(невыдуманная история)
День рождения Михаила подошел к концу. Поля перемывала кучу тарелок, радуясь, что подруга забрала сына на ночь. Она так устала, что с удовольствием оставила бы этот хрусталь и фарфор до утра, но муж этого не любил.
- Поля, давай хоть перетру тарелки!
- Нет, Миша, нас еще на домоводстве учили: самая чистое - это вода! После воды чем-то тереть снова грязь наносить. А что это папа в кресле заснул, уложи его в детской на диван.
Отец с трудом открыл глаза.
- Вы про меня? Нет, мне домой надо, у меня дела. А вот покушать с собой соберите.
- Пап, ну какие дела? Первый час ночи! Уже и автобусы редко ходят.
Но отец уже надевал пальто и мял в руках шапку.
- Поля а у тебя не осталось деревенской курочки?
- Да вон, на блюде много еще. Бери сколько надо. Миша, положи отцу салатика, кусок торта в коробочку и заливное заверни.
- Спасибо, доча, золотце ты мое! А курочку все-таки сырую дай, если не жалко.
- Да не жалко мне, просто странно, что ты все время просишь курицу. У тебя с желудком все в порядке? Надо бы к терапевту тебя сводить!
- Не надо меня никуда водить, мне уже 70 лет, сам в состоянии о своем здоровьи позаботиться. Вы мне лучше такси вызовите.
После ухода отца уставшие муж и жена присели на софу. От усталости даже говорить не хотелось. Столько гостей принять - это не шутки. Но все-таки юбилей - Михаилу исполнилось сорок! А у Полины не выходил из памяти разговор с отцом. Он ее очень встревожил. Ей казалось странным поведение отца в последнее время. Как будто и ничего серьезного, но как-то он стал не похож на себя. Это проявлялось даже в мелких деталях: никогда не оставался у них ночевать, каким-то стал суетливым, необщительным.
- Миша, надо бы как-то к отцу съездить, посмотреть, как он там. Что-то происходит с ним, а что - понять не могу! Может на месте разберемся или баба Глаша расскажет, она у них как подъездный рентген, всех насквозь видит.
Спустя неделю Леоновы неожиданно заявились к отцу в гости. Но, на удивление, дома его не оказалось. Разочарованные, они вышли во двор, решили подождать, тем более что погода благоприятствовала: было не по-зимнему тепло, крупные лохматые снежинки кружились в воздухе и мягко ложились на плечи прохожих. Из подъезда вышла вездесущая баба Глаша.
- Ой, мои ж вы дорогие! К папочке приехали, али больную навестить? Не волнуйтеся, он за молоком вышел, сейчас будет. Больной-то молочко нужно!
- Да какой больной? Собаку что ли завел? - Михаил был вне себя. - Что-то вы плетете, баба Глаша?!
- Ой, какой ты сердитый! Ничего я не плету, не имею такой привычки. Пойду-ка я домой, сами разбирайтесь! Это надо же - из-за этой синявки и мне попало! Пристроилась алкоголичка к доброму человеку... Ох, грехи наши тяжкие...
И бабка скрылась за дверью.
И тут же появился Петр Игнатьевич с хозяйственной сумкой. Он просто оторопел, увидев дочь с зятем.
- А вы... вы... как же?.. И не предупредили...
- А тебя что, уже и предупреждать надо, отец? - Михаил был зол. - Может на прием надо было записаться? Что за "синявка" там у тебя поселилась?
- Ох и бабка, сарафанное радио, - уже разболтала! Ну, пойдемте, все равно надо было когда-то рассказать.
В квартире стоял тяжелый неприятный запах, не смотря на открытую форточку. На кровати Петра Игнатьевича лежала женщина неопределенного возраста, явно парализованная, половина тела вообще без движения, а половина, чуть действующая, вместо речи только мычание, лицо перекошено, слюна стекала на махровый полотенчик, аккуратно подложенный под щеку.
Полина с Михаилом лишились дара речи. Сказать, что они были в шоке - ничего не сказать. Первым заговорил Михаил.
- Отец, это что? Это как? - он даже не мог сформулировать вопрос. - Кто эта... си.. женщина?
Отец вздохнул:
- Садитесь на диван и приготовьтесь слушать. Мне бы кто сказал, что со мной произойдет такая история - сам бы не поверил.
* * *
Петр Игнатьевич смотрел телевизор, когда раздался звонок в квартиру. На пороге стояла женщина, которой любой человек дал бы статус "бомжиха". Женщина тяжело дышала.
- Вот на бумажке номер телефона... дочери... позвонить... пожалуйста.
Пока суть да дело, пока он пытался дозвониться, нежданной гостье стало совсем плохо. Он вызвал "Скорую помощь".
- Что же вы на четвертый этаж поднимались? Попросили бы кого-нибудь пониже этажом.
- Никто... не пустил... все гнали...
Приехала "Скорая", вокруг побегали, уколов наделали, сказали что инсульт, а в больницу брать не стали... Куда ее? Документов нет, а без документов кому сейчас больные нужны? Вот и пришлось Петру Игнатьевичу оставить больную. Ухаживал, как мог, кормил из ложечки. Соседи крутили у виска: чокнулся старик, синявку домой принял парализованную. Пытался дозвониться до ее дочери, она сказала, что у нее двойняшки-груднички, живет очень далеко, брать мать некуда, да и муж против. Петр Игнатьевич пристыдил ее, пригрозил заявить в полицию, тогда обещала в субботу забрать... Но с того времени столько суббот прошло, а телефон дочери заблокирован - похоже симку сменила, чтобы не надоедали.
Отец к Полине каждую неделю приезжал, иногда по 2-3 раза, она его кормила, с собой продукты давала, хотя пенсия у него достойная. Но ведь лекарства не дешевые, а еще и памперсы. Он даже не помнит, с июля или августа лежит у него больная - довольно давно.
* * *
Когда отец закончил свой рассказ, дети задумались. Что делать? Чем ему помочь?
Пробовали ее куда-нибудь пристроить - никуда не берут. Что только не придумывали. Участковый только руками разводит... Михаил сам в участковой службе работает - капитан полиции, прекрасно понимает участкового.
- Ребята, нет у нас для таких приютов... Документов нет у нее, в больницу не возьмут, они там знают, что потом ее некуда выписывать, да и зачем брать, если уже не вылечат.
Полина с Михаилом уже думали одеть женщину потеплее, на улицу вынести и "Скорую" вызвать, а самим спрятаться, пусть на совести медиков будет. Но Михаил-то знает, что не заберут и с улицы тоже, а если бросить, то замерзнет. Они никогда себе этого не простят да и отец не позволит. Значит надо будет Михаилу ее на себе на четвертый этаж обратно нести... Куда не кинь - все клин.
Собрались снова у отца через неделю. Полина спросила:
- Папа, ну ты решил что-нибудь?
- Что мне решать, дочка? Какая бы она не была - тоже человек. Да и не проживет она долго, совсем плоха.
Михаил встал.
- Поля, иди подожди меня во дворе.
- Миша!
- Ну что, Миша? Я ведь не зверь какой. Иди, Полюшка!
В коридоре Михаил достал из кармана куртки пачку денег.
- Возьми, отец. Сиделку найми, вонь же невозможная в квартире. Твою гостью купать надо, а ты один ее не поднимешь. Ладно, чего ты? Что за слезы? Видно, Бог нам ее послал для проверки на вшивость. Ладно, пошел я. - И Михаил отвернулся, чтобы тесть не видел его слез.
Через два месяца больной стало совсем плохо. Она стонала непрерывно. Сиделка как-то спросила:
- Петр Игнатьевич, она крещеная? Батюшку бы вызвать, пособоровать. Больная, ты крещеная?
Женщина напряглась и отрицательно покачала головой.
Петр Игнатьевич вызвал батюшку на дом. Они с сиделкой искупали безымянную больную, одели в новую ночную рубашку, и в таком виде батюшка крестил ее и нарек имя Анастасия. Узнав, что эта женщина несколько месяцев пролежала ухоженная чужими людьми, только сказал: "Господь вам воздаст за вашу доброту".
К вечеру больная стала отходить. Лицо ее светилось, взгляд был разумным. Она напряглась, словно что-то собиралась сказать, но не находила сил, и вдруг прошептала так тихо, словно ветерок прошелестел: "Спа...си..бо..." Глаза ее закрылись, и душа отлетела в мир иной.