждение, связанное с этой свободой. Свободой, дающей осознание того, что в сущности всё пустота, но пустота и есть самый главный смысл – безграничный по своей сути смысл некоего абсолюта, который не измерить, который не зависит ни от каких условий, который свободен от ограничений, который нематериален, который не может быть продуктом мысли, который не обусловлен никакими причинами, который не обусловлен ничем и который находится оттого вне пределов любого мышления! Такое просветление, наконец, привело к полному прекращению любого потока мыслей, когда удаётся постичь этот «непостижимый абсолют» и мысли только мешают, как лишние посредники. Соответствуя истинному духу дзэн, личность его стала частью окружающего и бессмертного в своём круговороте бытия, где смерть лишь один из этапов великого пути. Постигнув это особое состояние, мастер перестал быть человеком. Словно вобрав в себя окружающий эфир, он сам стал эфиром. Великий Эмма – бог и судья мёртвых, страшный правитель подземного ада дзигоку, восхищённый таким восприятием жизни и смерти живым человеком пришёл на помощь и приоткрыл тайны – особые тайны и наполнил Арихито этим особым тайным содержанием! И снова – никаких мыслей! Никаких мыслей! НИКАКИХ МЫСЛЕЙ!
Всё описанное пронеслось и случилось с Арихито меньше чем за секунду, после чего он открыл глаза и посмотрел на противника.
Неправильно сказать, что перед Макиро стоял бесстрашный воин. Не точно, что это был хладнокровный, готовый к любому человек. Отрешённый, ушедший в себя как при медитации – снова не так. Было другое. Перед ронином стоял мертвец! Но не в физическом смысле – все члены и органы мастера прекрасно жили, и в них текла живая человеческая кровь. Но сущност-но – едва лишь Макиро взглянул Арихито в глаза – настоящий мертвец, успевший побывать в дзигоку и успевший со стороны увидеть собственную смерть! Страшные и бездонные, как чер-тоги дзигоку глаза эти неподвижно глядели на оледеневшего Макиро.
Обделённый хорошими манерами, но не умом, Макиро совершенно отчётливо прочитал в глазах Арихито свою погибель! Едва не растворившись в безднах дзигоку, которые плескались в глазах мастера, Макиро пришёл в неистовый ужас и сердце его дрогнуло. Побледневшие губы задрожали, лицо исказилось судорогой. Меч выскользнул из онемевшей руки, громко звякнув. Не владея собой, бывший самурай попятился. Оступившись, он упал. Поспешно вскочил, точно ужаленный, и… бросился прочь! Следом запоздало побежали растерянные спутники Макиро.
Арихито всё ещё держал свой меч, высоко поднятый и готовый нанести сокрушительный по силе и скорости своей удар. Удар, который многоопытный ронин, вовремя сбежавший, не смог бы отразить!
Длившийся менее пяти секунд поединок закончился! Закончился полной и безоговороч-ной победой мастера чайной церемонии Такасуги Арихито! Закончился без единого удара или выпада! Закончился без единой капли крови!
Наконец, Арихито медленно опустил свой меч, выходя из состояния удивительного транса. Собравшиеся самураи, глубоко потрясённые увиденным, таили дыхание, не веря собственным глазам. Мастер чая стоял с опущенным мечом, но гробовая тишина ещё продолжалась несколько мгновений – все были поражены. Было слышно, как летит муха. Было различимо биение сердец. Было страшно! Было…
Оцепенение закончилось, и воздух разорвали радостные крики! Друзья сорвались с мест и кинулись к Арихито с поздравлениями. Они обнимали его, дружески хлопали по плечам, от эмоций не жалея сил и на сей уже раз не сдерживали своих слёз – слёз радости!
Каваками Сигэмаса, всё ещё не веря в произошедшее, стоял и переводил взгляд то на мастера чая, то на Симадзу Нариакира. Даймё же, внешне по-прежнему невозмутимый, в душе ликовал. И это немое ликование Сигэмаса ясно прочитал в его глазах. «Теперь я совершенно спокоен и ни в чём не сомневаюсь» – наконец понял Сигэмаса загадочные слова своего сюзере-на, исполнившись искренней благодарности и глубочайшего к нему уважения. Уже тогда На-риакира был абсолютно уверен в том, что поединок закончится победой Арихито! Подобная проницательность, продиктованная не только ярчайшим умом, но и глубиннейшей мудростью, потрясла Сигэмаса чрезвычайно!
- Я собираюсь провести большую чайную церемонию, – с улыбкой сказал Арихито, – господин Симадзу, – отдавая честь сюзерену, – и все присутствующие друзья! – мастер был глу-боко растроган, – будет чай Дахунпао и много сакэ!
При последнем слове некоторые самураи, честно говоря, обрадовались гораздо больше, восторженно возликовав, но Нариакира произнёс с величайшим изумлением.
- Но откуда у вас такой бесподобный китайский чай, Арихито!? Несколько его порций стоят сотни коку риса ! Вы столько не зарабатываете, друг мой! Даже у меня нет такого чая! Я уж не говорю на таможенный запрет ввоза импортных товаров!
Мастер с улыбкой поклонился.
- Вы мне его подарили, господин Нариакира, сказав, что самый лучший чай должен при-надлежать самому лучшему мастеру. Добавлю к тому, что к подобному чаю должен быть и лучший повод. Сегодня таковой настал.
- Как же я должно быть нагрузился тогда сакэ, – весело протянул даймё, – ничего не пом-ню!
Раздался громкий и весёлый смех.
Величайший мастер чайной церемонии долго размышлял впоследствии о произошедшем. И не в том дело, что случай с поединком был не характерен для Арихито. Пищей для размышлений послужило значение, которое мастер чая непроизвольно придавал этому происшествию. В конце концов, Арихито окончательно удалился от светской жизни и стал дзэнским наставником известного уже читателю монастыря Энрякудзи. Он долго прожил и по свидетельству очевидцев достиг наивысших пределов просветления в дзэн.
Каваками Сигэмаса – один из лучших сихаку Симадзу Нариакира – закончил земной путь, как и положено настоящему воину – в вооружённых столкновениях, предшествовавших Реставрации Мэйдзи. До самой гибели он тесно поддерживал связь с Арихито и осуществил с ним не одну чайную церемонию.
Симадзу Нариакира провёл жизнь в политической борьбе – даймё есть даймё. Но до кон-ца своих дней поддерживал тёплую дружбу с Такасуги Арихито, подчас не брезгуя и советом тогда уже дзэнского наставника.
Опозоренный же Куроки Макиро даже не смог совершить сэппуку, что для истинного самурая является величайшим бесчестьем. Безнадёжно испорченная репутация бежала впереди него по стране, и умер ронин самым недостойным для воина образом – в нищете и пьянстве.
Многое минуло с тех пор. Но искусство чайной церемонии, этой удивительной культур-ной традиции, продолжает жить.
Тя-но ю – искусство чайной церемонии.
Токонома – важнейший элемент чайной комнаты – ниша, куда помещается свиток с живописью или каллиграфи-ческой надписью, а также икебана. Все эти элементы в немалой степени задают общую тему и настрой чаепития.
Угуису – камышевка, лучшая певчая птица Японии, так называемый «японский соловей».
Тоба – японский император (XII век).
Идзакая – японский трактир.
Юдзё – японская проститутка (не путать с гейшей).
Ёсивара – весёлые кварталы в Токио.
Энрякудзи – буддийский монастырь около г.Киото, основан в конце VIII в. монахом Сайтё.
Райдзин – бог грома и молнии. Окружён барабанами, на которых играет (гром).
Сайгё.
Ниндзя – разведчик, диверсант, наёмный убийца в средневековой Японии. Несмотря на свой кодекс чести, счита-лись низшей и недостойной кастой воинов, выполняя дела, часто грязные и позорные для самурая.
Сэппуку – ритуальное самоубийство. Совершалось в случае поражения или по приказу своего сюзерена.
Тамэсигири – испытание меча пробным ударом.
Коку риса – основная мера благосостояния и денежный эквивалент в средневековой Японии. 1 коку равен при-мерно 150 кг риса. Считалось, что этого количества достаточно, чтобы прокормить одного самурая в год.
Челябинск
26.11.2011
Редакции после обсуждения на ЛитО ЧТЗ (стилистика, диалоги), Челябинск (12.2011).
Редакции после обсуждения на «Стилистах Добра» (стилистика, авторский замысел), Челябинск (4.2012).
Редакции после обсуждения на МЛФ им. Л.Гумилёва (стилистика, диалоги, художественная мотивация сюжетных элементов, психология персонажей), Москва, п. Переделкино (11.2012).
Редакции после консультации профессионального япониста Марата Сафиуллина (на историческую и детальную достоверность: некоторые детали чайной церемонии, быта, декораций; имена и фамилии персонажей (особенно соответствие с эпохой), топонимы, транскрибирование японских слов на русский – подсказал найти систему Поливанова; корректировка элементов контекста), Челябинск (11-12.2013).
Редакция после обсуждения на Лит. мастерской Бодрова (стилистика, достоверность деталей, художественная мотивация сюжетных элементов), Челябинск (12.2013).