Мы спали в грязных подвалах, питались выброшенными продуктами и очень скоро наша одежда стала точно как у бездомных бродяг. Эксперимент, в который я вовлёк свою жену Людмилу привёл нас к полному и безвозвратному ужасу. Спустя месяц, с момента ухода от привычных нам условий жизни, и я, и она перестали оценивать происходящее глазами полноправных членов общества. Теперь единственной нашей целью стал поиск укромного места и насыщение желудка. Мы перестали разговаривать о вещах, которые заботили нас до побега от цивилизации, мы забыли о родственниках, о работе и стремлениях, обо всём, чем живут миллионы людей по всему миру. Я помню первые дни скитаний, помню, как она переступала через себя, пытаясь не показать своих, тогда ещё не изменившихся чувств, когда я стелил картон возле очередной трубы с горячей водой в каком-то найденном нами подвале. Помню, как она обняла меня, и вопреки моему запрету, начала говорить о последнем просмотренном совместно фильме. Тогда я осёк её и овладел ею прямо там.
-Нам нужно забыть обо всем, иначе ничего не получиться,- сказал я и отвернулся к стене. Людмила ничего не ответила, она смотрела на меня с ужасом. Я ощущал её взгляд даже не смотря на то, что лежал к ней спиной.
-По-другому ничего не получиться, или так, или всё это нам не по силам,- это были мои последние слова, сказанные ей в контексте разговора двух людей. Я не изменил своему обещанию и следующее наше общение происходило исключительно односложными восклицаниями, такими как "Ешь", "Скорее", "Спи", "Раздевайся", "Жди здесь"... От неё я требовал того же, и она старалась не разочаровывать меня, но ей была не свойственна инициатива, поэтому она больше молчала и покорялась, не прибегая к спорам, которые могли носить лишь ответы в одно слово.
Вспоминая тот день, когда я посадил Людмилу напротив себя и голосом, полным серьезности, начал убеждать покинуть привычный нам мир, оставив в нём всё, не только переживания и трудности, но и всё, что было нам дорого, я невольно прокручиваю в голове вариант, где она перестаёт быть доверчивым и ведомым мною человеком и не соглашается пойти со мной. Но этого не случилось. В очередной раз не ответив на звонок из банка, и не выслушав требования по незамедлительной выплате всех кредитов, не оплатив долги, и не дождавшись ответа о пройденном мною собеседовании, мы ушли из нашей квартиры не взяв от туда ни единой вещи, кроме тех, в которые мы были одеты. Это был мой план, моя теория - мы не сможем забыть нашу жизнь, если хоть как-то будем связаны с ней. Я считал необязательным менять город или страну, я был уверен, убедив себя в том, что мы не те, кем были раньше - даже блуждая на соседней улице - мы окажемся в другом мире, забудем и избавим себя от всех проблем, которые привели нас к единственному исходу.
И теперь, сидя в подвале какого-то дома я уже не смотрю на названия улиц и номера домов, на знакомые вывески - всё это перестало для меня что-то значить. У меня появились другие ассоциации. "Крыса - еда", "Труба с горячей водой - тепло", "Собака - опасность", "другие бездомные - враги". Избегать опасности, хватать еду, искать теплотрассы. Особняком стояла похоть. Она не исчезла, она приобрела другое значение. Теперь меня не интересовало что думает Людмила - я главный, я вожак, я подчиняю её себе.
Так мы прожили больше года. Ели крыс, прятались от других бездомных, и избегали попадать на глаза людям. Тем людям, с которыми я учился, рос, работал, имел знакомства. Зачем, скажите на милость, я прочитал "Негасимый огонь" Герберта Уэлса, "Мы" Евгения Замятина, "Братья Карамазовы" Достоевского, написал ни один десяток статей, если всё что смогло сделать для меня общество - это взять на работу, на которой я ели ели сводил концы с концами, не в силах прокормить себя и свою жену, прибегая к помощи кредиторов, пытавшихся взять с меня баснословные проценты. В институте я ни чем не отличался от остальных, имел стремления и нашёл свою любовь в лице Люды, но будучи молодым не справился со всеми своими обязательствами и жизнь затянула на моей шеи петлю. Экономический кризис поставил последнюю точку на моем желание стать писателем, а к тому времени у нас с Людмилой уже была дочь. Об этом я умолчал ранее... Я подгадал с разговором, в тот день наша дочь Маша гостила у моих родителей. Они не были богаты или бедны, это были обычные люди у которых нельзя было взять взаймы, но можно было зайти на обед, и я знал, что они достойно воспитают Машу.
Я смотрел на это так - если бы мы с Людмилой погибли в автокатастрофе, нас жалели бы, списали бы все долги, и родители забрали бы Машу к себе, так что фактически мы с Людмилой совершили самоубийство. Мы исчезли. Навсегда. Что бы быть счастливыми в одной из других, возможных рядом, жизней. Кто знает сколько их?! Мне пришло в голову совершить подобное, а кто-то проделает путь в пещере и укроется там. От гаджетов, от навязанных обществом "необходимых" вещей, от жизненного переполоха, от всего...
Но уйти из жизни добровольно я не желал на уровне подсознания. Я анализировал и взращивал в мозгу разные теории, и это была лишь одной, но самой простой.
Зимой жить нашей новой жизнью было сложнее, с каждым днём мы всё больше выделялись из толпы. Наши руки чернели, нас начал сопровождать неприятный запах, который мы сами уже не замечали, и наши лица стали безучастными. Я помню тот час, когда Людмила перестала волновать меня и я поймал себя на мысли что не хочу даже сношаться с ней, а добывать еду мне приходилось за двоих, пока я не увидел, что на самом деле для троих. Людмила была беременна. Теперь она много лежала, подобно самки животного выбрав себе самый невидимый и тёплый угол подвала, она спала или просила меня принести ей ещё еды.
Когда на улице я слышал человеческую речь, я снова возвращался в своё прежнее состояние, но моментально убеждал себя, что я нахожусь в другом мире, в другой реальности, и тут же улыбка дружелюбия исчезала с моего грязного лица, я нарочито становился суровым и поспешно удалялся.
Когда Людмиле пришло время рожать я был рядом. От увиденного у меня закружилась голова и я наблевал прямо там, где она тужилась в схватках. Забыв о своей новой жизни, о тех правилах, которые были мною установлены, она голосила на человеческом языке и это была обычная женщина. С её уст срывалась молитва, она кричала и звала Господа, как сейчас помню её речь "Боже мой, пусть это закончиться, Боже я больше не могу..." И вот, она родила... Это была девочка. Я схватил её и обмотал в свой свитер. Людмила тяжело дышала.
Она умерла вскоре после того, как я бегал счастливый по подвалу, радуясь тому, что воспитаю этого человека - это существо- с самого начала тем, кем мы до конца никогда не станем.
Первое, что я почувствовал, когда понял, что Людмила заснула навеки, что в её новую жизнь нельзя перейти или заглянуть, было невероятное чувство одиночества. Я даже немного разозлился на неё. Она бросила меня здесь одного. Навсегда. В тот самый момент, когда мы уже почти близко к нашей цели, ведь мы через столько прошли, а потом я начал переживать за то, что мне не с кем будет удовлетворять свою похоть.
Я знал, что ребенок в этих условиях, без материнского молока, пусть и вырабатываемого из объедков с помоек, которыми мы питались, не выживет. Тогда я закутал Людочку, так я мысленно называл её в честь её матери, в свою куртку и отнес в первый же подъезд. Я позвонил во все квартиры сразу и убежал. Даже сквозь свой топот, я слышал плач дочери и громко открывающиеся двери квартир. Теперь я был спокоен, я мог вернуться к своей жизни.
О том. что бы похоронить Людмилу я думал не долго, но скоро решил просто перебраться в другой подвал.
Одиночеству я не позволял овладевать своим разумом. Может показаться ужасным то, о чём я рассказываю, но это не безумие, просто ничто в этой жизни не заставит меня вернуться туда, где всё сломило, всё поставило на колени и подчинило, поэтому то я и решил дожить свои дни спокойно. Я продолжил поиск еды, запрещая себе читать газеты, которые находил среди мусора, и моим единственным развлечением в ту холодную зиму стало тепло и еда. Я дегустировал продукты, ощущая их вкус на языке, грелся и часами спал возле труб с горячей водой. Теперь я мог найти действительно уединенные и удалённые, даже для похожих на меня бездомных, подвалы. Но я не был как все они. Я не потерял разума, не сошёл с ума, не спился. Я был бродягой из бродяг, бездомнейшим из бездомных и научился быть совсем один.
В подвале, в который я пришёл на кануне нового года, о приближении праздника я узнал из огоньков весело мерцающих повсюду, и по ёлкам, наряженным разными игрушками, я жил почти неделю. Вдруг я услышал шаги и приоткрыв глаза увидел над собой фигуру неуклюжего бродяги, что-то державшего в руках. До этого я не разговаривал ни с одним человеком, кроме своей покойной Людмилы. Но мужчина просяще посмотрел на меня и сказал:
-У меня нога чёрная, а в скорую не возьмут... Я кашлею кровью и наверное умру сегодня...
Я приподнялся на локтях.
-Это моя крыса,- и он с нежностью поцеловал животное, что держал в руках,- возьми её себе, она рядом будет спать, странное животное.
Бродяга улыбнулся и дрожа всем телом попытался сесть.
-Я их раньше ел,- сказал он,- а эта маленькая ещё была, я её нашёл и с тех пор со мной, либо в кармане, либо рядом где вертится.
-Мне она не нужна,- сказал я и лёг обратно, не волнуясь, что чужак будет есть меня или попытается это сделать, как уже случалось.
-Ну как хочешь, с ней ведь можно номера исполнять, она на задних лапах стоять может, на выпивку заработаешь в переходах, пока полисменов нет.
-Мне не нужна выпивка,- рявкнул я и бродяга заткнулся.
Странно, он хотел, что бы я снова соприкоснулся с той жизнью, про которую не хотел и слышать, а мне было страшно внимать его слова. Я потерял свою любимую Людмилу, обеих своих дочерей, но я не боялся этого, я боялся напоминания о том, что мир людей совсем рядом, между подвалов и помоек, между грязных свалок и бродяк, находятся те чистые и уютные квартирки с телевизорами, ванными комнатами, собраниями сочинений Ирвинга Шоу и Томаса Манна, но могущими снести человека и сломать его волю.
Бедолага молчал, я присмотрелся и понял, что он был мёртв. Я не дошёл до того, до чего дошли другие бездомные, я не ел человеческого мяса, сама идея этого мне была омерзительна, и поэтому я поспешил удалиться, но скоро я увидел, что крыса бежит следом за мной.
Я остановился, а она цепляясь за мою штанину вскарабкалась и влезла в карман моих брюк.
-Ну ладно,- сказал я,- съем как проголодаюсь.
Но я не съел её, увиденные мною фокусы поразили меня до глубины души. С этой крысой можно было показывать номера не в переходе, а в самых известных цирках мира, и я говорю это без преувеличения. Она ходила на задних лапах, крутила сальто, и курила сигарету. Однажды я не докурил выброшенный кем то окурок, и тогда моя крыса оказалась возле него, она вдохнула дым, у неё даже хватило сил что бы втенуть его в себя и спустя какое то время выдохнула большим кольцом. Я не поверил своим глазам, но она повторила это, и еще не один десяток раз. Никогда прежде не попрошайничая и специально не ища сигарет, я считал это ниже своего достоинства, я начал поиск недокуренных выброшенных сигарет. Крыса поражала меня вновь и вновь, а я как завороженный следил за всем этим и забывал про всё на свете.
И вот я переступив через себя вошёл в переход и выдавил из себя предложение обращённое к людям: "Внимание, такое Вы видете впервые "Курящая крыса"". Народ застыл в недоумении. А я тот час увидел валявшейся окурок и подобрав его сунул своей крысе, и она не подведя меня проделала с ним всё то же, что проделывает обычный человек, а потом встала на задние лапы и пошла по переходу.
Я сделал это не ради денег, я должен был показать им, что существует то, что может удивлять, и оно где-то рядом...
Сразу же ко мне подошли какие-то люди, и так как все посчитали лишь одного меня способным быть укротителем удивительной крысы, никто даже не пытался отобрать её.
-Мы предлагаем тебе партнерство, это наш переход, будешь платить долю и выступать здесь со своей крысой.
Говорившей со мной был явно из криминальной среды, он был плохо одет, неряшлив, но с ним было ещё двое сильных мужчин, которые молча смотрели на меня исподлобья. Я кивнул и сказал:
- Я буду приходить, мне не нужны деньги, забирайте всё себе, позвольте мне выступать с моей крысой.
Это очень удивило и обрадовало моего нового знакомого. Он приставил ко мне своего человека, который провожал меня до моего подвала и встречал ежедневно. Они беспокоились, что я пропаду и оставлю их без нового заработка. А кроме того он положил пустую шапку возле того места где я и моя крыса проделывали этот номер, а под конец дня забирал от туда все деньги, но несмотря на мои слова каждый день отдавал мне что-то, а я потихонечку передавал деньги верзиле, что провожал меня до подвала.
И спустя какое-то время, может через две-три недели, я увидел что крыса мертва. Прямо перед собравшимися людьми, один из которых, очень скептически настроенный сказал:
-Что за бред, крыса не умеет курить, да и капля никотина убьет лошадь, что говорить о крысе...
Я задрожал над телом мертвого животного. Слёзы хлынули из моих глаз.
Вдруг в толпе я услышал детский крик:
-Папа... Бабушка смотри, это же мой папа...
Я поднял глаза и увидел повзрослевшую на два года Машу.