ПОСВЯЩАЕТСЯ СТЕПАНОВУ ВЛАДИМИРУ ГРИГОРЬЕВИЧУ
Это была наша последняя встреча. Вернее, это было прощание, но тогда я не знала, что навсегда.
Мастер был болен, но я не думала, что настолько серьёзно. Когда кто-то произнёс озабоченно: «Что будет со Школой после ухода Джи?», – я внутренне возмутилась: «Какого ухода? Он же ещё не стар». Мой собственный возраст отстоял лишь на десяток лет, а чувствовала я себя более молодой, бодрой и жизнерадостной, чем в свои восемнадцать, во многом благодаря Школе и Лучу, проводимому Мастером. Сам Мастер мне представлялся чуть ли не бессмертным. Правда, за последнее время его тело заметно похудело, и цвет кожи приобрёл желтовато-землистый оттенок, но я не хотела верить внешним изменениям.
С помощью одного из учеников сняв виноград с недоступной для меня высоты, пошла прощаться. По дороге обдумывала, что бы достойное и умное сказать.
Выйдя из убогого домика, где он проживал, Мастер (создатель Духовной Школы, единственной по своей синтетической универсальности на планете Земля) медленно пошёл мне навстречу, приветливо улыбаясь. Тогда моё сердце молчало (ум работал над приветственной фразой), но где-то на глубинном уровне запечатлелся трогательный облик человека, может, самого значимого в моей жизни. Сейчас оно обливается слезами.
Джи обнял меня и стал благодарить. Вместо того чтобы обратиться в слух, я перебила его и принялась говорить сама о своей благодарности заготовленной фразой. Ситуация была разрушена мной. Это было верхом забвения всего того, чему учил Мастер. И это на восьмом году пребывания в его Школе.
А как всё стремительно обнадёживающе начиналось.
Первая встреча была встречей взглядов. Семинар проходил на берегу моря в сосновом бору.Джи стоял в отдалении у сосны. Я уже знала, что это он – человек, создавший Школу, которую после продолжительных целенаправленных поисков я нашла. Взгляд тёмно-карих глаз был испытующим. К тому времени я научилась выдерживать пристальные взгляды, но сила проникновенности этого взгляда заставила меня опустить глаза. Неосознанно я почувствовала свою малость (при всём моём тогдашнем самомнении) рядом с духовной мощью, исходящей от этого человека.
Это был мой первый многодневный семинар, и я ещё плохо ориентировалась в школьном пространстве. На лекцию, проводимую Константином Серебровым для избранных – в чьё число я тогда не входила – я попала по недосмотру организатора. Лектор говорил что-то об Абсолюте, а во мне возникла мысль: откуда он может знать о Непознаваемом.
Константин приостановил свой монолог, стал обводить аудиторию взглядом, говоря, что чувствует отток энергии, и, остановив взгляд на мне, произнёс:
– Вот он – мексиканский шпион, – и велел мне уйти.
За меня заступилась тогда наша калининградская группа и – как я позже узнала – Джи, с которым к тому времени мне довелось совсем немного пообщаться в общей компании:
На довольно вместительной удлинённой террасе деревянного домика царила непринуждённая обстановка. Возможно, этому способствовал ходивший по кругу литовский медовый бальзам «Суктинис».
Когда моя первоначальная робость поубавилась, я – на мой взгляд в подходящий момент – продемонстрировала свою осведомлённость в замыслах Сталина короновать себя (о чём слышала от многознающего человека).
Джи сказал, как мне показалось, серьёзно:
– О, она много знает.
Я восприняла это чуть ли ни как похвалу. Уже позже пришло понимание, насколько я завышаю свою значимость, и как это должно быть смешно со стороны.
По окончании семинара, прощаясь с Джи, я, пытаясь подавить волнение, стала говорить о своей благодарности ему за то, что существует Школа, которую я, наконец, нашла.
Он обнял меня, и по тому, с какой доверчивостью и теплотой отозвалось моё сердце, я почувствовала, что оно у меня есть.
На подготовительном этапе посвящения в мистический орден, которое проводил Мастер Джи, мы читали молитвы для очищения своего внутреннего пространства. Потом надо было, закрыв глаза, представлять знак ордена и под музыку нараспев произносить имя ордена.
Через некоторое время после того, как мы замолчали, погружаясь в медитацию, я увидела над знаком яркую вспышку. Из неё, пламенея в импровизационном танце, поднимались оранжевые языки… В глазах появилась резь, разрешившаяся слезами (видимо, вымывавшими остатки душевной нечистоты)... Приложив руки к груди, я почувствовала тепло... Откуда-то возник необычный звук, зазвучал в унисон с мелодией, сопровождавшей призыв ордена. Но вскоре, усиливаясь, приобрёл собственное звучание и завибрировал в живых изумрудных нитях... Всё моё восторженное существо, устремляясь вверх и растворяясь в этой светомузыке, светилось и пело:
– Я вас тоже люблю!
Это было как совместное духовное дыхание: встречные потоки любви сливались в любовное единство.
В Карелии семинар проходил на берегу живописнейшего озера, окружённого возвышающимся на мшистых холмах лесом.
Зима была совсем близко. Спускаясь к озеру, я чувствовала её холодное дыхание.
Впереди шли Джи и Алёна. Услышав мои шаги или уловив моё желание поздороваться с ним, Джи обернулся – и наши глаза встретились. Взгляд Джи был мгновенным, но – по моим ощущениям и по тому, как после него изменилось моё состояние – значительным.
Я подошла и со словами:
– Можно с Вами поздороваться, – обняла Джи: правая рука сразу легла на его плечо, а левая задержалась в раздумье и, видимо, поощряемая Мастером, завершила объятие.
Неожиданно я ощутила себя висящей в воздухе: Джи приподнял меня. От смущения я что-то сказала про свои сорок килограммов и, когда почувствовала землю под ногами, пошла обнимать Алёну.
У озера Джи обратил внимание на молодую берёзку с идеально-симметричной кроной из обнажённых веточек. Они направились к ней, а я стала подниматься по склону холма, огибая могучие стройные сосны. Хотелось петь, и я пела.
Нашим утонченно-радостным настроением на семинарах мы были во многом обязаны Джи. Когда удавалось приподняться до восприятия Луча, проводимого Мастером, появлялось ощущение лёгкости, гармонии с природой, сердечного сочувствия всему.
Проводя обучающие ситуации, Джи неизменно учитывал состояние каждого конкретного питомца. И если мне, например, не всегда удавалось услышать то, что он хотел донести до меня, то это происходило из-за неумения настроиться на его тонкую волну. Опасаясь предстать пред его всевидящим оком бездарной ученицей, я начинала волноваться и, вместо наблюдения за собой, наоборот, приходила в хаотическое состояние.
Некоторые слова Мастера понимались мной только по прошествии времени. Так, когда он сказал обо мне:
– Миссис Хадсон (это моё прозвище, появившееся с лёгкой руки Джи)! Ведь не может быть (имелось в виду, такого парадоксального человека). Но ведь – есть! – я приняла это чуть ли не как комплимент (какая я необыкновенная).
Лишь постепенно я постигала смысл сказанного Джи, наблюдая присутствие во мне, казалось бы, несовместимых качеств. Мой кундобуфер (психологическое устройство препятствующее столкновению противоречивых субличностей) мешает выявлению противоречий. Скафандр гордыни труднопробиваем. Гордыня появилась как защита от душевной боли: я не уязвима для оскорблений, насмешек; я всё равно выше вас всех. Для осознания этого мне даже не надо демонстрировать своё превосходство. Я могу позволить себе выглядеть безобидной овечкой – я-то уверена, что у меня слоновая шкура.
Но благодаря Школе и подсказкам Мастера Джи, моя гордыня заметно поубавилась и мне чаще удаётся отслеживать свои противоречивые проявления.
Мне не раз говорили, что я не учитываю людей. Я понимала это так: что не оглядываюсь на мнение окружающих, не завишу от него, не подстраиваюсь ни под кого – и что это хорошо.
Смысл учитывания состояния ближнего дошёл до меня только на осеннем семинаре в Карелии, когда Константин передал нам слова Джи о том, что путь в Школьном Луче – это путь Любви к Творцу и ближнему своему. Нужно глубокое переживание: всё, что вокруг, создано Абсолютом. Мы здесь у него в гостях (придём и уйдём). Будучи в гостях, человек становится скромным, деликатным. Требования к другим уменьшаются, к себе – увеличиваются. Любовь к людям проявляется как сочувствие, сострадание: не наступать на больной мозоль, не быть слоном в посудной лавке (что мне обычно не удавалось с моей – хотелось бы сказать овеновской (списать на звёзды) прямолинейностью – на самом деле, как это не хочется признавать, неделикатностью и чёрствостью). Молитва – связь с Богом. Тогда наступает полнота (никуда не надо бежать, всё во мне), умиротворённое гармоничное состояние из глубины сердца.
Этот Карельский семинар, как никакой другой, проходил в атмосфере братской любви.
В Евангелии от Марка больная женщина в дерзновенном желании выздоровления, прикоснувшись к одежде Христа, излечивается. Он говорит ей, что её спасла её вера. Произошла встреча с Христом и через Него оздоровительная сила влилась в неё.
Состоялась ли моя встреча с Мастером Джи на глубинном духовном уровне? Моё душевное здоровье нуждалось в лечении (только я это не всегда осознавала), и дерзости мне не занимать, если дело касается моего целеустремлённого желания, но слишком сильна была моя самоуверенность. На эту нелепую мою веру в свой разум (сомневающийся почти во всём, кроме самого себя), проявляющуюся бахвальством, празднословием, игнорированием авторитетов, грубой прямолинейностью, отсутствием чуткой сердечности, Джи не раз намекал. А при нашем последнем прощании в Крыму указал прямо, видя, что иносказаниями трудно изменить мою бытийность:
Когда в последний момент (перед тем, как он с Алёной собирался сесть в такси) я задала случайный ненужный вопрос, и Алёна начала отвечать, он остановил её. В его голосе я уловила недовольство. Он видел нас лучше, чем мы сами, и пытался помочь нам обеим понять что-то важное. Я заволновалась, но не от того, что расставалась с человеком, столь много сделавшим для моего духовного развития, оживлявшим моё сердце и озарявшим душу светлой радостью, а от того, что хотелось сохранить лицо. (Что мне не удалось не только в переносном смысле: вскоре в ненужной спешке выскочив на крыльцо, и автоматически продолжая движение, я упала с крыльца и врезалась лицом (руки запоздали) в каменистую землю.)
Позже я поняла, что Джи, явно указывая на празднословие, хотел донести до меня и более глубинные причины моих падений, мешающих восхождению на Святую Гору: эгоизм и душевную чёрствость.
Уроки Мастера усваивались, к сожалению, очень медленно, но – хоть и со скрежетом – подвижки происходят. Моя сущность всё же пробивается через коросту ложных личностей. И скольким из нас его уроки и его Школа помогали… и помогают и после того, как он покинул мир земной.
В моей душе благодарность и вера в бессмертие Учителя, благодаря которому сердца его учеников озаряются Любовью.
Константин Серебров писал в «Практической алхимии»: «Мастер проходит мимо сакуры – на её ветвях появляются цветы».
В Луче Любви Мастера Джи расцветают наши души. Он не прошёл мимо, он с нами.